Темные дела «Компании Иисуса», или Цель оправдывает средства 2 страница

В Средние века для воздействия на народ потребовалась новая форма. Этой формой стал готический стиль. Появление, распространение, даже формирование готического стиля таит в себе загадки. Специалисты в массе своей пошли по самому очевидному пути, высказав предположение, что переход от романского стиля к готическому произошел посредством обычной эволюции, отсюда термин «переходная готика», появившийся, кстати, довольно поздно (сначала говорили о примитивной готике, что гораздо точнее). Указанный переход действительно обнаруживается, но только в деталях, в украшениях, в статуе‑колонне, которая постепенно отрывается от своего основания, в капителях, меняющих форму, в удлинении витражей. По сути, это вовсе не переход, а усвоение новых принципов архитектуры. Каменщики и резчики не создают готический стиль на основе романского – просто адепты романского стиля приспосабливаются к готическому. Весьма существенный нюанс. Имеются также опыты готического стиля, где чувствуется рука адептов романского: они хотели бы создать нечто готическое, однако им, судя по всему, не хватает знаний. Равным образом встречаются готические постройки на романском фундаменте. Все это не означает перехода.

В архитектурном смысле коренное различие между романским и готическим стилями заключается в форме свода. Изменение в кладке, форме окон и других элементах проистекают из этого фундаментального различия. Романский свод – это покрытие, которое давит на стены. Отсюда следует, что главным элементом конструкции является стена, чрезвычайно мощная и плотная по соображениям безопасности. Готический свод представляет собой пучок напряжения всех камней, покрытие больше не давит на стены, а «устремляется» вверх. Стены в какой‑то степени теряют свое значение и словно бы растворяются в пустоте – отсюда появление больших витражных плоскостей на освобожденных от тяжести несущих функций стен.

Между такими системами не может быть прямого перехода. Готический свод раздавил бы романские стены – разве что кладка их была бы поистине циклопической. Романский свод, зажатый двумя аркбутанами[7], согнулся бы и разломился.

Готика – это система совершенно новая. Два аркбутана защемляют свод, который рассыпался бы под этим давлением, если бы не держался благодаря весу своего замка. Между тем именно весом аркбутанов и создается их боковое давление. Именно весом камней свода создается вертикальное, направленное снизу вверх давление замка. Следовательно, именно весом камней обеспечивается устремление свода вверх.

Вес как бы уничтожает себя. Это почти феномен левитации. Стены, кажется, исчезают в потоках света, льющихся из огромных окон с цветными стеклами. На самом же деле своды неимоверно тяжелы и давят огромным весом, опираясь на контрфорсы, вынесенные за пределы здания и потому невидимые для зрителя, находящегося внутри.

Пересечение стрелок свода можно назвать визитной карточкой готического стиля.

Создается столь сильное напряжение, что, рассказывают, мастера, работавшие на строительстве готических соборов, боялись даже притрагиваться к некоторым камням, ибо от легкого прикосновения возникали такие же звуковые волны, как если бы была задета растянутая до упора пружина или струна музыкального инструмента.

И именно эта всегда присутствующая вибрация готического храма – независимо от того, слышно ее или нет – явилась самым мощным средством воздействия на народ, которому принесли в дар эти церкви и соборы, ведь они были не только местом отправления культа, но и своеобразным «общим домом», где охотно собирались люди. Зодчий готического храма, свод которого находится в нескольких десятках метров от земли, должен был обладать очень глубокими и серьезными знаниями.

В своей книге «Тайны Шартрского собора» Шарпантье приходит к выводу, что строители Шартра, и особенно авторы проекта, несомненно, имели в руках некий текст невероятной научной ценности, который вполне мог быть Таблицами Закона, доставленными из Святой земли рыцарями‑тамплиерами. Согласно легенде, передовые познания в архитектуре принесли с Востока первые рыцари‑тамплиеры. Девять французских рыцарей, сподвигнутых Бернаром Клервоским, основателем цистерцианского монашеского ордена, отрешились от всего мирского и отправились на поиски «таинств», хранящихся, согласно поверью, в святилище под руинами храма Соломона в Иерусалиме. Подозревали, что во время своего десятилетнего похода рыцари занимались оккультными науками. Когда в 1128 году они вернулись, во Франции распространился слух, будто они нашли Ковчег Завета, в котором якобы хранились тайны Божественного закона, управляющего в том числе числами, весами и мерами, включая так называемое «золотое число» – 1,618. Пропорция 1:1,618 – «золотое сечение», или «золотая середина», – считалась в эпоху Ренессанса и более позднего времени идеальной для эстетического восприятия произведений искусства и архитектуры. Возвращение рыцарей совпало с появлением в Европе первых образцов готической архитектуры, и шесть лет спустя было начато строительство первого собора в Шартре. На сей счет имеется еще несколько примечательных фактов. Религиозные зодчие из братства «Соратники Долга и Свободы», построившие несколько готических храмов поразительной чистоты линий, не скрывали, у кого позаимствовали свой «штрих» – нечто вроде описательной геометрии, без которой невозможно создать готическую конструкцию. Эти знания они получили от цистерцианских монахов.

Почти все исследователи соглашаются, что готический стиль вышел из ордена цистерцианцев; в крайнем случае, цистерцианцев признают распространителями готики. Орден Храма был в некотором роде сыновним по отношению к главному интерцианскому аббатству Сито – через святого Бернара Клервоского, «который обучил его и доверил ему его миссию». А орден Храма теснейшим образом связан с готическим стилем. Французский ученый Даниэль Ро говорит: «Многие самые существенные черты готического стиля появились благодаря святому Бернару».

Поражает воображение тот факт, что среди тогдашнего французского населения, еще весьма немногочисленного, нашлось такое количество каменщиков, резчиков, плотников и даже витражистов, чтобы в пределах одной эпохи возвести громадное количество внушительных храмов. Конечно, их обучением занимались интерцианцы и бенедиктинцы, и тем не менее!

«Сколько зодчих! Сколько резчиков! Сколько плотников! – восклицает Луи Шарпантье. – И всем надо было платить! Следовательно, был „спонсор“. А из числа возможных спонсоров лишь один обладал богатством, позволяющим финансировать подобные проекты, – это орден Храма. Стал бы орден это делать, если бы не возложенная на него миссия? И разрешение этой загадки вновь упирается в фигуру святого Бернара – святого Бернара, который, как считается, имел отношение к возникновению ордена тамплиеров, обучил Храм и доверил ему особую миссию. Следовало бы сказать – три миссии: найти Ковчег Моисея; развить западную цивилизацию; возвести Храм».

Окончить столь благородные начинания, как мы помним, рыцарям‑храмовникам помешали обстоятельства, им не подвластные. Но готические шедевры продолжают восхищать потомков.

В каком бы городе Западной Европы мы ни оказались, если в нем есть готический собор, мы сразу же почувствуем, что он – средоточие всей жизни города. Так было, есть и будет – до тех пор, пока собор стоит. Можно смело утверждать, что готический собор остается одновременно и источником жизненных устремлений, и их целью, он аккумулирует силы центростремительные и одновременно генерирует силы центробежные, от него все исходит и к нему все возвращается. Готический собор – всегда некая модель мира. И действительно, большие кафедральные соборы строились с таким расчетом, чтобы они могли вместить все тогдашнее население города, иными словами, они должны были быть огромных размеров. В готической архитектуре был достигнут поразительный эффект: пространство готического собора внутри кажется большим, нежели сам собор, когда осматриваешь его снаружи.

Уже давно обнаружено глубокое родство между принципами конструкции готического собора и принципами построения крупнейших теологических концепций того времени. Этот параллелизм выявлен и блестяще объяснен выдающимся историком искусства Эрвином Панофским в его работе «Готическая архитектура и схоластика». «Подобно „Суммам“ высокой схоластики, – пишет исследователь, – собор высокой готики стремился, прежде всего, к всеохватности („тотальности“). В своей образности собор Высокой готики стремился воплотить все христианское знание – теологическое, естественно‑научное и историческое, где все элементы должны находиться каждый на своем месте, а все то, что еще не нашло своего определенного места, подавляться».

Всеохватность, членораздельность и взаимосвязанность – вот категории, в которых мыслился Универсум. Они же в равной степени приложимы как к теологическим трактатам, так и к памятникам готического искусства. Классический готический собор есть материальное воплощение Универсума, что в символическом смысле выражено господством в его конструкции троичности, как символа Св. Троицы и тринитарной доктрины, главного догмата христианского вероучения. В основе готического собора трехрядный неф и трехрядный трансепт (поперечный неф). Нервюрный свод образует членение на смежные треугольники, ребра которых специально подчеркнуты, с тем чтобы при взгляде снизу их структура была ясно различима (равно как и при взгляде на планы готических соборов).

Однако было бы неверным считать готические соборы только лишь воплощением схоластики. Интеллектуальная и духовная жизнь также находила выражение в этом искусстве. Соборы были энциклопедиями той эпохи. В них полностью отображен иррационализм мышления, целостное восприятие мира, желание охватить в единстве сущность бытия, космоса, истории и их проекции в мире спиритуальном.

Начиная с XVII века различные исследователи – Гобино де Монлюизан и Камбриэль – и уже в нашем веке – Фулканелли и Амбелен с большей или меньшей убедительностью раскрывали тайный смысл символики готической архитектуры. Фулканелли, написавший знаменитую книгу «Загадки соборов», уже стал авторитетом в этой области (в нескольких фильмах ужасов, действие которых происходит в оскверненных соборах, где появляется нечистая сила, имеются обязательные ссылки на Фулканелли).

До сих пор продолжают жить легенды о том, что средневековые алхимики закодировали в геометрии готической архитектуры секрет философского камня.

Фулканелли видел немало алхимических символов в отделке собора Нотр‑Дам. Мир скульптуры собора Парижской Богоматери вообще занимает особое место в этой азбуке спиритуального. Барельефы на фасаде большого портала, называемого главным входом, или входом Правосудия, являют собой серию аллегорических изображений средневекового знания. Алхимия изображена в виде женщины, чья голова касается облаков. Она сидит на троне и держит в левой руке скипетр – символ монарха, а правой поддерживает книги: закрытую (эзотеризм) и открытую (экзотеризм). Лестница с девятью ступенями зажата между ее коленями и опирается на грудь. Это – scalа philosophorum, символ терпения, которым должен обладать алхимик во время девяти последовательных операций герметического делания.

На боковых сторонах контрфорсов, ограничивающих главный вход, мы видим на уровне глаз два маленьких барельефа. Барельеф на левой колонне изображает алхимика, открывающего Таинственный Источник, дающий материю Делания, одну из составляющих алхимической трансмутации. На соседнем контрфорсе изображено приготовление философского состава.

Оккультные сюжеты изображены в два ряда один над другим, вправо и влево от входа. Там на цоколях колонн находится каноническое для алхимии, так как в нем заключен ее ключевой момент, изображение Ворона.

Фулканелли также писал: «Если, подталкиваемые любопытством или просто ради праздной прогулки погожим летним днем, вы подниметесь по витой лестнице, ведущей к верхним этажам собора – пройдитесь затем неторопливо по узкому проходу галереи второго яруса. Дойдя до угла, образуемого колонной северного свода, вы увидите посередине вереницы химер удивительный барельеф старца, высеченный из камня. Это он – Алхимик Нотр‑Дама. На голове у него фригийский колпак, атрибут Адепта. Он не размышляет; он наблюдает. Пристальный, острый взгляд. Вся его поза выражает крайнее напряжение».

Важной деталью готического собора является изображение лабиринта. Один из самых известных лабиринтов выложен на полу Шартрского собора, но аналогичные образы встречаются повсеместно. Основная идея этого символа заключается в возврате к духу путем прохождения по запутанной дороге к центру. Прохождение лабиринта символизирует также духовную эволюцию, путь адепта, получающего в результате Святой Грааль, философский камень или «сокрытую» Печать.

Некоторые историки эзотеризма, в частности П. Д. Успенский, считают, что готические соборы возводились эзотерическими школами строителей. Соборы представляли собой квинтэссенцию их сокровенной философии и были предназначены для сохранения и передачи знаний. Все в этих сооружениях подчинялось единому замыслу, не было ни одной лишней или случайной детали. Они насыщены сведениями по математике и астрономии; встречаются необычные идеи из биологии (или «эволюции»). По мнению Успенского, химеры и другие фигуры собора Парижской Богоматери передают психологические идеи их строителей, «главным образом, идею сложного характера души». И в заключение делается предположение, что цель создателей Нотр‑Дама «состояла не в том, чтобы научить всех людей, а лишь в том, чтобы передать некоторые идеи немногим через пространство времени». Хотя подобная точка зрения достаточно спорна, все же общепризнано, что не только каждая деталь готического собора служит символом, но и пропорции и конфигурации несут явное смысловое значение, имеющее истоки в пифагорейской школе.

Любой собор Средневековья, независимо от того, построен он в романском или готическом стиле, можно назвать Библией для неграмотных. По мнению упоминавшегося выше аббата Сугерия, скульптуры, барельефы и витражи предназначались для того, чтобы показать простым людям, не умеющим читать Священное Писание, во что они должны верить. Помимо композиций на библейские и евангельские сюжеты, отдельных фигур Христа, Марии, апостолов, на них помещались эпизоды из легенд о святых, изображения исторических событий, назидательных притч.

Однако библейскими историями содержание гигантского каменного «комикса», которым являлся и является каждый из соборов, не исчерпывается. Рядом с иллюстрациями к Священному Писанию мастера помещали сюжеты из жизни своих современников, переплетая и те и другие причудливыми, совершенно не библейскими, а порой и пугающими изображениями химер, демонов, странных аборигенов неизвестных земель (ведь представление о географии земного мира средневекового человека сильно отличалось от современных).

Вообще поражает разнообразие сюжетов в готической архитектуре. Здесь есть практически все: бытовые сцены, изображения святых, монархов, рыцарей, евангельских эпизодов, сцен Страшного суда, мифических и фантастических животных. Святые здесь соседствуют с неведомыми, диковинными существами, таинственные знаки древности с христианской символикой. Из изысканных каменных кружев, окутывающих собор, то тут, то там высовываются наружу сколь уродливые, столь и причудливые фигуры и морды горгулий и прочих бестий, насмешливо смотрящих на бесконечный поток паломников и туристов, стекающихся на соборную площадь.

Откуда взялся обычай украшать готические храмы гротескными скульптурами людей, чудовищ и монстров? Даже в наше время такое тесное соседство божественного и низменного несколько озадачивает. По‑видимому, точного ответа на этот вопрос не существует. Известно, однако, что отношение средневековой церкви к этому явлению было весьма неоднозначным.

Далеко не всем отцам церкви нравилось, что храмы Божьи служат прибежищем целым толпам разнообразной нечисти, пусть и окаменелой. Дебаты вокруг гротесков возникали неоднократно. Так, в 1125 году святой Бернард Клервоский сетовал: «Какая польза братии, благочестиво читающей в монастыре, от этих странных монстров, чудес извращенной красоты или красивого уродства? Здесь несколько голов могут расти из одного тела, четвероногое тело может иметь голову змеи, а голова четвероногого может покоиться на теле рыбы… Всемогущий Бог! Если уж мы не стыдимся всей этой нечисти, мы хотя бы должны жалеть потраченных на них средств». Особенно проникновенно звучит его пламенная обличительная речь в контексте его фундаментальной значимости как человека, стоящего у истоков европейского готического зодчества.

Настоящая полемика разгорелась между монахами цистерцианского ордена святого Бернарда и бенедиктинцами из Клюни. Один из наиболее остроумных аргументов последних звучал следующим образом: «Бог непостижим, он находится вне возможностей какого‑либо описания и изображения; гротескные изваяния, доводя наше воображение до крайних пределов, напоминают нам об этом». По всей видимости, бенедиктинцы придерживались того мнения, что здание готического собора – это Вселенная в миниатюре, а потому оно может вмещать в себя изображения не только всего существующего на земле, но и всего того, что только может предстать воображению человека. Противники святого Бернарда полагали также, что грубоватый и не лишенный юмора символизм каменных гротесков как нельзя лучше подходит для воспитания паствы, основную часть которой составляли люди простые и неграмотные. Главной задачей этих каменных монстров, по мнению монахов, было напоминать о грехах и возмездии. А по народному поверью, горгулий необходимо было рассматривать. При этом они забирают у людей все болезни, а главное, забирали все плохие человеческие качества – гордость, жадность, лень, зависть.

Пока церковники спорили, безвестные каменщики возводили храмы, и что сами они думали о своих творениях, нам неизвестно. Свои мысли и чувства они облекали в камень. Судя по всему, в их творениях воплотились не только христианские, но и более древние языческие верования людей в добрых и злых духов, населяющих небо и землю. Гротескные изображения простые люди воспринимали как своеобразные обереги, охраняющие храмы и прихожан от злых сил.

…Готические соборы подобны коронам. В каменных лепестках роз (так называют знаменитые круглые окна, ставшие неизменным их атрибутом) горят драгоценным сиянием самоцветов витражи, хранят молчание барельефы. Некоторые загадки уже разгаданы, какие‑то еще предстоит раскрыть, а есть секреты, которые не будут объяснены никогда…

 

Легенда о пражском Големе

 

О многих городах в прошлом слагались легенды, ставшие неотъемлемой частью их образов. О Праге, «магической», «мистической», «королевской», таких легенд сложено бесчисленное множество. При этом в создании «пражской мифологии» участвовали не только чехи. Следует учесть, что Прага долгое время была «городом трех народов» – немцев, чехов и евреев. В Праге жила большая еврейская община. Она была одной из самых старых в Центральной Европе. Упоминание о купцах‑иудеях, торговавших на местных рынках, мы находим в документах, относящихся к середине X века. Как и в большинстве других средневековых христианских городов, евреям в Праге нельзя было селиться за пределами гетто. Легенды о пражском гетто складывались как внутри самого гетто, так и среди чешского населения, а впоследствии легендой стало и само гетто. Оно возникло в XII столетии на правом берегу Влтавы, на месте района, который сейчас называется Йозефов. Хотя от прежнего гетто в Иозефове мало что осталось, все, кто приезжает в Прагу, непременно посещают этот район. Ведь здесь разворачивалось действие знаменитого романа Густава Майринка «Голем» – литературная обработка древней мистической еврейской легенды.

Новая мифология Европы оказалась способной возродить исчезнувшие сюжеты. Так, в античной мифологии упоминаются золотые андроиды (человекообразные автоматы), которые были созданы Гефестом и использовались как слуги. Античность знала также медного великана Тала, который охранял остров Крит (в некоторых вариантах мифа он тоже был созданием Гефеста).

В Средние века конструирование андроидов приписывалось Альберту Великому, знаменитому ученому и философу (он был учителем Фомы Аквинского).

Одной из таких легенд стала и история о пражском Големе, глиняном слуге раввина, который стал одним из символов Праги (прежде всего благодаря роману «Голем» Густава Майринка, но отнюдь не только ему). Эта легенда, с одной стороны, изображает дерзкую имитацию сотворения Богом Адама (тоже из глины); с другой – прославляет могущество и магические возможности еврейских каббалистов. О возможности создания Голема, то есть созданного человеком монстра, у которого имеется нечто вроде души, но отсутствует свобода выбора и принятия решений, рассказывается в ряде религиозных иудаистских текстов, в первую очередь в каббалистических. Слово «голем» происходит от слова «гелем» (ивр.), обозначающее «необработанный сырой материал» либо просто «глина». Корень этот встречается в Танахе (Ветхом Завете). Упоминается слово «голем» и в значении «зародыш», «эмбрион», «бесформенное», «необработанное». Возможно, это производное от слова «гулголет» – «череп» (слово, однокоренное со словом «Голгофа»). В современном иврите слово «голем» имеет значение «глупый и неповоротливый человек», «истукан», «болван».

Чешский исследователь О. Элиаш дает понятию «шлем» такое определение: «Фигура человека или животного, как двухмерная, так и трехмерная, сделанная из любого плотного вещества, или же глиняная фигура человеческого образа, оживляемая мощью Слова в соответствии с традициями еврейской каббалистики».

В магических текстах более позднего периода (начиная с XII века, когда в Вормсе вышла книга комментариев к Книге Бытия на иврите) големами стали называть особую группу существ, которых способен сотворить – обычно силой черной магии – человек. Всего существует пять групп этих существ, способных служить человеку: оживленные мертвецы, «адские курицы» (создания из яиц), мандрагоры, гомункулы и големы, которые составляют «высший класс» подобных монстров. Големы могут быть созданы из любой нерастительной материи (глина, вода, кровь), но для их создания необходимо следовать определенному магическому ритуалу, который может определить только ученый, морально чистый и незапятнанный человек, т. е. раввин. Не случайно поэтому в Средневековье появляется ряд еврейских городских легенд об ученых раввинах из разных городов, создавших големов. В XVI веке считалось, что голема создал польский раввин из Хелма Элайя бен Иудп (Баал Шем). В это же время польским хасидом Юделем Розенбергом была разработана технология создания големов.

Создание пражского Голема приписывается верховному раввину Праги Леви бен Бецалелю. Он – фигура вполне историческая. Раввин Иегуда Лейб (Леви) бен Бецалель, Магараль из Праш – оригинальный еврейский мыслитель – знаменит и интересен по многим причинам. Помимо религиозных исследований (он автор 14 книг) бен Бецалель занимался математикой, астрономией, философией и даже педагогикой. Причем в этом качестве Магараль был известен не только в еврейском мире. При этом он не принадлежал ни к какой определенной школе, и хотя не оставил после себя учеников, оставил легенду о сотворении Голема. В этом отношении светлый образ каббалиста Магараля перекликается с темным образом его современника, чернокнижника Фауста (годы деятельности 1507–1540), согласно преданию, также долгое время жившего в Праге, а по одной версии, даже и погибшего в одном из предместий Праги, на Скалках.

Рабби Леви родился в 1512 году в Познани. По другим сведениям, это произошло в 1515 или 1520, а может быть, в 1525 году. В Праге он появился в 1573 году и вскоре стал верховным раввином. Это было время расцвета еврейского гетто Праш, совпавшее со временем царствования императора Рудольфа II. Главное место в городе, связанное с легендой о глиняном человеке, – Старонова синагога. Она самая старая из сохранившихся в Европе – XIII век. Вот в этой синагоге и жил рабби Леви со своей супругой, потому что своего дома у них не было. Обитатели Йозефова не раз укрывались в Староновой синагоге от погромов. Все места в синагоге пронумерованы. Почетные места вдоль стен (и сегодня) предназначены для наиболее уважаемых членов, а место номер один принадлежит самому известному раввину Иегуде Леви бен Бецалелю, создателю пражского Голема. После его смерти это место не имеет права занимать больше никто. Умер рабби бен Бецалель 22 августа 1609 года, эта дата известна.

С именем рабби Леви связана еще одна легенда. Она рассказывает о том, как ему удалось победить эпидемию чумы. Чтобы понять, почему это происходит, он отправился ночью на кладбище. Когда выбравшиеся из могил покойники в полночь стали кружить вокруг него в белых саванах, рабби, схватив одного из них, отобрал покрывало и не отдавал до тех пор, пока тот не сказал о причине эпидемии. Оказалось, что это плата за грехи двух женщин, ведущих себя непотребным образом. После того, как распутницы были наказаны, болезнь отступила.

То, что пражский раввин был уважаемым и мудрым человеком, не подлежит сомнению. Однако примечательно, что ни во время его служения, ни после его смерти никаких легенд о Големе, связанных с его именем, сложено не было. В 1709 году фигура раввина бен Бецалеля была мифологизирована его правнуком Нафтали Коэном, издавшим книгу о его чудесах. Однако и в этой книге не было упоминания о Големе. В 1718 году вышла биография рабби Леви, там тоже нет ничего о Големе.

На протяжении XVIII века легенда о пражском Големе, однако, появилась в еврейском фольклоре по всей Германии и оттуда попала в один из сборников сказок и сказаний братьев Гримм. Однако по‑прежнему возникновение Голема в Праге никак не было связано с фигурой Леви.

Первое упоминание о пражском Големе относится, как ни странно, только к 1841 году. И уже в сборнике «Пражские тайны» Сватека (1868) мы находим довольно подробный рассказ о пражском Големе, канонизированный окончательно в сознании чешского населения Праш с появлением в 1894 году книги А. Ирасека «Старинные чешские сказания».

Существует несколько вариантов легенды о создании, служении и уничтожении пражского Голема, а также о бедах, которые он успел (или не успел) натворить. Наиболее подробно сама легенда рассказана в книге «Удивительные истории», изданной во Львове в 1910–1911 годах.

Канонический вариант легенды о Големе таков. Раввину бен Бецалелю понадобилось по ряду причин создать Голема. О причинах этого шага существует три версии: Голем был создан для помощи Леви по хозяйству – помогать по дому в субботу, когда евреям запрещен ряд работ (так пишет А. Ирасек), для проверки колдовского искусства (версия И. Карасека из Львовиц) и для защиты гетто от погромов (этой версии придерживается X. Блох).

Для соблюдения магического ритуала необходимо было дождаться определенного положения звезд, после чего выждать семь дней, найти подходящую глину. Также в создании должны участвовать четыре стихии и четыре темперамента. Одну стихию и один темперамент представляла сама глина, еще три – раввин (воздух, сангвиник) и два его помощника – Якоб Соссон и Ицхак Кац‑Коэн.

Создание Голема происходило перед рассветом. Эл наш приводит точные временно‑пространственные характеристики: Голем был создан в марте 1580 года, в 4 часа пополуночи, в 20‑й день месяца адара 5340 года по еврейскому календарю. Впрочем, в других источниках и художественных текстах указываются и другие даты. Дата, указанная Элиашем, соответствует версии, согласно с которой Голем был создан для защиты от погромов – в 1590–1591 годах ситуация в Праге действительно была неспокойной, но после встречи раввина бен Бецалеля с императором на Граде в 1592 году, еврейское население получило защиту и покровительство от самого императора и даже дополнительные льготы.

Происходило создание Голема в районах Хухле, Браник или Коширже, т. е. на берегу Влтавы, в границах современного города, но за пределами (хотя и неподалеку от ворот) тогдашней Праш.

После того, как тело Голема вылепили из глины, Кац семь раз обошел вокруг него против часовой стрелки и произнес магические слова. Затем то же самое, но в обратном направлении, проделал Соссон. С началом рассвета рабби Леви прочитал формулу из второго стиха седьмой главы Книги Бытия, где говорится о сотворении человека, и вложил в рот (или, по другой версии, прилепил на лоб) Голема пергамент с так называемым Шем Гамфораш (Имя Неназываемого), то есть тайным именем Бога (которое нигде в священных книгах не названо и которое можно только вычислить, обладая высокой мудростью), способным вдохнуть жизнь в мертвую материю.

Источники расходятся во мнении, сколько символов должен был в себе содержать Шем Гамфораш – от 12–14 букв до 72 слов. Во всяком случае, в послесловии к книге Элиаша была предпринята серьезная попытка вычислить тайное имя Бога, опираясь на мнение о том, что оно должно было состоять ровно из 72 слов.

После этого Голем ожил, в сопровождении своих создателей отправился в город и приступил к исполнению возложенных на него обязанностей. Голем представлял собой уродливого мужчину плотного телосложения, ростом примерно 150 см, на вид лет тридцати, очень сильного^ но неповоротливого, с коричневым цветом кожи. Ему дали имя Йозеф, или Йоселе. Силы Голема были очень велики, он управлялся со всей хозяйственной работой в доме раввина, помогал ему при богослужениях и, если взять за основу сюжет с обороной от погромов, отпугнул всех, кто посягал на безопасность еврейского гетто.

Относительно конца существования Голема также существует две версии. По одной из них, Голем взбунтовался против своего создателя. Этот вариант присутствует во львовском издании, а также в большинстве художественных обработок легенды.