Пятница, 28 октября, Джонни 4 страница

– Ты и вправду выглядишь не очень. Подожди, я принесу воды. – Женщина закрыла дверь, а минуты через три снова открыла и, не снимая цепочки, протянула мальчику чашку с водой.

– Спасибо, мадам. – Он залпом выпил воду.

– Похоже, ты и правда хотел пить. – Теперь женщина улыбалась.

Мальчик вернул ей чашку.

– Мадам, простите меня, но как джентльмен я обязан спросить… У вас есть причины для страха? Вы кажетесь очень настороженной, словно опасаетесь неприятного визита.

Он покачала головой.

– Вовсе нет, вовсе нет.

Затем прижалась лицом к двери, пытаясь увидеть улицу, несмотря на мешавшую цепочку.

– Вы кого‑то ждете?

Женщина вздохнула.

– Ты кажешься хорошим мальчиком.

– Моя мама тоже так говорит, хотя она может быть необъективной.

– Ты учишься в колледже?

Он кивнул и понадеялся, что она не спросит, где его форма.

– Это мой жилец. Точнее, бывший жилец. Хватит с меня. Нет платы – нет комнаты. Здесь я выдвигаю правила, и если ты не платишь, можешь выметаться. Этот парень прожил тут всего ничего, но мне пришлось его выставить, потому что деньгами он меня не баловал. Ушел на взводе и не заплатил ни фартинга. В таких делах нельзя быть излишне осторожной. Никогда не знаешь, что получишь: деньги или подбитый глаз.

– Он был плохим человеком?

– Да нет, думаю, обычным. Но все время опаздывал, помимо долгов, а еще приводил женщин.

Мальчик покраснел.

– Неужели?

Не ответив, его собеседница снова оглядела улицу, после чего заявила, что так не пойдет и она не может болтать языком весь день. Мальчик посмотрел на часы и понял, что ему тоже надо поторапливаться, если он хочет попасть домой раньше матери и тети.

 

После чая Флоренс и Этель проверили его домашнее задание, а потом взялись за чтение вслух «Знака четырех», время от времени передавая книгу из рук в руки. Мальчик уже пришел к заключению, что собственное мнение Холмса о себе явно преувеличено; затем он вспомнил, что сыщик – вымышленный персонаж, а потому вряд ли имеет о себе какое‑либо мнение. Однако его приключения вдохновили мальчика, и он запланировал новую вылазку в дом на Маргарет‑стрит. Кроме того, ему пришло в голову, что неплохо бы узнать имя местного инспектора. Вероятно, восторженного Лестрейда ему не видать, но он почти не сомневался, что наткнулся на что‑то загадочное – возможно, убийство, – а чтобы предъявить преступнику обвинение, требовался доверенный полицейский. Оставшись в одиночестве, мальчик воспроизвел в памяти подслушанную ссору и выстрел и испугался, что жилец с Маргарет‑стрит окажется настоящим головорезом.

 

– Вернемся в четыре, дорогой!

Парадная дверь закрылась, и мальчик слышал, как бабушка проковыляла к своему любимому креслу в гостиной, чтобы устроиться у окна и погреть кости на солнце, словно старая собака. Полностью одетый, он встал с постели, засунул под одеяло подушку и отправился на поиски истины. Шел второй день расследования, и предстояло выполнить немало задач. По дороге он зашел в пекарню и купил четыре тарталетки с джемом.

– Мадам! – Он улыбнулся открывшей дверь женщине. – Вчера вы были так добры ко мне, что я подумал, что должен чем‑то отблагодарить вас. Вы любите тарталетки с джемом?

Ее глаза вспыхнули.

– Как же иначе.

Он протянул ей пакет, она взяла его и, помедлив, сказала:

– Я вчера подумала, что ты хороший мальчик. Не хочешь заглянуть на чашку чая?

Разумеется, он хотел.

Миссис Ричмонд – она сообщила ему свое имя в коридоре – засуетилась на кухне. Эта кухня напоминала кухню в доме на Оукленд‑роуд, где мальчик жил с матерью, тетей и бабушкой, хотя была меньше и скромнее. В кухне миссис Ричмонд чайник кипел на черной чугунной плите, над которой расположилась деревянная сушилка, увешанная различными полотенцами и тряпками. Ваза с бумажными цветами, выцветшими и потускневшими, стояла в середине деревянного стола, просевшего в центре от многолетнего использования. Миссис Ричмонд достала две щербатые чашки, положила тарталетки на тарелку и разлила чай из коричневого чайника. Не спрашивая, добавила в чашку мальчика молоко и сахар.

– Вы живете одна, не считая жильцов, миссис Ричмонд?

Женщина кивнула.

– С тех пор, как мой Джим погиб в Трансваальской войне. Был там с самого начала. В регулярной армии.

– Мне очень жаль.

– Чего тебе жаль? – Она взяла тарталетку. – Ты здесь ни при чем. А мне платят пенсию, пару пенсов, но и то неплохо. Детей у нас не было, а Джим умел копить деньги, так что пока я свожу концы с концами.

Некоторое время они молчали, затем мальчик снова подал голос:

– Я тут подумал после нашего вчерашнего разговора, сдается ли еще ваша комната. Подруга моей матери как раз ищет жилье, и я решил, что, возможно, вчера неспроста постучал в вашу дверь.

– После всех неприятностей, что мне доставил последний жилец, я теперь сдаю комнату только благородным дамам. Никаких мужчин. – Миссис Ричмонд оглядела мальчика, словно оценивая его социальный статус. – Надо полагать, твоя мать – благородная дама, и подруги у нее такие же.

– Могу ли я взглянуть на комнату, чтобы описать ее подруге матери?

Женщина вздохнула.

– Думаю, вреда от этого никакого.

Она сняла ключ, висевший на крючке над раковиной, и поманила мальчика за собой в коридор. Добравшись до лестницы, миссис Ричмонд оперлась о стойку перил и снова вздохнула.

– Молодой человек, я уже не столь юна, чтобы прыгать по этой лестнице вверх‑вниз, и мне бы не хотелось пользоваться ею чаще двух раз в день. Вот ключ. Комната выходит на фасад, дверь будет прямо за твоей спиной, когда доберешься до площадки. И не задерживайся дольше пяти минут, иначе я решу, что ты вор.

Мальчик нервно хихикнул.

– Не могу представить себя спускающимся по этой лестнице с комодом, миссис Ричмонд.

– Зато я могу.

Она дала ему ключ и заковыляла обратно на кухню.

 

Мальчик не мог поверить своему счастью. Преодолев двадцать ступеней, он отпер дверь в спальню. Хотел войти и приступить к расследованию, но остановился. Холмс бы помедлил, чтобы оценить комнату. Очистил бы свое сознание. Разве не говорил он Ватсону, что большинство людей заглушают чистые дедуктивные процессы всякой ерундой? Большое подъемное окно, выходившее на фасад дома, нуждалось в тщательной мойке – вот что мальчик заметил в первую очередь. Пылинки кружили в солнечных лучах, которые также привлекали внимание к разводам на стеклах. Мальчик в предвкушении достал лупу. Стены были покрыты анаглиптой, славившейся своей гигиеничностью и легкостью в уходе, хотя, если судить по никотиновым пятнам, в последнее время их только изредка протирали тряпкой.

Расположение кровати – двухспальной, отметил мальчик, – позволяло при открытых занавесках видеть с нее улицу. Справа у стены стоял умывальный столик, покрытый зеленой плиткой, а на нем – таз и кувшин. С вешалки для полотенец свисала одинокая сероватая тряпка. В расположившемся напротив камине лежали газеты и растопка, рядом стояло ведро с углем. Возле кровати находился туалетный столик, покрытый толстым слоем пыли, а около камина, в стенной нише, – простой дубовый гардероб. Ковер оставлял желать лучшего, но его хотя бы подмели. Под кроватью виднелись комья пыли – еще одно свидетельство не слишком деятельного домоводства. Мальчик вошел в комнату, направился к окну и выглянул. Да, он не ошибся. Именно здесь произошло нечто ужасное – возможно, убийство.

Проблема заключалась в том, что больше смотреть было не на что. С лупой в руке он изучил стены, кровать и пол под ней, заглянул в гардероб и ящики туалетного столика, осмотрел подоконник снизу и сверху, исследовал занавески. Никаких следов убийства. Мальчик был озадачен. Преступник явно хорошо знал свое дело. Придется снова расспросить миссис Ричмонд – вероятно, завтра. Он записал свои наблюдения в блокнот. Спускаясь вниз по лестнице, он никак не мог отделаться от ощущения, что о чем‑то забыл. Но о чем именно?

Миссис Ричмонд взяла ключ и повесила обратно на крючок.

– Я обязательно расскажу маме о комнате. Полагаю, она отлично подойдет, если только упомянутая дама уже не подыскала себе жилье.

– Ну если она соберется сюда, напомни, чтобы сказала мне, кто ее послал. К друзьям у меня особый подход.

– Спасибо, миссис Ричмонд. – Мальчик посмотрел на часы над плитой. – О Боже, мне пора.

 

* * *

 

Раскланявшись с миссис Ричмонд, мальчик вынужден был бежать всю дорогу до своего дома на Оукленд‑роуд. Он едва успел смыть с лица пудру, спрятать мерную ленту и лупу под кровать и забраться в постель. Когда мать принесла чай с двумя овсяными печеньями, сын показался ей раскрасневшимся и возбужденным, и она послала служанку за доктором. Похоже, корь не желала отступать.

На следующий день тетя с матерью решили ограничиться короткой часовой прогулкой. Мальчик вздохнул. За час он почти ничего не успевал сделать, поэтому, очевидно, следовало сообщить в полицию о своих подозрениях, не имея на руках всех необходимых доказательств. Шерлок Холмс счел бы такой поступок неприемлемым. Он бы никогда не вызвал Лестрейда, не собрав предварительно все факты – никаких предположений, «или» и «но». Мальчик представил, как Холмс выговаривает ему: «Необходимо больше информации!»

– Вернемся через час, дорогой… мы ушли! – крикнула мать с лестницы.

Десять минут спустя мальчик как можно тише прикрыл парадную дверь и поспешил в полицейский участок Аппер‑Норвуда. Войдя внутрь, он увидел дежурного сержанта полиции, которого явно больше занимал последний выпуск «Дейли ньюс», нежели деяния местных криминальных элементов.

– Да, молодой сэр, чем могу помочь? Пропала собака?

– Я бы хотел повидать дежурного инспектора.

Глаза сержанта полезли на лоб, и он заулыбался.

– Неужели, сынок? Наш инспектор Стикли – очень занятой человек. Полагаю, у тебя к нему настоящее дело.

Мальчик распрямил спину.

– Я пришел, чтобы сообщить ему о настоящем убийстве, свидетелем которого я, по моему мнению, стал неделю назад. С тех пор я болел, а потому хотел бы как можно скорее встретиться с инспектором Стикли.

– Хорошо‑хорошо. Присаживайся. Выглядишь, с твоего позволения, не очень.

Сержант вышел из‑за стола, направился по коридору к стеклянным дверям в деревянной раме и скрылся в святая святых участка. Мальчик – которому внезапно стало очень жарко – присел на темную деревянную скамью. Вскоре сержант вернулся.

– Сюда, сынок.

 

Инспектор Стикли немного разочаровал мальчика. Он надеялся увидеть похожего на хорька Лестрейда, который восхитится расследованием, проведенным новым, подающим надежды частным сыщиком. Инспектор Стикли, высокий мужчина, вошел в комнату, поглядывая на часы, и отнесся к посетителю как к легкому развлечению.

– Итак, что же заставляет тебя думать, будто на моем участке кого‑то убили?

Мальчик сделал глубокий вдох и пересказал всю историю с того момента, как его отправили домой из школы. И хотя он не упомянул Холмса, инспектор догадался.

– Читал старину Шерлока, сынок?

Мальчик покраснел, но изобразил удивление.

– Шерлока? Прошу прощения, сэр, но я не понимаю, о чем вы.

– Я думал, все мальчишки читают Шерлока Холмса. – Инспектор вздохнул. – Ладно, вот что я сделаю. Я навещу твою миссис Ричмонд и осмотрю спальню, а дальше будет видно, есть ли у нас повод для беспокойства. Последние две недели у нас постоянные проблемы на той улице. Сумасшедшие водители, а тут еще и ты.

– Спасибо, инспектор Стикли.

Инспектор поднялся и, положив руку мальчику на плечо, проводил его в коридор.

– Не думал пойти в полицию после школы, сынок?

Мальчик посмотрел на него. Эта мысль никогда не приходила ему в голову.

– Вообще‑то я хотел бы изучать закон в университете, но мой дядя считает, что нужно сдать экзамены для государственной службы.

Полицейский поднял брови, но ничего не сказал, только попросил сержанта записать данные молодого человека.

 

Теперь алгебра, латынь и елизаветинцы занимали мальчика куда больше, чем загадка, скрасившая худшие дни болезни. Он почитал Марка Твена и Уильяма Мейкписа Теккерея – своих любимых писателей, – а в воскресенье утром пролистал «Знатного холостяка». Очевидно, полиция решила не расследовать преступление, свидетелем которого он стал, а может, не сочла его достаточно взрослым, чтобы поставить в известность о том, как продвигается дело. Затем в воскресенье днем, когда он дремал в своей комнате, его разбудили голоса у парадной двери. Вставать с постели мальчику разрешили еще в субботу, но слабость после кори – и тайных вылазок – до сих пор не прошла. Врач решил, что ему следует провести еще хотя бы три дня дома. Услышав беседу между матерью и человеком, чей голос показался мальчику знакомым, он поднялся и крадучись вышел на лестницу.

– Послание для вашего сына, мадам… Передайте ему, что заходил инспектор Стикли.

– О Боже, у него неприятности?

– Вовсе нет, мадам. Он очень помог нам в расследовании. Очень.

Очевидно, Стикли пришел не один, потому что мальчик услышал смех другого мужчины.

– Пожалуйста, передайте, что мы закончили расследование и хотим вручить ему это в знак нашей благодарности за его наблюдательность.

Перегнувшись через перила, он увидел, как мать взяла конверт. Она была взволнована, а потому – к счастью для мальчика – лишь поблагодарила инспектора и попрощалась. Мальчик бросился обратно в постель и закрыл глаза.

Через некоторое время дверь спальни открылась, и он услышал тихое дыхание матери, смотревшей на спящего сына. Позже она провела собственное расследование, однако мальчику удалось убедить ее, что он покинул дом лишь однажды, чтобы сообщить в полицию о выстрелах, которые услышал по дороге из школы. Мать пожурила его, но когда он открыл конверт, признала, что гордится сыном.

– Что говорится в письме?

Мальчик нахмурился.

– Инспектор благодарит меня за отчет о том, что я видел на Маргарет‑стрит, и желает нам приятно провести время. – Он показал четыре билета. – Они в Александра‑Палас на среду.

Мать взяла билеты.

– На водевиль? Посмотрим, как ты будешь себя чувствовать. Туда ведь ехать через весь Лондон.

 

* * *

 

Разумеется, мальчик постарался к среде чувствовать себя хорошо и вечером вместе с дамами отбыл в Александра‑Палас на дядином автомобиле. В редком приступе щедрости Эрнест предоставил шофера, чтобы отвезти мать, сестер и племянника на представление, а потом доставить домой.

Семейству водевиль понравился. Ближе к концу шоу декорации снова сменили, и на сцене возник кабинет в поместье. Появились мужчина и женщина и затеяли ссору, в ходе которой мужчина с большим апломбом защищался от словесных нападок женщины. Зрители улюлюкали и кричали, и вскоре мужчина уже обращался к ним за поддержкой. Возгласы не утихали: джентльмены приняли сторону актера, дамы – сторону актрисы. И в ходе этого обмена любезностями мальчик тихо сполз со стула, закрыв лицо руками. Не требовалось обладать интеллектом великого сыщика, чтобы предсказать финал. Элементарно, Ватсон. На сцене начали кричать.

– Вы просто жиголо, вор и… и… отъявленный мерзавец. Хотела бы я никогда вас не встречать!

– Кто бы говорил, мадам, кто бы говорил.

– Не «мадамкайте» мне, вы, скотина!

Зал взорвался аплодисментами: мужчина достал пистолет и выстрелил в воздух. Мальчик отчаянно покраснел, а мать с улыбкой повернулась к нему.

– О, Рэй, – прошептала она сыну на ухо. – Я должна была сразу тебе поверить… Ты был прав! Ты действительно слышал выстрелы.

На следующее утро по дороге в школу мальчик зашел в полицейский участок, чтобы встретиться с инспектором Стикли. Истинный англичанин знает, когда следует принести извинения и смиренно принять упрек.

– Извинений не требуется, сынок. – Стикли помолчал, глядя на мальчика. – Но дам тебе совет. Расспрашивай тщательнее. Тебе следовало задать больше вопросов о жильце. И тогда ты мог узнать, что он актер, а его труппа перемещается в Александра‑Палас после выступления в «Эмпайре», который находится здесь, по соседству. И, как и многие представители этой профессии, парень попытался ускользнуть, не заплатив. И он всего лишь репетировал роль в новой пьесе вместе с девушкой, которую, разумеется, ему приводить не следовало. А если бы ты поднял глаза, сынок, то увидел бы на потолке черное пятно от пороха.

Мальчик вышел из полицейского участка и продолжил путь в школу. Очевидно, работа сыщика не для него. Пришло время забыть о Холмсе, его глупом мышлении в обратном направлении, шагах, лупе и мерной ленте. Все равно он предпочитает поэзию.

 

Мистер Хоуз, учитель английского языка и литературы, стоял у доски с мелом в руке и осматривал класс. Впервые за несколько недель все были в сборе. Эпидемия кори пронеслась по Далидж‑колледжу – выдающейся школе для благородных мальчиков – словно чума. Наконец уроки снова начнут приносить удовольствие, особенно теперь, когда вернулся любимый ученик мистера Хоуза, пусть юноша пока и не проявлял былого рвения.

– Чандлер, приятно снова видеть вас в классе. Полагаю, вы не отстали от елизаветинцев?

Мальчик вежливо поднялся.

– Нет, сэр.

– Хорошо. Тогда будьте столь любезны, сообщите классу, кого из вышеупомянутых джентльменов вы выбрали для своего эссе.

– Филипа Марлоу, сэр.

Раздались смешки.

– Все еще туго соображаем, Чандлер?

– Простите, сэр, я хотел сказать, сэра Филипа Сидни, сэр.

– Вам не нравится Марлоу, Чандлер?

Мальчик покачал головой.

– Предпочитаю поэзию Сидни, сэр.

Хоуз кивнул.

– Неудивительно, вы же у нас и сами поэт, верно, Чандлер? И на сем поприще вас ждут великие свершения, молодой человек. Что ж, читайте.

Мальчик откашлялся, поскреб след от пятна на щеке и прочел свое эссе классу. Затем сел, и последовало обсуждение, а потом пришла очередь другого ученика. Хоуз вызвал Вестона. Крысеныша Вестона.

– Я выбрал Филипа Марлоу, сэр. – Вестон ухмыльнулся Чандлеру. – О Боже, нет, я хотел сказать – Кристофера Марлоу.

Класс засмеялся.

– Достаточно! В самом деле, достаточно вашего специфического юмора, Вестон. Шутка хороша только в первый раз. Лучше познакомьте нас с тем фаустовским пактом, что вы заключили с богами истинной литературы.

Чандлер, мальчик, из которого, как он думал, получился весьма посредственный сыщик, хотя его наставником был сам сэр Артур Конан Дойл, опустил глаза к блокноту и написал на полях два слова: «Филип Марлоу». Покрутил имя в голове и решил, что из него может выйти неплохой псевдоним для поэта. Да, определенно следовало запомнить его на будущее.

 

 

* * *

 

Жаклин Уинспир – автор знаменитых бестселлеров о Мэйзи Доббс, бывшей медсестре, которая после Первой мировой войны стала психологом и сыщиком. Жаклин родилась в Великобритании, однако уже более двадцати лет живет в Калифорнии. Впервые она познакомилась с Шерлоком Холмсом в исполнении Джереми Бретта – которого писательница, по ее словам, обожает – в знаменитом телесериале компании «Гранада телевижн».

 

Реймонд Чандлер, прославленный автор детективных романов и сценарист, создатель знаменитого сыщика Филипа Марлоу, родился в Иллинойсе в 1888 году, но в 1900 году вместе с матерью перебрался в Лондон. Он посещал местную школу в Аппер‑Норвуде, а после окончания лондонского Далидж‑колледжа получил британское подданство и поступил на государственную службу. В 1912 году он перебрался в Лос‑Анджелес, где (за исключением коротких отъездов) и провел всю оставшуюся жизнь.