В шесть вечера мы с Брайаном прощаемся окончательно. Оба натянуто шутим, обещаем не терять связь. И вот пора уходить. Весь день я собирала хлам, накопившийся за шесть лет, и набила два огромных пакета. Но от предложения Брайана подвезти отказываюсь, говоря, что помощь мне не нужна, пакеты легкие, к тому же я встречаюсь с Джесс — отпраздновать свой успех.
Все вранье.
Кое-как выбравшись из метро, плетусь по главной улице в направлении дома; пакеты бьют по лодыжкам. Час пик в самом разгаре, вокруг бурлит людской поток, выхлопные газы мешаются с сигаретным дымом, а я это едва замечаю. В голове, словно закольцованный видеоролик, крутятся воспоминания: обрывки разговора с Ивонн, изумление Брайана, беседа с Виктором Максфилдом, самые яркие моменты моей шестилетней службы в фирме "Вместе навсегда"...
Я слышала, что люди впадают в шок после автокатастроф и других трагических событий, но — шок от исполнения заветной мечты? Размышляя об этом, обнаруживаю, что уже дошла до поворота на свою улицу. В витрине магазинчика миссис Пател ловлю отражение: несчастная поникшая фигурка. Я.
Застываю посреди тротуара. Хизер, да что с тобой? Откуда эта постная мина? У тебя вид такой, будто ты потеряла работу. В твоей ситуации полагается прыгать от радости. Полагается бежать домой, звонить Лайонелу и Эду, сообщать фантастическую новость. Хлестать шампанское до бесчувствия и заплетающимся языком признаваться в любви всем подряд...
Ладно, допустим, последний пункт можно исключить.
Приосанившись, вымучиваю улыбку человека перед объективом, когда фотограф медлит и никак не нажмет на затвор. Ну же, Хизер. Представь. Больше не придется слышать презрительное хмыканье, когда на вечеринке кто-нибудь спросит тебя о работе. Не будешь чувствовать себя полным ничтожеством, просматривая сайты поиска одноклассников и изучая успехи ровесников. И, глядя в видоискатель, ты не будешь больше мечтать о том, чтобы там оказался кто угодно — только не сияющая невеста в кремовых кружевах. Есть! Ты это сделала! Ты добилась успеха!
Рассматриваю свое отражение на фоне "товара недели" — пирамиды супов быстрого приготовления. Странно, но мне всегда казалось, что успешные люди выглядят несколько по-другому.
Притащившись домой, сваливаю пакеты на кухне. Пожалуй, лучший способ отпраздновать — это снять телефонную трубку и начать набирать номера один за другим. В течение следующих тридцати минут я, захлебываясь, излагаю радостное известие Лайонелу, голосовой почте Джесс, а также Лу: мой брат в Лас-Вегасе на конференции стоматологов, где ему "самое место, потому что, пока он был дома, мы только и делали, что собачились из-за футбола", сердито фыркает его жена. Всех обзвонив, выслушав поздравления и пожелания "выпить и от моего имени тоже", вешаю трубку и тупо оглядываю кухню.
Что теперь?
Барабаня пальцами по столу, бросаю взгляд на микроволновку: 19.03. Хм. Интересно, где Гейб. Позвонить ему я не могу — здесь он не пользуется мобильником. А мне не терпится поделиться с ним новостью. Он точно будет в восторге — это была его идея как-никак.
Открываю холодильник. Бутылка шампанского, которую я купила на новоселье Гейба, все еще ждет своего часа. Что ж, полагаю, он настал. Ставлю бутылку на стол и вынимаю из шкафчика два узких бокала.
У меня слюнки текут. Шампанское холодное как лед, и темное стекло мгновенно покрывается капельками. Несколько секунд я рассматриваю бутылку — оцениваю, будто парня в баре. Нет, все-таки надо дождаться Гейба.
19.07. Он будет с минуты на минуту. Пока суть да дело, я придумываю себе занятия: кормлю Билли Смита, протираю плиту, выстраиваю в линию магниты на холодильнике.
Пожалуй, один бокальчик не повредит.
Хизер, шампанское не пьют в одиночестве. Его пьют с кем-то. Рассеянно беру мандарин и принимаюсь чистить, тщательно снимая с каждой дольки длинные белые полоски, прежде чем забросить ее в рот и насладиться маленьким взрывом сладкого сока.
Все это занимает примерно минуты три.
Даже капельку нельзя? Капелюшечку?
С вожделением гляжу на бутылку, чувствуя, как тает моя решимость. В конце концов, кто сказал, что шампанское нельзя пить одной? Почему общество диктует нам какие-то дурацкие правила? Не торопясь, обдираю золотистую фольгу. Я ведь не собираюсь все выпивать. Продегустирую — и только. Пробка выпуливает с громким хлопком. Схватив бокал, ловко подставляю его под пенистую струю.
Три бокала спустя ощущаю, что порядком захмелела. Напялив атласные босоножки, выделываю на кухне пируэты, во все горло подпевая Майклу Кроуфорду. Когда ария приближается к кульминации, зажмуриваюсь, раскинув руки. Я абсолютно счастлива. Жизнь бьет ключом. Меня переполняет восторг. Набрав в грудь побольше воздуха и запрокинув голову, заливаюсь соловьем. По-моему, у меня талант. Я прирожденная певица. Мне бы концерты давать. А если еще чуточку позаниматься, из меня и танцовщица получится. Взгляните хоть на Кэтрин Зету-Джонс. Всего-то и нужно — немного практики и сетчатые чулки. И бедрам на пользу, если буду много и часто задирать ноги...
Вот так! Выбрасываю ногу в воздух, шампанское выплескивается из бокала. А-а-а! Каблук скользит на мокром линолеуме, и я приземляюсь на пятую точку. Ой. Что ж, по всей видимости, нужно больше тренироваться.
Кое-как поднимаюсь и ковыляю к табуретке. Наливаю еще бокал — в медицинских целях. Морщась, пью. Все бы сейчас отдала, чтобы разок затянуться сигаретой. Сбегать в магазинчик на углу за "Мальборо"? Щиколотка откликается острой болью. Ладно, плохая была идея. В утешение делаю еще глоток.
Но это не помогает.
Вот бы в доме оказались сигареты.
Эврика! Гейб же курит.
Воодушевленно хромаю по коридору к его комнате. Уверена, он не рассердится — ни один нормальный курильщик не оставит собрата в беде. Уже собираясь толкнуть дверь, замечаю зеленый огонек автоответчика — моргает из-за вазы с увядшими красными розами. Моргает — значит, кто-то звонил. Столько всего случилось, что я даже забыла прослушать сообщения, когда пришла.
Так-с, посмотрим. Три звонка. Жму на кнопку. Жду. Раздается писк: "Добрый день, не вешайте, пожалуйста, трубку. Это Ай-Пи-Си Финанс, и мы поможем вам сэкономить не одну тыся..." До свидания. Свирепо жму "удалить". Снова писк. "Дорогая, это я. Валяюсь у бассейна..."
Джесс! Настроение тут же улучшается. Она трещит как сорока: в Кейптауне здорово и весело, она решила на время завязать с мужиками. Слышу, как она затягивается сигаретой, и в организме просыпается прежняя тяга. Открываю дверь комнаты Гейба.
"...Ну я и сказала себе: что было, то было, Джесс..."
Под ее чириканье выискиваю глазами красно-белую пачку. Взгляд падает на книжную полку в углу. Ага. Коршуном пикирую на "Мальборо" и победоносно извлекаю сигарету.
"... Ты права, лучше полюбить и потерять, чем..." Би-ип.
Автоответчик обрывает ее на полуслове. Джесс такая. Не помню, чтобы она хоть раз оставила сжатое сообщение строго по делу. Зато следующий звонящий сухо рубит фразы. На поезд опаздывает, что ли?
"Здравствуй, Гейб..."
Какое огорчение. Я-то надеялась, что это будет Гейб собственной персоной.
"Это твой дядя..."
Ага, тот самый престарелый дядюшка, про которого Гейб мне все уши прожужжал. Прихватив зажигалку, собираюсь уходить. Можно было догадаться. У него американский акцент, но не такой резкий, как у Гейба. Забавная штука, но он говорит совсем как...
"Виктор..."
Максфилд, завершает голос у меня в голове.
Холодею. Виктор Максфилд — дядя Гейба? Мой жилец — племянник моего нового начальника? Стою совершенно опешив. А потом беспощадная истина сшибает меня с ног, как десятитонный грузовик.
Вот почему я получила работу.
Сообщение продолжается — что-то про новое место встречи сегодня вечером, другой ресторан, но я почти не слушаю. Я падаю, падаю — и падению нет конца. Так вот почему Гейб предложил написать в "Санди геральд". Вот почему меня пригласили на собеседование. Вот почему после шести лет безуспешных попыток... Мне становится дурно. Колени подгибаются, и, прижав ладонь к губам, я опускаюсь на пол.
Мать вашу...
— Эй, что с тобой?
Не знаю, сколько времени просидела на ковре, оглушенная грохотом, с которым башня моей мечты разлеталась в пыль. Подняв голову, вижу перед собой Гейба в мотоциклетной куртке.
— Что с тобой?
За те секунды, что я смотрю ему в глаза, шок и обида перерождаются в ярость.
— Сукин ты сын!
