Как японцы жили в эпоху изоляции

 

Правление Токугава было чистым деспотизмом, мало отличавшимся от военного штаба и известным как «бакуфу», или военное правительство (буквально «полевая ставка»). Императорский двор, как было отмечено, немногим отличался от духовенства. Сёгун просил рекомендаций большого совета, состоявшего из четырех или пяти членов, по вопросам государственной важности, и малого совета, представлявшего военный класс. Местные чиновники сёгуната, имевшие власть, сравнимую с властью китайских мандаринов, были известны как бугё. [109] По китайскому образцу существовала сеть цензоров или агентов разведки, докладывавших непосредственно Эдо. Каждая община имела своего главу, и жители деревни были разделены на взаимно ответственные группы по пяти семей.

 

ЭКОНОМИЧЕСКАЯ СИСТЕМА

 

Бакуфу унаследовало от Иэясу излишек денег на сумму один миллион золотых рё (весовых единиц денежной системы. – Пер.). Половина их была израсходована на храмы Никко, остаток – на подавление восстания в Симабаре и помощь жертвам пожара 1657 г. в Эдо. Впоследствии казна редко имела излишек денег, и в жесткой, закрытой экономике дефицит средств мог быть покрыт только налогом на даймё в виде «подарков», повышением арендной платы для земледельцев и фальсификацией монет. Из пущенных в обращение десяти золотых и серебряных монет семь были фальсифицированными. Монет из высокопробного золота вообще не было в обращении, они использовались для тезаврации (накопления).

Не существовало национального долга, и сёгунат почти не печатал бумажных денег, но насчитывалось 1700 эмиссий на провинциальном уровне. За столетие цены выросли в десять раз. Главными средствами борьбы с инфляцией были моральные наставления о добродетели бережливости, которой редко придерживались при дворе, и законы, регулировавшие расходы населения в интересах государства, направленные против земледельцев и bourgeoisie (буржуазии). Было опасно сокращать жалованье вассалов из‑за опасения подорвать клановую лояльность, на которой покоилась власть бакуфу.

Сельское хозяйство давало девять десятых продукции токугавской Японии. Большую часть времени страна в достаточной мере обеспечивалась продовольствием. В 1620 г. было выращено менее 19 миллионов коку (около 90 миллионов бушелей[110]) риса. Величина урожая увеличилась до 60 миллионов коку при Ёсимуне, но затем снизилась наполовину, несмотря на удвоение площади под зерном. Падение производства было вызвано истощением земли, отсутствием рабочей силы для обрабатывания добавленной площади. Численность населения не изменилась, но скудные урожаи заставляли крестьян мигрировать в города.

Избыточное количество риса отмечалось в восточной части острова Кюсю и в новых сельскохозяйственных районах Северо‑Восточного и Северо‑Западного Хонсю. Эдо и равнина Кванто имели 50 %‑й дефицит продовольствия, восполняемый импортом (водным путем) 2 миллионов 500 тысяч бушелей. Возникли пять рисовых бирж, самая большая в Осаке, чьи брокеры станут самыми богатыми людьми в Японии. Они ежегодно покупали и распределяли более 20 миллионов бушелей риса.

С падением производительности при Цунаёси, принявшем указ о «запрете лишения жизни живых существ», рис стал дорогим, и самураи обогащались. Они беднели во времена Ёсимуне, когда доходы от зерна были низкими, и землевладельцы начали молиться богу‑дракону в связи с плохими урожаями.

На землях, непригодных для риса, производились менее крупные зерновые культуры – просо и пшеница, в большом количестве выращивались соевые бобы, овощи и фрукты. На холмистой земле возделывались «четыре дерева» – тутовое дерево, бумажная шелковица, чай и лаковое дерево. Большие пространства были заняты хлопком, коноплей и индигоноской, используемыми в текстильном производстве. На фермах в центральных провинциях разводили верховых лошадей и тягловый скот. Скот не продавали на мясо, но производилось небольшое количество молока и масла – пища почти неизвестная китайцам.[111]

Рыбную ловлю вели небольшие суда, действовавшие у побережья. Огромное количество сардин добывалось у восточного побережья Хоккайдо и перерабатывалось в удобрение. Большие косяки съедобных рыб следовали за Черным течением мимо побережья Эдо. Киты ловились гарпунами и иногда сетями, вытаскивались на берег и разделывались, из них получали ворвань и мясо.

Один Эдо потреблял восемьсот тысяч баррелей масла, выжатого из семян хлопка или рапса или извлеченного из рыбы или ворвани. Оно использовалось для освещения или жаренья пищи, распределялось через организацию, использовавшую флотилии «кораблей‑бочек». Люди знали, как сжигать, но не очищать нефть, обнаруженную на западе Хонсю.

Лучшие золотые и серебряные рудники управлялись сёгуном, использовавшим б о  льшую часть продукции для чеканки монет или расчетов во внешней торговле. Медь оставалась самым важным металлом. Железа, обычно в форме довольно чистого «песка» из карьеров или речных осадков, было достаточно для производства домашней посуды и оружия, в особенности несравненных самурайских мечей, которые делали священнослужители‑ремесленники по секретным технологиям. Почти все известные металлы производились в Японии, японцы умели выплавлять и сплавлять их.

 

ПУТИ СООБЩЕНИЯ [112]

 

Чтобы обслуживать даймё, приезжавших в Эдо для пребывания во дворе, Иэясу распорядился построить большие дороги шириной тридцать шесть футов, по обеим сторонам которых находились аллеи с деревьями, боковые дороги шириной в два раза меньше и дорожки шириной три фута. Существовали пять магистральных дорог, исходящих из столицы, но более половины движения проходило по Токайдо – «Восточному морскому пути» – между Осакой, Киото и Эдо. Его длина составляла 310 миль (500 км) – немного короче, чем Накасэндо, или «Центральная большая дорога». Общая длина первоклассных дорог достигала более тысячи миль (1609 км). Существовали почтовые станции со сменными лошадями с интервалами в шесть миль (9,7 км) – пятьдесят три станции на Токайдо, ставшие японской поговоркой. Из семи рек, которые пересекала дорога, только на двух были мосты. Всегда подозрительные сёгуны боялись, что удобные пути сообщения могли бы способствовать концентрации сил противника. Из‑за трудностей переправы через реки не так много повозок на колесах передвигались по дорогам. Богатые японцы или дворяне передвигались с помощью лошадей и задрапированных носилок, а простые люди – пешком. Связь между двумя столицами обеспечивалась курьерской службой за восемьдесят часов, а платному курьеру требовалось на это шесть дней (так в тексте. – Пер.).

Максимальное водоизмещение судов сначала составляло 75 тонн, позже увеличилось вдвое. Флотилии передвигались по трем основным маршрутам: длинный (транспортировка риса) – из Северо‑Западного Хонсю через Симоносекский пролив в Осаку; более короткий, но более открытый – из Сэндая в Эдо. Каждый рейс туда и обратно совершался один раз в год. Что касается третьего маршрута (Осака – Эдо), по которому столица обеспечивалась большей частью ввозимых продовольствия и товаров, то рейс туда и обратно осуществлялся только за три месяца. Кроме морских грузовых судов, плавали бесчисленные портовые и рыболовецкие суда, почти 21 тысяча из них в бухте Эдо.

 

ЛЮДИ

 

В XVIII в. переписи населения проводились каждые шесть лет, и неофициальный подсчет можно было сделать из антихристианских показаний, собранных в буддийских храмах. Согласно им, численность населения страны составляла приблизительно 30 миллионов, этот показатель изменялся не более чем на 2 миллиона на протяжении всего периода Токугава. Был осознан тот факт, что при ограниченности земли и закрытой экономике требовалась стабилизация численности населения. Распространению больших семей препятствовали практика первородства или, более жестоким методом, убийства новорожденных, главным образом девочек. Бедным семьям было дешевле покупать детей, похищенных в Осаке или Эдо, чем растить собственных. Спорадические попытки субсидировать более крупные семьи после природных катастроф оказывали незначительное влияние. Четыре социальных класса, признанные конфуцианским учением, различались также в Японии: ученый‑воин, земледелец, ремесленник и купец.

 

Ученые‑воины

 

Самая высшая группа, прославившаяся в истории как самураи, составляла одну шестнадцатую часть населения. Ее символом был меч[113], ношение которого было положено воинам, но запрещено другим социальным группам: «Меч – живая душа самурая». Слепо повиновавшийся всем более высоким властям, воин имел привилегию убивать любого представителя более низкой по статусу группы, который не отнесся к нему с уважением. Соблюдалось четкое различие между придворной аристократией в Киото, кугэ – эстетами, напоминавшими китайских ученых, – и феодальными военачальниками.

Даймё («большое имя»)[114] были владельцами поместий, производящих более десяти тысяч коку риса; военные землевладельцы с меньшими доходами относились к категории сомё («малое имя»). Производственная единица коку (около пяти бушелей) – это минимальный ежегодный продовольственный рацион. Даймё мог передать половину своего урожая крестьянам‑производителям. Четверть урожая предназначалась как жалованье его главным вассалам. Оставшаяся часть отправлялась для продажи на рынок Осаки, чтобы получить деньги, необходимые для постоянных путешествий, «подарков» для бакуфу и домашних расходов на загородную усадьбу и ясики в Эдо.

Из производимого риса в 30 миллионов коку почти четверть принадлежала сёгуну[115], около миллиона – религиозным учреждениям и только 40 тысяч – императору. Из двухсот даймё восемьдесят были вассалами Токугава.

Сёгун, теоретически princeps inter pares (первый среди равных. – Пер.) среди военной аристократии, постепенно все больше усиливал свою власть. Он возлагал расходы по строительству общественных сооружений на ближайшего даймё, который ими пользовался. Сёгуны были склонны разорять «посторонних» феодалов, требуя от них строительства дорогих храмов в Эдо или перестройки кварталов сгоревшего города. Вассалов принуждали делать «добровольные подарки» или «подарки в знак благодарности», их лишали наиболее ценных рудников или рыбных мест.

Перемещение ненадежных даймё на меньшие по размеру феоды являлось эффективной мерой наказания. Первые три Токугава таким образом перераспределили почти половину владений в Японии, хотя в дальнейшем сёгуны редко прибегали к этому средству. Тем не менее путешествовавшие даймё были вынуждены с почтением относиться к чайному кувшину сёгуна, когда его доставляли в Эдо. Самый отчаянный головорез не осмеливался ранить собак Цунаёси. Лишь на территории Сацума на отдаленнейшем Кюсю существовала местная автономия, там ни один сёгун не мог полностью осуществлять свою власть.

Сёмё (согласно некоторым источникам, даймё – вассалы императора, сёмё – вассалы сёгуна. – Пер.), часто вассалы провинциальных землевладельцев, концентрировались больше в городах с замками. Самураи были настолько типичны для Эдо, что один из трех человек носил мечи. Задача государства заключалась в том, чтобы они были заняты чем‑либо в мирные годы и защищали горожан от их своеволия. Военные игры не поощрялись, и Ёсимуне возглавлял большие охотничьи группы ниже склонов Фудзиямы. Два миллиона «едоков риса», презрительно относившиеся к полезной работе и возмущавшиеся сокращением своих привилегий и обеднением, представляли немалую угрозу миру.

Находившиеся на службе были менее опасны, чем ронины (буквально «блуждающие волны», то есть «скитающиеся люди»), потерявшие своих господ, – ландскнехты, которым часто запрещали служить новым феодалам. В ранние времена многие уходили из этого мира путем дзюнси (ритуальное самоубийство слуги после смерти господина), совершая харакири, чтобы сопровождать своих господ в Страну желтых вод, но обычай был запрещен после 1670 г. Умеренные ронины становились учеными, принимали обет священнослужителя или занимались торговлей. Агрессивно настроенные ронины слонялись по Токайдо или улицам Эдо в поисках ссор и конфликтов, страстно желая испытать клинки своих мечей на непочтительных гражданах. Во времена бедствий ронины могли сражаться подобно волчьим стаям, как они делали в замке Осаки или в Симабаре.

 

Земледельцы

 

Класс земледельцев занимал второе место в социальной иерархии. Они составляли около 82 % населения страны. У земледельцев, хотя их уважали, была незавидная судьба. В ранние времена периода Эдо крестьянин потерял право покупать, продавать или закладывать свои поля. В соответствии с предписанием Ёсимуне, земледельцы могли подняться до статуса самурая. Они редко становились богатыми. Большинство жило в нищете, несмотря на объединенные усилия по обеспечению кредитами и семенами.

Иэясу цинично намеревался «обложить земледельца налогами, так чтобы он не мог ни жить, ни умереть»; однако во владениях сёгуна налогообложение не было самым тяжелым, потому что местные землевладельцы могли наказывать крестьянина почти по собственному усмотрению. Согласно оценке, крестьянская семья, получившая великолепный урожай в семьсот бушелей, в конце сезона окажется в долгу. Сто пятьдесят зафиксированных случаев голода, двадцать один из которых был сильным, вызывали большую смертность, и отсутствие дорог между большинством соседних феодов[116] затрудняло оказание помощи. Неудивительно, что Pax Tokugawana («Мир Токугава». – Пер.) потрясали крестьянские восстания (около тысячи) – четыре пятых из них против налогов – десять ежегодно в ужасные 1780‑е годы.

 

Ремесленники

 

Ремесленники образовывали самую небольшую часть доиндустриального общества – лишь 2 %. Они считались несколько менее необходимыми производителями, чем земледельцы. Ремесленники – переработчики продовольственных продуктов всех видов, прядильщики, ткачи и портные, строители, рудокопы и работники в лесу – занимались своей работой в 60 тысячах деревень. Производители мечей по статусу были выше остальных ремесленников. Низкое положение занимали кожевники, использование которыми шкур животных нарушало закон Будды. Эти и другие ремесленники, занимающиеся менее престижными формами работы, могли быть отнесены к эта или хинин, отверженным людям, численность которых не учитывалась.

Ремесленники в области производства шелка, лака и искусства первоначально концентрировались в Киото, но вскоре Эдо доминировал в изготовлении предметов роскоши. Производство фарфора сосредоточилось в провинции Сацума, где были расселены пленные корейские мастера по керамике после вторжения Хидэёси. Печатание с помощью ксилографического клише – которое стало известно столетиями раньше от китайцев – достигло почти совершенства. После 1650 г. развился массовый рынок товаров роскоши, которые когда‑то покупали только самураи. Городские ремесленники объединялись в жестко организованные гильдии, расположенные на отдельных улицах; подмастерья обучались около двадцати лет без оплаты труда.

 

Купцы и их торговля

 

Купцы, возможно, составляли 3 % населения. В их число входили уличные торговцы провинций Оми и Тояма, так же как брокеры по зерну и банкиры. Последние образовывали объединения в некоторой степени по образцу структуры политического феодализма. Мицуи Хатиробэй до 1600 г. был торговцем винным и соевым соусом. Его наследники со временем стали банкирами в области обмена между Осакой и Эдо. На протяжении поколений род Мицуи следовал кодексу основателя, поддерживал твердую внутреннюю дисциплину и сохранял высокий уровень эффективности, отстраняя от работы неумелых сыновей и принимая в свои ряды способных служащих путем заключения с ними браков.

Иэясу с уважением относился к торговцам, но последующие сёгуны презирали их и запрещали иметь собственные пахотные угодья. Однако они избегли самого высокого уровня налогообложения, и их коммерческие ассоциации были санкционированы в обмен на низкие цены и оказание специальных услуг бакуфу.

Внешняя торговля с голландцами в Нагасаки и после 1644 г. также с китайцами осуществлялась посредством лицензий под полным контролем правительства. Она велась постоянно, за исключением двух десятилетий после 1794 г., когда голландские опорные пункты были захвачены Англией. Главным импортируемым товаром был сырой шелк, оплачиваемый металлом. Голландцы привозили золото, так как оно стоило в Японии почти вдвое дороже, чем на континенте. Однако постоянно происходила утечка серебра: к 1720 г. почти 5 тысяч тонн белого металла было отправлено за пределы Японии. Количество экспортированной меди выражалось в 140 миллионах монет, не считая слитков.

Пошлины (15 % на голландские и 60 % на китайские товары) приносили ежегодно около полмиллиона рё – 3 миллиона 500 тысяч долларов. Нагасаки стал городом, приносившим наибольший доход в Японии. Ортодоксальные экономисты протестовали против обмена «костей» империи – ее невосполнимых минеральных ресурсов на иностранные безделушки. Иногда им удавалось, встревожив сёгуна, убедить его сократить объем торговли или, по крайней мере, вывоз золотых и серебряных монет. В то же время поощрялось производство японского шелка.

Голландцы, будь то в их темнице в Дэсиме или во время государственных визитов в Эдо, были презираемы, как и все торговцы. Власти проявляли произвол в ценообразовании. После 1672 г. они устанавливали цены на все товары импорта и экспорта. Все же торговля приносила большие прибыли монополистам, и она подпитывала тучу паразитов, имевших отношение к портам и вынуждавших голландцев давать им взятки. Сообщение между Востоком и Западом осуществлялось по той модели, которая существовала во времена Римской империи. Это был обмен предметами роскоши: благодаря торговле богатые женщины красиво одевались, накапливались запасы золота и серебра, оружейные мастера обеспечивались металлом. Однако эта торговля не способствовала общему повышению жизненного уровня. Пряности, которые продавались в Японии в восемь раз дороже, чем они стоили в Макассаре, явно не могли повлиять на питание бедняков.

 

Города

 

Тёнины («тёнин» – горожанин) были классом в себе. Город Осака, кухня и мастерская Японии, в некоторой степени утратил свой престиж с падением Тоётоми, но к 1800 г. население города составляло полмиллиона человек. Эдо был крупным городом, почти в три раза больше Осаки: 800 улиц, 731 ясики, из которых самый большой занимает площадь в 200 акров (809 кв. м), и 1000 храмов. Эдокко (буквально «ребенок Эдо», то есть тот, кто родился и вырос в Эдо. – Пер.) – особая категория людей, отличающихся напористостью, сметливостью, находчивостью. Городская bourgeoisie быстро завладевала деньгами даймё, приезжавших на полгода в Эдо, и тратила их на развлечения. Было рискованно накапливать капитал, который мог быть съеден налогами или конфискован. Большинство горожан предпочитало тратить деньги в великолепных ресторанах с гейшами, таких же роскошных, как дворцы, или в квартале ёсивара («веселое поле». – Пер.), созданном сёгунатом, чьи «королевы» были украшением общества. (Квартал «ёсивара», в котором находились публичные дома, был создан сёгунами династии Токугава. – Пер.)

Театр был почти так же популярен. Предпочтение отдавалось кабуки, пьесе с интригой, напыщенностью и насилием. Успешный актер театра кабуки получал больше денег, чем губернатор. Его техника была объектом бесконечных дебатов в чайных. Жена купца мало думала о трудностях путешествия туда и обратно по Токайдо, желая посетить демонстрацию моды в Киото.

Жизнь в городе была такой яркой и заманчивой, что самураи утратили склонность к сельской, скучной жизни. Значение городов возрастало как в политической области, так и в концентрации богатства[117], но разросшийся Эдо сильно зависел от источников снабжения. Если поставки риса прекращались на неделю, городу угрожал голод. Эти частые сбои в поставках вызвали около ста городских «рисовых» волнений в эпоху Токугава.[118]

Различия между самураями, земледельцами, ремесленниками и купцами были наследственными, но все же происходило некоторое классовое перераспределение, когда, например, дворянин начинал заниматься какой‑либо профессией или священнослужитель переходил в сферу финансов. Разница в жизненном уровне была меньше, чем в Европе. В каждом доме были соломенные маты и бумажные стены. Буддизм запрещал употребление мяса, и большинство бедных людей могли регулярно есть только рис. Наглядное действие закона экономики позволяло обедневшему эстету с его несколькими хорошо подобранными предметами искусства быть на равных с богатым коллекционером.