На ангела никто не обращал внимания, хотя вряд ли у пешеходов были в то утро дела поважнее, чем обычно в феврале по вторникам. Люди, шедшие за покупками, и школьники, прогуливавшие уроки, уж конечно, видели его, но смотрели мимо и обходили на расстоянии вытянутой руки. Будь у него в руках блокнот, синий карандаш и ворох анкет на тему санитарного благоустройства, его и то не огибали бы так старательно.
Молли почти остановилась – но доли секунды, пока она колебалась, раздумывая об этом «почти», хватило, чтобы она потеряла решимость и прошла мимо, ускорив шаг, как все.
Позже она говорила себе, что должна была поступить так. Ей нельзя влипать ни во что сомнительное. Свой роман с Элвисом она, разумеется, держала в тайне; скажи она кому‑нибудь, и дело снова дошло бы до социальных служб. Нет, назад в психушку ее бы, разумеется, не засадили – в наше время для этого надо по меньшей мере укокошить кого‑нибудь, – но это обязательно всплыло бы на следующем групповом совещании по вопросу о возвращении ей права опеки над детьми. И если есть на свете вещь, способная хуже повлиять на мнение среднестатистического группового совещания, чем известие о том, что подопечная считает, будто у нее интрижка с Элвисом – пусть дело и не дошло до пенетрации, – так это сообщение самой подопечной о том, что ее посетил ангел.
Вся аудитория «Тронутых ангелами», наверное, сплошь состояла из социальных работников, для которых это шоу было как эротический сон: и хочется поверить, а не выходит. Говорят, в Штатах его любят, но там любят и Элвиса; не то что в Брикстоне, где даже на «далвичской окраине», как ее окрестили агенты местной конторы по продаже недвижимости, телик толком ничего не ловит.
И все равно она жалела, что убыстрила шаг и прошла мимо ангела, как все. Трусиха. Не утешала даже мысль о том, что ангельская миссия, возможно, требует именно этого. По всей вероятности, никто никогда не останавливается рядом с ангелом, кроме того человека, к которому он прилетел. В этом есть определенное приличие – а уж если ангел не в состоянии соблюсти приличия в этом Богом забытом мире, кому тогда вообще это по силам?
Когда она увидела ангела снова, тот стоял у старой церкви Армии Спасения. Она не сразу его узнала, – все, кроме лица, в нем переменилось. Крылья уменьшились наполовину, и формой стали как голубиные. Нимб исчез, хотя золотистые волосы продолжали излучать сияние. Исчезла и белоснежная туника – если он, конечно, не подоткнул ее так, чтобы она не высовывалась из‑под коричневого плаща, в который он был теперь одет, – но это было маловероятно, учитывая, что под плащом у него были серые фланелевые брюки, а из‑под их отворотов высовывались прогулочные туфли из коричневой замши. Он все еще недоумевал, но теперь к его озадаченности явно примешивалось волнение.
На скамейках, где обычно кучковались бомжи и безработные, был аншлаг, но никто из алкашей не глядел на ангела. Вряд ли ему выказали бы больше презрения, будь он советником‑тори из самого Вестминстера, которому вздумалось бы прийти сюда для ознакомления с реальной действительностью.
Когда церковь закрылась, Молли думала, что алкаши продолжают приходить к ней по привычке или из сентиментальности, но потом ее просветила Франсина: оказывается, за углом пустовавшей церкви был склад, где один водила из местных держал бутылки и канистры с сидром, который он три раза в неделю привозил из Ист‑Энда. На много миль вокруг никто не продавал сидр так дешево. Водилу звали Лукасом, но алкаши окрестили его Святым Лукой, потому что он без лишних вопросов отпускал им продукт по оптовой цене. Местные наркоманы завидовали алкашам черной завистью, прекрасно зная, что цены на их зелье будут только расти по мере увеличения зависимости, – но их поставщик все равно настаивал на том, чтобы называться Святым Иоанном: хотя бы для проформы.
И снова Молли чуть не встала, увидев ангела, несмотря на то, что в этом месте всегда убыстряла шаг, чтобы сократить поток адресованной ей пьяной брани. И снова не смогла заставить себя остановиться.
Бомжей нисколько не смущал тот факт, что их мог услышать ангел; они выдали все свои обычные замечания. Они знали, где жила Молли, и, по их мнению – которое мало чем отличалось от мнения других людей, – место жительства автоматически превращало ее в профессиональную шлюху, а если в текущий момент ей приходится жить только на социальное пособие, то это значит лишь одно: она такая страшная, что на нее ни один озабоченный не позарится. По крайней мере, так они кричали ей вслед; однако алкаш должен начисто пропить мозги, чтобы не помнить, что озабоченным мужикам, которые на автомобилях медленно едут вдоль тротуаров в поисках шлюх, до фени, какие у той фигура и лицо, лишь бы дырка была в нужном месте.
Молли никогда не реагировала на эти вопли, хотя Франсина и другие обитательницы их В&В время от времени не выдерживали и вступали с бомжами в перепалки; но на этот раз даже она покраснела. Только смутилась она совсем не из‑за себя, а из‑за ангела. Хорошенькая реклама для человечества: Салли Энн закрыла свою церковь за ненадобностью, а местные бродяги все равно тусуются рядом, пользуясь дружеским расположением местного контрабандиста, да еще и притворяются, будто единственная причина, по которой Молли не стянет перед ними трусики прямо сейчас, – это отсутствие у них лишних денег.
Надо же, до настоящего Миллениума осталось всего десять месяцев, казалось бы, бомжам следовало бы вести себя чуток поприличнее, особенно в присутствии посланника Небес, но нет. Видно, эти алкаши давно уже положили на правила приличия, и на все остальное заодно.
В третий раз Молли увидела ангела, когда тот в одиночестве сидел за двухместным столом, втиснутым в небольшую нишу в читальном зале общественной библиотеки. Перед ним лежал «Индепендент». От его крыльев не осталось уже и малейшего следа, а его плащ, хотя и не дешевый – если, конечно, он купил его, а не соткал из какого‑нибудь секретного полезного тумана, – был в пятнах, как будто все это время он ночевал на улице. Волосы у него стали мышиного коричневого цвета, и уже слегка редели на макушке. Несмотря на это, она без колебаний опознала в нем того самого ангела. Ведь она видела его дважды и не забыла его скульптурного лица. Трехдневная щетина не могла скрыть того, что перед ней был самый красивый мужчина из всех, живущих на сегодняшний день в мире. Элвис плакал бы от зависти, даже до того, как бессмертные черви взялись за его утробу.
Едва увидав его, Молли отвела глаза, но она еще раньше заметила, что на всем первом этаже нет свободного места кроме одного, рядом с ангелом, а на второй этаж идти незачем: она и так знала, что весь справочный отдел занят сейчас студентами колледжа, которые заходят скоротать пустую пару. Но она все же поднялась туда и сразу направилась к энциклопедиям. Помешкала рядом с Британикой и Католической энциклопедией, но в конце концов сняла с полки Энциклопедию Фэнтези. Ей почему‑то показалось, что разумнее всего искать статью под названием «Ангелы» именно здесь.
Она прочитала статью, заметив попутно пару‑тройку имен и названий, потом пошла в карточный каталог проверить, есть ли такие книги в фонде библиотеки. Она всегда пользовалась карточным каталогом, а не компьютерным, с ним было как‑то приятнее.
Она надеялась, что в библиотеке отыщется хотя бы «Восстание ангелов» или «Чудесный гость», но их не оказалось. Из печати долой, с библиотечных полок вон. Зато в справочном отделе библиотеки обнаружилось двухтомное издание Апокрифов и Псевдоэпиграфий Ветхого Завета, поэтому она снова поднялась на второй этаж и выволокла с полки один из двух неподъемных томов с «Книгой Еноха». Спустилась вниз, со стуком опустила книгу на стол, за которым сидел ангел, и почти так же шумно плюхнулась в свободное кресло напротив.
Молли не думала, чтобы ангел читал «Индепендент» по собственному желанию. Она достаточно времени провела в библиотеке, пользуясь преимуществами бесплатного отопления, и знала – никто не приходит сюда из любопытства, узнать, что происходит в мире. Те, кому так не терпелось попасть внутрь, что они еще до открытия стояли в очереди у входа, первым делом хватали «Сан», «Миррор» и «Мейл», менее расторопным доставались «Экспресс» и «Гардиан». Те, кому еще не надоело притворяться, будто они отрабатывают свое пособие для соискателей, выбирали «Таймс», «Телеграф» или местную газетенку. «Индепендент» всегда уходил последним, доставаясь тем беднягам, которые появлялись к шапочному разбору.
Открыв свою книгу, она прочитала четыре страницы «Еноха» вместе со сносками, прежде чем ангел, наконец, соизволил немного опустить газету и глянуть на нее. Выждав целых три секунды, она подняла голову и встретила его любопытный, хотя и не лишенный подозрительности взгляд. У ангела были глаза такой синевы, какой она не видала никогда в жизни. Синее самого синего неба в распрекрасный солнечный летний день. Глаза были единственным, что еще могло сообщить самому невнимательному наблюдателю, увидевшему его впервые, что их обладатель, собственно говоря, ангел.
Желая блеснуть эрудицией, Молли уже подготовила соответствующую случаю цитату. Правда, она не совсем хорошо помнила, в какой из книг о Джеймсе Бонде она это прочитала, но, скорее всего, в «Голдфингере».
– Один раз – случайность, – сказала она. – Два – совпадение. Три… вы, случайно, не меня ищете?
– Нет, – сказал ангел, слишком отрывисто для того, чтобы она успела насладиться музыкой его голоса.
– А, – сказала Молли, не зная, радоваться ей или обижаться. – Что ж, если вы скажете мне, кого ищете, я, может, смогу помочь. В одиночку у вас, кажется, не очень получается.
– Я никого не ищу, – ответил ангел. Не очень‑то он оказался красноречивым.
– И вам никому ничего не надо передать? – расспрашивала Молли. – Или выполнить какую‑нибудь миссию?
– Нет, – сказал ангел.
– То есть вы в эти игры не играете, так? – сказала Молли. – В чем дело – в раю что, нет телевидения?
Ангел положил на стол газету и явил ей всю красоту своего невероятно прекрасного, хотя и небритого лица Было похоже, что он пытается сформулировать вопрос. Молли догадалась, что до нее с ним никто не заговаривал, и решила ему помочь.
– Что ж, – сказала она, – если вы пришли не для того, чтобы принести кому‑то известие, и не для того, чтобы направить на путь истинный несчастного, который как раз сейчас балансирует на грани принятия морально убийственного решения, то что же вы делаете тогда здесь, на terra firma?
Ангел не моргнул глазом.
– Я упал, – сказал он.
Молли поразили не сами его слова, а то, как он сказал их. До сих пор она говорила с ним легко, словно шутя, но не потому, что хотела свести все к шутке, а потому, что не знала, как иначе справиться с нетипичной ситуацией. Произнеси он те же самые слова таким же шутливым тоном, и они показались бы забавными. Чистый гэг, юморист, да и только, вроде Эди Иззарда, – но он говорил не так. Он говорил серьезно. И хотя Молли сидела рядом с раскрытой «Книгой Еноха», страницы которой были размером с газету, ей и в голову не пришло связать его «Я упал» с войной в Небесах в «Потерянном рае» или с ангелами, зачавшими нефилимов со счастливыми дщерьми человеческими. Она слышала, как те же самые слова точно таким тоном произносили ее соседки по квартире, ее одногруппники по социалке, очередники, которые вместе с ней ждали, когда агентству по временной занятости удастся пристроить ее на работу, несмотря на прошлое, на ее историю, отсутствие нормального места жительства и вид человека, получающего одежду от благотворительных организаций.
Странно, но она не могла вспомнить, говорила ли она сама что‑нибудь подобное. Ей не раз приходилось выставлять напоказ свои синяки в те непростые дни, когда она просила милостыню ради ребятишек, но она знала, что это не ложь. Синяки были настоящие, но все всегда думали, что они поддельные. Даже когда толкали в спину или тыкали кулаком в лицо, все равно это была не ложь. И то, что те же слова сказал ангел, подтверждало хотя бы ее правоту, если ничего больше.
Прошло несколько минут, прежде чем Молли пришла в себя:
– Когда вы говорите «упал», то имеете в виду из Рая, а не из Страны Снов или чего‑нибудь в таком духе?
– Из Рая, – подтвердил ангел. Тот, у кого были такие глаза, умел лгать не больше, чем просить на улице милостыню для двух ребятишек.
Молли повела ангела за угол, в «Жирную ложку», владелец которой так и не осознал до конца иронии нового названия, переменив на него непритязательное «Бистро». Она предложила ангелу купить ему что‑нибудь поесть, но он отказался, сказав, что не нуждается в пище как таковой. Тогда она заказала дежурный завтрак и чайник на двоих.
– Вообще‑то я не должна здесь есть, – объясняла она ему, понимая, что он, наверное, не так уж поднаторел в законах этого мира, раз до сих пор обходится «Индепендентом». – Я же живу в В&В, то есть с включенным завтраком. В конце концов, именно это и подразумевает второе «би», но здешние стандарты сильно занижены. С другой стороны, у нас не хуже, чем в иных местах. Те девушки, которые еще в игре, не отказываются обслуживать клиентов в машинах и подворотнях, вместо того, чтобы приводить их к себе, – ради ребятишек, – а еще у нас у всех есть свои раковины и электрические чайники, и туалет у нас не такой плохой, мог быть и хуже, и телик в гостиной появляется новый, как только старый свистнут, и кабельное есть. Моя комната самая маленькая, разумеется, но по сравнению с другими я живу просто роскошно, дети‑то мои еще под опекой. К сожалению, когда почти стоишь обеими ногами на дне, нет ничего хуже, как получить обратно детишек, с ними точно потонешь, но считается, что я еще не вполне в норме, хотя я уже бросила все, кроме «Прозака» и легальных транков, которые продают под видом антигистаминных. Кто‑то скажет, что у меня уже все равно мозги спеклись, но это неправда – к тому же я не трусиха, скажу даже ангелу. Я завтракаю днем потому, что в это время завтрак дешевле любого обеда, к тому же, если ешь один раз в день, то лучше делать это где‑нибудь в середине. В комнатах‑то готовить нельзя, понимаешь, разве только кружку супа или другое дерьмо из пакетов, которое кипятком заливают, а кто его долго выдержит? А на что похож Рай?
– Вообще‑то ни на что, – бестолково ответил ангел.
– Красивые сады? Приятная погода? Яркий свет? – не отставала Молли, считая, что любая подсказка сгодится и что она просто обязана попытаться разговорить ангела. Если уж его послали сюда не с известием, а предложение на ланч он все‑таки принял, хоть и не нуждается в еде как таковой, то, может, он что‑то вроде испытания.
– Ничего такого, – ответил он.
– Совсем ничего! А как насчет пения? Ведь ты же пел в хоре. А не скучно там без конца купаться во славе Господа, век за веком?
– Нет, – сказал он. – В Раю нет времени.
– Нет времени? – Такого Молли не ожидала. – Почему же тогда там не случается все сразу?
– Случается, – спокойно проинформировал он ее. – Там случается все сразу. – Он пригубил свой чай, но тот был еще слишком горячим, а может, и слишком резким для его привыкшего к божественной пище нёба.
– Добавь в него лучше сахару, – посоветовала Молли и передала ангелу нечто вроде гигантской солонки с трубой. – По‑моему, это паршиво. Проповедники обещают вечность. Тебе не кажется, что мертвые могут слегка разочароваться, узнав по прибытии, что их пребывание в раю короче доли наносекунды? Попробовали бы «Саатчи Саатчи» такое выкинуть, Комитет Рекламных Стандартов сровнял бы их с землей.
– Там нет никаких короче, – сказал ангел. – Такое мышление там не подходит. Рай – это не место. Человеческое воображение слишком узко настроено на само его существование, чтобы воспринять сущность.
Молли невольно подумала, что, наверное, увидела его слишком поздно и что сначала у него все же были блокнот и карандаш.
– Так что же ты наделал? – спросила она.
– Мы ничего не делаем, – начал было он, но она тут же сообразила, что он опять не так ее понял.
– Я спрашиваю, что ты наделал, – напомнила она ему. – Подробности можешь опустить. Что ты сделал такого, что тебя выпихнули из Рая? В случае с Люцифером это была гордыня, с отцами нефилимов, вероятно, похоть. Значит, остается еще пять смертных грехов. Только не говори мне, что это была лень.
Ангел скорчил гримасу. Наверное, переложил сахара в чай.
– Я упал, – упрямо повторил он тем же тоном, от которого таяло сердце. Это была не ложь. Что бы он ни скрывал, кого бы ни покрывал своими словами, но лгать он не лгал.
Молли вздохнула, но съязвить ей не хватило духу.
– Так чем сегодня занимаются падшие ангелы? – спросила она. Ей и в самом деле было интересно. – Если верить Еноху, именно они научили людей основам технологий и цивилизации, но переданные ими знания, должно быть, устарели много веков назад. Хотя, может, им с государственными курсами переподготовки повезло больше, чем мне.
– Не знаю, – сказал он.
– Но ты ведь собираешься наладить контакт с ними, или как? Хотя, может, и нет. Я имею в виду, что если все падшие ангелы в аду, то тебе лучше оставаться там, где ты есть. При условии, что это все же не ад, и я еще не там. Это Мефистофель, ну, ты знаешь. – Ей стало немного стыдно своего бахвальства, ведь она всего раз смотрела «Доктора Фаустуса» с Ричардом Бартоном, еще в те дни, когда сама была в свободном падении. По крайней мере, тогда у нее был собственный телевизор; правда, иметь свой телевизор в те дни означало иметь под рукой мужика, который мог притаранить новый ящик, когда у тебя спирали предыдущий. Иногда она сомневалась, остались ли еще на свете люди, сами покупающие себе телевизоры, или существует лишь бесконечный круговорот стыренных ящиков, которые передаются от одного владельца к другому путем воровского обмена, как кровь движется по кругу толчками сердца. По крайней мере, те, которые то и дело менялись у них в гостиной, уж точно не с неба падали.
– Про ад я ничего не знаю, – ответил ангел немного чопорно, – но это точно не здесь.
Молли поняла, что вытащить из него что‑нибудь еще будет трудновато. И совсем было решила бросить эту затею и сделать вид, будто не замечает его, как все. Разве она уже не говорила себе, что это будет разумнее всего? Но она уже не могла избавиться от надоедливого чувства, что если Элвис – не совсем то, что ей нужно в качестве нулевой точки падения перед новым подъемом, то ангел, может быть, то самое.
– Если не хочешь пить чай, – сказала она, наконец, – давай его сюда и сваливай.
Наступила долгая пауза, пока ангел обдумывал свой выбор. В конце концов, он решил не отдавать чай. Заставил себя пить. Сделав два‑три глотка, он, кажется, привык к его сладкому вкусу. Цвет его глаз напоминал небо, которое смотрит на землю в таких далеких краях, какие Молли только могла себе представить – а она была не лишена воображения.
– Что ж, – сказала Молли, хотя и знала, что говорит сейчас как социальный работник, – любишь пить нектар, так ищи способ подняться, понятно? Другого пути преодолеть привычку падать нет – поверь мне, я знаю. Застрянешь здесь, и не только чай будет все хуже и хуже. Потеряешь и крылья, и плащ превратится в такое, что эксгибиционист постесняется носить, и это еще не все. Я видела, что случилось с Элвисом, когда сыворотка взялась за работу, и это было далеко не прекрасное зрелище. – Она решила, что с ангелом можно говорить об Элвисе. Уж если ангел окажется способен заложить человека столпам общественной морали, кому же тогда доверять?
Ангел по‑прежнему не отвечал. Он так увлекся чаем, что, казалось, вот‑вот нырнет в него с головой, и Молли даже пожалела, что посоветовала ему подсластить пойло. Счастье еще, что у нее не было соблазна предложить ему сосиску или тост. Она была голодной. Разговоры всегда вызывали у нее аппетит – настоящие разговоры, конечно, а не та болтовня, за которой проводили время женщины из В&В.
– Конечно, – продолжала она, решив, что, раз уж начала говорить как соцработник, то можно и дальше продолжать в том же духе, – для этого надо хотеть подняться. Никто не поможет тому, кто не нуждается в помощи. Может быть, тебе будет лучше здесь, на Земле. Конечно, преимуществ у нас не много, зато есть время – сколько пожелаем. Есть и разные страны, хотя, как говорят, они уже не такие разные, как раньше. Слушай, а ты, похоже, решил не облегчать мне задачу, а? Я тут стараюсь, помочь ему хочу. Кто знает – а вдруг это мой последний шанс заслужить билет на небеса? Мог бы хоть притвориться, что слушаешь. Представь, что ты участник шоу «Тронутый человеком». Больше я ничего не могу тебе предложить, – в конце концов, тебе решать.
– Да, – сказал он, впервые за все время их разговора обнаруживая проблеск позитивного мышления. – Я это понимаю. Но мне тоже тяжело.
Тон его голоса опять растопил ей сердце. Слова «Я упал» эхом отозвались в ее мозгу, и эхо все звенело и звенело.
– Ладно, все в порядке, – ответила она. – Если вы, парни, и впрямь научили нас основам цивилизации и технологий, то за нами должок. Как говорят в Америке, не можешь отдать долг – плати авансом. Вот мы и рассчитаемся, между нами. Тебе, кстати, повезло, – мало кто из здешних проводит в библиотеке столько же времени, как я, а я не просто притворяюсь, что читаю. Можешь пойти со мной в В&В, если хочешь, только на ночь оставаться нельзя. Таковы правила, а я не могу позволить себе, чтобы меня выкинули, из‑за ребятишек. – Это была правда – она и впрямь не притворялась, а читала. Ей нравился пингвиновский «Словарь цитат», где Оскар Уайлд сказал, что красивым быть лучше, чем добрым, но добрым – лучше, чем уродливым. Если прекрасный ангел и не прижмет ее к груди, то она хотя бы сможет делать вид, что это ее решение, ее выбор, ее воля.
– Я понимаю, – сказал он, хотя было вовсе не ясно, что именно он понимал, – или, скорее, готов был притвориться понимающим, учитывая, что он, видимо, не знал ничего за пределами Рая, который вовсе не место и в котором даже времени, и то нет.
– О’кей, – ответила она. – Идем.
Алкаши не вымолвили ни слова, пока Молли с ангелом шли мимо старой церкви Армии Спасения, но это, наверное, потому, что их остроумие притупил сидр. Святого Луки с его бухломобилем нигде не было видно, но, судя по рожам бродяг, его явление имело место совсем недавно. Конечно, до благостности наркош, получавших причастие у Святого Иоанна, им было далеко, но хотя бы они были не такие вредные, как с похмелья.
Пятеро дошколят резвились на ступеньках В&В, и две мамаши высунулись на лестницу, желая убедиться, что посетитель не явный педофил, но ни одна не отпустила комментария по поводу того, как это не похоже на Молли – водить компанию с ангелом. Просто смотрели на них глазами цвета воды, в которой вымыли посуду, – в таких глазах не может отражаться ничего, кроме угрюмого зимнего неба.
Ангела должным образом впечатлила опрятность комнатки Молли, хотя то была, в сущности, очень скромная победа над силами хаоса. Она просто передвинула платяной шкаф в угол, где вечно заводилась плесень, да прикрыла большое жирное пятно на паласе ковриком, спасенным ею из мусорной кучи. Кровать была застелена, ни один предмет одежды не висел на спинке стула. Серьезное отвращение внушали только шторы, но их она в прачечную не понесет, увольте. Ангел не обратил на них никакого внимания; как истинный посланец Добра, он пробежал глазами по стопкам книг, составленных – почти аккуратно – под окном, в ногах кровати и вокруг раковины.
– Взломщики никогда не берут книги, – пояснила она ему. – Смысла нет. И, пока ты не спросил, нет, я их не все читала Большую часть этих книг я нашла в коробках, которые люди оставляют рядом с мусорными контейнерами, когда те переполнятся, а я считаю, что лучше взять книгу, которую, может, никогда потом не прочитаешь, чем не взять и жалеть потом, когда почитать станет совсем нечего. А еще большие толстые книжки в мягких обложках чертовски эффективно загораживают от сквозняков.
Ангел повернулся и посмотрел на нее более внимательно, чем раньше. Молли с тревогой отметила, что летнее небо в его глазах стало меркнуть. Когда же, подумала она, у него наступит точка невозврата? И что с ним тогда будет? Придется ли ему бороться с собой, чтобы сохраниться хотя бы в человеческом виде? Может ли он вообще сохраниться в человеческом виде в качестве резервной позиции, или будет продолжать падать и дальше, пока не докатится до самого Ада и Люцифера?
Когда ангел опустился на кровать, ссутулившись, как анорексичка‑Анни после долгого отказа от еды или Франсин после особенно бурной потасовки, Молли поняла, что ей предстоит хорошо потрудиться, но жаловаться было поздно. Она уже взвалила на себя этот груз.
Может, подумала она, это и есть лучший способ начать все заново – не стремиться отхватить что‑нибудь новенькое для себя, а попытаться сделать что‑то для другого. Может, в великой космической схеме вещей заложено, что сначала ты должна пройти небольшое моральное испытание и заработать себе очков, а уж потом тебе выпадет шанс повернуть свою жизнь в другую сторону. Если так, то сейчас от нее потребуется еще больше воображения и изобретательности, чем когда ей надо было щадить самолюбие Элвиса.
– Молиться ты, надеюсь, пробовал? – удрученно спросила Молли.
– Я пробовал, – ответил ангел, – но, кажется, разучился. – И он так посмотрел на нее своими чудными голубыми глазами, словно ожидал, что она погладит его по голове. Молли подавила в себе желание сесть рядом с ним. Плащ он снял, под ним обнаружился почти совсем не испорченный костюм, в котором он казался слишком хорош для такого окружения, так что Молли невыносима была мысль о том, как он сморщится и отодвинется, когда ее целлюлит придет в случайное соприкосновение с его бедром.
– Кажется, я и сама когда‑то пробовала, – сказала она. – Давно уже. Мне не помогло, хоть я и была тогда девственницей, и припев из «Эбинизера Гуда» мне ни о чем тогда не говорил. Может, я недостаточно серьезно к этому относилась – но у тебя вроде с верой должен быть полный порядок. Полагаю, нет смысла спрашивать у тебя, какой из себя Бог. Он никакой, правда? Он просто есть.
– Это верно, – ответил ангел.
– Так и думала Ты, бля, понятия ни о чем не имеешь. Без неба ты тут как рыба без воды.
Оттого, что она глядела ему прямо в глаза, ей сразу стало заметно, как они потускнели, едва с ее губ сорвалось ругательство, и тут же ее пронзила страшная мысль о том, что если это на самом деле тест, то она его уже наполовину завалила, неважно, будет она еще сквернословить или нет. И еще ей стало тревожно. Здесь все‑таки Земля, и время имеет значение. Ангел, наверное, не сможет долго противостоять действующим здесь силам изменения и распада, – и она сама, едва снизойдя заметить его присутствие в этом мире, немедленно стала пособницей времени, невольно помогая и поощряя его терпеливый натиск на божественную сущность пришельца Если она не часть решения его проблемы, то, по крайней мере, часть самой проблемы. Так что просто взять и умыть руки она не могла.
Едва это откровение завладело всем существом Молли, как она почувствовала, что отдала бы все на свете, лишь бы решение проблемы ангела оказалось простым. Любовь – это очень просто, но она уже поняла, что не стоит и пытаться. Ни секунды не сомневаясь в том, что если бы она смогла склонить ангела познать с ней хотя бы минутное наслаждение, то сделала бы это с истинной любовью, а не из одной только похоти, она, в отличие от него, знала – а он, даст Бог, никогда не узнает, – где лежат пределы реальности.
С Элвисом было легче. Элвис, с сывороткой или без, прожил свою жизнь. Ангел, да благословит Господь его душу, даже еще не начинал. Неважно, какую жизнь он вел во вневременном Раю, неважно, за что Бог счел нужным выбросить его оттуда, здесь ангел еще даже не начинал Молли считала, что надо сначала привыкнуть быть во времени, а уж потом приступать потихоньку к началу, а он здесь так недавно и совсем без помощи, так что, конечно, он даже не представляет, что за задача перед ним стоит – втянуть себя обратно.
– Что ж, – оказала она и слегка испугалась отчаяния в своем голосе, – есть еще несколько вещей, за которые не стоит браться. Полагаю, само собой разумеется, что «прозак» тут не поможет и что психоанализ по Фрейду ни к чему бы нас не привел, даже будь у нас время. Нам нужно средство эффективное, но без химии. – Она чуть было не сказала «и без ебли», но вовремя осеклась. Ей не хотелось развивать эту тему, еще больше затемняя синеву его и без того уже туманных глаз. И она поспешно добавила:
– Может, поможет, если ты честно скажешь мне, в отпущении каких именно грехов ты нуждаешься. – Но едва эти слова успели сорваться с ее губ, она поняла – не поможет.
– Я упал, – повторил ангел снова.
Сам по себе повтор не вызывал злости, ведь вложенный в эту фразу пафос продолжал свое постепенно преображение, которое еще не достигло разрывающего сердце финала.
Тут как раз и должен быть ключ, подумала Молли. Здесь, в этих словах, они как пароль, к которому ей предстояло найти правильный ответ.
– Глупая я, правда? – прошептала Молли. – Ты твердишь‑твердишь мне, в чем дело, а я все мимо ушей пропускаю. Пристаю к тебе с вопросами, на которые нет ответа, вроде того, откуда ты свалился да почему, когда дело‑то все в том, что ты продолжаешь падать, причем все быстрее и быстрее, падать во время, в пространство, в водоворот мироздания. Конечно, ты не знаешь, почему, ведь никаких «почему» в Раю нет. Все «почему», какие только есть в мире, находятся в Аду, так ведь? Все до единого.
