Кодексы, которыми руководствовались люди

 

Иэясу был против ненужного вмешательства в дела духовенства. В период его правления буддизм в некоторой степени сохранил импульс к возрождению и заслужил признательность за руководящую роль в борьбе против христианства. Он обладал почти полной монополией в сфере образования и, подобно католической церкви в то время, способствовал развитию искусства. В одном Киото насчитывалось почти 50 тысяч священнослужителей. Пожертвования были значительными – хотя менее 5 % национального богатства. Несколько монастырей оказались жестокими и суровыми землевладельцами[119], но чаще священники служили посредниками между крестьянами и феодалами, осуществлявшими насильственные поборы и вымогательство.

Влияние синтоизма падало по мере ослабления почитания императора. Конфуцианство, несмотря на его зарубежные связи, стало почти официальным учением. Многие статьи в «Наследовании», составленном Иэясу, взяты из философии Конфуция. Действительно, в системе Токугава была имплицитной концепция фиксированных, постоянных социальных слоев при благосклонном правлении, подкреплявшимся добровольной покорностью. Иэясу, который искусно подорвал власть вассалов Хидэёси, твердо решил, что его собственный род не должен потерять власть из‑за отсутствия лояльности. Первые три сёгуна серьезно поддерживали Хаяси Радзана, представителя конфуцианской школы Чжу Си, в учении которого высшей ценностью считалось повиновение. Доскональное знание этого учения являлось условием для получения должности в административном аппарате и требовалось, наравне с военными навыками, при подготовке молодых самураев к службе в качестве гвардейских офицеров.

Однако сильное сопротивление оказывалось распространению школы конфуцианства, известной как оёмэй [120] (китайский философ Ван Ян‑мин, основоположник неокунфуцианской школы синь сюэ – «учение о сердце», был известен в Японии как Оёмэй. – Пер.). Эта школа делала акцент на интуитивной этике, или действиях «ради них самих». Такое учение, по мнению цензоров, граничило с анархией, и его сторонников обвиняли в неортодоксальной мысли и открытом неповиновении.

 

ДОСТИЖЕНИЯ

 

Признано, что если бы не был опущен занавес изоляции, Япония могла бы не отстать в развитии от Запада. Однако правление Токугава не было периодом стагнации. Сахар, табак, апельсины и сладкий и ирландский картофель были ввезены в страну. Дополнительное снабжение продовольствием позволило обеспечить питанием население, численность которого превышала численность населения современной Англии. За два века производство шелка возросло в восемь раз. Порох стал использоваться в горных работах, и каменный уголь после 1700 г. применялся в большом количестве для выпаривания соляного раствора с целью получения соли. Нефтяные скважины были выкопаны в Этиго за тридцать лет до того, как полковник Дрейк получил первый нефтяной фонтан в Пенсильвании в 1859 г. Голландские насосы значительно улучшили ирригационные системы, и Япония достигла крупной инженерной победы с введением в строй токийского акведука в 1654 г.

Архитектурные сооружения на Дальнем Востоке редко превосходили по великолепию мавзолеи Никко и парка Сиба. Причудливые и яркие, а не выдержанные в классическом духе, они сравнимы с бурбонскими дворцами в Версале того времени. Также улучшались жилые здания: если до Токугава крыши были покрыты соломой и тростником, то к концу этого периода они были уже покрыты черепицей и выглядели красивее, и были гораздо более прочными и пожароустойчивыми.

Существовали понятные, четко изложенные кодификации законов. Экономисты много писали о природе денег, торговле и проблемах труда. Постоянно ставились эксперименты в области контроля над ценами и производством, хотя они не были успешнее экспериментов Ван Аньши в Китае или на Западе сегодня. На рисовых биржах Осаки и Эдо можно было осуществлять «фьючерсные» продажи, и эти биржи очень походили на пшеничные биржи Чикаго и Ливерпуля.

Сёгуны построили крупнейшую столицу в мире. Они поощряли такие утонченные церемонии среди дворянства, как чаепитие и составление букетов цветов. Влияние поэзии сказывалось на всех классах. Больше всего японцы восторгались такой формой поэзии, как лаконичная, состоящая из семнадцати слогов хокку, почти совершенное средство для составления эпиграммы и краткого описания момента. Хокку Басо занимают видное место в мировой литературе. Веселье горожан, самураев и куртизанок в ярком «бренном мире»[121] Эдо отображено на деревянных гравюрах современников – Утамаро, Моронобу и полотнах художников эпохи Гэнроку дзидай (период 1688–1704 гг., по наименованию царствования императора Хигасиямы. – Пер.). Еще более знаменитыми являются гравюры Хокусая и Хиросиге, творивших в последние десятилетия сёгуната, включая всемирно известные «Пятьдесят три станции Токайдо» и «Виды Фудзи». Возможно, ни одно общество «допромышленной эпохи» не было сохранено в такой яркой форме, как это сделали художники Японии Токугава. Написание работ по истории было затруднено некритическим восхвалением принципа двойного правления и запретом на обсуждение событий после 1600 г. Однако были довольно существенные работы по более ранним периодам. Первая государственная школа была основана в 1666 г., хотя школьное образование для широких масс никогда не существовало. Ведущий университет в Эдо оставался бастионом строгого конфуцианского учения. Однако знания никоим образом не ограничивались китайской классикой: была опубликована масса западных работ, с которыми японцы ознакомились через голландцев.

Голландцы ознакомили японцев с тропическими лекарственными растениями и обеспечили их научными работами по ботанике. Опираясь на голландскую литературу по анатомии, японцы первыми на Дальнем Востоке произвели вскрытие трупов и соответствующие исследования. К 1840 г. несколько врачей делали вакцинации против оспы и хирургические операции. Японским студентам преподавали оптику, электричество и химию. Наконец, в 1771 г. был опубликован обширный трактат по голландским исследованиям – Рангаку котохадзимэ. [122] История Европы стала известна к 1860 г. На картах указывались долгота и широта, и небесный глобус в Эдо демонстрировал ньютоновскую космогонию. Художники экспериментировали с масляной живописью в голландской манере. В библиотеке сёгуна находились западные журналы и модели машин. Таким образом, японские ученые смогли во время своего первого визита на борт идентифицировать почти каждую часть кораблей Перри.

В Японии Токугава понимали фундаментальные проблемы, сохраняя почву и леса и ограничивая численность населения эффективными, хотя и жестокими методами. Однако господствовавшая система давала лишь небольшие возможности для проявления купеческой предприимчивости или честолюбия воинов.[123]

Система Токугава была уничтожена прежде всего купеческим классом. Иэясу предвосхищал военный мятеж путем разорения даймё. Некомпетентные и надменные, не желающие даже прикасаться к деньгам[124], обладатели двух мечей легко становились жертвами брокеров и купцов. К 1735 г. сёнин, или купцы, в иерархии поднялись выше земледельцев; к 1780 г. они относились к ремесленникам как к рабам; в конце столетия снисходительно говорили с самураями‑должниками; перед падением сёгуната три четверти всех расписок на рис в Осаке предназначались для обслуживания долгов землевладельцев. Крупной bourgeoisie принадлежало 70 % национальных богатств. Ее представители требовали титулов, носили мечи и свободно вступали в брачные связи с членами военного класса. Сёгуны не находили иных средств, кроме редких токусэй, или прощения долгов, что грозило полностью подорвать доверие к самураям.

Гвардейские офицеры, главная опора военной власти, все более закладывали свои доходы, пока у них не оставалась простая порция риса. Некоторые зарабатывали средства к существованию, обучая детей сёнин. Другие вступали в брак с дочерьми купеческих семей, и таким образом «малые имена» становились союзниками торговцев в противостоянии к высшей аристократии. На этих высоких уровнях привилегированные фудай (наследственные вассалы сёгунов Токугава. – Пер.), чья работа в государственном аппарате отвлекала от управления поместьями, сдавали свои позиции «посторонним» даймё, которые вследствие высоких налогов на них были вынуждены эффективно вести свое хозяйство.

 

УСИЛЕНИЕ ЛОЯЛЬНОСТИ

 

Вопрос о почитании императора был отодвинут на задний план философами Эдо. В столице проимператорские сочинения подвергались цензуре. Однако Токугава поощряли придворных Киото проводить время в безвредных исследованиях древности. Именно эти исследования привели к ревизии мысли и в конечном счете к политическому синтоизму. Кугэ (старое придворное дворянство – Пер.), у которых не было финансовых ресурсов, кроме небольшого императорского жалованья, должны были всего добиваться, поддерживая императора. Принц Мито, один из Токугава, написал до 1700 г. Дай Нихон си («История великой Японии». – Пер.), основанную на древних источниках и подтверждающую уникальную верховную власть тэнно. Опасные книги не издавались более века, но они оказали влияние на преподавателей, передававших свои идеи учащимся, которыми была заполнена столица Киото. Эмоции собирались вокруг фантомного правителя, спрятанного от людей за стенами со рвом в своем старом саду – «Все люди боятся сёгуна; все люди любят императора».

Так как национальная изоляция стала твердым принципом династии Токугава, иностранное проникновение представлялось как вызов государству. После 1750 г. западное давление поддерживалось потребностями нового индустриализма. Британские, французские и русские корабли заходили в японские порты. Китобои ловили китов вблизи западных берегов, и некоторые обменивали добычу на воду и продовольствие. Несколько судов потерпели крушение, и выживших отправляли в Нагасаки для репатриации.

К 1840 г. консерваторы с тревогой, а либералы с надеждой наблюдали за длинным следом дыма по направлению к морю и слышали свист паровой струи. Прибытие Перри показало полную беспомощность государства. Его корабли затмевали все в бухте Эдо, и адмирал, настоящий «дипломат канонерок», намекнул на поддержку сотни крейсеров. Напротив них была пустая земля. Когда самураев призвали к оружию, выяснилось, что они отдали в залог доспехи и мечи в обмен на рис.

Уже в 1846 г. во время кризиса, созданного французскими военными кораблями, император занял твердую позицию. Когда в 1858 г. Таунзенд Гаррис сослался на императорскую власть, Совет взорвался от смеха, но быстрый темп событий привел к смене объекта шутки. Когда заместитель сёгуна взял с собой в Киото договор с Гаррисом, он ждал целые недели и вернулся без подписи императора. Ссылаясь на ее отсутствие, многие «посторонние» даймё отказались соблюдать соглашение.

Последовали годы анархии, во время которых произошло ослабление власти Эдо. Дипломатия Иэясу с ее балансированием между различными центрами феодальной власти, с ее системой разделения на феоды, шпионской сетью изжила себя. Подавляющая часть населения обратилась к древнему культу богини солнца. Когда Муцухито, сто двадцать второй потомок божественного Дзимму Тэнно, открыл эпоху Мэйдзи, или «просвещенного правления», только один клан обнажил меч от имени свергнутого Токугава. Последний сёгун принес присягу императору, и от бакуфу мало что осталось, за исключением его знамени, красного солнца на белом фоне, который остался национальным флагом.

И так ушла старая Япония, оплакиваемая романтиками. Мало веков в истории прошли быстрее. Занятые европеизацией, торопясь к неизвестным целям, люди вспоминали свою «отшельническую» эпоху как что‑то очаровательное и пленительное, но отдаленное – как поблекшую шелковую картину гор Хорай в царстве грез Синкуру.

 

 

Глава 6