Правда, не все было так просто. Наполеоновская Франция воевала с коалицией государств, поэтому могла оставаться только надежда на внутренние противоречия в стане союзников, которые помешали бы осуществлению их целенаправленных действий. А Наполеон очень хотел, чтобы союзники отложили свое наступление во Францию хотя бы до весны 1814 г., тогда бы он смог эффективно использовать дарованную передышку и выставить вполне боеспособную армию. И действительно, единодушия среди членов коалиции не наблюдалось. Победы 1813 г. в Германии породили серьезные проблемы, так как возникла новая международная ситуация, новая раскладка сил в Европе. Войска союзников в начале ноября 1813 г. подошли к Рейну и сделали временную остановку на два месяца, продолжая лишь продвижение в Северную Германию и Голландию. Вполне очевидно, что союзные армии после проведения столь напряженной кампании 1813 г., пройдя всю Германию, нуждались в отдыхе, в пополнении личного состава, в создании новых коммуникаций, в подтягивании тылов и обеспечении обоих флангов занятием Голландии и Швейцарии. Но возникли и другие резоны, хотя логика войны требовала дальнейших наступательных действий во Францию против потерпевшего сокрушительное поражение противника. С одной стороны, Рейн являлся естественным рубежом, за которым французы могли успешно обороняться, с другой стороны, перед вступлением союзных войск на территорию Франции в их рядах слышались опасения, что французы могут вновь вспомнить традиции 1792–1793 г. и, как тогда, возьмутся за оружие. С подобными доводами выступал не кто иной, как главнокомандующий союзными войсками К. Шварценберг, подавший докладную записку своему императору Францу I с доводами против продолжения войны на французской земле. Это мнение разделял и австрийский министр иностранных дел Меттерних, не хотевший допустить усиления влияния России на европейские дела [536].
Да и в окружении российского императора были люди, высказывающие подобные мнения или же опасения в возможной неудаче союзников в зимней кампании 1814 г. Слишком многие усвоили и помнили уроки недавнего прошлого. Они говорили об опасениях столкнуться с народной войной во Франции. Справедливости ради укажем, что сторонником остановки союзников на Рейне в окружении Александра I выступал идеолог русских консерваторов адмирал А.С. Шишков. 6 ноября 1813 г. он даже представил императору записку «Разсуждение о нынешнем положении нашем». Адмирал опасался за успехи союзников на территории Франции, предлагал не переходить, остановиться и выстроить заслон из австрийцев и воинских контингентов немецких государств. Следует в данном случае отметить противоречивость позиции Шишкова, так как он полагал: «Мир с Наполеоном был невозможен; ибо Франция под его правительством не могла долго оставаться спокойной; а потому надлежало заключить оный или с нею, или с тем, кто после него будет управлять» [537]. Александр I ознакомился с мнением старого адмирала и не согласился с ним. Это противоречило его принципам и убеждениям. Еще в конце 1812 г. на вопрос, заданный фрейлиной р. С. Стурдзой («Разве кто-либо осмелится еще раз переступить наши границы?»), российский император ответил: «Это возможно; но если хотеть мира прочного и надежного, то надо подписать его в Париже, в этом я глубоко уверен» [538]. Его будущая программа для русской армии видна из приказа войскам, отданного в декабре 1813 г., в котором говорилось: «Мы уже спасли, прославили Отечество свое, возвратили Европе свободу ее и независимость. Остается увенчать великий подвиг сей желаемым миром. Да водворится на всем шаре земном спокойствие и тишина! Да будет каждое царство под единою собственного правительства своего властию и законами благополучно! Да процветают в каждой земле, ко всеобщему благоденствию народов, вера, язык, науки, художества и торговля! Сие есть намерение наше, а не продолжение брани и разорения» [539]. Даже в тексте самого приказа чувствуется бескомпромиссная позиция российского монарха и его устремленность установить новый порядок взаимоотношений между странами.
Причем Наполеон действительно, изыскивая новые средства для продолжения борьбы, предпринимал конкретные меры, чтобы сделать войну народной (на испанский или русский манер), ведь он отлично осознавал, что для него это последняя и решающая ставка («быть или не быть»), да и отступать фактически уже было некуда. Помимо призывов о защите страны («Отечество в опасности») и назначения чрезвычайных комиссаров на места для возбуждения общественного мнения, он даже собрал в конце 1813 г. Законодательное собрание. Но все оказалось тщетным, рядовые французы проявили полную апатию, общественные круги демонстрировали безучастность, а депутаты Законодательного собрания (представители буржуазии) целый месяц говорили речи, в которых содержалось больше критики в адрес Наполеона, чем каких либо конструктивных предложений по развертыванию народного сопротивления. Законодательное собрание, выступившее в противовес воле своего императора за немедленное заключение мира с коалицией, в итоге было распущено, а народной войны во Франции как-то не случилось [540]. И это говорит о многом. Почему реакционные силы поднимали народные массы на борьбу с «неприятелем», а у прогрессивного Наполеона, несмотря на всем известные его энергию и настойчивость в достижении цели, ничего не получилось? Может быть, к этому времени его «прогресс» оказался полностью девальвированным или уже ничего не стоил?
Для того чтобы представить все точки зрения в современной историографии, необходимо отметить особую позицию по отношению к кампании 1814 г. очень уважаемого мною историка Доминика Ливена. Он положительно оценивал все действия Александра I в европейской политике («В целом русская внешняя политика в 1812–1815 гг. достойна всяческих похвал»), но назвал решение русских преследовать Наполеона за Рейном спорным (хотя перед этим военные действия русской армии в центре континента считал вполне разумными), поскольку, избавившись от врага на западе Европы, Великобритания на весь ХIХ в. развязала себе руки для борьбы с российской экспансией на Балканах и в Азии. По его мнению, тогда «России несомненно было бы удобнее использовать наполеоновскую Францию в качестве противовеса Великобритании». «И русские, и англичане в ХХ веке действительно сильно выиграли в том случае, если бы территория Франции простиралась до Рейна, включая в себя Бельгию» [541]. Хотя Д. Ливен не сделал акцента на этих тезисах (по его словам, «все это – частности»), можно оспорить его мнение, тем более что сам автор, справедливости ради, привел и аргументы против выдвинутого им же положения.
Но сам Наполеон, избалованный прежним «военным счастьем», не очень хотел бы такого мира, о чем свидетельствовали его переговоры с союзниками летом 1813 г., да и также в 1814 г. [542] В ноябре 1813 г. союзники по инициативе австрийской стороны через плененного в Лейпциге французского посланника в Веймаре барона Н.М. Сен-Эньяна предложили Наполеону предварительные условия для заключения общего мира. Формальным поводом для обращения послужили, в свою очередь, прежние предложения, сделанные французским императором еще в Лейпциге и переданные через пленного австрийского генерала М. Мерфельдта. Укажем, что союзные кабинеты великих держав не имели еще к этому времени единой выработанной позиции в отношении условий мира с наполеоновской Францией, в существовавших договорах союзников между собой не было никаких упоминаний об этом, а российский император вообще тщательно избегал всяких дискуссий по столь деликатному вопросу, могущему рассорить членов коалиции. Правда, Александр I, а также с его подачи прусский король, скрепя сердце, дали согласие на переговоры, однако без прерывания военных действий. Да и русские правительственные верхи не сомневались, что наполеоновская дипломатия в тот момент не пойдет на подписание мира. Фактический руководитель внешней политики империи К.В. Нессельроде в письме от 8(20) ноября 1813 г. русскому послу в Англии Х.А. Ливену писал: «Французское правительство не могло не отвергнуть наших предложений, ибо еще не было случая, чтобы какая-либо держава возвратила свои завоевания в результате переговоров, прежде чем они были отняты у нее силой оружия. Всем известный характер Наполеона не давал оснований опасаться, что данный случай будет исключением из правил» [543]. Франции предлагались так называемые «естественные границы» по Альпам, Рейну и Пиренеям, а также признание независимости государств в Германии, Голландии, Италии и Испании. Наполеон медлил, не принимал условия, предложенные союзниками, все еще надеясь на правоту «больших батальонов», т. е. все еще рассчитывал отыграть потерянное и нанести поражение своим противникам в одном или нескольких сражениях. Лишь в начале декабря он дал согласие лишь на проведение мирного конгресса в Мангейме, что уже не устроило даже сторонников мирного процесса, не говоря уже о партии «войны». По сути, французскому императору не нужна была урезанная территория Франции – это было бы равносильно его полному краху. Показав уступчивость, он продемонстрировал бы всей Европе слабость Франции. Вот как, например, переговоры союзников с французским императором в 1814 г. характеризовал А.Н. Шебунин: «Наполеон не мог принять требования вернуться к дореволюционным границам, не мог потому, что сам получил Францию от революции в большем размере, а также потому, что его власть была основана только на военной славе; капитуляция внешняя для него была неразлучна с капитуляцией внутренней» [544]. Переговорный процесс ему был нужен, чтобы усыпить союзников, получить оттяжку времени и лучше подготовиться к новой кампании. А вот сами переговоры он попытался использовать, чтобы разваливать единый стан коалиции, в рядах которой периодически раздавались голоса о мире.
Определяло же политику коалиции коллективное мнение основных держав (России, Англии, Австрии, Пруссии, Швеции), вынесшие на своих плечах основную тяжесть войны за освобождение Германии. Но каждый из основных игроков коалиции в это время стал уже думать о своих резонах. А они зачастую шли вразрез с интересами других союзников. Например, шведский наследник престола Карл-Юхан (бывший французский маршал Бернадотт), мечтавший о французской короне, ограничил участие шведов в кампании 1814 г., опасаясь негативного общественного мнения Франции на свой счет. Англия просто устала от войны (ее казна уже была истощена), и ее устраивали уже достигнутые результаты, правда, английский король еще владел Ганновером, поэтому британской короне судьба Германии была не чужда. А главным сторонником переговоров с Наполеоном являлась австрийская сторона. Ни Франц I, ни Шварценберг не могли по своим личным качествам играть первую роль в войсках коалиции, но в то же время не желали видеть других вождей, это означало бы ослабление влияния Австрии. Они очень опасались грядущей гегемонии России, а Александра I австрийцы подозревали в симпатиях к Бернадотту. Они втайне надеялись на регентство Марии-Луизы в случае отречения Наполеона. Такая возможная ситуация их вполне устраивала. По словам знаменитого историка великого князя Николая Михайловича, «когда настало время дележа и чувствовалась близость Парижа, то мало кто мог сдерживать пыл своих страстей» [545]. Но Австрия не могла позволить себе одна выйти из войны, тогда все влияние в Европе досталось бы другим (читай – Англии и России).
Думаю, что дело тогда уже не могло ограничиваться русско-прусскими, австрийскими или английскими интересами, поскольку к исходу 1813 г. все последующие ходы были прописаны самой атмосферой политической ситуации. Лидеры феодальной Европы (монархи, бывшие сателлиты или вынужденные союзники французского императора), оказавшись к 1814 г. запряженными в одну антинаполеоновскую телегу и чувствуя вкус уже близкой неминуемой победы, не хотели оставлять Наполеона во главе Франции. Все государственные мужи хорошо знали и страшились непредсказуемости военного гения Наполеона, а следовательно, его мести, останься он у власти. Слишком долго его фигура была той осью, вокруг которой вертелись судьбы стран Европы. Феодальные правители государств «Старого режима» желали освободиться от железной руки Наполеона и не без оснований опасались, что в противном случае через энное количество лет они в качестве почетных пленников могут тащить по улицам Парижа триумфальную колесницу оставленного на троне «безродного корсиканца». Вопрос низвержения французского императора в 1814 г. стал основным общеевропейским делом, и нажать на тормоза было нельзя в силу закона инерции движения больших масс и резонов «большой» политики. Российский император (как главное лицо, направлявшее этот процесс) уже не мог, даже если он того пожелал, отказаться от участия в решении этого вопроса, хотя бы из-за соблюдения национальных интересов своей страны после достижения победы. Но такую ситуацию невозможно и даже трудно себе представить, зная хорошо известное всем честолюбие русского монарха. В 1814 г., когда австрийцы или англичане начинали разговор о мире, то у Александра I находились веские доводы, и он отвечал: «Это будет не мир, а перемирие, которое вам позволит разоружиться лишь на минуту. Я не могу каждый раз поспевать к вам на помощь за 400 лье. Не заключу мира, пока Наполеон будет оставаться на престоле» [546]. Это была обоснованная логика, исходящая из общего понимания европейской ситуации, с учетом русских интересов. Кроме того, в фарватере русской политики, хоть и с колебаниями своего монарха, продолжала следовать Пруссия, которая во всем поддерживала своего союзника, да и прусский генералитет в лице Блюхера даже слышать не хотел о возможности достижения какого-либо мира с «корсиканским злодеем».
Помимо всего, ставка около двух месяцев находилась во Франкфурте-на-Майне, куда стеклись со всех концов германские принцы (толпы мелких просителей), в силу ожидавшего их весьма сомнительного будущего. Они в первую очередь стремились найти защиту от притязаний пруссаков или австрийцев в приемной могущественного Александра I, не имевшего корыстных интересов в их землях. Во Франкфурте находилось достаточно много крупных известных банкирских домов, и именно в это время там развернули свою активность двое из пяти братьев Ротшильдов – Амшел и Карл, добившиеся права посредничества последних английских субсидий Австрии. В целом во Франкфурте собралось достаточно пестрое высшее общество. Как раз в этой обстановке взаимных интриг ведущие союзники в тот момент определяли судьбу германского устройства в послевоенный период, а одним из важных вопросов, который неоднозначно разрешался и вызывал споры в стане коалиции, – это оккупационный режим так называемых «ничейных территорий» (Саксония, Вестфалия, Берг, Франкфурт, 32-й военный округ). Фактически на германской территории через механизм назначения генерал-губернаторов на оккупированных землях возникли зоны влияния – австрийская (южная), русская (центральная) и прусская (северная). Для России это давало возможность жесткого контроля над своими коммуникациями в Германии для армии, которой предстояло действовать во Франции в 1814 г. Франкфурт, город, стоящий на пересечении сухопутных, речных и коммерческих путей, в этот период захлестнула волна мелких немецких интриг, где собрались и жертвы предыдущих наполеоновских аннексий, требовавшие восстановление своих владений или хотя бы компенсации, а также бывшие «верные» сторонники Наполеона, выигравшие от наполеоновского передела Германии, но уже заключившие с союзниками договоры о соблюдении их суверенитета, несмотря на подмоченную репутацию. Все эти вопросы (результаты борьбы между аннексированными и суверенными князьями) решала и утверждала «блуждающая конференция» на уровне министров иностранных дел России, Австрии, Пруссии и английских послов при этих дворах. В общем, пока военные отдыхали, дипломаты не скучали среди толп просителей, поскольку велись постоянные дебаты в попытках преобразовать Германию. Но в то же время союзники именно в такой обстановке интриг, в ворохе протоколов и продолжительных переговоров мобилизовали военный потенциал и воинские контингенты раздробленной Германии для войны во Франции в 1814 г. По сути, главные союзники убедили в добровольном порядке большинство немецких курфюрстов заменить военное бремя Рейнского союза на финансовые издержки и военные вложения (примерно в два раза большие, чем прежде) уже под союзническими знаменами. Все это – в обмен на обещания будущей независимости и целостности. Таким образом, из бывших подопечных Наполеона было сформировано пять германских корпусов, принявших участие в кампании 1814 г.
Планы коалиции
На состоявшемся во Франкфурте 19 ноября (1 декабря) 1813 г. Военном совете союзников было решено как можно быстрее продолжить военные действия, вопреки мнению осторожных австрийских стратегов, ратовавших за оттяжку по времени до весны. В данном случае победила настойчивость Александра I, который отлично понимал, что отсрочка даст возможность Наполеону собрать новую армию, а войска союзников обречет на зимнее бездействие в истощенной Германии. Решив продолжить военные действия, союзники вступили в споры о том, как их вести. Планов хватало. Если привлечь военные авторитеты прошлого, то многие известные полководцы, жившие еще до ХIХ столетия, разбирая способы борьбы против Франции, предлагали самый радикальный метод – движение прямо на Париж. Так, например, полагал Фридрих Великий. Так же думал в преддверии Швейцарского похода А.В. Суворов. По его плану, быстрое движение совокупными силами на Париж и взятие французской столицы, без потери времени на осады крепостей, должно было обеспечить полную победу. Сторонниками подобных действий из военных лидеров коалиции являлись пруссак Блюхер и российский император Александр I, по-видимому, исходя из особенностей национального военного менталитета. А вот австрийский полководец Шварценберг как раз придерживался противоположного мнения, ратовал за прочное обеспечение тыла, флангов, с обязательной осадой крепостей. В общем австрийское полководческое мышление, как всегда, выступало за медленное наступление и осторожное развитие событий.
Тогда же была обнародована декларация союзников, в которой они объявляли, что ведут войну не против Франции, а лишь против Наполеона («противоборствуют желанию Наполеона господствовать в Европе») и не сложат оружия, пока не достигнут этого «великого и спасительного результата» [547]. То есть фактически гласно прозвучала цель, к которой стремилась коалиция – к низвержению личной власти Наполеона. В то же время это была крайне эффективная пропагандистская акция. Поэтому о предыстории появления этого документа стоит рассказать подробнее. Обнародованию декларации предшествовала записка Александру I его генерал-адъютанта А.И. Чернышева, написанная не позднее 8 (20) ноября 1813 г. Чернышев во многом своей блестящей карьерой был обязан не только своими подвигами на полях сражений, но как раз полученным лаврам на ниве ведения разведки во Франции перед кампанией 1812 г. Он, как бы сейчас сказали, являлся специалистом по стране, знал и представлял настроения, бытовавшие в общественных кругах. Исходя из этих позиций и была составлена сама записка, а также сформулированные в ней предложения и мысли. Чернышев предлагал для скорейшего достижения «прочного и почетного мира», желаемого всеми народами, а также чтобы «наш коварный враг не мог выиграть время для создания новых армий», составить документ, в котором император «от лица всех своих союзников» объявил бы Европе «и прежде всего французам, о том, какими чувствами Вы руководствуетесь, продолжая войну, каково Ваше отношение к французскому народу, – так, чтобы стало ясно, до какой степени Вам чуждо всякое желание унизить эту нацию и сделать ее несчастной, ибо Вашей единственной целью всегда было лишь освобождение народов Европы от господства узурпатора, каковое господство не только мешает счастью Франции, но и до крайности отягощает ее, требуя все новых жертв во имя сохранения подобного порядка». Из всех доводов, приводимых в записке, укажем на важнейшие – Россия избежит дипломатических проволочек и ненужных переговоров, а Европа узнает истинные намерения российского императора, Наполеон «уже не сможет навязать французам свою волю, и тщетны будут все его попытки вызвать общий патриотический подъем, обращаясь к чувству национальной чести», виновником продолжения бедственной войны будет французский император и его эгоизм, в результате союзникам «не придется иметь во Франции дело с национальной войной, которая, безусловно, поставила бы под сомнение исход всей борьбы». Лейтмотив всей записки, выдержанной в либеральном духе (тогда Чернышев был либералом, это было модно), звучал очень убедительно: «Надо вывести народы из состояния неизвестности относительно ожидающей их участи, иначе рухнут все надежды на помощь общественного мнения, а противник сможет направлять его даже против очевидных интересов самих народов»; нужно идти «на врага с мечом в одной руке и оливковой ветвью в другой» [548]. Собственно, эта записка подтолкнула Александра I к обнародованию декларации, которая сыграла важнейшую роль в пропагандистской войне союзников. Декларация показала классу собственников во Франции, уставшему от бесконечных войн, что им нечего опасаться, беспокоиться как за свое имущество, так и за будущий государственный суверенитет. И крайне недовольная Наполеоном буржуазия получила определенную гарантию, и она окончательно предпочла не поддерживать больше французского императора.
Бесспорно, Александр I в своей деятельности, будучи лидером коалиции и теневым главнокомандующим их армий, использовал мнения и советы своего окружения. Сегодня историкам достаточно трудно проследить механизм принятия решений и зарождение тех или иных идей, но ясно, что решающая роль при окончательном выборе принадлежала российскому императору. Так и план кампании 1814 г. был разработан при его непосредственном участии и окончательно принят им. Об этом свидетельствует хотя бы интенсивная переписка Александра I с шведским наследником престола Карлом-Юханом, когда план, принятый союзниками в кампанию 1814 г., российский монарх изложил в письмах, датируемых 27 и 29 октября (8 и 10 ноября) 1813 г. [549] Основные идеи Александра I, которые легли в основу решения Военного совета во Франкфурте, были следующими. Северная армия Карла-Юхана должна была перейти Рейн в районе Кельна и двинуться на Антверпен с целью отрезать Голландию от Франции (к началу 1814 г. Голландия уже была освобождена). Силезская армия Блюхера, форсировав Рейн и заняв Кобленц, должна была маневрировать до того времени, как Богемская армия, которой предназначалась главная роль, пройдя через Швейцарию, двинется дальше в направлении центра и столицы Франции Парижа, южным флангом угрожая Лиону. Это должно было ускорить отступление войск Э. Богарне из Италии. Австрийская армия в Италии под командованием генерала графа Ф.Г. Бельгарда тогда бы получала возможность войти в соприкосновение своим правым флангом с Богемской армией у Лиона, а левым флангом с армией герцога У. Веллингтона. Таким образом, все армии должны «сомкнуться в едином строю. Театром военных действий будут лучшие провинции Франции, а целью этих операций – постепенное сжимание кольца с каждой стороны к центру, будь то Париж или ставка Наполеона». Основные параметры предложений Александра I затем как раз были использованы в 1814 г. Во всяком случае наступление Богемской армии проходило через Швейцарию, в обход укрепленной линии Майнц – Страсбург со множеством крепостей, хотя ситуация на других участках изменилась и в этот план были внесены некоторые коррективы.
