А ргументы «ЗА»: почему я не Король 12 страница

Я смотрела на него. Мы, ши-видящие, были хорошими. Людьми до мозга костей.

— Сторожевые собаки Невидимого Короля, — поддразнил он. Я испугалась его слов. Мне хватало открытия, что вырастившие меня мама и папа не были моими биологическими родителями. А теперь что? Бэрронс хочет сказать, что у меня вообще не было родителей?

— Это самый жуткий бред, который я когда-либо слышала.

Сначала Дэррок предположил, будто я камень. Теперь Бэрронс утверждает, что ши-видящие — тайная каста Невидимых.

— Если существо ходит, как утка, и крякает, как утка...

— Я не утка.

— Почему это так вас задевает? Сила — это сила.

— Король Невидимых не создавал меня!

— Вас пугает сама мысль об этом. А страх — это не только бесполезная эмоция. Это шоры на глазах. Если вы не сможете принять истинную реальность, вам не удастся стать ее частью, контролировать ее. С тем же успехом можно сразу выбросить полотенце на ринг и исполнять капризы того, кто обладает более сильной волей. Вам нравится быть беспомощной? Вы за это цепляетесь? Поэтому, когда меня не стало, вы бросились к ублюдку, который вас изнасиловал?

— А что насчет тебя и твоих людей? — холодно парировала я. — Еще одна тайная каста Невидимых? Вот кто вы на самом деле, Бэрронс? И поэтому ты столько о них знаешь?

— Не ваше собачье дело.

Он отвернулся и продолжил поиски.

Я дрожала, во рту была горечь. Отбросив бумаги, я встала и вышла на балкон.

Я уставилась в ночь.

Бэрронс потряс меня своим предположением. Но мне пришлось признать, что заметки Дэррока вполне можно истолковать и так.

А еще вчера ночью я стояла между двумя армиями Фейри и радовалась, что похожа на Невидимых, что боль сделала меня менее уязвимой.

И это темное озеро в моей голове, с множеством необъяснимых «подарков», таких как руны, известные бывшему Фейри, останавливающие его руны. Руны, которые очень не нравились Принцам Невидимых.

Я вздрогнула. Теперь меня беспокоил не только вопрос «кто такой Иерихон Бэрронс?».

Кто я такая?

 

18

 

Когда мы уходили, я сдернула с фонарного столба «Дэни дейли», села на пассажирское сиденье и начала читать. Скоро день рождения Дэни. Я слабо улыбнулась. Она оповестила об этом весь мир. И устроила бы в этот день национальный праздник, если бы могла.

Я не удивилась тому, что она была на улице прошлой ночью и видела, как Охотник убил Дэррока. Дэни никому не подчиняется, даже мне. Она сама хотела убить Дэррока? Я бы не исключала такой возможности.

Пристегивая ремень, я подумала о том, успела ли Дэни заметить, что Охотник одержим «Синсар Дабх». И если да, что она подумала о звере, который меня унес? Возможно, она решила, что это Невидимый, принадлежащий к касте, которая ей раньше не встречалась.

Я была в шоке от того, сколько прошло времени, пока я была в Зеркалах. К тому же в середине февраля я могла бы и вспомнить о Дне святого Валентина.

Я мрачно посмотрела на Бэрронса.

Счастливого Валентина у меня не было никогда.

Каждый праздник был разной степени паршивости еще со времен детского сада, когда Чип Джонсон объелся глазированным печеньем и его стошнило прямо на мое новое платье. Я пила фруктовый пунш, и, когда на меня попала рвота Чипа, я не смогла сдержаться и облевала пуншем все вокруг. А это запустило цепную реакцию у пятилетних малышей, так что я до сих пор не могу вспоминать ту сцену без отвращения.

В начальной и средней школе День святого Валентина сопровождался для меня стрессом. Я просыпалась и боялась идти в школу. Мама всегда давала нам с Алиной открытки для всего класса, но не все мамы были так же тактичны. Я сидела за партой и боялась дышать, молясь, чтобы кто-то кроме Табби Томпсон или Блинки Брюэр вспомнил обо мне.

В средней школе у нас был белый танец, на который девушки приглашали парней, и это было еще тяжелее. Помимо возможности получить психологическую травму на праздник, который предположительно был самым романтичным днем в году, я рисковала получить отказ от парня своей мечты и молилась только о том, чтобы к тому времени, когда у меня сдадут нервы, рядом со мной остался кто-то кроме Табби и Блинки. В восьмом классе я нагрела лоб обогревателем, обрызгала простыни водой и притворилась, что у меня грипп. Но мама все равно заставила меня пойти в школу — меня выдал ожог на лбу. Я в спешке обрезала челку, чтобы закрыть эту полоску, и в итоге оказалась на танцах без пары, жалкая, с болезненным ожогом и отвратительной стрижкой.

В старших классах проблем прибавилось. Я помотала головой, отгоняя подростковые страхи. Этот День святого Валентина мог быть гораздо хуже. А так, по крайней мере, я спала спокойно, зная, что Бэрронс жив.

— Куда теперь? — спросила я.

Бэрронс уставился прямо перед собой. В его груди трещала гремучая змея.

 

Мы выехали на 939 Ревемал-стрит и остановились перед разрушенным фасадом «Честерса», когда-то лучшего в Дублине клуба для богатых и скучающих, уничтоженного на Хеллоуин. Я недоверчиво уставилась на Бэрронса.

Он припарковался и заглушил мотор.

— Я не пойду в «Честере». Там желают моей смерти.

— И если учуют ваш страх, наверняка попытаются вас убить.

— Что ты хочешь этим сказать?

— На вашем месте я бы попытался пахнуть иначе.

— Зачем мне туда идти? Сам не можешь повидаться с приятелями?

— Вы хотите увидеть родителей или нет?

Я выпрыгнула из машины, захлопнула дверцу и побежала за ним, огибая обломки. Я не знала, почему Бэрронс предложил мне это — явно не потому, что хотел быть любезным, — но я не собиралась упускать такую возможность. Учитывая непредсказуемость моего существования, я ни за что не упущу шанс повидаться с теми, кого люблю.

Бэрронс словно читал мои мысли, потому что бросил через плечо:

— Я сказал «увидеть» их, а не провести с ними время.

Мне крайне не нравилась мысль о том, что мои родители заперты в приюте Невидимых, но я признавала, что под землей, среди людей Бэрронса, они будут в безопасности. Им нельзя возвращаться в Ашфорд. Принцы Невидимых знают, где мы жили.

Другими вариантами были аббатство, книжный магазин или опека В'лейна. В аббатстве до сих пор живут Тени, не говоря уж о недавнем визите «Синсар Дабх», и я не доверяла Ровене, вооруженной кухонным ножом. Я не хотела, чтобы родители были рядом со мной и увидели, во что я превратилась. А В'лейн — с его-то пониманием человеческой природы — мог отправить их на пляж с иллюзией Алины. Папа справится, но для мамы это будет чересчур. Она может оттуда и не вернуться.

«Честере» подходил больше всего.

Как я уже сказала, когда-то этот клуб был самым популярным местом в городе. В трехэтажное здание с мраморными колоннами и резной дверью можно было попасть только по приглашению и через главный вход, но сейчас французские газовые фонари были выворочены из земли — они явно использовались в качестве тарана. Упавшие опоры раздробили резные перила и разнесли витражные окна. Над дверью болтались остатки вывески, обломки бетона блокировали дверь, а стены здания были густо покрыты граффити.

Новый вход в клуб находился сзади и был спрятан за незаметной искореженной металлической дверью рядом с разбитым фундаментом. Человек, не знающий о клубе, просто не обратил бы внимания на дверь, которая могла вести разве что в заброшенный подвал. Танцплощадки находились так глубоко под землей, что без суперслуха Дэни невозможно было узнать о вечеринках.

— Я не могу быть одной из Невидимых, — сказала я, когда Бэрронс открыл дверь. — Я могу касаться Светлого Копья.

— Некоторые говорят, что Король Невидимых создал ши-видящих с помощью неидеальной Песни. Другие утверждают, что он оплодотворил смертную женщину, чтобы заложить генную основу. Возможно, ваша кровь разбавлена настолько, что избавляет вас от возможных проблем.

Как это похоже на Бэрронса. У него всегда есть ответ, который я не хочу слышать, и нет такого ответа, который бы меня устроил.

Спустившись по лестнице и толкнув вторую дверь, выходящую на новые ступени, мы подошли к настоящему входу в клуб.

Кто-то явно нанял декоратора после моего последнего посещения, и теперь высокая деревянная дверь сменилась черной и блестящей, крайне урбанистичной и настолько отполированной, что я видела отражение пары, шагавшей за нами. Она была одета, как я: длинная узкая юбка, сапоги на высоких каблуках, отороченный мехом плащ. Он стоял рядом, закрывал ее своим телом, словно живой щит.

Я вздрогнула. Никто за нами не шел. Я не узнала сама себя. Дело было не в том, что мои волосы снова стали светлыми — черные двери отражали только очертания и движения, но не цвет, — просто я выглядела как-то по-другому. Я иначе двигалась. Исчезла детская мягкость, которую я привезла с собой в Дублин прошлым летом. Что подумают обо мне мама и папа? Я надеялась, что они разглядят за изменениями ту Мак, которая все еще прячется где-то внутри меня. Я и хотела, и боялась встречи с ними.

Бэрронс распахнул дверь.

— Держитесь поближе ко мне.

Клуб ударил по мне вспышкой чувственности, шикарной обстановкой из хрома и стекла, черного и белого. Декор в стиле индастриал под слоем манхэттенского шика обещал ничем не сдерживаемый эротизм, удовольствие ради удовольствия, секс, ради которого стоило умереть. Огромное помещение состояло из множества танцплощадок, которые обслуживались отдельными барами на десятке подуровней. Мини-клубы внутри «Честерса» диктовали свои темы: элегантные толпы на полированном полу сменялись татуированными телами городских отбросов. Бармены и официанты соответствовали площадкам, кто-то был топлесс, кто-то в коже и цепях. На одной из площадок очень молодые официантки были одеты в школьную форму. От другой я резко отвернулась. Не буду смотреть, не стану думать об этом. Я надеялась, что Бэрронс держит моих родителей подальше от этого разврата.

И хотя я морально готовилась увидеть людей и Невидимых рядом, флиртующими, спаривающимися, у меня ничего не вышло. «Честере» противоречил моей сути.

Фейри и люди не должны смешиваться. Фейри — бессмертные хищники, а люди достаточно глупы, чтобы поверить, что их непродолжительная жизнь может иметь для Фейри какое-то значение... Ну, Риодан говорил, что эти люди достойны смерти, и, глядя на них в «Честерсе», я готова была с ним согласиться. Нельзя спасти человека от него самого. Можно только попытаться разбудить его.

От скопления множества Невидимых трещал воздух. Я поморщилась и приглушила свою ши-чувствительность.

Музыка переходила с одного уровня на другой, смешивалась. Синатра сражался с Мэнсоном, Зомби заглушал Паваротти. Посыл был ясен: у нас есть все, что вы хотите, а если нет, то мы создадим это для вас.

И все же подуровни сегодня кое-что объединяло: «Честере» был декорирован в честь Дня святого Валентина.

— Как это неправильно, — пробормотала я.

Тысячи розовых и красных шаров, подрагивая свисающими нитями, парили по клубу, подписи на них разнились от милых до наглых и ужасающих.

У входа в мини-клуб стояла огромная золотая статуя Купидона с луком. Из колчана торчали десятки длинных золотых стрел.

Человеческая часть клиентуры «Честерса» гонялась за шариками с этажа на этаж, карабкалась по лестницам, вспрыгивала на стулья, сдергивала шары и протыкала их стрелами. Я ничего не понимала, пока не заметила, как из одного шара выпадает свернутая бумажка. Десяток женщин дрались, как дикие кошки, за этот приз.

Когда одна из них вырвалась из толпы, унося с собой «сокровище», еще три навалились на нее, начали колоть стрелами и отобрали бумажку. Они бросались друг на друга с шокирующей грубостью. К дерущимся подбежал мужчина, выхватил обрывок бумаги и помчался прочь.

Я оглянулась на Бэрронса, но нас разделила толпа. Я оттолкнула от лица болтающиеся шелковые шнурки.

— Ты не хочешь шарик? — прочирикала рыженькая, хватая Шнур, который я оттолкнула.

— А что в них? — настороженно спросила я.

— Приглашения, глупенькая! Если повезет! Но их немного! Если посчастливится, тебя пустят в отдельный кабинет, пировать священной плотью бессмертного Фейри всю ночь! — хищно проговорила она. — А еще есть подарки.

— Какие?

Она ткнула шарик тонкой золотой стрелой, он лопнул, и на пол полилась зеленая жидкость с крошечными кусочками дергающегося мяса.

— Джекпот! — завопили люди.

Я попятилась, чтобы не попасть в давку. Рыжая закричала:

— Увидимся в Фейри!

И упала на четвереньки, слизывая жижу с пола и сражаясь за кусочки плоти Невидимого.

Я снова оглянулась в поисках Бэрронса. По крайней мере, от меня теперь не пахло страхом. Слишком сильны были отвращение и злость. Я начала протискиваться между потными толкающимися телами. И это мой мир? Вот до чего мы дошли? А если мы не сможем вернуть стены на место? Мне придется с этим жить?

Я начала отталкивать людей с дороги.

— Эй, осторожней! — вскрикнула женщина.

— Остынь, стерва! — зарычал какой-то парень.

— Ты нарываешься, что ли? — угрожающе протянул другой.

— Привет, красавица.

Моя голова непроизвольно повернулась. Это сказал тот самый парень с удивительными глазами, который работал с Кристианом на кафедре древних языков в Тринити, а когда рухнули стены, стал барменом в «Честерсе».

В прошлый раз я испытала странное ощущение, глядя на его отражение в зеркале. Но сейчас он стоял за черно-белой стойкой у зеркальной стены, наполнял стаканы четкими движениями профессионала и подавал их, и его отражение выглядело точно так же — совершенно нормальный привлекательный парень с чудесными глазами, от взгляда которых я таяла.

Мне не терпелось увидеть родителей, но этот парень попадался мне снова и снова, а я больше не верила в совпадения. Маме и папе придется подождать.

Я заняла сиденье рядом с длинным костлявым мужчиной в полосатом костюме и высокой шляпе. Он тасовал колоду карт. Когда мужчина обернулся ко мне, я вздрогнула и отвернулась. И на осмеливалась взглянуть на него снова. Под полями шляпы не было лица. Только тени свивались, как черный торнадо.

— Предсказать тебе будущее? — осведомился он.

Я покачала головой, думая о том, как он может говорить, не имея рта.

— Не обращай на него внимания, красавица.

— Показать, кто ты есть?

Я снова помотала головой, желая, чтобы он ушел.

— Загадай мне песню.

Я закатила глаза.

— Пропой мне строчку.

Я отклонилась.

— Покажи свое лицо, и я покажу свое. — Существо без лица щелкнуло карточной колодой, закончив тасовать.

— Слушай, парень, я совершенно не хочу...

Я осеклась, не в силах произнести ни слова. Я открывала и закрывала рот, как рыба, пытающаяся втянуть воду, вот только я пыталась втянуть слова. Из меня словно высосали все слова, отпущенные мне, и я стала пустой и онемевшей. Мои мысли, складывавшиеся в слова, тоже исчезли. Все, что я когда-либо говорила, все, что я могла сказать, теперь перешло к нему. Я чувствовала жуткое давление в голове, словно по моему мозгу прошлись пылесосом, вытянув мою личность. У меня появилось жуткое ощущение, что через пару секунд за моим лицом останется лишь пустота, как та, которая смотрела на меня из-под шляпы: темный непрерывный торнадо в голове. И возможно, только возможно, когда он вытянет из меня все, фрагмент моего лица появится под его шляпой.

Меня охватил ужас.

Я бросила отчаянный взгляд на парня с чудесными глазами. Он отвернулся, чтобы налить кому-то виски. Я без слов, одними губами, взмолилась, глядя на его отражение в зеркале за баром.

— Я же предупреждал тебя: не разговаривай с этим, — ответило мне его отражение.

Он наливал и подавал, двигаясь от клиента к клиенту, а мою личность стирали.

«Помоги!» — кричали мои глаза в зеркале. Наконец парень повернулся ко мне.

— Она не твоя, — сказал он высокому костлявому существу.

— Она говорила со мной.

— Смотри глубже.

— Я ошибся, — произнесло существо с картами миг спустя.

— Не повторяй своей ошибки.

Слова вернулись ко мне так же быстро, как и исчезли. Мозг был заполнен мыслями и предложениями. Я снова была личностью, с идеями и мечтами. Вакуум исчез.

Я упала со стула и поползла прочь от безлицего. Мои ноги дрожали, я повалила три стула, пока не поднялась, уцепившись за стойку.

— Он больше тебя не побеспокоит, — сказал глазастый.

— Виски, — прохрипела я.

Он достал стакан с верхней полки и налил мне виски. Я проглотила напиток залпом и потребовала еще. И ахнула, когда внутри меня загорелся пожар. Больше всего мне хотелось сбежать подальше от монстра с колодой карт, но у меня были вопросы. Я хотела знать, как этот парень смог командовать тварью. И что такое эта тварь без лица?

— Это фир-дорча, Темный Человек, красавица.

— Читаешь мои мысли?

— Их не нужно читать. У тебя на лице все написано.

— Как он убивает?

Я была одержима желанием узнать множество способов, которыми Фейри могут призывать смерть. В дневнике я тщательно описывала разные касты Фейри и способы их казни.

— Его цель не смерть.

— А что?

— Он собирает Лица Человечества, красавица. У тебя есть запасное?

Я ничего не сказала. И не хотела знать больше. «Честере» был зоной неприкосновенности Фейри. Во время моего последнего визита мне ясно дали понять, что если я убью кого-то в его пределах, меня тоже убьют. Раз уж Риодан и его люди действительно хотят моей смерти, сегодня ночью лучше не испытывать судьбу. Если я узнаю об этой твари больше или копье в ножнах станет тяжелее, я могу поступить необдуманно.

— Есть существа, которых не так просто убить.

Я вздрогнула и уставилась на глазастого красавчика. Он смотрел на мою руку, нырнувшую под плащ. Я даже не поняла, что тянусь за копьем.

— Он Фейри, да?

— Большей частью.

— И как его убить?

— А его нужно убивать?

— Ты бы его защитил?

— А ты бы ткнула его копьем?

Я изогнула бровь. Видимо, для того чтобы работать в «Честерсе», нужно было сочувствовать Фейри и относиться с пониманием к их предпочтениям.

— Давно тебя не было видно. — Он ловко сменил тему.

— Давно не проходила мимо, — холодно ответила я.

— И чуть не прошла сейчас.

— А ты шутник, верно?

— Некоторые так думают. Как дела?

— Хорошо. А у тебя?

— Целыми днями на работе.

Я слабо улыбнулась. Бэрронсу было далеко до уклончивости этого парня.

— А ты снова осветлила волосы, красавица.

— Захотелось кое-что изменить.

— Не только цвет волос.

— Наверное.

— Тебе идет.

— И нравится.

— Но может не пригодиться. В такие времена. Где ты была? — Парень подбросил стакан, и я смотрела, как он лениво крутится в воздухе.

— В Зеркалах. Потом бродила по Белому Особняку, наблюдала за сексом Темного Короля и его фаворитки. Но большую часть времени пыталась выяснить, как поймать и контролировать «Синсар Дабх».

Мои последние слова просвистели в воздухе, и я почувствовала ветерок, когда ко мне одновременно повернулись головы всех Невидимых, присутствовавших в клубе.

На миг все умолкли и застыли.

А затем звук и движение вернулись со звоном хрустального стакана, который подбрасывал парень с мечтательными глазами: стакан разбился об пол.

Три стула упали, высокое костлявое существо поперхнулось и уронило карты, и они дождем осыпали стойку, мои колени и пол.

«Ха, — подумала я, — попался, красавчик». Он тоже в игре. Но кто он такой и за какую команду играет?

— Так кто ты на самом деле, парень с чудесными глазами? И почему ты продолжаешь появляться?

— Так вот кем ты меня видишь? И в другой жизни ты пригласила бы меня на выпускной? Привела бы к себе домой, чтобы познакомить с родителями? Целовала бы на крылечке, прощаясь?

— Я велел держаться поближе ко мне! — зарычал за моей спиной Бэрронс. — И не говорить об этой хреновой Книге в этом хреновом месте. Шевелите задницей, мисс Лейн, живо.

Он схватил меня за руку и сдернул со стула.

С моих колен посыпались карты. Одна скользнула за меховой воротник моего плаща. Я вынула ее и хотела отбросить, но в последний момент остановилась и посмотрела на нее.

Фир-дорча тасовал колоду Таро. Карта в моей руке была выполнена в красных и черных тонах. В центре Охотник летел над ночным городом. Вдалеке светилась серебром граница океана. На спине Охотника, между огромными темными крыльями, сидела женщина с кудрявыми волосами, развевавшимися вокруг ее лица. Я видела ее рот среди прядей. Она смеялась.

Это была сцена из моего сна. Как мой сон превратился в рисунок на карте?

А что на остальных?

Я посмотрела на пол. У моих ног лежало шесть пентаклей.

Женщина стояла на тротуаре и смотрела в окно на паб, на блондинку, смеявшуюся в компании друзей. Я смотрела на Алину.

Сила. Женщина сидит в церкви, скрестив ноги, обнаженная, смотрит на алтарь, словно в молитвенном экстазе. Я после изнасилования.

На Пятерке Кубков женщина, очень похожая на Фиону, стоит у «КСБ» и плачет. На заднем плане виднелись — я наклонилась и присмотрелась — мои высокие каблуки? И мой iPod!

На карте Солнце две девушки загорали в бикини — цвета лайма и ярко-розовом.

Была карта Смерти, Мрачный Жнец в плаще с капюшоном, стоящий над окровавленным телом женщины. Я и Мэллис.

Была пустая колыбелька, а рядом — стопка одежды и украшения. Один из пергаментных останков человека, которого выпили Тени.

Я запустила пальцы в волосы, отбросила их назад.

— Пророчества, красавица, бывают разных видов и форм.

Я подняла глаза на парня с чудесными глазами, но его не было на месте. Я посмотрела вправо. Мистер Высокий, Костлявый и Полосатый тоже исчез.

На стойке, у новой порции виски и бокала с «Гиннессом», кто-то аккуратно положил еще одну карту Таро, серебристо-черной рубашкой вверх.

— Сейчас или никогда, мисс Лейн. У меня мало времени.

Я допила виски, насладилась ощущением, затем взяла карту и сунула ее в карман.

 

Бэрронс потащил меня к хромированной лестнице, которую охраняли двое мужчин. Тех самых, которые провожали меня в прошлый раз на верхний этаж к Риодану. Они были огромными, с мускулистыми телами и десятками шрамов на руках. На охранниках были темные брюки и футболки. Оба держали автоматы с короткими стволами. Лица обоих притягивали взгляд, но стоило к ним присмотреться, и хотелось отвести глаза.

Мы приближались. Они направили на меня автоматы.

— Какого хрена она здесь делает?

— Остынь, Лор, — сказал Бэрронс. — Когда я говорю прыгать, твое дело — спросить, с какой высоты.

Тот, кто не был Лором, рассмеялся. Лор ткнул его в живот прикладом. Это было все равно, что бить сталью о сталь. Его напарник даже не моргнул.

— Черта с два я прыгну. Размечтался. Еще раз засмеешься, Фейд, и я скормлю тебе на завтрак твои яйца. Стерва, — выплюнул Лор в мою сторону.

Но он не смотрел на меня, он смотрел на Бэрронса, и, наверное, это толкнуло меня через край.

Я взглянула на проход между ними. Фейд уставился прямо перед собой. Лор таращился на Бэрронса. Я отошла от Бэрронса и зашагала к ним. Их взгляды оставались неподвижными. Словно меня не существовало. Не сомневаюсь, что, даже если бы я танцевала перед ними голой, они бы таращились на что угодно, кроме меня.

Я выросла на Глубоком Юге, в сердце библейского пояса, а там мало мужчин, которые откажутся поглазеть на женщину, не связанную с ними родственными узами. Но если женщина в сопровождении мужчины, с которым им нужно поговорить, — будь то ее отец, парень или муж, — они будут все время смотреть на мужчину.

Если женщина задаст вопрос и они удосужатся ответить, ответ будет адресован мужчине. Они даже слегка отворачиваются, словно, если посмотрят на женщину хотя бы боковым зрением, призовут на свою голову вечное проклятие. Когда это впервые произошло со мной, мне было пятнадцать, и я была сбита с толку. Я задавала вопрос за вопросом, пытаясь заставить старого Хэтфилда на меня взглянуть. Я начала чувствовать себя невидимкой. Наконец я подошла и встала прямо перед ним. Тогда он споткнулся на середине фразы.

Папа пытался объяснить мне, что старик считал это проявлением уважения. Это была вежливость по отношению к мужчине, которому принадлежит женщина. На этом месте я его перебила, меня взбесили слова «принадлежит женщина». Это вопрос собственности, чистый и ясный, и, видимо, Лор — который, по словам Бэрронса, не знает, в каком веке находится, — все еще жил во времени, когда женщины кому-то принадлежали. Я не забыла комментарий Бэрронса о Кастео, который не говорил больше тысячи лет. Сколько же им? Когда, как, где они жили?

Бэрронс взял меня за руку и развернул лицом к лестнице, но я стряхнула его пальцы и повернулась к Лору. Мне надоело постоянное давление. Я не камень. Меня не создавал Король Невидимых. И я не предательница.

Ну что ж, мне представляется возможность как следует подраться.

— Почему же я стерва? — требовательно спросила я. — Потому что ты думаешь, будто я спала с Дэрроком?

— Заткни ей рот, пока я ее не убил, — сказал Лор Бэрронсу.

— Не говори с ним обо мне. Говори со мной. Или ты думаешь, что я не достойна твоего внимания, потому что, поверив, что Бэрронс мертв, связалась с врагом для достижения своих целей? Ах, какой ужас! — насмешливо протянула я. — Наверное, нужно было лечь и умереть рыдая. Это произвело бы на тебя впечатление, Лор?

— Убери от меня эту гадину.

— Думаю, союз с Дэрроком сделал меня... ну... — Я знала, какое слово ненавидит Бэрронс, и хотела испробовать его на Лоре. — Корыстной, не так ли? Можешь винить меня в этом, если хочешь. Или можешь вынуть голову из задницы и уважать меня за это.

Похоже, я начала говорить на его языке, потому что Лор повернул голову и посмотрел на меня. В отличие от Бэрронса, его не покоробили мои слова. Наоборот, он понимал и даже уважал меня. Что-то мерцало в его холодных глазах. Я его заинтересовала.

— Некоторые смотрят на меня и видят предательницу. Некоторые видят ту, что умеет выживать. Можешь называть меня как угодно, это не помешает мне спокойно спать по ночам. Но ты будешь смотреть на меня, говоря это вслух. Иначе я тебя заставлю видеть меня и с закрытыми глазами. Видеть меня в кошмарах. Я выжгу свое изображение на изнанке твоих век. Отвали от меня и держись подальше Я уже не та, кем была. Хочешь войны со мной — ты ее получишь. Испытай меня. Дай мне повод поиграть с темным местом в моей голове.

— Темным местом? — пробормотал Бэрронс.

— Можно подумать, что у тебя его нет, — отрезала я. — По сравнению с твоей пещерой у меня просто песчаный бережок в солнечный день.

Я ввинтилась между ними и шагнула на лестницу. Послышался тихий смех, и я обернулась через плечо. Трое мужчин смотрели на меня мертвыми, ничего не выражающими глазами.

Но, эй, — они все на меня смотрели.

 

За хромированной балюстрадой начинался верхний этаж: акры гладких стеклянных стен без дверей и ручек.

Я понятия не имела, сколько здесь комнат. Судя по размеру нижних этажей, пятьдесят и больше.

Мы шли вдоль стеклянных стен, пока небольшая и невидимая мне деталь не указала на вход. Бэрронс прижал ладонь к затемненной панели, скользнувшей в сторону, и втолкнул меня в комнату. Но не зашел за мной, а продолжил шагать по коридору.

Панель закрылась, оставив меня наедине с Риоданом в самом сердце «Честерса». Тут все было из стекла — стены, пол, потолок. Я видела, что происходит снаружи, но никто не мог заглянуть внутрь.

По периметру потолка были расположены десятки маленьких мониторов. На них транслировалось изображение с видеокамер, установленных во всех уголках клуба, словно мало было стеклянного пола под ногами. Я осталась на месте. Каждый шаг по прозрачному полу был как прыжок наугад, поскольку единственная видимая надежная опора находилась в сорока футах под ногами.

— Мак, — сказал Риодан.

Он стоял за столом, теряясь в тени, — массивный смуглый мужчина в темной рубашке. Комнату освещали только мониторы над нашими головами. Мне хотелось наброситься на Риодана, выцарапать ему глаза, укусить, пнуть, ударить его копьем. Степень моей враждебности удивила даже меня.

Это Риодан заставил меня убить Бэрронса.

Там, на утесе, мы избили, изрезали и проткнули копьем того, кто спасал мне жизнь со дня моего приезда в Дублин. И я несколько дней, которые показались мне годами, размышляла о том, почему Риодан хотел убить Бэрронса.

— Я думала, что ты обманом заставил меня его убить. Что ты его предал.

— Я не раз советовал тебе уйти. Ты не ушла. Ты не должна была увидеть, кто он такой.

— Кто вы такие, — поправила я. — Все девять.

— Осторожней, Мак. О некоторых вещах лучше не говорить. Никогда.

Я потянулась к копью. Риодан мог сказать правду на том утесе, но, как и Бэрронс, позволил мне страдать. И чем дольше я думала о том, что оба они скрыли правду, способную избавить меня от агонии, тем сильнее злилась.

— Я просто хочу убедиться, что, если я проткну тебя копьем, ты вернешься, чтобы я могла повторить свою попытку.

Я уже сжала оружие, но он внезапно поймал мою руку и повернул острие к моему горлу.

Риодан мог двигаться, как Дэни и Бэрронс, — так быстро, что я не успевала защититься. Он стоял за мной, обхватив рукой мою талию.