У забытой, всеми обманутой жены не было другого выхода, кроме как смириться со своим унижением. Превозмогая себя, Екатерина, как истинная Медичи, всё же сумела наступить на горло своей гордыне и расположить к себе любовницу мужа, которую подобная дружба вполне устраивала, ибо появление другой, более плодовитой и менее дружелюбной супруги могло поставить её положение при дворе под угрозу. Долгое время все трое формировали довольно-таки странный любовный треугольник: Диана изредка подталкивала Генриха к ложу супруги, а Екатерина, принимая его, мучилась от ревности и собственного бессилия что-либо изменить.
Сравнение с прелестной Дианой было явно не в пользу Екатерины. Она никогда не была красавицей, а с возрастом порядком располнела, и, по выражению современников, всё более походила на своего дядю. Последнее, разумеется, никак не могло быть комплиментом. Особенно отталкивающей чертой был её чрезмерно высокий лоб. Злые языки утверждали, что между её бровями и корнями волос вполне могло бы уместиться второе лицо. По всей вероятности, это было следствием потери волос, которое Екатерина тщательно скрывала, пользуясь париками. То, что Екатерина стоически переживала измену мужа, не значит, что она не пыталась что-либо сделать, дабы избавиться от соперницы.
До нас дошли отголоски дворцового скандала, в котором кроме Екатерины был замешан некий герцог Немур. Из писем участников этой истории известно, что, по всей видимости, Екатерина попросила герцога, улучив момент, в разгар веселья под видом милой шалости выплеснуть Диане в лицо стакан воды. То, что в стакане вместо воды должна была быть жжёная известь, «шутнику» знать не полагалось. Заговор был раскрыт, а Немур – сослан, но позже помилован и возвращён ко двору. Новость о том, что Екатерина беременна, стала для всех полной неожиданностью. Чудодейственное исцеление бесплодной дофины было приписано Нострадамусу, медику и астрологу, вошедшему в тесный круг доверенных лиц Екатерины. Её первенец, названный в честь деда Франциском, родился в 1544 году. Рождение у нее сына Франциска обрадовало весь двор, так как, наконец, рушились опасения, что Екатерина неспособна дать наследника будущему королю Франции.
То, что она косвенно в этот период страдает и пытается разобраться в собственной судьбе, говорит тот факт, что при дворе появляется знаменитый предсказатель Нострадамус. Его популярность взлетает до небес, когда ему удаётся точно предсказать смерть Генриха II на рыцарском поединке от удара копьём.
После издания в 1555 году первой серии его центурий Нострадамус был приглашен ко двору Генриха II, короля Франции, и 15 августа 1556 года прибыл в Париж. Екатерина Медичи справлялась у него о судьбах своей династии. Нострадамусу, предсказавшему в своих центуриях трагическую смерть короля и конец династии Валуа, трудно было утешить царственных особ. Все же Нострадамус предостерег короля от поединка, указав на опасность, угрожавшую его глазам (в гороскопе Генриха II Марс находился в квадрате с Солнцем, угрожая его жизни). Однако король пренебрег предостережением Нострадамуса. Пророчество сбылось.
1 июля 1559 года состоялось пышное торжество – двойное бракосочетание старшей дочери короля Елизаветы с королем Испании Филиппом II (посредством союза Генрих II рассчитывал упрочить мир, заключенный в Като-Камбрези 3 апреля 1559 г. Англией, Францией и Испанией), и сестры короля Маргариты с герцогом Филибером Савойским. По случаю торжества был устроен рыцарский турнир. Король Генрих II, названный Нострадамусом в 35-м катрене 1 – й центурии «старым львом», приказал командующему лейб-гвардии графу Габриэлю де Монтгомери вступить с ним в одиночный поединок. К несчастью, обломок копья графа поразил правый глаз короля, сражавшегося в позолоченных доспехах. Старый король умер от этой раны 10 июля 1559 года.
«Молодой лев превзойдет старого,
На поле боя в одиночном поединке,
Поразив ему глаза в золотой клетке,
Что приведет старого льва к мучительной смерти»
(1 центурия, 35 катрен).
Это предсказание, опубликованное Нострадамусом в первом частичном издании центурий, стало причиной его славы.
Согласно предсказанию Нострадамуса ей (Маргарите) было суждено произвести на свет мальчика. В будущем – великого полководца, который в определенный момент жизни сильно повредит ногу, а в год, когда девятка будет предшествовать семерке, умрет. У герцогини, действительно, родился мальчик, который впоследствии под именем Карла Савойского стал известным полководцем. В год, когда Нострадамус предсказал ему тяжелую травму ноги, герцог вместе со своим другом высмеивал ненадежность всех пророчеств. Его друг заметил, что Нострадамус мог перепутать дату. Карл Савойский поднялся, чтобы принести записки, но задел массивный дубовый шкаф, который, обрушившись герцогу на ногу, надолго приковал его к постели. Герцог надеялся прожить 97 лет в соответствии с предсказанием Нострадамуса (смерть наступит в год, когда девятка будет предшествовать семерке). Однако смерть наступила в 69 лет, поскольку и в этом случае девятка предшествует семерке.
Неожиданная смерть Генриха II передавала, по-видимому, власть в руки овдовевшей королевы, так как 16-летний король Франциск II был очень послушным сыном и притом не проявлял способностей к делам государственным, но Гизы, родственники жены короля Марии Стюарт, успели приобрести влияние на Франциска II и захватить власть. Франциск II, король Франции и благодаря браку с Марией Стюарт номинально также король Шотландии, был болезненным и психически неустойчивым подростком неполных шестнадцати лет, когда несчастный случай на турнире с отцом в июле 1559 г. привел его на трон Франции. В смысле общепринятого правового понимания король был совершеннолетним, поэтому, несмотря на его болезненное состояние, вопрос о регентстве не стоял. Однако не возникало никаких сомнений в том, что выбор его ближайших советчиков ввиду естественной слабости его авторитета приобретал особо важное значение. Теперь наступил час Гизов, герцога Франциска и его брата Карла, изысканного и острого на язык кардинала Лотарингского. Екатерина получила и свои выгоды от этой неожиданной смерти мужа, предсказанной Нострадамусом. Екатерине наконец-то представилась возможность дать волю накопившемуся гневу и поквитаться с соперницей. Она потребовала, чтобы де Пуатье вернула ей драгоценности, принадлежащие короне, а также покинула своё жилище – замок Шенонсо. Звезда Дианы де Пуатье закатилась. Давний друг и любовница Генриха II покинула двор и переехала в менее роскошный замок Шомон. Тот, кто продвинулся благодаря ее протекции, должен был уступить место приближенным Екатерины Медичи или Гизов. Давняя соперница была устранена.
Короткий период правления Франциска II характеризовался ростом религиозной нетерпимости и военного противостояния между гугенотами, поклонниками кальвинизма, и католиками. Напомним, что Мария Стюарт Шотландская была католичкой, и Гизы страстно поддерживали её, как и сама Екатерина Медичи. Однако последним приходилось считаться не только со старыми соперниками, как Монморанси и его единомышленники. Аристократы, бывшие в родстве с королевским домом, а при прекращении прямой линии имевшие право на престолонаследие (так называемые «принцы крови»), при существующей слабости монархии представляли серьезную опасность для ведущих министров. Два представителя Бурбонского дома были в этом отношении опаснейшими соперниками Гизов: Антуан, герцог Вандомский и благодаря браку с Жанной д'Альбре король Наваррский, и его младший брат Луи де Конде. По причине их особого отношения к королевскому дому они легко стали центром различнейших оппозиционных группировок и оба не делали никакой тайны из своей склонности к протестантизму. Именно в сфере религиозной политики Гизы побудили Франциска II к продолжению непреклонной линии его предшественника. Генрих II еще в Экуанском эдикте от 2 июня 1559 г. распорядился наказывать смертью через сожжение преступление ереси; теперь были добавлены другие меры, которые затронули жизненный нерв существовавшей в подполье протестантской церкви: дома, служившие местом собраний, должны были быть разрушены, допущение или организация тайных сходок карались смертной казнью. Собственники феодальных владений с судебными полномочиями при нерадивом преследовании религиозных отступников лишались судебных прав. Церковные власти поощряли доносы на протестантов тем, что объявляли об отлучении от церкви в случае незаявления о ереси. Одновременно волна обысков увеличила количество арестов приверженцев нового учения. Религиозный антагонизм начал проникать и в низшие слои населения: взаимные провокации и кровавые столкновения между католиками и протестантами становились все чаще.
Впоследствии была неизбежна радикализация французского протестантизма, к которому из-за увеличивающегося притока дворян примкнули активные элементы. Устранение «чужеземных» фаворитов, в которых видели виновников непримиримой политики короны, и более активное участие во власти отечественного дворянства являлись основной целью движения, во главе которого вскоре стал Луи де Конде.
16 марта Ла Реноди сделал попытку штурмовать Амбуаз. Верные королю войска разогнали плохо организованных нападающих, среди которых находилось много необученных военному делу ремесленников, и захватили большое количество пленных. Сам Ла Реноди погиб в сражении, но те, кто выжил, как государственные изменники были осуждены уголовным судом. В последующие дни Амбуаз превратился в место многочисленных казней; по сообщениям современников, даже стены и ворота замка были увешаны телами казненных. Некоторые утверждали, что подобного рода жестокие расправы были инициированы самой Екатериной Медичи.
К концу правления Франциска II Екатерине ловкой тактикой удалось добиться своей цели – сохранить независимость короны в условиях усилившейся распри между католиками и протестантами, сторонниками Гизов, с одной стороны, и «принцев крови» – с другой. Когда в 1560 году король Франциск II заболел лихорадкой, предсказания Нострадамуса были у всех на устах. 3 декабря 1560 года тосканский посол писал герцогу Козимо Медичи: «Здоровье короля находится в очень неопределенном состоянии. В своих предсказаниях на декабрь (очевидно в своих ежегодных альманахах) Нострадамус говорит, что королевский дом потеряет от болезней двух молодых членов». Действительно, 5 декабря умер Франциск II, а несколько дней спустя умер граф Рош сюр Жан, младший член младшей ветви королевской семьи. Эти совпадения потрясли французский двор. Дальнейшие события истории тоже позволили интерпретировать катрен и считать его пророческим.
Франциск II умер совсем юным, оставив королеву Шотландскую бездетной. После возвращения Марии Стюарт на родину началась ее борьба с Елизаветой Тюдор за английскую корону. Отношения между Англией и Шотландией были напряженными, и фраза «два острова – в раздоре» казалась уместной.
Когда Франциску наследовал брат его, Карл IX, которому было всего 10 лет, управление страною перешло в руки Екатерины. Вскоре оказалось, что честолюбие Екатерины далеко не находилось в соответствии с ее талантами. Женщина без политических и нравственных правил, довольно индифферентная даже в религиозном отношении, она стремилась только к тому, чтобы господствовать над Францией, и ревниво оберегала свою власть. Вся государственная мудрость ее сводилась к заботам об уравновешивании сил различных политических партий, так чтобы ни одна из них не взяла верх и не стала опасною для нее самой. Интрига была главною пружиною политики Екатерины. Её звали «чёрной королевой» из-за траура, который она не снимала в течение всей своей жизни. Лицемерная, холодная, бессердечная, она не стеснялась в выборе средств для достижения своей цели. Ее не могло остановить даже преступление, если при помощи его она рассчитывала избавиться от какого-нибудь опасного для себя врага. Недаром называла она сочинение Макиавелли «Государь» своей библией. Повсюду были у нее шпионы. Она зорко следила за всеми выдающимися лицами и перехватывала частную корреспонденцию. Во внешней политике Екатерина держалась тех же начал, что и во внутренней: смотря по обстоятельствам, она готова была сближаться то с католическими, то с протестантскими державами и избегала войны. Отсутствие твердых принципов и постоянные интриги привели ее, наконец, к злодеяниям Варфоломеевской ночи.
Согласно общепринятой версии, Екатерина устроила ловушку для лидеров гугенотов, пригласив их в Париж на свадьбу своей дочери с Генрихом Наваррским. В ночь с 23 на 24 августа 1572 со звоном колоколов тысячи горожан заполонили улицы Парижа. Развязалась ужасающая кровавая резня. Согласно приблизительным подсчётам, в ту ночь в Париже было убито порядка 3 000 гугенотов. Одной из жертв стал их предводитель, адмирал Колиньи. Волна насилия, зародившаяся в столице, захлестнула и окраины. В кровавой вакханалии, продлившейся неделю, по всей Франции было убито ещё 8 000 гугенотов.
Состоявшееся перед тем сближение правительства с гугенотами позволило Колиньи приобрести влияние на короля в убедить его в необходимости войны с Испанией. Это шло вразрез с нерешительной, изменчивой, двойственной политикой Екатерины. Она решилась отделаться от адмирала; 22 августа 1572 г. последовало покушение на жизнь Колиньи, а затем, в ночь с 23 на 24 августа, резня гугенотов. Екатерина достигла своей цели: она возвратила себе полное влияние на сына-короля. Екатерина Медичи – это типичный представитель своей эпохи, полной взаимоисключающих противоречий. Так, немногим, пожалуй, известно о том, что Екатерина была большой любительницей искусства и меценаткой. Именно ей принадлежала идея строительства нового крыла Лувра и замка Тюильри. Библиотека Екатерины насчитывала сотни любопытнейших книг и редких древних рукописей. Именно благодаря ей французский двор открыл для себя изыски итальянской кухни, в числе которых были артишоки, брокколи и несколько разновидностей спагетти. С её лёгкой руки французы полюбили балет (baletto), а дамы стали носить корсеты и нижнее бельё – Екатерина была страстной любительницей верховой езды и стала первой женщиной, вопреки протестам со стороны церковников, надевшей панталоны. Второй француженкой, надевшей брюки и тоже шокировавшей этим общественное мнение, будет знаменитая Жорж Санд, подруга Флобера, Золя и Тургенева. Скончалась «чёрная королева» в возрасте 70-ти лет в замке де Блуа, и была похоронена рядом со своим мужем, Генрихом II, в аббатстве Сен Дени. Екатерине посчастливилось умереть в неведении, она так никогда и не узнала о том, что последний из её десяти отпрысков, Генрих III, был убит вскоре после её смерти, а всё то, за что она многие годы боролась, кануло в лету. Династия де Валуа прекратила своё существование.
Благодаря необузданной политике Екатерины Медичи, Франция фактически распалась на два враждующих государства. При этом у каждого лагеря были свои внутренние противоречия. Например, намерения короля Генриха 111(1574–1589) далеко не всегда совпадали с намерениями католической Лиги, возглавлявшейся лотарингским герцогом Генрихом Гизом, претендовавшим на французский престол. В 1588 г., когда парижане-католики подняли восстание против короля, королю удалось заманить Гиза в ловушку и предательски умертвить его. В ответ на это Париж перестал повиноваться королю. А вскоре один доминиканский монах, мстя за убийство герцога, заколол кинжалом Генриха III (1589), последнего представителя династии Валуа.
В стране царил политический хаос, затянувшаяся междоусобная война стоила множества жизней. Религиозный фанатизм ожесточил сердца людей и толкал их на преступления.
Пошатнувшимся французским престолом стремился завладеть испанский король Филипп II. Доведенные до отчаяния бесчинствами феодалов и разнузданной солдатни, в ряде провинций восстали крестьяне.
И только в царствование Генриха IV Бурбона (1594–1610) политическое и экономическое положение Франции вновь стало прочным. Новому королю, несомненно, умному и дальновидному, удалось прекратить гражданскую войну. Одним из его важнейших начинаний был изданный в 1598 г. Нантский эдикт, согласно которому во Франции официально утверждалась веротерпимость. Государственной религией был признан католицизм, но и гугеноты могли без помех исповедовать свою веру. Наконец-то Франция смогла вздохнуть спокойно. Но то, что на протяжении десятилетий люди дышали едким пороховым дымом и дымом костров инквизиции, не могло не наложить трагического отпечатка на французскую литературу XVI в.
Весьма яркой фигурой среди писателей периода гражданских войн был поэт и прозаик Теодор Агриппа д'Обинье (1552–1630), пламенный гугенот, непримиримый противник папистов. В его произведениях с особой отчетливостью отразился глубокий трагизм тогдашней французской жизни.
Происходил д'Обинье из провинциальной дворянской семьи. Отец его был убежденным гугенотом. С ранних лет видел Агриппа ужасы междоусобной розни. В своих «Мемуарах» он вспоминает о следующем характерном случае: «Когда ему было восемь с половиной лет (Агриппа пишет о себе в третьем лице), отец повез его в Париж. Проезжая в ярмарочный день через Амбуаз, отец увидел головы своих амбуазских сотоварищей, которых еще можно было различить на виселице, и был так взволнован, что перед толпой в семь или восемь тысяч человек воскликнул: «Палачи! Они обезглавили Францию!» Увидя на лице отца необычайное волнение, сын подъехал к нему. Отец положил ему руку на голову и сказал: «Дитя мое, когда упадет и моя голова, не дорожи своей, чтобы отплатить за этих достойных вождей нашей партии. Если ты будешь щадить себя, да падет на тебя мое проклятие!» [Д’Обинье Агриппа. Трагические поэмы. Мемуары / Пер. Парнаха. М., 1949. С. 52.]
И Агриппа вполне оправдал отцовские ожидания. Свою неукротимую энергию отдал он делу гугенотов. В 1568 г., обманув бдительность опекуна, он спустился через окно на простынях, в одной рубахе, босой, чтобы присоединиться к вооруженному отряду своих единоверцев. С этого времени его жизнь становится похожей на авантюрный роман. О д’Обинье говорят как о человеке, «который ничего не боится». Всегда на коне, со шпагой и пистолетом в руках, ищет он «опасности и славы». Будучи приближенным Генриха Наваррского, он не смешивается с толпой придворных льстецов. Переход Генриха в католицизм ради того, чтобы утвердить свое право на французский престол, явился для него тяжелым ударом. Но ради личных выгод д'Обинье не отрекся от «истинной веры». Он гордился этим и в «Мемуарах» писал: «По справедливости, д’Обинье мог сказать, что кроме тех дней, когда он болел и страдал от ран, он не провел без работы и четырех суток подряд». Не раз находился он на краю гибели. Четыре раза враги приговаривали его к смертной казни. По словам д’Обинье, «никогда и нигде Бог не давал ему жить в безопасности».
Воином, борцом, трибуном оставался д'Обинье и в своих литературных произведениях. Писал он и любовные стихи. Однако в его юношеской лирике уже звучат мотивы, не свойственные поэзии Плеяды. Ведь его любовь – это любовь солдата, незнающего ни минуты покоя среди потрясений гражданской войны:
«Ветров и волн изведав ад
И к смерти каждый миг готовый,
Теснимый гидрой стоголовой
Врагов, крамолы и засад,
Во сне хватая наугад
Пистоль в тревоге вечно-новой,
Пою любовь я в час суровый,
Хоть стих покою был бы рад.
Прости же песню, друг мой милый,
В которой не хватает силы
Скрыть боль солдатского житья.
Ведь с той поры, как в этих взорах
Я муку пью, мой стих, как я,
Впитал в себя и дым и порох».
[Поэты французсиого Возрождения. Л., 1938. С. 235.].
Боевым духом проникнуты язвительные антикатолические памфлеты д’Обинье и его сожженная рукой палача «Всеобщая история», в которой изложена история гражданской войны во Франции, а также события, связанные с борьбой протестантизма и католицизма в ряде европейских стран. Сатиру на придворное дворянство представляет и его роман «Приключения барона Фенеста» (изд. 1630).
Но самым сильным и, можно даже сказать, самым могучим произведением д’Обинье являются «Трагические поэмы», состоящие из семи книг или поэм, написанных александрийским стихом. Д’Обинье начал писать их в самый разгар гражданских войн. В 1577 г., командуя отрядом кавалерии, он был тяжело ранен в сражении. И вот, когда тяжело раненный д’Обинье лежал в постели и врачи уже опасались за его жизнь, он продиктовал местному судье первые отрывки из своих «Трагических поэм». Вероятно, работу над книгой д’Обинье продолжил в последующие годы. В 1616 г. она впервые увидела свет.
Во французской литературе XVI в. нет другого такого произведения, в котором бы так широко и с такой потрясающей силой были изображены бедствия, обрушившиеся на Францию, охваченную пламенем религиозной вражды. Мать Родина скорбит, видя, как враждуют ее дети, ослепленные яростью, терзают они ее священное тело. В другом месте поэт сравнивает Францию с кораблем, на борту которого идет сражение.
Понятно, что вину за бедствия, постигшие Францию, поэт-гугенот возлагает на католическую партию и ее лидеров. Страна истерзана междоусобной войной, произволом власть имущих, бесчинствами королевских наемников, голодом, болезнями, нищетой. Особенно велики страдания крестьян. Д’Обинье рисует страшные картины народного разорения. В книге «Бедствия» он пишет:
Три пятилетия уже мы каждый день
Встречаем беженцев из нищих деревень,
Они живут в лесах, они ползут в родную
Утробу матери, в пещеру, в глубь земную,
И ищут, если брат им в крове отказал,
Кабаньих зарослей или медвежьих скал.
И павших кто сочтет? Сошла к ним смерть благая,
Им петлю, яд и нож и пропасть предлагая».
(Пер. М.М. Назмичева)
Глубокая скорбь поэта превращается в негодование, а негодование – в ярость, когда речь заходит о тех, кто, по мнению д'Обинье, повинен в страданиях Франции. Это папа, Карл IX, Генрих III, Екатерина Медичи, католическая Лига, Гизы, инквизиторы, сорбоннисты, иезуиты. И д'Обинье создает чрезвычайно резкие сатирические портреты вдохновителей и прислужников католической реакции («Монархи», «Золотая палата» и др.). Он обличает их, издевается над ними, осыпает их злыми сарказмами. Люди, запятнавшие себя кровью Варфоломеевской ночи, уже не люди, но «адские чудовища». Д'Обинье описывает страшную резню, прокатившуюся по многим французским городам («Мечи»). Одна мрачная картина следует за другой. Поэт видит горы трупов и зарева пожарищ. В кровавый поток превратилась Сена. Лувр стал огромным эшафотом. От убийств содрогаются Орлеан, Лион, Труа, Руан и другие города.
Д'Обинье вспоминает прежние выступления против тирании католической церкви – альбигойцев, гуситов и прочих защитников «истинной веры», восхищаясь их беспримерным мужеством. Он предвещает время, когда гнев божий сокрушит безумный Вавилон. Уже многим воздал Господь за их преступления («Отмщения»), а в день Страшного суда никто не уйдет от справедливого возмездия. Сама обесчещенная людьми природа взывает к небесам о мщении («Страшный суд»):
«Кто прячется, бежит от божьего суда?
Теперь вам, Каины, не скрыться никуда!»
(Пер. В.Я. Парнаха)
Так на закате французского Ренессанса появилось произведение, страстно протестовавшее против тирании инквизиции, беззакония властей и той бесчеловечности, которая воцарилась во Франции в годы религиозных войн. Сила д'Обинье в том, что он защищал не только гугенотов, но и попранную человечность, не укладывавшуюся в узкие конфессиональные рамки. В этом он прямой наследник великих гуманистов эпохи Возрождения. Но гуманизм д'Обинье пропитан горькой скорбью. К тому же д'Обинье не был прекраснодушным мечтателем, искавшим спасение на блаженных островах поэтического вымысла. Он был активным участником трагических событий. Его поэзия врывалась в жизнь. Такая поэзия не могла быть галантной и изящной. Поневоле она была мужественной и суровой. А тем, кто укорял его за это, д'Обинье отвечал:
«Тому, кто скажет мне, что раскаленный стих
Из крови создал я и из убийств одних,
Что ужас только там, свирепость и измена,
Раздор, позор, резня, засада, яда пена, —
В вину ты ставишь мне, отвечу я ему,
Словарь, присвоенный искусству моему.
Век, нравы изменив, иного стиля просит:
Срывай же грубые плоды, что он приносит».
(Пер. М.М. Назмичева)
Но именно д’Обинье заложит традицию так называемого протестантского эпоса. Это он в своих «Трагических поэмах» поднимет тему восстания ангелов, тему, которая инициирует возможность пересмотра договора между человеком и Богом. Этот договор, благодаря поднятой теме восстания ангелов, поменяет одного из своих субъектов, и вместо Бога там появится лик восставшего ангела. Так д'Обинье словно предвкушал рождение доктора Фауста, образа, уходящего в самую глубь протестантского мышления.
(Данный материал подготовлен с использованием лекций Б. И. Пуришева)
