Лекции.Орг


Поиск:




Средневековая деревня и ее обитатели 1 страница




 

На развалинах Рима

 

 

Один из древнейших христианских писателей*, ссылаясь на писателя языческого, рассказывает следующую поэтическую легенду о царе Тарквинии** и Кумской прорицательнице, его навестившей. Явившись к римскому царю, Кумекая сивилла (пророчица) предложила ему купить за 300 золотых монет девять книг, в которых была начертана вся будущая судьба Рима. Таркви‑ний не пожелал дать требуемой суммы и начал торговаться с прорицательницей. Последняя в ответ на это взяла три из принесенных ею книг и бросила их в горевший тут лее огонь, где они скоро превратились в пепел. После этого она снова предложила царю купить оставшиеся шесть книг, но назначила за них прежнюю цену, ею объявленную. Тарквинии посмеялся над ней, как над безумной, и за оставшиеся в целости книги предложил еще меньшую плату сравнительно с той, которую давал за все девять книг. Сивилла бросила в огонь еще три книги и в третий раз предложила царю не пренебрегать принесенным ею товаром, но теперь за последние три книги она требовала все ту же, ранее назначенную ею плату. На царя нашло раздумье, он был поражен поступками сивиллы и, боясь, что навсегда лишится сам и лишит своих потомков возможности заглянуть в таинственную будущность Рима, приказал уплатить Кумской пророчице 300 золотых монет, а купленные книги содержать в полной сохранности. С того времени римляне раскрывали эти книги в годины каких‑либо общественных бедствий или перед началом войн, чтобы прочитать на пророческих страницах совет, указание или предсказание, касающееся того или другого насущного вопроса.

Эта сага была записана в ту пору, когда Рим почти достиг своих отдаленнейших границ, незадолго до переворота, заменившего Римскую республику империей. В то время, естественно, у многих возникал вопрос: что сулит Риму его грядущая судьба, какой период наступает за славным периодом громких побед и блистательных завоевании? Если бы возможно было хоть немного приоткрыть ту завесу, которая скрывает будущность его! Вопрос оставался без ответа или, лучше сказать, вызьшал следующий ответ: будущее неизвестно; был случай узнать его, но царь Тарквиний пренебрег им. И, конечно, огромному большинству римского населения будущее представлялось далеко не в том виде, в каком суждено было проявиться ему.

Но встречались отдельные лица и даже несколько ранее указанной нами поры, лица, которые, задумываясь над судьбой своего отечества, испытывали далеко не радостные чувства и как бы пророчески провидели заключительные явления трагической истории Рима. К таким личностям принадлежал герой третьей Пунической войны Сципион Младший. «Говорят,‑ рассказывает историк Полибий,‑ что при виде до основания разрушенного Карфагена Сципион пролил несколько слез, оплакивая участь своих врагов. Долгое время он оставался в задумчивости. Поразмыслив о том, что судьба городов, народов и всех государств так же переменчива, как судьба отдельных людей, что такова была судьба Илиона, города когда‑то процветавшего, что таковы были судьбы ассириян, мидян, персов, бывших некогда столь могущественными, такова, наконец, была судьба македонян, память о славе которых была еще так жива в то время, он продекламировал, или под влиянием невольного волнения, или под влиянием раздумья, следующие стихи из Гомера:

Будет некогда день, и погибнет высокая Троя, Древний погибнет Приам и народ копьеносца Приама.

Когда Полибий спросил у него, какой смысл придает он этим словам, Сципион отвечал ему, что под Троей он подразумевает свое отечество, что он боится за свое отечество, которому, в силу переменчивости судьбы человеческой, может предстоять подобный же конец».

И действительно, нечто подобное совершилось с великим Римским государством. Сама погибель его «таилась» там, откуда Рим не ожидал ее, ‑ в зарейнских и задунайских странах, населенных варварскими народами германского племени. Римляне то враждовали, то дружили с ними, римский воин вносил туда огонь и разрушение, римский купец заносил туда свои товары, римское правительство открывало свои границы для целых народностей и селило их на своей земле. После того наступила пора почти непрерывной, трагической борьбы: германцы прорывали римские границы, римляне сдерживали их натиск, как крепкие плотины сдерживают напор расходившихся океанских волн. Но вот океан прорвал плотины: варварские народности, одна за другой, разлились по обширной поверхности Западной Римской империи; им сопутствовали разрушения и пожары. Свершилось то, что смутно представлял себе Сципион, чего не было сказано в сохранившихся Сивиллиных книгах: Западная Римская империя перестала существовать. На ее землях поселились варварские народности, подчинившие себе и римлян, и те народы, которые когда‑то покорились римлянам, а теперь были совершенно романизованы ими. Так появился новый этнографический слой на землях, принадлежавших Риму. Победители‑варвары, поселившись в разных частях империи, образовали на развалинах Рима свои собственные, варварские королевства.

На развалинах Рима возникла новая жизнь, но не сразу установились формы ее, и этому установлению предшествовала пора внешних войн, внутренних междоусобиц, тяжелая переходная пора.

Прежде чем говорить о зачатках новой формы политического и общественного быта, с X века установившегося во всех государствах, основанных германскими народами, мы должны ответить на два естественно возникающих вопроса: что представляли собой варвары? в каком состоянии застали они разграбленную ими империю?

Варвары были в то время частью язычниками, частью христианами арианского толка. Они были мужественны и выносливы, высоко ценили чистоту нравов и относились с величайшим уважением к женщине, отличались своим гостеприимством и необыкновенной внимательностью к своим сотрапезникам и гостям, но в то же время были невежественны и суеверны, войну и грабеж предпочитали мирным занятиям и, чувствуя природную склонность к бездействию, которая поддерживалась и самим образом их жизни, охотно возлагали все тяжелые работы на женщин, старцев, на слабых членов семьи и рабов своих. По свидетельству Тацита, пить целый день и целую ночь у германцев не считалось постыдным, а частые пиршества были причинами не только раздоров, но и убийств. Любимейшим времяпрепровождением были: или азартная игра в кости, причем проигрывалось не только состояние, но и личная свобода, или охота, доставлявшая материал для пищи и одежды, или воинственный танец с перепрыгиванием через мечи, воткнутые рукоятками в землю. Вот главнейшие положительные и отрицательные черты в народном характере германцев. Главным средством к жизни было у них скотоводство, хотя они занимались и земледелием, причем разводились исключительно хлебные растения, землей не дорожили, не заботились о ее удобрении, а истощив, покидали ее и обращались к обработке новых участков. Сами участки земли не составляли частной собственности отдельных лиц, а отводились в общее владение известной семьи или рода. Они и жили такими отдельными родами. Родственные связи были необыкновенно крепки; даже военные отряды составлялись во время войны из родичей. «Вблизи их все дорогое,‑ говорит Тацит,‑ и со своего места они могут слышать и вопли своих жен, и плач своих детей». Воинственная по преимуществу жизнь германцев выдвигала из их среды выдающихся вождей, собиравших вокруг себя более или менее многочисленную дружину, которая была тесно связана с личностью своего вождя, «во время мира была его украшением, а во время войны ‑ опорой». Некоторые из таких вождей становились наследственными предводителями, герцогами или королями. Главную часть каждого германского народа составляло сословие свободных людей, из которого выделялась лишь небольшая группа людей знатных. На землях свободных людей жили рабы и крепостные. Вот каковы были германцы. То было племя воинственное, не испорченное благами житейскими, при своей грубости и даже дикости способное проявлять высокие нравственные чувства и только что переходившее от быта патриархального к быту политическому. Перед ними, детьми природы, жизнь лежала впереди.

Рим отжил свое время. Императорская власть была слаба; сперва она еще вела оборонительную войну с варварами, но потом, как бы сознавая свое бессилие, предоставила событиям совершаться своим чередом, отдалась течению, и могучее течение нанесло ее на подводный камень. Защитниками Рима были те же германцы, состоявшие у него на службе. Правителями Рима скоро сделались предводители германских отрядов. Связь между Римом и провинциями порвалась. Под страшным натиском варваров и тень единства исчезла: всякий думал только о себе и поступал согласно с собственными выгодами. Риму не было больше дела до провинций: он или отдавал их варварам, думая этим удержать их за собой на основании особых договоров, или просто покидал их на произвол судьбы, собирая все свои силы для собственной защиты. Провинциям, угнетавшимся поборами и повинностями, не было дела до Рима. Результатом таких отношений и могло быть лишь расчленение Западной Римской империи; еще задолго до катастрофы, ниспровергшей империю, провинции ее стремились к отделению от Рима, провозглашая своих собственных императоров; теперь же эта старая рознь должна была обостриться. Рознь не ограничивалась, впрочем, только указанным кругом: она проникала в само общество одряхлевшего Рима. На эту рознь, на это развитие эгоизма в среде римского населения указывают следующие слова пресвитера Саль‑виана, жившего и писавшего в период разрушения Западной Римской империи. «Почти все варвары,‑ говорит он, ‑ принадлежащие только к одному племени и управляемые одним королем, взаимно любят друг друга, а почти все римляне друг друга преследуют. Какой гражданин у нас не ненавидит другого гражданина? Кто вполне расположен к своему соседу? Все далеки друг от друга, если не по месту своего жительства, то по своим чувствам; хотя соединяются одним и тем же жилищем, но в духовном отношении далеки друг от друга».* Тот же Сальвиан отмечает экономический гнет, лежавший на римском населении и совершенно не соответствовавший его силам. «Еще тяжелее то, ‑ продолжает он, ‑ что большинство обирается немногими, и общественные подати стали частной добычей; так поступают не только высшие, но и низшие, не только судьи, но и повинующиеся им».* «Бедные ограбляются, стонут вдовы, сироты угнетаются до такой степени, что многие из них, принадлежащие к известным фамилиям и хорошо образованные, бегут к неприятелям, чтобы не умереть от огорчения, вызываемого открытым преследованием; они ищут у варваров римского человеколюбия, так как не в состоянии переносить варварскую бесчеловечность римлян… Они предпочитают вести свободную жизнь под видом плена, чем быть пленниками под внешностью свободы.»** Далее Сальвиан обращает внимание на печальное положение низшего населения Галлии, которое или бежит к врагам, или поднимает восстания, или, желая найти защиту у сильного и богатого человека, отказывается в его пользу от своей собственности и свободы, чтобы таким образом уйти от разорительных поборов. «П мы еще удивляемся, ‑ говорит он, ‑ если варвары берут нас в плен, тогда как сами делаем пленниками своих братьев? Нечего, следовательно, удивляться опустошениям и истреблению граждан».*** Другой римский писатель, Амми‑ан Марцеллин, живший перед самым началом роковых варварских вторжений, рисует в своей «Истории» замечательно яркими красками типы представителей высшего сословия современной ему эпохи. «Хвастовство, с которым они выставляют напоказ списки своих поместий в провинциях Восточной и Западной империй, причем иногда приписываются и лишние, возбуждает негодование, особенно когда припомнишь мужество и бедность наших предков, которые не отличались от простого воина ни пищей, ни одеждой; но современная нам знать измеряет свое достоинство и важность высотой экипажа и тяжеловесным великолепием своих одежд. Длинные одежды из пурпура и шелка развеваются по ветру и дают возможность рассмотреть под ними богатую тунику, украшенную вышивками, изображающими различных животных… Сопровождаемые свитой в пять‑десять человек прислуги, их закрытые колесницы потрясают мостовую и дома, когда катятся по улице с необыкновенной быстротой… При выходе из ванны эти великолепные личности надевают свои перстни, драгоценные каменья и знаки своего отличия; потом облекаются в дорогие хитоны, полотна которых хватило бы на 12 человек; затем следуют верхние одежды, которые льстят их самолюбию, и при всем этом они заботятся принять на себя величественную осанку…»* Глядя на иного, продолжает Марцеллин, ты мог бы принять его за возвращающегося после взятия Сиракуз Марка Марцелла. «Впрочем, иногда и эти герои предпринимают также смелые походы: они пускаются в свои итальянские поместья и там предаются охоте, труды и усталость от которой выпадают на долю рабов. Если случайно, особенно в жаркий полдень, они имеют храбрость переплывать на раззолоченных барках озеро Лукрин, отправляясь в свои великолепные дачи, которые окаймляют приморский берег у Путеол и Гаэты, они сравнивают эти трудные предприятия с походами Цезаря или Александра. Если муха проникнет за шелковые занавески палубы, если через складки проникнет луч солнца, они оплакивают бедствие своего положения и со свойственной им аффектацией вздыхают, что не родились в странах Киммерийских… Когда они едут в деревню, за господином следует весь его дом; как в походе предводитель делает распоряжения для кавалерии и пехоты, для авангарда и арьергарда, так старейшие слуги с жезлом в руке, символом своей власти, расставляют многочисленную свиту служителей и рабов…» Вот каким застали варвары сделавшийся их добычей Рим! Если перед варварами лежала впереди жизнь, Рим находился у края своей могилы. Не сила варварского мира была причиной падения Рима, но старческая дряхлость последнего.

Утвердившись на развалинах Рима, варвары, по удачному выражению одного русского ученого‑историка, зажили обломками римского быта. Они застали здесь известную администрацию, финансовую систему, известные понятия и идеи, им чуждые, известный строй жизни. Можно сказать, что побежденный ими Рим одержал над ними победу; они подверглись влиянию римского быта. Но, попав под влияние римского быта, варвары, в свою очередь, должны были проявить свое влияние на этот быт, они принесли на римскую почву свои собственные учреждения, свои обычаи, свои понятия; и только из взаимодействия начал римских и германских возникли новые условия жизни. Могущественное влияние оказывала при этом на варваров христианская церковь, пережившая всеобщее разрушение и получившая особенную силу благодаря большой впечатлительности, непосредственности и, так сказать, молодой свежести пришельцев. Исторические традиции Рима, так долго и так упорно сопротивлявшиеся христианству, рушились, а варвары были новичками в истории.

Утвердившись на развалинах Рима, варвары должны были прежде всего обеспечить свое существование. С этой целью они отнимали виллы у знатных собственников, которых так ярко изобразил в своем сочинении Аммиан Марцеллин, и делили их между собой. Пострадали при этом и другие, более богатые землевладельцы. Каждый из завоевателей получил свою часть, или аллод\ здесь он уселся со своими домочадцами, здесь устроил свое хозяйство и, при помощи как приведенных с собой, так и живших здесь до завоевания рабов, обрабатывал землю, занимался скотоводством или заводил мызное хозяйство. Нередко воинственный и грубый германец поселялся в роскошном дворце римского сенатора, заключавшем в себе и летние, и зимние покои, и роскошные ванные комнаты, и великолепные галереи, украшенные яркими фресками, мраморными статуями и мозаикой. Но не следует представлять себе, что варвары отняли все земли у римских собственников; чаще всего, вероятно, они принуждали крупных собственников только делиться с ними. За свои поземельные участки, полученные по жребию, землевладельцы‑варвары не несли никаких податей, никаких повинностей. Подати были обязаны нести побежденные, и только одно обязательство связывало завоевателя: он обязывался по призыву своего короля браться за оружие и становиться в ряды его дружины, но обязательство это совершенно естественно вытекало из самого положения вещей, так как завоеватели должны были стоять на страже своих интересов и беречь свои завоевания от всяких посягательств, которые могли исходить и от покоренных жителей данной страны, и от других германских народов, зарившихся на чужое добро. Самые меньшие земельные участки получили, конечно, простые люди, большие по размеру ‑ вожди дружин, монастыри и высшее духовенство, а

самые обширные земли сделались достоянием королей. Пос

ледние присвоили себе и все обширные земли, принадлежав

шие раньше императорской казне. Владельцы аллодов могли

распоряжаться ими по своему усмотрению, могли передавать

их по наследству, делить и т.п. Население таких участков, как

бывшее, так и вновь приведенное сюда новым землевладель

цем, становилось в полную зависимость от него: он был его

господином. Обширные королевские земли (домены) посто

янно увеличивались вследствие как часто производившихся

конфискаций, так и новых завоеваний; наконец, все вымороч

ные владения переходили в королевские руки.

Водворившись на развалинах Рима, короли стали нуждаться в том, чтобы их подданные несли военную, придворную и иного рода службы. Обладая обширными землями, они стали вместо денежного жалованья, по недостатку денег, платить своим подданным за их службу земельными участками, поместьями, так называемыми бенефщиялш. Но эти поместья не поступали в полную собственность того или другого лица, как не становились полной собственностью и древнерусские поместья, раздававшиеся служилым людям в виде жалованья за их службу. Собственно, король давал тому или другому лицу лишь право пользоваться доходами с данной земли, а сама земля продолжала считаться собственностью короля и по прошествии известного времени снова переходила к нему. Получающий такую землю становился по отношению к королю в особенные условия и приносил ему особенную клятву в верности, не похожую на обыкновенную присягу на подданство, приносившуюся всеми свободными людьми. Клятва эта носила характер контракта, личного договора и сохраняла силу, пока выполнялись условия этого договора: договор этот имел не государственный, а частный характер. Если умирал

король, даровавший землю, договор этот должен был подтверждаться его преемником. Если умирал владелец бенефиция, король мог передать его сыну или внуку умершего, но мог и не делать этого. Лицо, получившее бенефиций, уже обязывалось нести известную службу, как обязывается нести ее в настоящее время служащий, получающий от казны известное жалованье. Таким образом, человек, получивший бенефиций, уже терял в известной степени право располагать собой по своему усмотрению во всякое время, становился лицом зависимым. Наиболее крупные бенефиции получались теми лицами, которым короли поручали управлять той или другой областью, тем или другим городом, собирать в их пределах войско и подати, начальствовать над собранными отрядами. В числе таких правителей были лица и германского, и римского происхождения. Так создавалось аристократическое сословие в пределах германских государств, основавшихся на развалинах Рима. Наряду с представителями светского сословия, входили в состав новой аристократии и представители высшего духовенства. В то же время короли стали давать особые привилегии крупным землевладельцам, сперва духовным, а потом и светским. В силу этих привилегии, называвшихся гишунитетами, привилегированные лица освобождались от повинностей, получали право суда над людьми, живущими на их землях, а также и право собирания в свою пользу судебных пошлин. Иногда иммунитет распространялся на те земли, которые могли быть приобретены привилегированным лицом впоследствии. Привилегированное положение богатых землевладельцев привлекало к ним людей малоимущих. Такие лица нередко отказывались от своих земельных участков, которыми они пользовались на правах полной собственности, передавали их в руки крупного духовного или светского лица и получали их обратно уже в качестве бенефиция или лена: они обязывались нести данному лицу известные повинности, но получали от него защиту и покровительство. Такой обычай самоподчинения, превращение полной собственности в условную, был известен под именем колгмен‑дации. Развился он до больших размеров значительно позже. Лица сильные нередко пользовались своим положением и стремились насильственно ставить под свою зависимость людей малоимущих или вообще стоящих ниже их в обществе. В этом отношении прекрасной иллюстрацией к нашим словам может служить рассказ, который мы находим в летописи Григория Турского*. «Жил‑был (в то время) человек благородного происхождения, пресвитер Анастасий; он обладал некоторой поземельной собственностью, на основании грамот славной памяти королевы Кротехильды (Клотильды). Епископ, большей частью во время своих визитов к нему, умолял его униженно о том, чтобы он отдал ему грамоты вышеназванной королевы и поставил бы свое владение в зависимость от него, епископа. Пресвитер откладывал до другого времени исполнение желания епископа, а последний побуждал его то лестью, то угрозами и погрозился, наконец, выселить его из города, обезглавить его, возвести на него всякие несправедливые обвинения и замучить его голодом, если он не выдаст грамот. Но пресвитер, мужественный духом, отказался выдать грамоты, говоря, что ему лучше потомиться некоторое время от голода, чем оставить в бедности свое потомство. Тогда по приказанию епископа он был выдан страже, которая должна была уморить его голодом в том случае, если он не согласится отдать своих грамот. В базилике св. мученика Кассия было старинное потайное подземелье, в котором находилась большая гробница из паросского мрамора, а в ней лежало тело какого‑то престарелого человека. В этой‑то гробнице, поверх мертвеца, погребают заживо пресвитера и покрывают его камнем, которым была закрыта прежде гробница. Перед дверью была поставлена стража. Но стражники, уверенные в том, что крышка задавит пресвитера, разложили костер (так как дело происходило зимой) и уснули под влиянием выпитого ими теплого вина. Пресвитер же, новый Иона, взывал с молитвой к милосердию Божию из своего могильного заключения, как будто из адова чрева. Так как гробница, о чем мы уже сказали, была большая, то он, хотя и не был в состоянии поворачиваться без вреда для себя, мог все же свободно вытягивать в любую сторону свои руки.

Из всего нами сказанного можно сделать тот вывод, что после утверждения германцев в пределах Западной Римской империи стал развиваться новый вид землевладения условного (бенефициального или ленного), что в новых государствах образовалась новая аристократия, стремившаяся, с одной стороны, ко всяким изъятиям и привилегиям, а с другой ‑ к подчинению себе людей низшего состояния; в то же самое время многие мелкие собственники отказывались от свободного землевладения, чтобы найти себе защиту у людей сильных и богатых. Так постепенно подготовлялся материал для той системы, которая господствовала в средние века, без понимания которой нельзя составить себе верного представления о положении крестьян в средние века и которая называется феодализмом. Ее развитие приостановилось на некоторое время благодаря возникновению могущественной монархии, напоминавшей собой Западную Римскую империю и даже, по убеждению ее творца, бывшей лишь восстановлением ее.

Около трех столетий спустя после образования германских королевств в пределах Рима из среды варварских государей выдвинулся Карл Великий, первоначально бывший лишь королем франков. Его королевство поглотило большую часть других германских королевств; соединенные под могучей властью Карла, они образовали обширную монархию. Увлекаемый воспоминаниями о павшем Риме, Карл принял титул римского императора; он сплотил теснее отдельные мелкие части, отдельные народцы, ввел однообразный порядок в управлении государством, заботился о развитии суда и просвещения среди подвластных ему народов. Он крепко держал в руках своих верховную власть, уничтожая всех природных правителей на всем пространстве своей империи и поручая власть графам, которые были лишь простыми исполнителями его воли. Он наблюдал за деятельностью графов через посредство особых лиц, которым поручил объезд графств: эти лица не только следили за правильностью действий графов по отношению к местному населению, но и сдерживали в известных границах их стремления к захватам и усилению своей власти. В то же время Карл наносил последние удары коренившемуся в Средней Европе язычеству. Могучая личность Карла и великие подвиги его поразили воображение не только его современников, но и отдаленных потомков. Имя его было вплетено в целую сеть поэтических легенд. Легенды эти изображают его силу, его власть, его необыкновенную справедливость, признаваемую не только людьми, но и представителями животного царства. Певец знаменитой «Песни о Роланде» («Chanson de Roland») заканчивает ее следующей художественной строфой, в которой влагает Карлу мысль о грандиозном предприятии на Востоке, возникшую через два столетия с лишком после смерти Карла.

Сокрылся день; чернеет тьма ночная, И, утомлен тревогами дневными, В своем дворце, в покое отдаленном Сном опочил великий император. И в самый миг полуночи безмолвной Предстал пред ним архангел Гавриил. И подошел к одру посланник Божий, И, наклонясь главой над изголовьем И спящего крылами осенив, Сказал ему: «Проснись, великий Карл! Тебе ль почить от подвигов тяжелых, Тебе ль искать покоя от трудов? Восстань! Сзывай опять свои дружины

Со всех концов империи великой

И на Восток ты рать свою подвигни

И христиан от гибели спаси!

Там в Сирии, в стенах Антиохии,

Поборники святой Христовой веры

Осаждены неверными врагами,

И голодом, и жаждою томятся,

И каждый день, и каждый час и миг

Жестоких мук и смерти ожидают,*

И день, и ночь в стенаньях молят Бога,

Чтоб Он тебя на помощь к ним подвигнул,

Восстань же, Карл, иди на помощь к братьям!

Они зовут и ждут тебя, иди!»

И залился слезами император,

Услышав весть посланника Господня;

Возвел глаза он к небу и воскликнул:

«Вся жизнь моя есть тяжкий труд и бремя!»**

Конечной целью Карла было сплочение всего христианского Запада в одно огромное целое, но достигнуть этой цели ему не удалось, Напротив того, после его смерти обнаружилось все сдерживавшееся им стремление к обособлению. Прежде всего его империя распалась на три крупные части и несколько мелких. Эти три крупные части ‑ Франция, Германия и Италия ‑ и их разделение объясняется национальными отличиями их обитателей, уже обнаружившимися в то время. Этим разделение не ограничилось, но пошло гораздо дальше: оно проникло вглубь каждого из государств, которые выделились из монархии Карла: на развалинах Рима окончательно установилась тогда новая форма общежития, к рассмотрению которой мы теперь и обратимся. Мы при этом будем иметь в виду только ту страну, в которой феодальная система и раньше появилась, и раньше достигла своего развития, а именно ‑ Францию.

Карл Великий лишь задержал дальнейшее развитие феодализма, но не уничтожил его начатков, а, напротив того, старался привести их в систему. Преемники его во всех государствах, выделившихся из его монархии, усиленно раздавали бенефиции и жаловали иммунитеты. Усиленная раздача земель в бенефициальное владение после смерти Карла Великого объясняется теми смутами, теми междоусобными войнами, которые наступили тогда. Правители особенно нуждались в войске и раздачей бенефиций увеличивали его, привлекая под свои знамена лиц, попавших к ним в зависимость. Они уступали не только право пользования доходами с бенефициев, но и суда над населением их. Владельцы бенефициев были сеньорами, т. е. старшими по отношению к населению, живущему в их пределах, а самое право их получило название сеньората. Они стремились удержать за собой пожалованные им земли, закрепить их за своим потомством, не возвращали их королям и сопротивлялись последним в тех случаях, когда они прибегали к силе для того, чтобы принудить своих бене‑фициалов или ленников к повиновению. Успешно противодействуя королям, ослабившим себя широкой раздачей земель, владельцы бенефициев, или феодов, как стали они называть‑ся в это время, захватывали в своих землях верховные права, т. е. те права, которые принадлежали верховной власти: собирали в свою пользу подати с населения, живущего на их земле, издавали свои законы, чеканили свою монету, составляли свое войско и т, п. Не будучи в состоянии серьезно сопротивляться стремлениям владельцев феодов, или феодалов, слабые короли постепенно уступали им. Таким образом, король продолжал носить свой высокий титул, пользоваться внешними знаками своего достоинства, но власть его ускользала из его рук, и он становился королем только по имени. Все крупные феодалы, носящие титулы и не носящие их, соединили в своих руках власть помещиков с властью государей: государство дробилось на части. Такие же права захватывались и высшими духовными лицами. И те, и другие, сохраняя в своих руках власть над населением своих земель, обязывались нести королю военную службу. Светские владельцы феодальных земель назывались герцогами, графами, ландграфами, маркизами, баронами. Они состояли в различных отношениях как к королю, так и друг к другу. Одни из них были зависимы непосредственно от короля или, как говорят, были его вассалами, другие не подчинялись непосредственно самому королю, но какому‑либо вассалу его. По примеру короля крупные поземельные владельцы выделяли из своих владений участки земли свободным людям, желавшим поступить к ним на службу. Они так же, как и король, окружали себя целым штатом служащих, игравших роль их телохранителей и даже составлявших основу их войска, с которым они выступали против других им подобных землевладельцев в случае возникновения между ними каких‑либо раздоров. При этом между лицами, получавшими бенефиции от крупных землевладельцев, и самими крупными землевладельцами устанавливались те же отношения, которые существовали между королем и его вассалами. И владельцы бенефициев, полученных от крупных собственников, стремились удержать в своих руках выданные им земли, превратить их в наследственную собственность, и успевали в этом. С течением времени исчезало всякое различие между аллодами и бенефици‑альными владениями. Если, с одной стороны, бенефиции становились наследственными, то, с другой стороны, аллодиальные владения теряли характер собственности, ни к чему не обязывавшей ее владельцев. Постепенно бенефициальная или феодальная форма землевладения делалась господствующей. Крупные землевладельцы выдавали бенефиции уже не только из своих аллодов, но из бенефициев, полученных ими от короля.* Навстречу развитию бенефициальной или феодальной системы, шедшему сверху, от короля и высших землевладельцев, шло то же развитие снизу, благодаря общему распространению уже объясненного нами обычая коммендации (commeiidatio или recommendatio}**. Теперь уже комменди‑ровались не только мелкие землевладельцы крупным, но и крупные ‑ королю; это считалось даже особенной честью. Каждое лицо при таком порядке непременно зависело от другого, более сильного лица: свободное, безусловное землевладение окончательно заменилось условным, приносившим с собой известные обязательства. Вассальные отношения пронизали собой все общество, вплелись в общественную жизнь, как цепкое растение. Города потеряли свою самостоятельность: они стали в зависимость или от светского феодала, или от епископа. По отношению к вилланам или крестьянам, живущим на его земле, феодал был полновластным господином, верховным повелителем; вилланы уже не владели землей, а только пользовались ей, вели на ней свое хозяйство, за что платили подати и несли различные натуральные повинности; они были крепостными своего феодала.





Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2018-11-11; Мы поможем в написании ваших работ!; просмотров: 160 | Нарушение авторских прав


Поиск на сайте:

Лучшие изречения:

Жизнь - это то, что с тобой происходит, пока ты строишь планы. © Джон Леннон
==> читать все изречения...

829 - | 690 -


© 2015-2024 lektsii.org - Контакты - Последнее добавление

Ген: 0.01 с.