Боже, мне плохо.
Виктор Максфилд сидит напротив меня за столом, в шикарном кожаном кресле с высокой спинкой, — такие кресла придуманы специально для того, чтобы в них день-деньской крутились разные большие начальники. Главный редактор "Санди геральд" объясняет мне, почему "Санди геральд" — самое популярное воскресное чтиво в Великобритании. Он принял меня в своем просторном угловом кабинете с огромными окнами, из которых открывается впечатляющий вид на знаменитое колесо обозрения Лондонский Глаз. Я веду себя в точном соответствии с рекомендациями статей из серии "Как устроиться на престижную работу". Смотрю Максфилду прямо в глаза, изображаю энтузиазм и заинтересованность, киваю в нужных местах, склонив голову набок, бормочу "Правда?" и "Ну конечно", а также смеюсь его шуткам — хотя, положа руку на сердце, смешными их не назовешь. И все равно нервничаю до тошноты.
Поверьте, я и не подозревала, что будет настолько тяжко. Когда я пришла пятнадцать минут назад и меня попросили подождать в приемной, на душе было сравнительно спокойно. Я налила стаканчик воды из кулера, полистала журналы. Затем появилась секретарша Виктора Максфилда по имени Марго, повела меня в его кабинет, и я болтала с ней о погоде, мысленно поглаживая себя по головке: "Гляньте-ка, мандража нет и в помине".
Даже следуя за Марго через обширный офис, где царило настоящее столпотворение, я чувствовала себя нормально. Хотя, признаюсь, всю дорогу смотрела в пол, иначе громадина "Санди геральд" раздавила бы меня, как букашку. И тем не менее. Мне было вполне комфортно. Я держалась молодцом и думала, что в кои-то веки карабкаюсь по карьерной лестнице, вместо того чтобы съезжать по перилам.
А потом я увидела ее. Дверь со сверкающими серебристыми буквами: ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР. Совсем как в моем сне.
Тут-то я и сломалась.
—... Помню тот день, когда по тиражу мы оказались впереди всех ведущих газет страны. Я пришел с работы домой и рассказал об этом жене, а она ответила: "За это стоит выпить... чашечку чая".
— Правда? — улыбаюсь я.
С меня ручьями льет пот. На кружеве блузки под мышками проступают два отвратительных липких пятна. Фу-у... Смущенно ерзаю, стараясь поплотнее прижимать руки к бокам.
—... Я живу здесь уже почти двадцать лет, но на такие шутки, пожалуй, только коренные британцы способны. Правда? — Максфилд добродушно смеется.
— Вы абсолютно правы.
Мочевой пузырь сейчас лопнет. Вспоминаю ту огромную кружку чая, скрещиваю ноги, сжимаю бедра и натянуто улыбаюсь.
— Но довольно обо мне и о газете. Давайте поговорим о вас.
Кто-то проходит мимо прозрачной стены офиса и с любопытством меня рассматривает.
— Расскажите, Хизер, почему вы решили стать фотографом?
Я знала, я знала — не надо надевать эту дурацкую мохеровую юбку и кофточку типа "из бабушкиного сундука". Тут все в футболках и джинсах, крутые и стильные, как и положено настоящим столичным журналистам. Куда до них самозванке, скромной помощнице свадебного фотографа... О чем я думала? Мне здесь не место. Мне такое не потянуть.
— Хизер?
Мне так страшно, что я почти перестаю соображать.
Виктор Максфилд явно ждет от меня того, что в пособиях для соискателей называется "внести свой вклад".
— Разумеется, — киваю я, состроив уверенную мину, и она тут же намертво ко мне прирастает. Тупо сижу и смотрю, как на лице Виктора Максфилда ожидание постепенно сменяется замешательством. — То есть... простите... не могли бы вы повторить вопрос? — Откуда взялся этот дурацкий мышиный писк, понятия не имею.
— Расскажите, что пробудило в вас интерес к фотографии? — переспрашивает Виктор Максфилд терпеливо, но я-то знаю, что этот доброжелательный облик скрывает стальную хватку.
Расправив плечи, я делаю вид, что обдумываю вопрос (еще одна ценная рекомендация: никогда не торопитесь с ответом). Кто-то снова проходит мимо офиса и заглядывает внутрь, сбивая меня с мысли. Господи, да что ж они все так пялятся?
— Не волнуйтесь, он не на вас глазеет. — Виктор Максфилд указывает на мужчину снаружи и хмыкает: — Он собой любуется. Тщеславный народ у меня в штате. Вы не заметили, что с той стороны стены кабинета зеркальные?
— Правда? — Я выдаю очередную улыбку, но чувствую себя кретинкой.
— Итак? — Сцепив пальцы, Виктор Максфилд опирается на них подбородком, и я кожей чувствую, как мои шансы, которых было немало, тают со страшной скоростью.
Неудачница ты, Хизер. Хм... А Виктор Максфилд весьма импозантен. И привлекателен, хотя ему, должно быть, под шестьдесят. Загорелое веснушчатое лицо бороздят глубокие морщины. Для мужчины их появление — свидетельство мудрости и богатого опыта, для женщины — знак того, что ее пластический хирург скоро сможет приобрести новый "мерседес". В шевелюре без намека на залысины блестит седина. Но самое замечательное — глаза. Полуприкрытые тяжелыми веками, цветом они идеально сочетаются с его блекло-голубой рубашкой от Ральфа Лорена. На краткий миг вспоминаю глаза Гейба сегодня утром и его непоколебимую уверенность в том, что эта задача мне по плечу.
— Мне было восемь, — начинаю тихим голосом, — и наша семья переезжала из Йоркшира в Корнуолл... — Воспоминания так свежи, словно это было вчера. — Мы прощались с соседями и друзьями. Помню, как всматривалась в них, мечтая запечатлеть в памяти, увезти с собой. Там была миссис Берд, она жила в соседнем доме и вечно забывала вставить зубные протезы. Маленькая Андреа качалась на столбе ворот. Пес Бастер, эльзасская овчарка, лаял и вилял хвостом. Мне хотелось сохранить их в сердце навечно...
Лица оживают в моей памяти; из высотного офисного здания на берегу Темзы я переношусь в Йоркшир.
— Я попросила у папы фотоаппарат — старую "Лейку", черную, тяжелую. До сих пор он не разрешал мне к ней прикасаться. Но в тот день сам показал мне, куда смотреть, что нажимать, как наводить на резкость... Никогда не забуду это ощущение. Я словно губка впитывала воспоминания, чувства, эмоции, снова и снова щелкала затвором. Я знала, что теперь смогу их сохранить. — Голос у меня срывается, потому что я вспоминаю маму, как часто бывает в подобных случаях. — Я не люблю прощаться, но с фотоаппаратом расставание было вроде как понарошку, потому что я забирала дорогих мне людей с собой.
Виктор Максфилд молча слушает, и я продолжаю:
— У меня до сих пор есть эти снимки. Андреа, миссис Берд и Бастер.
— Можно взглянуть?
— Боюсь, они мутноваты, — улыбаюсь я. — Да и мои пальцы частенько попадали в кадр.
Он смеется в ответ, и это придает мне сил.
— Но у меня есть другие работы! — Я тащу из-под стула свое портфолио. — Можем посмотреть.
— Давайте, — он похлопывает по столу.
Я выкладываю перед ним тяжелую черную папку, открываю. Распахнутая, она совершенно беззащитна — совсем как я. Виктор Максфилд расстегивает манжеты и, засучив рукава, произносит:
— Ну что, к делу?
В течение следующего получаса Виктор Максфилд изучает мои снимки, одобрительно кивает и забрасывает меня вопросами. Не могу поверить. Главный редактор "Санди геральд". Смотрит мои фотографии.
Впрочем, волнение постепенно куда-то улетучивается. Голос звучит все тверже и увереннее, я перестаю теребить одежду и даже забываю, что мне хочется в туалет.
Увлеченно рассказывая об истории той или иной фотографии, краем глаза наблюдаю за Виктором Максфилдом. Я едва осмеливаюсь в это поверить, но, кажется, мои работы производят впечатление. Взяв очередной снимок, он долго и сосредоточенно его рассматривает.
— Кто это?
Голова мамы повязана платком, лицо поднято к солнцу, на губах играет легкая улыбка. Кажется, что от ее лица исходит сияние. И совсем незаметно, что у нее нет бровей, а из-под платка не выбиваются пряди волос. Через несколько недель ее не станет.
— Та, кто меня вдохновляет, — тихо говорю я.
— Красивая женщина.
— Да...
Когда я смотрю на этот снимок, мама для меня жива.
— Что ж. Мне очень понравилось ваше портфолио. — Виктор Максфилд вновь откидывается на спинку кресла, ловко застегивает манжеты. — У вас есть еще несколько минут? Я хотел бы познакомить вас с нашим фоторедактором.
Он поднимает телефонную трубку и жмет на кнопку. На том конце тут же откликаются.
— Ивонн? Вы не заняты? Я хотел бы представить вам соискателя.
Не дожидаясь ответа, Максфилд кладет трубку на рычаг с уверенностью человека, для которого такие вопросы — чисто риторические, с довольным видом встает — я тоже вскакиваю, — обходит кругом стол и протягивает мне руку:
— Рад был с вами познакомиться, Хизер.
Вот и все. Собеседование окончено.
Жму его руку, чувствуя облегчение и вместе с тем печаль: вероятно, ближе подобраться к исполнению своей мечты мне не суждено.
Раздается стук, и в дверь заглядывает кудрявая женщина. В ушах у нее болтаются крупные серьги.
— Ивонн, это Хизер, фотограф.
Излучая энергию, она впархивает в офис.
— Привет! — И тут же, с улыбкой пожав мне руку, пружинистым шагом выходит наружу и машет: — Пойдем!
Хватаю портфолио и бросаю последний взгляд на Виктора Максфилда. Откинувшись на спинку кресла со сложенными на груди руками, он внимательно смотрит на меня и явно что-то обдумывает. Хорошо это или плохо? Надо будет дома поискать ответ в книжке про собеседования.
