А ргументы «ЗА»: почему я не Король 17 страница

Я пробежала по розовому мрамору, перескочила на бронзу, промчалась по бирюзовому коридору, затем по желтому и наконец ощутила страстное тепло алого крыла. Я чувствовала, что Бэрронс идет за мной. Он мог бы меня поймать, если бы захотел. Он был быстр, как Дэни, как вся его команда. Но он позволил мне бежать и просто шел следом.

Почему? Он подозревал то же, что и я? Или хотел, чтобы все открылось? Мое сердце колотилось от страха и нетерпения, я надеялась наконец прояснить все, узнать, кто я и кто он.

Внезапно Бэрронс оказался рядом со мной. Я взглянула на него, и он ответил мне взглядом, в котором в равных долях плескались ярость и желание. Вот над яростью ему определенно надо поработать. Она уже начала меня доставать. У меня не меньше причин на него злиться.

— Я не спала с Дэрроком. — Я снова сходила с ума от желания физического контакта. — Хотя я и не должна перед тобой отчитываться. Ты же мне никогда ничего не объясняешь. Но даже если бы я спала с ним, если бы была предательницей, он мертв, так что, следуя философии Бэрронса, какая разница? Я снова здесь, с тобой. Важны ведь действия? Вот ты их и получил. ОС-детектор снова настроен и послушен. Ну так что же ты не водишь меня за ошейник? Тебе ведь это нравится, верно? Гав-гав, — поддразнила я его, закипая.

— Вы не трахались со мной с тех пор, как перестали быть при-йа. Действия говорят сами за себя, и говорят достаточно.

Я его задела. Отлично. Но я тоже разозлилась.

— Так вот в чем причина твоего гнева? Дэррок получил трах, а ты нет? Ты только поэтому злишься?

Он хоть думал, что говорит? Что я касаюсь его, только если схожу с ума без секса? Или только если рискую умереть, как безмозглое животное?

— Вам этого не понять.

— А ты попробуй объяснить.

Если бы он выказал хоть намек на чувства ко мне, я бы поняла что угодно.

— Не давите на меня, мисс Лейн. Это место играет со мной. Хотите оказаться в компании монстра?

Я посмотрела на него. Глаза Бэрронса отсвечивали красным, он тяжело дышал, но не от бега. Я его знала. Он мог бы бежать часами.

— Ты хочешь меня, Иерихон. Признай это. И не просто на пару раз. Ты на меня запал. И все время обо мне думаешь. Просыпаешься от этого по ночам. Ну же, скажи это.

— Идите на хрен, мисс Лейн.

— Это твой способ делать признания?

— Это мой способ советовать маленьким девочкам повзрослеть.

Я резко остановилась, заскользив на гладком полу. Бэрронс тоже остановился, словно мы были связаны одной веревкой.

— Если я маленькая девочка, то ты извращенец.

«То, что мы делали с тобой...» — Взглядом я послала ему детальную картинку.

«О, так вы наконец готовы об этом говорить, — насмешливо ответили его темные глаза. — А может, теперь я не хочу».

«Тем хуже. Ты всегда использовал напоминания, как пощечину. Теперь мы поменялись местами. В постели я точно не была маленькой девочкой, Иерихон, и сейчас ты говоришь не с девочкой».

Я ткнула его пальцем в грудь.

— Ты умер у меня на глазах и заставил поверить, что это правда, ублюдок! — Меня разрывало надвое — судьба тянула к будуару, а необходимость высказать свою боль удерживала на месте.

Бэрронс оттолкнул мой палец.

— Вы думаете, мне это понравилось?

— Мне больно было это видеть!

— А мне больно было умирать. Это каждый раз чертовски больно.

— Я горевала! — закричала я. — Я чувствовала себя виноватой...

— Вина — это не горе, — огрызнулся он.

— И потерянной...

— Ну так купите себе дорожный атлас. Потерянность — тоже не горе.

— И... и... и... — Я осеклась.

Я никак не могла сказать, что я на самом деле чувствовала. Что хотела ради него переделать мир.

— И что? Что вы чувствовали?

— Вину! — закричала я.

И толкнула его.

Бэрронс толкнул меня, и я отлетела к стене.

Я ответила тем же.

— И потерю!

— Вот и не говорите, что горевали по мне, если на самом деле злились на то, во что сами себя втянули. Я умер, и вы жалели себя. Вот и все.

Он не сводил глаз с моего рта. Я понимала: Бэрронс снова на меня злился и при этом готов был заняться со мной сексом. Ходячий парадокс. Видимо, он не способен что-то ко мне чувствовать и не злиться. Или он хочет меня потому, что я вызываю в нем злость? А может, его бесит тот факт, что он не может не хотеть секса со мной?

— Я чувствовала не только это. Ты ничего обо мне не знаешь!

— И вам следовало испытывать вину.

— Тебе тоже!

— Забудем о вине. Живите, мисс Лейн.

— О! Мисс Лейн! Мисс, мать твою, Лейн! Ты опять это делаешь. Говоришь, что я должна испытывать вину, потом советуешь забыть о ней. Определись уже! И не советуй мне жить. Именно этим я и занимаюсь, а ты злишься. Я выжила!

— Снюхавшись с врагом!

— А тебе не все равно, раз уж я выжила? Разве не этому ты пытался меня научить? Что выживание зависит от адаптации? А ты не думал, что после твоей смерти мне проще всего было лечь и сдаться? Но я этого не сделала. Знаешь почему? Потому что некий зануда научил меня, что важно лишь то, как ты продолжаешь жить.

— Да, только акцент нужно делать на слове «как». К примеру, честно.

— А что такое честь перед лицом смерти' Уж извини, а ты честно убил ту женщину, которую вынес из Зеркала в кабинете?

— Этого вы тоже не поймете.

— Любимая отмазка на все случаи жизни, да? Я не способна понять, поэтому ты не считаешь нужным рассказывать. Знаешь, что я думаю, Иерихон? Ты просто трус. Ты не пользуешься словами, чтобы никто не требовал от тебя ответа. Ты не говоришь правды, чтобы никто тебя не осудил, и Бог...

—...не имеет к этому отношения, и...

—...запрещает тебе сблизиться со мной...

—...да плевать я хотел на осуждение...

—...и я не против заняться с тобой сексом...

—...я не пытаюсь заняться с вами сексом...

—...не только в данный момент. Я хочу сказать...

—...это все равно невозможно, поскольку мы бежали. И я совершенно не понимаю, почему мы побежали, — раздраженно сказал Бэрронс. — Но на бег перешли вы, и вы же остановились.

—...что не против обрушить стену между нами и посмотреть, что получится. Нет, ты такой трус, что называешь меня по имени, только когда я на грани или когда ты уверен, что я настолько не в себе, что не запомню этого. Слишком уж толстую стену ты возвел между собой и тем, кто тебе не нравится.

— Это не стена. Я всего лишь четко обозначил для вас границы. И я не говорил, что вы мне не нравитесь. «Нравиться» — это слишком детское слово. Посредственностям что-то может нравиться. Вопрос звучит иначе: смогу ли я без этого жить?

Я знала ответ на этот вопрос, и он мне не нравился.

— Ты думаешь, мне нужно объяснять, где проходят границы? А ты свои границы знаешь? Как по мне, они у тебя слишком подвижны и таинственны.

— Это вы спорите по поводу того, как нам друг друга называть.

— А как ты называл Фиону? Фиа! Очаровательно! А как насчет той птички из «Касабланки», которую мы видели в ночь встречи с таинственным МакКейбом? Мэрилин!

— Поверить не могу, что вы запомнили, — пробормотал Бэрронс.

— Ее ты называл по имени, хотя она тебе не нравилась. Но я для тебя «мисс Лейн».

— Я понятия не имел, что ты поведена на именах, Мак! — прорычал он.

— Иерихон, — прорычала я в ответ и толкнула его.

Он поймал мои запястья одной рукой, так, чтобы я не могла снова его ударить. Это меня разозлило. Я боднула его головой.

— Я думала, ты умер ради меня!

Бэрронс толкнул меня к стене и прижал мое горло предплечьем.

— Ну а это-то каким хреном относится к делу?

— Ты не умер. Ты мне соврал. Ты просто решил подремать, а я осталась на утесе с мыслью, что убила тебя!

Он сузил глаза, вглядываясь в мое лицо.

— О, я понял. Вы считали важным тот факт, что я умер за вас. Решили обрядить это в романтические одежды? Слагали сонеты о моей великой жертвенности? Вам от этого становилось легче? Мне нужно было умереть, чтобы вы меня увидели? Да очнитесь же, мисс Лейн! Смерть явно переоценивают. Человеческая сентиментальность превращает смерть в величайший акт любви. И это самая большая в мире чушь. Умереть за кого-то легко. Тот, кто умер, уходит. Просто и ясно. Игра окончена. Конец боли. Алине повезло. А вы попытайтесь ради кого-то жить. Пройти через все — хорошее, плохое, сложное, легкое, радость, страдание. Вот что тяжело.

Алине повезло. Я тоже так думала и стыдилась этих мыслей. Я ударила Бэрронса так сильно, что он поскользнулся на гладком черном мраморе и начал падать, а меня вдруг охватил ужас. Я больше никогда не хотела увидеть, как он падает, поэтому схватила его за руку, и мы оба оказались на полу, на коленях.

— Будь проклят, Иерихон.

— Поздно, девочка-радуга. — Он схватил меня за волосы. — В этом тебя кто-то опередил.

Он рассмеялся, и его клыки царапнули мне губы.

Да, вот этого я и хотела, в этом нуждалась с того самого дня, когда проснулась в его подвале и выбралась из его постели. Его язык у меня во рту, его руки на моей коже. Жар его тела. Я обхватила его голову ладонями. Ощутила свою кровь от царапин, оставленных его зубами. Это было не важно. Мне нужен был жесткий, дикий, быстрый секс, а потом долгие часы медленного траха. Мне нужны были недели в постели с ним. Может, после долгого и осознанного секса с Бэрронсом я смогу спокойнее на него реагировать.

Хотя вряд ли.

Он зашипел.

— Долбаный Фейри! У тебя во рту буду только я, и никто больше. Иначе ты меня не получишь.

Бэрронс засосал мой язык, и я почувствовала, как имя В'лейна разрушается. Бэрронс выплюнул его, словно расстегнувшуюся сережку для пирсинга. Мне было все равно. Для них обоих у меня во рту не было места. Я прижималась к телу Бэрронса и отчаянно терлась о него. Сколько я уже не чувствовала его у себя внутри? Слишком долго. Я схватила его за рубашку и рванула, пуговицы разлетелись в стороны. Мне нужно было прижаться кожей к коже.

— Еще одна моя любимая рубашка. Чем тебе не нравится мой гардероб?

Бэрронс запустил руки мне под футболку и расстегнул бюстгальтер. Я вздрогнула, когда он коснулся моих сосков.

«Иди, ты должна торопиться...»

«Заткнись», — проворчала я про себя. Этот голос я оставила в Дублине, там он мучил меня в моей спальне.

«Все будет потеряно... Это должна быть ты... Иди».

Я зарычала. Ну почему она не оставит меня в покое? Сорок пять минут она молчала. Почему сейчас? Я же не сплю. Я в сознании и знаю, что мне нужно. Мне нужен Бэрронс. «Уходи», — пожелала я. И застонала: «Пожалуйста».

— Что «пожалуйста», Мак? На этот раз тебе придется просить, подробно все проговаривая. Я ничего не сделаю, пока ты об этом не попросишь.

— Ага. Слова для тебя ничего не значат, но сейчас ты на них настаиваешь, — прошептала я ему в губы. — Ну ты и лицемер.

— А у тебя раздвоение личности. Ты хочешь меня. Всегда хочешь. Думаешь, я этого не чувствую?

— У меня нет раздвоения личности.

Иногда Бэрронс подбирается слишком близко к сути. Я расстегнула его штаны и запустила руку внутрь. Он был тверд, как камень. Боже, как же хорошо.

Бэрронс напрягся, зашипел сквозь зубы.

«Поторопись... Он идет...»

— Отстань от меня, — огрызнулась я.

— Через мой холодный труп, — хрипло сказал Бэрронс. — Ты же держишь меня за член.

Он сказал мне, где сейчас окажется то, за что я держусь, и мои кости превратились в воду, пытаясь уронить тело на пол и позволить Бэрронсу делать все, что он хочет.

— Не ты. Она.

— Кто она?

Рука вцепилась в рукав моей куртки, и я не глядя знала, что это не его рука.

— Поцелуй меня, и она уйдет.

Мне нужно было ощутить его внутри, я хотела его почти до боли. Я была горячая и влажная, и, кроме него, ничто сейчас не имело значения.

— Кто?

— Поцелуй меня!

Но Бэрронс не стал этого делать. Он отстранился и посмотрел мне за спину. По выражению его лица я поняла, что не только я могу ее видеть.

— Я думаю, она — это я.

Он посмотрел на меня, на нее, снова на меня.

— Это шутка?

— Я знаю этот особняк. Знаю это место. И не могу найти другого объяснения.

— Невозможно.

«Мы почти опоздали. Идем, СЕЙЧАС».

Это была уже не просьба и не шепот. Это был приказ, и схватившая меня рука была безжалостна. Как бы сильно мне ни хотелось остаться здесь и забыться в сексе, как бы отчаянно я ни желала снова ощутить Бэрронса внутри, почувствовать единение с ним на самом примитивном уровне, я не могла не подчиниться.

Но боже, как же я в нем нуждалась! Настолько, что даже злилась. Я никогда не хотела так сильно желать мужчину — настолько, что его отсутствие ощущалось, как физическая боль. Никогда бы не поверила, что мужчина сможет контролировать меня и мою жизнь.

Я слезла с коленей Бэрронса и шагнула прочь.

Он схватил меня за рукав. Ткань порвалась, когда я двинулась дальше.

— Нам нужно поговорить об этом! Мак!

Я помчалась по коридору, преследуя женщину, как собака — собственный хвост.

 

Белая половина будуара была засыпана лепестками и освещена тысячей свечей. Мерцающие бриллианты, парящие в воздухе, оказались крошечными звездами. Несколько камней, которые оказались на стороне Короля, тут же погасли, словно им не хватало кислорода или же тьма была настолько густой, что не пропускала света.

Обнаженная фаворитка лежала на белоснежных мехах у белого камина.

В тени в дальней части комнаты двигалась темнота. Король наблюдал за возлюбленной через Зеркало. Я чувствовала его там, огромного, древнего, сексуального. Фаворитка знала, что он наблюдает за ней. И лениво потянулась, скользнула руками по телу, запустила пальцы в волосы, выгнула спину.

Я думала, что мой резиновый поводок закончится здесь, связав меня с фавориткой, но он все еще тянул меня. Невидимая привязь уходила дальше, сквозь темное Зеркало на черную половину спальни.

Я хотела шагнуть туда и присоединиться к безграничной древности.

И не решалась ни на шаг приблизиться к теням.

Меня призывал сам Король? Или часть Короля, стоящая за мной? Нужно было это выяснить. Я назвала Иерихона трусом, но и сама жутко боялась.

«Я хочу.» — призывал голос.

Это я понимала. Я тоже хотела. Секса. Ответов. Конца своим страхам, так или иначе.

Но голос шел не от женщины на ковре.

Он шел с темной стороны будуара, которая целиком состояла из кровати. Это был приказ, которому я не могла не подчиниться. Я пройду сквозь Зеркало, и Бэрронс уложит меня на кровать Короля Невидимых, накроет меня своей страстью и тьмой. И мы поймем, кто мы. Все будет хорошо. Все наконец станет ясно.

Я посмотрела на Зеркало, которое убивает всех, кроме Короля и фаворитки, и снова стала пятилетней. Сон о Холодном Месте накрыл меня, и я поняла, что очень многое забыла.

Я каждый раз проходила через эту комнату: наполовину белую, наполовину темную, теплую и ледяную. Но в детстве меня так пугало продолжение кошмара, что я забыла, как начинался сон. А он всегда начинался здесь.

И всегда было сложно заставить себя шагнуть сквозь Зеркало, поскольку больше всего я хотела остаться на теплой стороне, потеряться в бесконечном повторении прошлого, которого мне не вернуть, и горя — боже, да я же тогда вообще не понимала, что такое горе! Горе бродило по темным коридорам и знало, что двое влюбленных, слишком глупо недооценивших отпущенное им время, никуда от него не денутся. Воспоминания бродили по коридорам, а я шла за ними, как печальный призрак.

Но разве иллюзия не лучше, чем ничто?

Я могла остаться здесь и больше никогда не встретиться с осознанием того, что тут лишь пустота: сны, соблазн, магия.

Ложь. Все ложь.

Но здесь я могла забыть.

«Иди НЕМЕДЛЕННО».

— Мак, — тряс меня Иерихон. — Посмотри на меня.

Я могла различить его вдали, за мерцающими бриллиантами и призраками прошлого. За ним, в Зеркале, я видела чудовищный темный силуэт Короля, а Иерихон казался лишь его тенью, отброшенной на белую половину комнаты. Возможно, тень фаворитки тоже кажется иной по ту сторону Зеркала. На его части она станет похожа на него? Большой и сложной, соответствующей тому, чем он является? Там, в благословенной, мягкой, сакральной тьме, кем она была? Кем была я?

— Мак, сосредоточься на мне! Посмотри на меня, скажи что-нибудь!

Но я не могла. Я не могла сосредоточиться, потому что за Зеркалом ждало то, что звало меня всю жизнь.

Я знала, что Зеркало меня не убьет. У меня не было ни тени сомнения по этому поводу.

— Прости. Мне нужно идти.

Он сжал руками мои плечи и попытался развернуть меня к себе.

— Отойди от него, Мак. Черт с ним. Некоторых вещей лучше не знать. Неужели тебе мало своей жизни?

Я рассмеялась. Тот, кто хотел, чтобы я видела истинную суть вещей, теперь желает, чтобы я пряталась? На ковре за его спиной рассмеялась фаворитка. Запрокинув голову, она целовалась с невидимым любовником.

Наверняка это Король. Я взяла Бэрронса за руку, переплела его пальцы со своими.

— Пойдем со мной, — сказала я и ринулась в Зеркало.

 

26

 

Меня удивила легкость, с которой я прошла сквозь темную мембрану. И тут же почувствовала невероятный холод.

Мозг отдал приказ вдохнуть, но тело не могло подчиниться. С головы до ног меня сковала тонкая корка мерцающего льда. Я шагнула вперед, и лед треснул, осыпался к моим ногам и тут же возник снова.

И как мне здесь дышать? Как дышала фаворитка?

Лед попал мне в нос и рот, заморозил язык и зубы, добрался до легких. Все органы, которые участвовали в дыхании, были покрыты непроницаемой коркой. Я попятилась, пытаясь вернуться на белую половину, где были свет и кислород.

Из-за холода было сложно шевелиться. На миг я даже подумала, что не дойду до Зеркала, и испугалась, что не вернусь. Умру в спальне Короля Невидимых, повторив историю, но на этот раз не оставлю записки.

А когда мне удалось вернуться, тепло показалось мне жаром духовки. Я споткнулась и отлетела к стене. Фаворитка на ковре не обратила на меня внимания. Я жадно втянула воздух.

Где Иерихон? Он смог дышать по ту сторону? И нужно ли ему дышать в привычном для него окружении? Я посмотрела на Зеркало, ожидая, что он скалится на меня с темной половины, недовольный, что я раскрыла его личность.

Я пошатнулась и чуть не упала.

Я была уверена, что права.

Бэрронс лежал на полу, на границе света и тьмы — на белой половине комнаты.

«Лишь двое могут проходить через это Зеркало: Король Невидимых и его фаворитка, — сказал мне Дэррок. — Любой другой, коснувшись его, немедленно погибнет. Даже Фейри».

— Иерихон!

Я подбежала к нему, оттащила его от Зеркала и осела на пол. Перевернула его. Он не дышал. Он был мертв. Снова.

Я посмотрела на него.

Затем на темноту зеркала.

Оно не убило меня. Но убило его. И мне чертовски не нравился вывод.

Это значило, что я фаворитка.

И это значило, что Иерихон не мой Король.

БЫСТРЕЕ.

Приказ был мощным, неоспоримым, как Глас в энной степени. Я хотела остаться с Иерихоном. И не могла этого сделать, даже если бы от этого зависела моя жизнь. А я была уверена, что она действительно от этого зависит.

— Я не могу там дышать.

По эту сторону Зеркала ты не живешь. Измени ожидания. Забудь о дыхании. Страх, а не реальность мешает тебе.

А это возможно? Нет, я не куплюсь на это. Но внезапно вся моя решимость потеряла значение, потому что руки оттолкнули мое тело от пола, а ноги понеслись прямо во тьму.

— Иерихон! — закричала я, чувствуя, что меня уносит прочь.

Я ненавидела это. Все это. Я оказалась фавориткой, но моим Королем был не Иерихон, и я не могла этого вынести — не то чтобы я была уверена, что смогла бы вынести обратное. А теперь меня призывали в место, где я не могла дышать, где я не была живой, если верить моему мучителю, и не могла не оставить его, снова погибшего, в одиночестве.

Я больше не хотела узнавать о себе ничего нового. Хватит с меня. Я уже жалела, что с самого начала настаивала на этом. Бэрронс был прав. Как всегда. Некоторых вещей лучше не знать.

— Я не стану этого делать. Не буду играть в твои глупые игры, не важно какие, и не важно, кто ты. Я буду жить своей жизнью. Это будет жизнь Мак, — уточнила я.

Ответа не последовало. Меня непреодолимо тянуло в темноту.

Я снова стала марионеткой неведомого кукловода. У меня не было выбора. Меня тащило вперед, и я ничего не могла с этим поделать.

Спотыкаясь, стискивая зубы, сопротивляясь каждому шагу, я переступила через тело Бэрронса и снова нырнула в Зеркало.

 

27

 

Попытка вдохнуть была инстинктивной.

Но стоило мне выйти из Зеркала, и меня опять сковал лед.

Когда я проходила через темную гладь, поднялся занавес, открывая забытые детские впечатления. Внезапно я вспомнила, как в четыре, пять, шесть лет каждую ночь после молитвы закрывала глаза и попадала в этот кошмар.

Я вспомнила, как просыпалась от ужаса, дрожа и хватая воздух ртом, и бежала к папе. Плача, я говорила, что замерзаю и задыхаюсь.

Интересно, какой вывод сделал молодой Джек Лейн из того факта, что его приемную дочь, которой запрещено возвращаться в родную страну, мучили ледяные душные кошмары? Какие ужасы он придумал, чтобы объяснить мои мучения?

Я любила его всем сердцем за детство, которое он мне подарил. Он дал мне надежный якорь из ежедневной рутины простой жизни, в которой было много солнца и велосипедных прогулок, уроков музыки и маминой выпечки на нашей светлой теплой кухне. Возможно, пытаясь сгладить боль от кошмаров, он позволял мне больше, чем следовало бы. Но он всегда обращался со мной как родной отец.

В детстве ужас у меня вызывала не только неспособность дышать. Повзрослев и окрепнув в защитном коконе родительской любви, я научилась подавлять ночные образы и эмоции, которые вызывало у меня Холодное Место. К тому времени как я стала подростком, я надежно похоронила кошмар в подсознании, остались лишь нелюбовь к холоду и раздвоенность, которую я теперь начала понимать. Если какой-то образ и прорывался наружу, я списывала его на фильмы ужасов, мельком увиденные на ТВ.

«Не пугайся. Я выбрала тебя, потому что ты можешь»

Это я тоже теперь вспомнила. Голос, который требовал прийти, пытался утешить меня и обещал, что я способна справиться с задачей — какой бы она ни была.

Я никогда в это не верила. Если бы я могла справиться, меня бы это так не пугало.

Резко встряхнувшись, я сбросила кокон льда. Осколки осыпались, но корка тут же наросла снова.

Я опять встряхнулась. И еще четыре или пять раз. Я боялась, что, если не буду стряхивать лед, его слой станет таким толстым, что я навеки останусь статуей женщины в покоях Темного Короля, замерзшей и забытой.

Когда Бэрронс оживет, он увидит меня и попытается криком вернуть в сознание, заставить двигаться. Но я застыну перед его глазами, навечно вне досягаемости, поскольку никто, кроме меня и таинственного создателя Невидимых, не сможет сюда войти. А кто знает, где Король?

И кто знает, кто Король?

Я хотела это выяснить, а значит, мне нужно найти способ двигаться в его среде обитания. Раньше у меня получалось, давно, в прошлой жизни, когда я была его любовницей. Значит, я способна сделать это снова. Кажется, я оставила зацепки для себя самой.

«Страх, а не реальность мешает тебе».

Нужно было изменить свои ожидания и жить, не пробуя дышать.

Я снова покрылась льдом, но на этот раз замерла, не стараясь стряхнуть корку и бороться за воздух. Я пыталась принять этот лед как что-то приятное, как прохладу во время сильной лихорадки. Меня хватило на тридцать секунд, затем я запаниковала. Серебристые корочки посыпались на темный обсидиановый пол, когда я резко задергалась.

Во второй раз я продержалась минуту.

На третий раз до меня дошло, что я не дышу с того момента, как прошла через Зеркало. Борьба со льдом так захватила меня, что я не замечала этого. Если бы я могла, я бы фыркнула. Здесь, по эту сторону Зеркала, действительно не было воздуха. Моя структура здесь изменилась.

А я застыла, сражаясь за то, что мне не нужно, из-за привычного восприятия жизни.

А говорить по эту сторону я смогу? Разве для того, чтобы говорить, не нужно дышать?

— Эй.

Я вздрогнула. Мой голос звенел, как у Темных Принцев, только в иной тональности, более высокой и женственной. И хотя я пользовалась привычными звуками, без дыхания они превратились в аккорды адского ксилофона.

— Здесь кто-нибудь есть?

Я снова замерзла, застыла на месте, ошеломленная необычным звуком. Мой голос звучал, как трубчатые колокола.

Убедившись, что я не задохнулась и все еще могу говорить, а, пока продолжаю двигаться, льду меня не сковать, я начала бег на месте, оглядывая комнату.

Покои Короля были размером с футбольный стадион. Стены из черного льда поднимались к потолку, который невозможно было различить. Черные лепестки невероятных, пряно пахнущих роз из иного мира с каждым движением взвивались у моих ног. К ним падали кусочки льда, пытавшиеся повторить очертания моего тела. На миг меня заворожил блеск кристаллов на фоне черного пола и цветов.

Она опрокидывается на спину, смеется, лед в ее волосах, бархатистые лепестки взвиваются с пола и падают на ее обнаженную грудь.

Здесь не бывает холодно.

Всегда вместе.

Печаль накатила на меня волной. Я чуть не подавилась ею.

У него столько амбиций.

А у нее одна. Любить.

Он мог бы у нее поучиться.

Крошечные бриллианты с белой половины фаворитки — я не могла заставить себя подумать «моей», особенно стоя рядом с постелью Короля, — вовсе не гасли. Они изменялись, проходя через Зеркало, превращались в ночных светлячков, мерцающих синим светом.

Кровать была задрапирована черными занавесями, устлана шелковистыми черными мехами и занимала треть комнаты. Я подошла к ней, погладила рукой мех. Он был гладким, чувственным. На нем хотелось растянуться голой и никогда не вставать.

Да, это было не теплое белое место, которое я считала уютным, но и по эту сторону Зеркала была своя красота. Мир фаворитки был ярким, теплым летним днем, где нет секретов, а здесь царила ночь, в которой не было ничего невозможного. Я запрокинула голову. На черном высоком потолке были нарисованы звезды? Или Король ради моего удовольствия переместил сюда кусочек чужого неба?

Я была в его спальне. Я помнила это место. Я пришла. Придет ли он? Увижу ли я наконец лицо своего давно потерянного любовника? Если он был моим возлюбленным, почему же я так боюсь?

Быстрее! Почти здесь... Поторопись!

Приказ шел от дальнего входа. И его сила превосходила мою способность к сопротивлению. Я побежала на голос, который с детства меня заклинал.

 

Когда-то Король превыше всех возносил Королеву Светлых, но тысячелетия назад все изменилось. Он несколько тысяч лет гадал, изучал ее, устраивал ей пробы в попытках определить, в ком из них заключена проблема.

И успокоился в тот день, когда понял, что это не их вина, просто оба они были вечным клеем для двух половин расы, она была Стазисом, а он — Изменением. Странно было лишь то, как долго они пробыли вместе.

Король больше не мог противиться своей эволюции, как и она не могла прервать свою стагнацию. То, чем Королева являлась в любой данный момент, было всем, чем она когда-либо могла стать.

Забавно. Мать их расы, которая владела Песнью Творения, способная на величайшие акты созидания, не была Творцом. Она была силой без желания, удовольствием без радости. А какова жизнь без желания и радости? Она пуста и бессмысленна.

И она еще считала его опасным.

Король начал ускользать все чаще, исследуя миры без нее, он жаждал того, чему не знал названия. Яркий капризный Двор, который он когда-то считал безобидным развлечением, теперь казался ему пустым и глупым.

Он построил крепость в мире черного льда, выбрав его как антитезис выбору Королевы. Здесь, в темном тихом замке, Король мог думать. Здесь, в отсутствие пышных ярких шезлонгов и кичливых придворных, он чувствовал, что растет. Он не тонул в постоянно звенящем смехе, в бесконечных спорах по пустякам. Он был свободен.

Однажды Королева увидела его в ледяном замке, и Короля позабавил ее ужас. Она потеряла яркий плюмаж в свете избранного им мира, который все окрашивал в черное, белое и синее. Спартанская обстановка была нужна Королю, пока он разбирался со сложностью своего существования и решал, кем станет дальше. Это произошло после того, как он нашел фаворитку, после того, как понял, что больше не способен мириться с обществом своего народа дольше нескольких часов, но до того, как он начал предпринимать попытки сделать свою любимую Фейри.

Королева была соблазнительна, она была полна коварства и презрения. И наконец попыталась применить к нему частицу Песни Творения, но Король был готов к этому, потому что, как и она, заглянул в будущее и увидел вероятности.