Кульм – слава российской гвардии

 

17(29) августа начался первый день знаменитого боя под Кульмом. Распогодилось и дождь прекратился, поэтому Вандамм мог увидеть расположение русских войск и оценить слабость сил противостоящего ему отряда (примерно 15 тыс. человек). Не дожидаясь подхода всех спускавшихся с гор колонн, французы начали атаку на левый фланг русских передовыми частями. Затем беспрерывно подходившие войска давали возможность наращивать удары. Без всякого сомнения, все русские полки проявили в тот день беспримерное мужество, стойко держались до последнего, неся большие потери, и постоянно контратаковали превосходящего противника. Когда Остерману в пылу боя оторвало левую руку и его вынесли с поля боя, командование принял генерал Ермолов. К 17 часам вечера, когда французам удалось оттеснить русских с центра позиции, наконец, пришла первая помощь. Прусский король лично привел прусскую батарею и полк австрийских драгун, а потом прибыли лейб-гвардии Драгунский и Уланские полки, 1-я и 2-я кирасирские дивизии во главе с генералом И.И. Дибичем. Контрудар подоспевших конных частей отбросил противника назад и остановил его дальнейшее продвижение. После 18 часов острое положение было ликвидировано. К концу вечера начали подходить уже пехотные части: 2-я гвардейская дивизия, 1-я гренадерская дивизия, а к ночи появилась австрийская дивизия генерала графа И. Колоредо. Причем она прибыла лишь после того, как генералу Жомини и лично Александру I с большим трудом удалось (после долгих поисков главнокомандующего) получить приказ от Шварценберга прийти ей на помощь русским войскам. Российский император также отдал приказание прусскому корпусу Клейста, находившемуся севернее, свернуть на свободную Пирнскую дорогу и направиться в тыл корпуса Вандамма.

18(30) августа дорога на Теплиц все еще оставалась запруженной обозами и Богемская армия все еще не прошла Рудные горы. Вандамм, в принципе, имел возможность отступить, но на его руках имелся приказ Наполеона, и он надеялся на подкрепление, которое, как он рассчитывал, должно было прибыть по Пирнской дороге. Союзники к утру уже имели на позиции у д. Пристен численное преимущество (до 40 тыс. человек), и их войска возглавил Барклай де Толли. По воспоминаниям С.И. Маевского, Александр I уже был готов отступать, но Барклай отговорил его («Государь отдал уже приказ ретироваться дальше; но Барклай устоял дать сражение») [501]. Обе стороны готовились атаковать, но первыми это сделали войска Вандамма. В 7 часов они попытались наступать против левого фланга союзников, но были отбиты. После этого русские части атаковали французов с фронта, а дивизия Колоредо попыталась обойти левый фланг Вандамма. В 10 часов утра дивизия Колоредо вышла на левый фланг французов и Вандамм, чтобы стабилизировать ситуацию, вынужден был бросить против нее почти все резервы. Около полудня, когда бой был в самом разгаре, у Ноллендорфа в тылу французов появились какие-то колонны войск. Вандамм первоначально принял их за долгожданную помощь Наполеона, но это оказались передовые части прусского корпуса Клейста (более 30 тыс. человек), проделавшие путь от Фюрстенвальде в 30 верст по горам.

В один момент обстановка кардинально изменилась, теперь уже в критическом положении оказался корпус Вандамма. Противники в одночасье поменялись ролями. Правда, командующий французским корпусом не потерял присутствия духа, и сделал все от него зависящее в этой драматической ситуации. Он попытался организовать прорыв своих войск и вывести их из фактического окружения. Передовые части по его приказу атаковали д. Пристен, а конница (дивизия генерала Ж.Б.Ж. Корбино), затем поддержанная пехотными частями второй линии, бросилась на корпус Клейста. Конница, прокладывая путь сабельными ударами, смогла пробиться сквозь ряды пруссаков, причем французские кавалеристы изрубили несколько прусских батальонов и даже часть артиллерии. Но французскую пехоту Клейсту удалось остановить, и ей не удалось прорваться. Тем более что русские также усилили давление и пошли в атаку. Дальнейший бой разделился на отдельные участки, на которых французы оказывали сопротивление и пытались разрозненными группами уйти окольными тропами в горы, а союзники добивали остатки противника. По свидетельству участника сражения русского подпоручика В.С. Норова, «увидели другое Маренго... Можно сказать без преувеличения, что все, что спаслось от штыка, легло под пикою и палашом» [502]. К 14 часам дело оказалось законченным, а французский корпус почти уничтоженным. Сам Вандамм был захвачен в плен казаками генерала В.Д. Иловайского (12-го), в плен также попали шесть наполеоновских генералов (еще трое погибли), от 7 до 10 тыс. французов сдались на поле боя, убитыми французы потеряли до 5 тыс. человек. В руках союзников оказалось 66 (по другим сведениям 80) орудий и большой обоз. Русские также понесли большие потери: только в частях отряда Остермана выбыло из строя 5200 человек убитыми и ранеными. В честь этой победы прусский король Фридрих-Вильгельм III учредил новый орден – Железный крест, а первое награждение этим орденом было объявлено памятным и названо Кульмским крестом. Им были награждены все участники боя 17(29) августа, в основном русские воины. Да и Александр I не поскупился на награды за долгожданную и столь нужную победу. Барклай де Толли получил орден Св. Георгия 1-го класса, а от австрийского императора орден Марии-Терезии, Остерман-Толстой – орден Св. Георгия 2-го класса, Ермолов – орден Св. Александра Невского.

17(29) августа вошло в анналы русской гвардии. Обычно отечественные авторы останавливаются на подвиге гвардейских полков (горстка гвардейцев спасла всю армию), чаще всего забывая про другие части, участвовавшие в этом деле. Тут сошлось несколько причин. Как писал, к примеру, про это сражение известный автор А.А. Керсновский: «Кульмская победа сияет славой на знаменах нашей Гвардии – это была любимая победа Императора Александра Павловича» [503]. Современник и участник события А.И. Михайловский-Данилевский, вспоминая о том, что «этот день был радостен для Александра», написал в своем дневнике: «Он до конца жизни своей говаривал об этом с особым удовольствием, и хотя он впоследствии одерживал победы, несравнимо значительнейшие, но Кульмское сражение было для него всегда любимым предметом воспоминаний» [504]. Гвардейская пехота в 1812 г. отличилась (да и то не вся) только в Бородинском сражении, а отдельные полки участвовали (или присутствовали) лишь в некоторых боях. А тут любимое детище Александра I действительно своим мужеством спасло всю Богемскую армию. Естественно, все пели хвалебный гимн российской гвардии. Император даже специально издал приказ по гвардии, в котором говорилось: «Храбрые гвардейские воины покрыли вы себя новыми неувядаемыми лаврами, показали важную Отечеству услугу...Воины, телохранители и защитники государства! Вы доказали, что достойно и праведно честь имени сего на себя несете. Изъявляю вам всего Отечества и мою благодарность. Вы вместе с бессмертною славою купили ее кровию своею и делами» [505].

Это было вполне понятное занятие, но имелась еще некая подоплека. Дело заключалось в том, что 2-м пехотным корпусом, также участвовавшим в сражении, командовал генерал принц Евгений Вюртембергский, к которому российский император не очень-то благоволил. И как раз родственные связи (принц являлся племянником императрицы Марии Федоровны) являлись причиной холодных отношений. В свое время император Павел I именно его планировал сделать наследником престола (и этот факт, видимо не был забыт). Хотя принц Евгений являлся одним из лучших русских генералов дивизионного, а потом и корпусного уровня, большого хода его карьере Александр I не давал. В сражении при Кульме его роль (именно он настоял на отступлении к Теплицу) была не меньше, чем Остермана или Ермолова, но обычно вспоминали их, а не принца. Его войска сначала вынесли на своих плечах все трудности арьергардных боев, а затем при Кульме в первый день занимали первую линию в центре позиции, испытали на себе основную тяжесть этого кровопролитного боя и приняли участие во второй день сражения, в отличие от гвардии, поставленной в резерв. Особо отличать принца не хотели, поэтому постарались забыть и про 2-й пехотный корпус при Кульме, всячески выпячивая вперед гвардию.

Но значение победы при Кульме было действительно велико, и дело заключалось не только в уроне, нанесенном противнику. Союзники воспрянули духом. Австрийцы, которые уже напрямую подумывали, как бы получить прощение от Наполеона и выйти из войны, отказались от таких паникерских планов и остались в коалиции. Богемская армия прекратила отступление и расположилась у подножия Рудных гор.

Для Наполеона это был крайне неприятный удар, он совпал по времени с получением известий о новых неудачах французских войск на других направлениях. Сначала маршал Удино, пытаясь наступать на Берлин, раздробил свои силы, получил 11(23) августа чувствительную трепку от войск Северной армии при Гросс-Беерене и вынужден был отступить (был разромлен саксонский корпус генерала Рейнье и потеряно до 20 орудий). 15(27) августа отряд генерал-адъютанта А.И. Чернышева и прусский корпус генерала Гиршвельда нанесли поражение при Хагельсберге французской дивизии генерала Ж.Б. Жирара, взяв в плен более 3,5 тыс. пленных и 8 орудий. Поэтому и успешно продвигавшийся на севере Германии маршал Даву (дошел до Шверина), узнав о неудачах на своем правом фланге (в первую очередь о деле при Гросс-Беерене), решил 16(28) августа отступить к Рацебургу.

Еще более неприятные известия Наполеон вскоре получил от маршала Макдональда. Его группировка (три корпуса) была оставлена наблюдать за Силезской армией, отступившей за р. Кацбах. Полагая, что Блюхер продолжит отход, Макдональд решил его преследовать. 14(26) августа (в первый день Дрезденского сражения) он разделил силы, а его войска двигались по удаленным одна от другой дорогам. Шли проливные дожди, движение было затруднено. Блюхер, узнав об отъезде Наполеона, также решил предпринять наступление. Во встречном бою на р. Кацбах французы потерпели полное поражение, дело решила стремительная атака русского корпуса генерала Ф.В. Остен-Сакена и русской кавалерии. Противник был прижат к берегу р. Кацбах и понес большие потери во время отхода. Было захвачено 36 (по другим данным 42) орудий, 1,5 тыс. пленных. Несмотря на распутицу, Блюхер организовал активное преследование, во время которого союзники взяли большое количество пленных (около 3 тыс. человек), а 17(29) августа (день окончания Кульмского сражения) под Левенбергом войсками генерала А.Г. Щербатова были пленены остатки дивизии генерала Ж.П. Пюто вместе с ее командиром (3 тыс. человек, 4 орла, 16 пушек) [506]. По словам очевидцев, дорога, по которой отступали французы, напоминала им путь от Москвы к Вильно. Всего потери войск Макдональда превысили цифру 30 тыс. человек (из них до 18 тыс. пленными) и 103 орудия.

 

Метания Наполеона

 

Такие победы кардинально изменили положение союзников и полностью перечеркнули их неудачу под Дрезденом. Наполеон же, не желая отдавать инициативу в руки коалиции, сначала вновь решил перейти в наступление против Северной армии в направлении Берлина, заменив Удино на храброго Нея. Но, узнав о поражении при Кацбахе и отступлении Макдональда к Баутцену, вынужден был поддержать последнего. Французский полководец с гвардией, корпусом Ю. Понятовского и резервной кавалерией быстро двинулся к нему на помощь, надеясь настигнуть и разбить Силезскую армию. Он скоро привел в относительный порядок расстроенные войска Макдональда и повел их вперед. Правда, как только Блюхер узнал о прибытии Наполеона, он сразу же 24 августа (5 сентября) начал отступление за р. Нейсе, согласно Трахенбергскому плану, принятому союзниками.

Наполеон был крайне раздражен таким поведением, но вскоре получил известия об активности Богемской армии и вынужден вновь поспешить с резервами обратно к Дрездену. Шварценберг двинул лишь часть Богемской армии для демонстрации, которая имела цель облегчить положение армии Блюхера, но как только стало известно о возвращении Наполеона, его войска тут же отступили на исходные позиции. Одновременно с этим Силезская армия Блюхера вновь перешла в наступление и дошла до Баутцена. В то же время Наполеон узнал уже о новых неприятностях. Он приказал Нею, заменившему Удино, начать движение на Берлин, это была его старая идея, но она не учитывала соотношение сил на этом направлении, союзники там по крайней мере в полтора раза превосходили в численности французские войска (а их качество оставляло желать лучшего). В результате 25 августа (6 сентября) три корпуса под командованием Нея, опять попытавшись наступать против Северной армии, потерпели поражение при Денневице, потеряв около 15 тыс. человек (в первую очередь саксонцев) и около 80 орудий. Урон в рядах союзников едва превышал 7 тыс. человек. Именно за это сражение наследный шведский принц был удостоен награждения (по политическим соображениям) высшим военным орденом Российской империи – Св. Георгием 1-го класса. Другие союзные монархи не отстали от Александра I, не поскупились и направили Карлу-Юхану высшие воинские награды своих стран – Железный крест (от Фридриха-Вильгельма III) и орден Марии-Терезии (от Франца II). Делалось все, чтобы заставить осторожного Карла-Юхана активизировать действия Северной армии.

Союзники явно переигрывали французского императора, предпочитая громить корпуса его маршалов. Наполеон же не мог успеть (разорваться) на несколько направлениях сразу, он и так утомил свой главный резерв бесконечными передвижениями по пути Дрезден – Баутцен. Погоня за постоянно ускользающим противником ничего не давала, кроме изнурения войск. Стало понятно, что и в следующий раз лично ему не удастся блеснуть своим военным мастерством, противники вновь постараются уклониться от сражения лично с ним. Как метко заметил Блюхер в письме своей жене, «Наполеон оказался в чернильнице». Поведение союзников явно выводило его из равновесия. Французский император все время под влиянием обстоятельств откладывал один план и пытался реализовать другой, суливший больший успех. Не внушало оптимизма и состояние армии, плохо снабжаемой и полуголодной. Силы французов таяли не только в результате больших сражений. Союзники в это время стали отправлять большое количество рейдовых конных отрядов, активно действовавших на флангах и в тылу французских войск. Они захватывали большое количество пленных, громили обозы, разрушали коммуникации. Специально для действий в тылах противника был вновь воссоздан казачий корпус графа М.И. Платова. Самым громким партизанским делом стал лихой набег отряда генерал-адъютанта А.И. Чернышева (5 казачьих полков и 6 эскадронов регулярной конницы) на столицу Вестфальского королевства г. Кассель. Брат Наполеона король Жером вынужден был бежать, а отряд Чернышева, проделав около 180 верст за четыре дня, 18(30) сентября захватил город, 27 орудий, большое число пленных и королевскую казну, кроме того, от имени российского императора было дерзко объявлено об упразднении существования королевства [507].

Немецкие контингенты в рядах французской армии становились все ненадежнее, процветало дезертирство, все чаще и чаще уже отдельные немецкие части стали переходить на сторону союзников вопреки воле своих государей. Германия находилась накануне всеобщего восстания против Наполеона. Самое крупное государство в Рейнском союзе, Бавария, 29 августа (10 сентября) объявило о прекращении союза с Францией и о своем нейтралитете, а также вступило в активные переговоры с Австрией о готовности присоединиться к союзникам при гарантии соблюдения суверенитета. А это уже был опасный пример другим, более мелким государствам. 26 сентября (8 октября) в Риде была заключена австро-баварская конвенция. Бавария присоединялась к союзникам, а Австрия за денежное вознаграждение получала обратно Тироль. А 20 тыс. австрийцев и 36 тыс. баварцев под командованием баварского генерала К.Ф.Й. графа Вреде должны были выступить против французов. Правда, Бавария объявила войну Франции лишь 2(14) октября. Но это сразу же поставило под угрозу как французские коммуникации в Центральной Европе, так и связь Наполеона с империей. Фактически вступление в войну Баварии означало конец политического господства в Германии – это уже был вопрос времени, не более.

31 августа (12 сентября) Наполеон возвратился в Дрезден. Уже тогда он, очевидно, начал осознавать критическое положение своих войск в германском регионе и отдал приказ об усилении оборонительной линии на Рейне. В то же время он решил из-за уменьшения ресурсов и нехватки сил сузить зону боевых действий обороной Саксонии. Логика его действий была понятна – ему претило очистить Германию (сколько пролилось крови французских солдат в свое время?!), хотя понимал, что шансов удержать ее под своим контролем становится все меньше и меньше. Но даже отдав без боя часть (Германию), он прекрасно осознавал, что в непродолжительное время потеряет всю империю, поскольку проявит слабость, а тогда его перестанут бояться. Как возвратиться в Париж побежденным? Это было для него равносильно смерти. Его сила заключалась в первую очередь в военных успехах. Наполеон являлся бойцом, и ему нужна была только победа!

Французский полководец все еще рассчитывал использовать преимущество коротких операционных линий и свое центральное положение по отношению к отдельным армиям союзников, попытаться нанести им решающий удар, который бы привел к распаду коалиции. Он, видимо, реально понимал, что мог надеяться только на чудо или случай, вернее, на то, что его противники вновь допустят грубые оплошности, а он ими сумеет воспользоваться, как в 1805 или 1806 г. Наполеон действовал как азартный игрок, ставя все на кон. Но уже было совсем иное время – осень 1813 г., и противники были уже другие, им же наученные.

28 августа (9 сентября) 1813 г. в Теплице между союзниками были подписаны новые договоры о готовности продолжить войну с Наполеоном, что окончательно упрочило коалицию и в дальнейшем способствовало отложению от Наполеона его последних сателлитов. Хотя многие обтекаемые формулировки и скрывали существовавшие между участниками государственные противоречия, это был большой шаг вперед. Теплицкие соглашения окончательно закрепили складывание 6-й антинаполеоновской коалиции, определяли цели войны, количество выставляемых войск. Были в общих чертах конкретизированы будущие границы, кроме Польши (они должны были определиться после окончания военных действий на основе договора между Австрией, Пруссией и Россией). Союзники обязались не заключать сепаратных соглашений, восстановить Австрию и Пруссию в границах 1805 года, упразднить Рейнскую конфедерацию [508].

В лагере коалиции господствовало победное настроение. Как вспоминал позднее об этом периоде А.И. Михайловский-Данилевский, «неприятелю были нанесены чувствительные удары под Кульмом, при Кацбахе и при Деннивице, отчего мысль о мнимой непобедимости Наполеона, даже у самых робких союзников наших, начала исчезать» [509]. Под «робкими союзниками» историк явно имел в виду австрийцев, правда, победы были одержаны локальные, в боях с наполеоновскими маршалами, а не с самим Наполеоном. Но именно ожидание победы подстегнуло союзников к разработке нового плана военных действий. К концу сентября у сил коалиции уже имелось подавляющее численное превосходство над Наполеоном. Помимо постоянного пополнения резервами всех армий, в сентябре в Богемию прибыла только что сформированная Польская (ее еще часто называли Резервной) армия под командованием генерала барона Л.Л. Беннигсена, в рядах которой числилось примерно 60 тыс. русских солдат. Она должна была усилить Богемскую армию Шварценберга. Этим двум армиям вместе ставилась задача наступления с Юга через Рудные горы в направлении Лейпцига, не отвлекаясь на штурм Дрездена (для его блокады был оставлен корпус Польской армии под командованием генерала графа П.А. Толстого). Силезская и Северная армии также должны были сблизиться, перейти Эльбу и затем начать наступление к Лейпцигу с Севера. Союзники замыслили осуществить широкий обхватывающий маневр с флангов (с юга и с севера) с целью соединения в районе Лейпцига.

 

Лейпцигская операция

 

Если бросить взгляд на карту, то без труда можно заметить, что позиции армии Наполеона в Саксонии и части Силезии (с укрепленной базой – Дрезденом) вклинивалась в территорию, контролируемую союзниками осенью 1813 г. Такое положение давало Наполеону большие преимущества и возможность оперативно действовать в любом направлении. Осуществление разработанного союзниками плана, с учетом переговоров с Баварией и с перспективой присоединения этой страны к коалиции, создавало ситуацию, когда армия Наполеона могла быть полностью отрезана от Франции в Саксонии. Получалось концентрическое наступление союзников, правда, принятый план был достаточно сложным и опасным. У Наполеона как раз в это время появлялся реальный шанс нанести отдельные удары по наступающим армиям и уничтожить союзников по частям. В то же время бросается в глаза схожесть замысла союзников на осень 1813 г. с Петербургским планом 1812 г. – окружения французов на Березине, т. е. нанесение ударов с флангов и выход на операционную линию противника. Разница заключалась в том, что в 1812 г. в котел на Березине, помимо войск с флангов, Великую армию принуждала и загоняла с фронта Главная армия М.И. Кутузова, а в 1813 г. главные силы союзники должны были перебросить на фланги, фактически полностью оголив центр (направление на Силезию и даже на Берлин), оставив две операционные линии в Германии (Северной и Силезской армий) незащищенными.

Процесс выработки плана союзников Лейпцигской операции был очень сложным. Несколько аналитических записок Александру I подал в августе-сентябре барон Жомини, требовавший срочно принять план действий, ввиду благоприятно складывавшейся для союзников ситуации, а также предложивший несколько вариантов операций. 28 августа (9 сентября) состоялся Военный совет, который первоначально принял решение соединить силы Богемской, Польской и Силезской армий в районе Пирны, а затем начать активно действовать против противника. В предложенной схеме отсутствовала Северная армия, она фактически выключалась из действий против наполеоновских войск. Но против этой идеи (переход Силезской армии по горным дорогам ввиду неприятеля) в первую очередь выступили Блюхер и его начальник штаба Гнейзенау, не принимавшие участия в Военном совете. Блюхер дважды направлял письма Александру I с просьбой отказаться от такого соединения и приводил веские аргументы. В какой-то степени эти мысли разделял и Барклай де Толли. Лишь 13(25) сентября Блюхер получил от Александра I приказ действовать по обстоятельствам, после чего Силезская армия устремилась на соединение с войсками Карла-Юхана, а на ее место в Богемию была направлена Польская армия Беннигсена [510].

Точно неизвестно, кто был автором идеи. Александр I? Жомини? Толь? Блюхер? Возможно, это был плод коллективной мысли, рожденный под влиянием обстановки. Однако ясно, что мысль и рука Петербурга в этом плане явно присутствовала. По принятому союзниками решению Богемская армия должна была от Коммотау решительно двинуться двумя дорогами на Цвикау и Хемниц, а затем на Лейпциг в обход Дрездена. Там же для противодействия и сковывания войск противника первоначально оставлялась Польская армия, усиленная австрийскими частями. Польская армия рассматривалась как резерв и должна была в дальнейшем подтянуться к Богемской армии. В целом с южного направления должно было участвовать до 200 тыс. войск. Силезская армия, уже занявшая Баутцен, произведя демонстрацию на Дрезден с целью отвлечь Наполеона, должна была затем под прикрытием Эльбы, двигаясь по ее правому берегу, направиться на соединение с Северной армией. После соединения в районе Виттенберга – Рослау обе армии, осуществив переправу через Эльбу, должны были двинуться вниз по р. Мульда и с севера прибыть в район Лейпцига. Эти две армии имели в своих рядах до 140 тыс. войск. Две группировки союзников, осуществив фланговые движения, должны были соединиться у Лейпцига, в тылу у Наполеона. «Положено было, – как вспоминал в своих воспоминаниях генерал К.Ф. Толь, – чтобы после ожидаемых успехов Лейпцигское поле служило бы общим сборным местом союзных армий для нанесения окончательного удара Наполеону» [511].

Расположение армии французского императора перед наступлением союзников было следующим. На юге для противодействия Богемской армии выделялась группа корпусов под командованием маршала Мюрата (40–50 тыс. человек). Фактически эта группировка выполняла роль заграждения, которая могла лишь замедлить наступление союзников. Под Дрезденом оставались войска маршала Гувиона Сен-Сира (30 тыс. человек). Наполеон не желал оставлять этот стратегический пункт, хотя понимал, что эти войска могут быть блокированы. Группа корпусов маршала Макдональда находилась также непосредственно у Дрездена на правой стороне Эльбы и защищала это направление у Мейссона и Вайссига. Группа корпусов маршала Нея (30–40 тыс. человек) располагалась против Северной армии на левом берегу Эльбы, чтобы противодействовать переправе через реку. Остальные войска составляли резерв Наполеона, готовые двинуться в любом направлении.

Самый сложный и ответственный (опасный) элемент плана союзников выпадал на долю армии Блюхера, оперировавшей вблизи центральной группировки войск Наполеона близ Дрездена. Именно Силезская армия первой начала исполнять принятое решение. 15(27) сентября основные силы Блюхера начали покидать Баутцен и двинулись по правому берегу р. Эльба на север для соединения с армией наследного принца Швеции. Для заслона от противника около Дрездена был оставлен лишь корпус генерала князя А.Г. Щербатова и австрийский отряд генерала графа Ф. Бубны (всего чуть более 10 тыс. человек). Уже 20 сентября (2 октября) основные силы Блюхера переправились через р. Эльбу, а на следующий день Силезская армия у Вартенбурга атаковала корпус генерала А.Г. Бертрана (около 13 тыс. человек). Соотношение сил было явно в пользу союзников, небольшой французский корпус был обойден с фланга, понес крупные потери, а затем отступил к Дюбену. При этом в плен сдались два конных полка (вюртембергский и вестфальский). Одновременно и Северная армия переправилась у Рослау и Акена через Эльбу, а противостоящие ей корпуса Нея, в силу многочисленности противника, вынуждены были отступить к Деличу.

Вслед за этим и Богемская армия стала медленно сосредотачиваться в районе Комматау – Дукса и 18(30) сентября начала переход через Рудные горы в Саксонию. Ее место у Дрездена (против частей маршала Гувиона Сен-Сира) заняли части Польской армии и австрийского корпуса генерала графа И. Колоредо. Но продвижение союзников на Юге производилось неторопливо и с крайней осторожностью, что было характерно для австрийских штабов и лично для Шварценберга. Как позднее заметил, упоминая про это наступление, русский штабной офицер А.А. Щербинин, «медлительность в действии всегда была отличительным признаком австрийских генералов» [512]. Другой участник событий А.И. Михайловский-Данилевский оставил свои воспоминания в несколько иной тональности, правда, косвенно подтверждая этот тезис: «Поход наш был медленный, и мы шли с осторожностью, потому что мы готовились дать такое сражение, от которого должна была зависеть участь Европы» [513]. Только 23 сентября (5 октября) передовые части Шварценберга заняли Цвикау и Хемниц, но лишь часть Богемской армии из-за нерешительности своего главнокомандующего медленно продвигалась вперед на фронте наступления в 60 верст и находилась в растянутом положении. Это вызывало неудовольствие русских генералов и опасение, что противник может воспользоваться рассредоточением войск. В частности, больной Барклай де Толли 22 и 23 сентября (4 и 5 октября) направил Александру I два письма, в которых считал, что движение «с половиною частию армии ни на что не похоже, тогда как нам надо приготовиться к главнейшей операции, которая одна только победить сможет неприятеля», он опасался контрудара со стороны Наполеона, в то время как «мы слишком раздробили силы». Поэтому он предлагал подтянуть резервы к передовым частям [514]. Неторопливые и медленные передвижения Богемской армии облегчали выполнение поставленной задачи корпусам Мюрата, силы которого по численности раза в три уступали Шварценбергу. Тот явно опасался неожиданных ударов главной группировки Наполеона и активизировал свои действия, только узнав, что французский полководец направился с главными силами на север против Блюхера. Но даже 28 сентября (10 октября) австрийский корпус генерала князя М. Лихтенштейна пропустил к Лейпцигу у г. Наумбурга шедший из Вюрцбурга французский корпус маршала Ш.П. Ожеро, что лишь усилило группировку Мюрата в этом районе. Дорога, ведущая из Лейпцига во Францию (отход на запад), все еще оставалась под контролем французов.

Наполеон, находясь с гвардией и двумя корпусами (примерно 80 тыс. человек) в районе Дрездена и получая сведения об активности союзников на своих флангах, испытывал определенные колебания. Он не торопился и выжидал, поскольку нужно было принять верное решение, а затем осуществить его – нанести противнику выверенный удар. Французский император понимал, что у него появился, может быть, минимальный, но шанс разгромить поодиночке армии союзников, до этого избегавших главного сражения с ним. Он рассчитывал на медлительность в действиях Шварценберга, и в этом не ошибся. Пока две группировки союзников находились в разных концах и не могли прийти на помощь друг другу, Наполеон имел возможность сначала обрушиться на одну из армий своих противников.

25 сентября (7 октября) французский полководец наконец-то решился атаковать Блюхера. Он покинул Дрезден и с гвардией и с корпусом Макдональда на следующий день прибыл в Вурцен. Он надеялся на встречном курсе разгромить Силезскую армию у Дюбена, затем выйти к Эльбе, захватить переправы у Виттенберга и Рослау, что открывало ему прямой путь на Берлин. 27 сентября (9 октября) мобильный кулак Наполеона из пяти корпусов и гвардии (до 130 тыс. человек) обрушился на Дюбен. Но очень скоро выяснилось, что этот удар наносился по пустому месту. Оказалось, что Блюхер, организовав переправы через р. Мульду, в последний момент из-под носа Наполеона увел свою армию в западном направлении и 29 сентября (11 октября) таким окружным путем прибыл в Галле, достигнув р. Заала. Причем Силезская армия, значительно удлинив свой маневр (по сути, обходной), теперь могла наступать на Лейпциг с северо-запада (для соединения с Богемской армией), угрожая полностью перерезать прямой путь отступления в империю. Французы под Дюбеном даже чуть не захватили врасплох Главную квартиру Силезской армии, оставшуюся без прикрытия, правда им досталась в добычу лишь часть обозов, а затем они вышли к Эльбе. Прямая дорога на Берлин была свободна (от Виттемберга до Берлина – 90 верст), хотя Наполеон не знал, что союзники фактически отдали ему свою операционную линию – оставшиеся части прикрытия (прусский корпус генерала Ф.Б.Э. Тауэнцина) вряд ли создали бы серьезную помеху в случае движения его армии в этом направлении.

Но главное заключалось в другом. Блюхер ушел, не оставив следов. Наполеон не знал, куда он направился, так же как не имел никаких сведений о Северной армии. Из-за недостатка кавалерии он не получал достоверных данных и не имел возможности сделать правильные предположения. Противоречивые сообщения из войск долго не могли прояснить ситуацию – где находился противник? Его блестящий маневр на внутренних линиях провалился. Под Дюбеном он потерял два драгоценных дня в раздумьях и ожидании нужной информации. Надо сказать, французский император весьма смутно представлял ситуацию и не понимал намерения противника. Все же больше Наполеон склонялся двинуться на Берлин, поскольку предполагал, что Северная и Силезская армии, скорее всего, бросятся прикрывать это направление и ради спасения прусской столицы дадут сражение. Так бы ранее поступили все военачальники феодальной Европы. Его части уже перешли Эльбу, он отдал приказания подготовить мосты на р. Мульде в случае отхода Мюрата от Лейпцига в сторону Дюбена, распорядился о подготовке новой операционной линии (через Магдебург на Гамбург). Но все это имело бы смысл, если Силезская и Северная армия перешли бы на правый берег Эльбы для защиты Берлина.

О том, что союзники в тот момент решали, как поступить в данной ситуации, свидетельствует фрагментарная запись в дневнике от 1 (13) октября русского полковника А.А. Лехнера, находившегося в Главной квартире Северной армии: «В большой нерешительности по поводу дальнейших действий. Берлину угрожает опасность быть взятым французами, а у нас нет надежды упредить неприятеля» [515]. В сложившейся обстановке необходимо отдать должное Блюхеру, которого многие авторы и по сей день характеризуют как хорошего рубаку, но лишенного стратегического дарования. Его армия совершила самый сложный и опасный маневр, поставив в тупик самого Наполеона. Прусский военачальник пошел на огромный риск, оставив все свои коммуникации открытыми и доступными противнику. Мало того, он проявил большую твердость в исполнении своего замысла, смог убедить в своей правоте соседа, главнокомандующего Северной армии Карла-Юхана, который как раз мыслил в устаревших рамках стратегии и уже велел отвести войска за Эльбу и идти на защиту Берлина. Шведский наследный принц мог сделать то, чего так жаждал Наполеон. Вот как позднее в частном письме описывал борьбу мнений двух главнокомандующих в этот драматический момент начальник штаба Силезской армии генерал А.В. Гнейзенау: «Затем началась наша борьба с наследным принцем шведским. Он не хотел идти на неприятеля. Последний предпринял обманное движение на Берлин, и кронпринц позволил ввести себя в заблуждение. Он хотел отступить обратно за Эльбу и послал нам приказ соединиться с ним и также отойти за Эльбу. Он официально заявил, что будто бы император Александр поставил нас под его команду. Это была ложь. Мы не поверили и не послушались. Более того, мы еще ближе продвинулись от Галле к Лейпцигу. Наконец, он решился последовать за нами и тем самым избег позора, который неминуемо бы пал на его голову, если бы он оставался верен своим намерениям» [516]. Хотя Блюхер и ошибался в частностях, его решение в этой ситуации было абсолютно правильным. Он думал не только о себе, а действовал в рамках главной стратегической идеи (разгром армии Наполеона) и этому подчинил все действия Силезской армии. Союзники уже все равно не успевали бы защитить Берлин, их силы оказались бы разъединенными и могли стать легкой добычей для французов. Главное же – Наполеон вынужден был играть уже не в свою игру, как раз ему пришлось догонять союзников и пытаться перевернуть ситуацию в свою пользу.

Что было бы, если все же французский полководец решился бы идти на Берлин? Это вопрос представляет только чисто академический интерес. Если бы он двинул на Берлин войска, имеющиеся в его прямом распоряжении на тот момент, вероятно, без особых трудностей захватил город, временно поставил под контроль пространство между Эльбой и Одером, ему даже удалось бы, возможно, деблокировать французские гарнизоны крепостей на севере Пруссии и Польши, включая Данциг. Но у союзников еще оставались бы ненарушенными коммуникации через Силезию и Австрию. А вот цену за движение на Берлин он заплатил бы очень дорогую. Наполеон в этом случае оставлял бы союзникам не только Саксонию, но и всю Германию, кроме севера – и то это был бы вопрос времени. Ясно, что союзники или расправились бы с корпусами Мюрата, или оттеснили бы их за Эльбу. Имея операционную линию через Гамбург, значительно удлинявшую их коммуникации, французы рисковали бы в любой момент потерять связь с империей. А союзники как раз вышли бы к границам Франции, и как бы развивались последующие события, конечно, трудно предсказать. Но, зная сегодня случившиеся, можно уверенно сказать, что империя без своего императора, вероятно, не оказала бы серьезного сопротивления силам коалиции. Слишком много в этой конструкции было завязано на самой личности французского императора, большинство государственных механизмов могло слаженно крутиться, лишь получая импульсы от ее создателя. Без его присутствия на французской земле вся государственная машина начала бы работать вхолостую, стала давать сбои и рухнула бы. Думаю, что Наполеон это отлично сознавал и меньше всего хотел допустить.

Французский император тогда находился в Дюбене, это чуть больше 30 верст от Лейпцига или Виттенберга. В принципе, он в любой момент мог быстро развернуть и направить свою группировку или на Берлин, или на Лейпциг. 30 сентября (12 октября), получив сведения от Мюрата о том, что Богемская армия начала сосредоточение у Лейпцига, Наполеон все же принял решение все главные силы перебросить на помощь Мюрату. Но он еще не имел представления о том, где находились и что намеревались делать Силезская и Северная армии. Поэтому лишь на следующий день три корпуса и кавалерия, задействованные на Эльбе, были отозваны под Лейпциг. Демонстрация (угроза) Берлину создавала надежду, что хотя бы две армии союзников устремятся к этому пункту, а значит, под Лейпцигом будут отсутствовать. Сам же французский полководец прибыл к Лейпцигу со своей гвардией в полдень 2(14) октября и смог достаточно быстро сосредоточить у города до 200 тыс. своих войск, – фактически все, что он был в состоянии собрать, за исключением 30 тыс. солдат маршала Гувиона Сен-Сира, блокированных в Дрездене.

Ко 2(14) октября из союзных армий к Лейпцигу подошли лишь передовые части Богемской армии. К 3(15) октября Шварценберг сумел перед городом сосредоточить основные силы своей армии. Остальные армии накануне сражения находились на марше: Силезская армия в 10 верстах в Шкейдице, Северная (двигалась очень медленно) – в 30–40 верстах возле Галле и Цербига, Польская – в 50 верстах под Вальдгеймом. Всего же численность всех войск коалиции, которые могли собраться у этого города, в потенциале составляла около 320–360 тыс. солдат. Этот день оказался богатым на события. 2(14) октября на подступах к Лейпцигу, под Вахау и Либертвольквицем, произошел ожесточенный кавалерийский бой авангардов – 6000 русских и прусских кавалеристов генерала П.П. Палена (затем подкрепленных 2000 австрийцев) против примерно 6000 сабель Мюрата. Эта жаркая кавалерийская схватка, происходившая с переменным успехом, стала прелюдией к самому большому военному столкновению в Европе в ХIХ столетии, в котором участвовало более полумиллиона человек.

 

«Битва народов»

 

4–7 (16–19) октября произошло грандиозное сражение, получившее уже у современников название «битва народов» («Völkerschlacht»), а затем прочно вошедшее в обиход историков. Со стороны союзников в ней участвовали русские, прусские, австрийские и шведские войска, были даже английские ракетные батареи. А им противостояли полки наполеоновской армии, набранные и сформированные из народов почти всей Европы: французы, итальянцы, поляки, немцы Рейнского союза, швейцарцы, голландцы, бельгийцы, хорваты, испанцы, португальцы и другие. Можно даже сказать, Восток сражался с Западом Европы.

По мнению современников, Лейпциг окружали восхитительные места для прогулок, но именно они и стали кровавой ареной, где решалось будущее Европы. Позиция наполеоновских войск, помимо красот, которыми восхищались любители природы, имела ряд выгодных моментов с оборонительной точки зрения. Сам город хоть и окружали старые стены, но французы их укрепили. На равнине перед городом протекали реки Эльстер, Плейсса, Парта (впадала в Плейссу), они делили местность на четыре отдельных сектора. На юге было много лесистых и заболоченных участков, перемежающихся холмами. Правда, на севере, выше р. Парты, местность была равнинная. Главным уязвимым местом являлась дорога на запад – путь отхода. Она проходила по болотистой местности через насыпную дамбу у м. Линденау (с множеством больших и малых мостов), важный пункт, обладание которым давало возможность вывести французские войска из Лейпцига, а в случае захвата союзниками – запереть армию Наполеона в городе. Хотя перед сражением операционная линия французов проходила от Лейпцига через Торгау на Магдебург, т. е. на фланге и в тылу у нее находились Силезская и Северная армии, пожертвовавшие в результате проведенного маневра, своими собственными коммуникациями. Фронт расположений армий противников оказался перевернут. Собственно, первоначально союзники контролировали только юг и север, а на западе и востоке у них не было войск. Лейпциг находился как бы между молотом и наковальней. Правда, к концу операции союзники, используя свое численное превосходство, смогли именно перед Лейпцигом замкнуть с двух сторон кольцо на востоке, перерезать французские коммуникации с Торгау и образовать дугу вокруг города, оставив свободными от своего присутствия лишь западное направление.

В первый день сражения 4(16) октября у Наполеона под рукой находилось примерно 170–180 тыс. человек; свыше 20 тыс. солдат он выделил для охраны коммуникаций, а на подходе находилось около 25 тыс. бойцов. План действий французского императора сводился к следующему. В первую очередь он стремился не допустить возможности соединения северной и южной группы союзников. Он закладывался на то, что Силезская армия не рискнет двинуться по прямой дороге от Галле к Лейпцигу, а скорее всего постарается уйти к Вейссенфельсу и таким образом усилить левый фланг союзников. Но на всякий случай севернее р. Парты все же было оставлено четыре корпуса под командованием маршала Нея (более 30 тыс. человек и ожидался еще подход корпуса генерала Рейнье). Для защиты позиций у Линденау (правый южный фланг) было выделено (в течение дня) около 20 тыс. человек. Основные же силы были сконцентрированы на южном направлении против войск Богемской армии. Наполеон намеревался сначала сковать фронтальными атаками центр Шварценберга (выделялись три корпуса при поддержке кавалерии – примерно до 50 тыс. человек) и вынудить противника подтянуть туда все резервы, затем корпус Макдональда (25 тыс. человек) на левом фланге должен был совершить обходной маневр против правого фланга союзников. В критическую фазу боя резерв императора – гвардия, корпуса маршалов Ожеро и Мармона, снятого с северного участка (всего до 50 тыс. человек), нанес бы решающий удар и прорвал бы центр Богемской армии.

Более противоречивые сведения приводят историки о количестве войск двух союзных армий, участвовавших в первый день сражения. Правда, все они сходятся в одном – у коалиции было, хоть и минимальное, но преобладание в численности. 50–60 тыс. – в Силезской армии, 140–150 тыс. – в Богемской армии, а всего 190–200 тыс. человек. План же союзников на предстоящее сражение вызвал споры среди высшего генералитета. Шварценберг как главнокомандующий предложил главные силы поместить на узком болотистом участке в междуречье рек Эльстер и Плейсса, чтобы оттуда, переправясь через Плейссу, совершить атаку на д. Конневиц и Делиц, т. е. во фланг французским войскам. Вместо широкого развертывания войск и соединения с Блюхером он предложил весьма сомнительный маневр (в чем убедился на следующий день), на который потребовались бы целые сутки. Кроме того, это лишало возможности Богемскую армию, загнанную между двух рек, подать какую-либо помощь соседям. Против этого предложения сначала выступили генералы Жомини и Толь, но их доводы не подействовали на упрямого Шварценберга. Лишь затем поддержал их и Александр I, резко заявивший, что ни один русский солдат в этот своеобразный болотистый мешок направлен не будет. Развитие дальнейших событий полностью подтвердили русские опасения. В результате Шварценберг для наступления на этом участке оставил лишь австрийский корпус генерала графа М. Мерфельдта, а сзади поставил австрийский резерв наследного принца Ф. Гессен-Гомбургского (всего до 30 тыс. человек). Другой австрийской корпус генерала графа И. Дьюлаи (примерно 20 тыс. человек) отдельно на левом фланге союзников должен был наступать западнее р. Эльстер на Линденау, чтобы отрезать Наполеону путь наступления на Запад и войти в контакт с Силезской армией. На правом фланге Богемской армии стоял австрийский корпус генерала барона И. Кленау и казаки графа М.И. Платова. Главные силы были сосредоточены в центре позиции восточнее р. Плейссы, здесь располагались в три эшелона русско-прусские войска и русско-прусский резерв под общим командованием Барклая де Толли. На долю этих войск и выпала основная тяжесть сражения. Им ставилась задача овладеть высотами у Вахау и Либертвольквица. Но именно на этом направлении Наполеон сосредоточил свои главные силы, далеко превосходящие по численности войска Барклая (в этом сходится большинство исследователей). Свыше 100 тыс. французов против примерно 60–70 тыс. человек у Барклая. Имея в своем распоряжении в целом меньше войск, французский император на направлении главного удара смог, как всегда, создать численное преимущество.

Но как у союзников, так и у Наполеона все пошло не так, как они задумывали. Первыми атаковали позиции противника части Богемской армии, правда, не в 7 часов утра (как было предписано диспозицией Шварценберга), а в 8 часов, но и в это время многие корпуса еще не вышли на исходные для атаки пункты. Союзники попытались захватить инициативу в свои руки, и передовая линия войск Барклая под командованием П.Х. Витгенштейна (корпуса генералов Ф.Г.Ф. Клейста, Е. Вюртембергского и А.И. Горчакова) двинулась вперед. Фронт наступления составлял примерно 8 верст. Основной бой шел с переменным успехом за обладание высотами у деревень Маркклееберг, Вахау и Либертвольквиц. Упорные контратаки противников сменяли друг друга, а селения не раз переходили из рук в руки. Александр I, находившийся вместе с другими союзными монархами на высоте Вахтберг (около д. Госсы), увидев явный перевес сил у французов, придвинул к д. Госса, ближе к передовой линии гренадерский корпус генерала Н.Н. Раевского, подтянул гвардию, а также приказал Шварценбергу (находился с войсками Мерфельдта) срочно перебросить австрийские резервы принца Гессен-Гомбургского с левого на правый берег р. Плейссы. Корпус Кленау на правом фланге запоздал со своевременной поддержкой частей Барклая у Либертвольквица, а после 11 часов против него начал обходное движение французский корпус Макдональда (также запоздал с выходом), после чего Кленау был оттеснен с господствующей высоты Кольмберга и отступил к Университетскому лесу.

Австрийцы Мерфельдта, собранные на левом берегу Плейссы, предприняли ряд попыток форсировать реку у Конневица, но были без особого труда отражены. Уже во второй половине дня напротив Делица Мерфельдт лично перевел батальон вброд на другой берег, батальон был полностью разбит, а сам Мерфельдт получил легкое ранение и попал в плен. Не совсем удачно развивались для австрийцев и события под Линденау. Наступательное движение с разных сторон трех австрийских колонн началось лишь после 10 часов. Медленное выдвижение войск Дьюлаи и потеря времени (пока у французов там находились лишь слабые части) позволили противнику подтянуть силы и отбить все атаки на этот важный пункт.

После 13 часов взаимные атаки на линии Маркклееберг, Вахау и Либертвольквиц прекратились и наступило временное затишье, работала только артиллерия сторон. Французам удалось сосредоточить более 100 орудий (этой общей батареей командовал генерал А. Друо), оказывавших мощную огневую поддержку и наносивших большой урон войскам союзников. В это время Мюрат сконцентрировал между Вахау и Либертвольквицем 80 эскадронов конницы (от 8 до 12 тыс. всадников), только на одно построение этой ударной массы ушло два часа. В 14 часов Наполеон, так и не дождавшись прибытия корпуса Мармона, задержанного Неем на северном участке, приказал начать общее наступление. Вперед устремились корпуса Ожеро, Понятовского, Виктора, Лористона и части Молодой гвардии. Еще до 15 часов эта общая фронтальная атака была подкреплена броском кавалерии Мюрата. Большинство авторов ее оценивают в эпитетах «блестящая» и «образцовая», правда, некоторые сводят ее в первую очередь к успешной атаке кирасирской дивизии генерала Э. Бордесуля, не получившей нужной и своевременной поддержки со стороны двух кавалерийских корпусов и гвардейской кавалерии. Действительно, атака огромной массы кавалерии не только произвела впечатление на участников сражения. Ее удар пришелся на ослабленный русский корпус Е. Вюртембергского, который потерял к этому времени до половины своего состава. Кирасиры врезались глубоким клином в линию союзников и прорвали центр 2-го пехотного корпуса, был полностью уничтожен батальон Кременчугского пехотного полка, захвачено 26 орудий, а прислуга изрублена. А огромная масса всадников, одетых в латы, продолжила движение вперед, по пути опрокинув не успевшую развернуться гвардейскую кавалерийскую дивизию генерала И.Г. Шевича (убит ядром). Гвардейские конные полки оказались «втиснутыми» в болото. Оставшаяся на флангах прусская и русская пехота свернулась в каре и не могла остановить конницу. А кавалерия Мюрата мчалась дальше и достигла прудов у д. Госсы. Рядом в 80 метрах находилось подножие высоты Вахтберг, где за боем наблюдали три союзных монарха и прибывший туда Шварценберг. От латников Бордесуля их отделяла лишь болотистая лощина. Это была критическая минута для союзников. Нужно было выиграть время, так как сюда уже спешили резервы. Тогда Александр I, не покинувший свою ставку, приказал лейб-гвардии Казачьему полку, составлявшему его конвой в 1813 г., контратаковать прорвавшегося противника. Четыре сотни лейб-казаков под командой полковника И.Е. Ефремова (награжден орденом Св. Георгия 3-го класса) смело бросились вперед и ударили во фланг французов. Для отечественных историков монархического направления этот эпизод в описании сражения стал излюбленным сюжетом – мужество государя, подвиг и самопожертвование по его приказу лейб-казаков. Но действительно надо отдать должное гвардейским казакам, они спасли положение, причем на глазах своего императора. Прошло немного времени, и оправившаяся гвардейская кавалерия также пошла в контратаку, их поддержала с двух сторон прусская кавалерия и русская кирасирская дивизия генерала барона И.М. Дуки. В бой вступила также 100-орудийная батарея генерала И.О. Сухозанета. После бешеной двухверстовой скачки утомленные успехом французы не смогли противостоять свежим силам союзной кавалерии и были отброшены назад, даже не успев увести захваченные орудия.

 

Между тем Наполеон, предполагая, что центр Богемской армии прорван, а корпус Макдональда успешно продвигался на левом фланге, уже послал в Лейпциг поздравление с победой саксонскому королю и приказал в честь этого в церквях звонить во все колокола. Но он явно поторопился, дело оказалось несделанным, а блестящая атака из-за недостатка сил осталась без последствий. Положение на этом участке стабилизировалось, в бой у д. Госсы вступил гренадерский корпус генерала Н.Н. Раевского, подкрепленный гвардейской пехотой. Правда, французские корпуса продолжили свои атаки. Но и к союзникам подошли уже австрийские резервы принца Гессен-Гомбургского, и на левом фланге австрийским войскам удалось взять д. Маркклееберг. К 18 часам бои на южном секторе закончились. Французский император в этот день так и не бросил в бой Старую гвардию, вероятно, не почувствовал перспективы ее эффективного использования или же не захотел рисковать.

Многие авторы считают, что если бы Наполеон находился на командном пункте в момент «блестящей» и «образцовой» атаки Бордесуля, то он, несомненно, подкрепил бы ее и развил достигнутый успех. Можно, конечно, поохать, что он оказался в нужное время не на том месте. Дело в том, что французский император не прохлаждался, а был вынужден оставить на время южный сектор и переключить свое внимание на северный, так как именно оттуда стала слышна сильная артиллерийская канонада. Примерно после полудня севернее Лейпцига в бой с частями Нея вступила подошедшая Силезская армия. Прусский корпус генерала Йорка в 14 часов начал интенсивные атаки против французского корпуса маршала Мармона (Наполеон так рассчитывал на этот корпус на южном участке) у д. Меккерн, а русский корпус графа А.Ф. Ланжерона атаковал польскую дивизию генерала Я.Г. Домбровского у д. Веттериц. Войска Нея не только защищали Лейпциг, но и прикрывали дорогу, ведущую из Дюбена, по которой в это время должны были отступать парки. Ожесточенный бой за эти пункты (особенно за Меккерн) шел примерно до 17 часов. Блюхер не знал сил противника, шедших по дороге из Дюбена (на самом деле – только одна дивизия генерала А.Г. Дельма – около 5 тыс. человек), и вынужден был до последнего держать в резерве русский корпус генерала Ф.В. Остен-Секена. Но не зря главнокомандующий Силезской армии в свое время получил прозвище генерал «Вперед». Под конец дня он подкрепил Йорка, вынужденного совершать лобовые атаки на Меккерн, войсками Сакена и бросил в дело прусскую кавалерию, решившую исход дня. Именно в результате кавалерийской атаки было смято несколько батальонов противника, захвачено до 2 тыс. пленных и более 50 орудий. Мармон же вынужден был отступить к р. Парте, а Домбровский – к д. Шенефельд. Правда, значительная часть парков успела пройти по дороге в Лейпциг, лишь часть из них досталась в добычу войскам Ланжерона. Героем этого дня в лагере коалиции, без сомнения, стал Блюхер, а также его армия, внесшая весомый вклад в победу, которая оказалась не за горами.

На северном участке бой явно закончился не в пользу французов, а их успехи на южном участке оказались минимальными. 4(16) октября вопрос о победе остался не решенным. В этот день ни один из противников не смог нанести решительного удара и войска остались на местах, где их застал конец сражения. Результат стал промежуточным, но оказался в целом более выгоден для союзников. И это несмотря на явные просчеты в планировании сражения и бездарное управление войсками Шварценбергом. Надо признать, что для спасения положения (чтобы избежать поражения) больше полезного сделал Александр I (по сути, дилетант в полководческом деле), чем фактический главнокомандующий.

Проблема потерь сторон остается дискуссионной, поскольку в литературе постоянно до сих приводятся разные цифры. Лишь примерно можно сказать, что в армии Наполеона личный состав сократился от 20 до 25 тыс. человек. Но, вероятно, у союзников убыль была больше – от 20 до 40 тыс. человек (разброс цифр очень велик). В данном случае был важен с моральной точки зрения сам по себе факт, что союзники выстояли этот день против самого Наполеона. Кроме того, на них работало время. К ним подходили находившиеся в пути подкрепления и две свежие армии – Северная и Польская (в общей сложности свыше 100 тыс. человек). К Наполеону же присоединились где-то 20–25 тыс. Французская армия могла иметь в строю под Лейпцигом 190–200 тыс. бойцов, а в рядах союзников численность войск уже превышала 300 тыс. человек. Шансы на победу в последующие дни у французов стремительно улетучивались и, наоборот, возрастали у союз-ников.

5(17) октября в сражении последовал небольшой перерыв и день в целом прошел спокойно за исключением небольших боев. Хотя союзники были готовы продолжить сражения в этот день (даже была назначена атака на 14 часов), они ожидали подхода Северной и Силезской армий, которые прибыли ближе к вечеру. Их войска были утомлены, из-за этого приняли решение возобновить атаку лишь на следующий день. Наполеон к этому дню уже отлично осознавал необходимость отступления, но союзники успели полностью перерезать его операционную линию на Торгау – Магдебург. Восстанавливать ее уже не имело смысла, да и сил и возможностей не было. Оставался только один выход – на Запад по единственной дороге, которую к этому времени не контролировали союзники, но могли в любой момент перерезать. Поэтому он приказал корпусу генерала А.Г. Бертрана (около 20 тыс. человек) скрытно направиться к Лютцену, а затем к Вейссенфельсу и Мерзебургу, чтобы защитить путь отхода и переправы через р. Заала. От этого зависело спасение его армии. Затем он встретился с пленным австрийским генералом Мерфельдтом, и тот согласился передать его предложения союзникам о перемирии. Французский император в тот момент был готов признать потерю многого (и того, чем еще владел или контролировал – Голландии, Ганзейских городов, роспуск Рейнского союза), даже соглашался признать независимость Италии взамен на возвращение захваченных французских колоний. Он также предлагал, чтобы русские и прусские войска ушли за Эльбу, австрийцы – удалились в Богемию, а французы – лишь отступили за р. Эльстер, оставив Лейпциг. Трудно определить, был ли это демарш, чтобы выиграть время, или попытка завязать переговоры. Во всяком случае эти предварительные условия являлись по меньшей мере несерьезными. Союзники, чувствуя свои возросшие силы, предпочли вообще не отвечать на эти французские предложения.

Но в целом ситуация для Наполеона складывалась нерадостной. Как генерал, он понимал необходимость отступления, но в данном случае речь шла не только о смене невыгодной военной позиции, а и о политическом значении этого шага. Это означало для французского императора не только утрату своего определенного влияния, а по сути, потерю всей Германии, государств Рейнского союза. Все неблагоприятные политические последствия такого решения тогда даже было трудно предвидеть или просчитать. И как генералу, и как императору, ему также не хотелось оставлять в тылу у союзников на произвол судьбы примерно 180 тыс. французских солдат в гарнизонах осажденных городов. Это – целая армия, это те войска, которых так не хватало императору в первый день Лейпцигского сражения, чтобы добиться успеха. В общем налицо имелась двойственность взглядов Наполеона, трезвомыслящий военачальник в нем постоянно боролся с импульсивным имперским политиком. Отсюда у него происходили постоянные колебания при принятии решений. В конце концов, готовясь отойти, он отдал приказ о сужении линии расположения своих войск. В 2 часа ночи 6(18) октября под проливным дождем французы в южном секторе оставили свои позиции и отступили на 4 версты ближе к Лейпцигу (и примерно в 7 верстах от города), в целом они заняли затем своеобразную дугу вокруг города, вытянутую почти полукругом примерно на 15 верст с севера на юг фронтом к противнику. Наполеон решил «сражаться, отступая».

У союзников же перед началом сражения 6(18) октября возникла проблема шведского наследного принца, собственно, проблема эта уже давно существовала. Расчетливый Карл-Юхан (бывший маршал Франции Бернадотт), несмотря на принадлежность к коалиции, не очень-то жаждал участвовать в сражении. Да и до этого он всячески уклонялся от встречи с противником, а когда она происходила, то больше действовали и проявляли активность его подчиненные – прусские и русские генералы. Историки усматривают несколько причин для этого: Карл-Юхан не хотел рисковать репутацией в случае поражения (он был всего лишь наследником престола, а королем ему предстояло стать только в будущем, поэтому нужно было набрать политический капитал); не желал проливать французскую кровь (политические угрызения совести или запоздалый патриотизм) и надеялся получить в итоге с помощью Александра I французский трон (трудно, если его имя в народе стало бы ассоциироваться с врагами Франции); хотел сберечь шведов для предстоящих сражений против датчан, так как претензии к ним имелись только у шведов (получить Норвегию – обговоренная цена за участие Швеции в коалиции). К шведскому принцу неоднократно посылались самые разные эмиссары негодовавших союзных монархов, дабы вразумить и пробудить того к активности, но Карл-Юхан вел себя по-прежнему, играл в свою игру. Так флигель-адъютанту российского императора полковнику графу Л.В.Л. Рошешуару наследный принц отвечал следующем образом: «Ах, мой друг, подумайте сами, в моем положении нужна величайшая осторожность; кроме вполне понятного нежелания проливать французскую кровь, мне необходимо поддерживать свою славу, я не должен ею злоупотреблять; моя судьба зависит от битвы, если я ее проиграю, то никто во всей Европе не одолжит ни одного экю по моей просьбе» [517]. Возможно, все эти причины, указанные историками, в комплексе воздействовали на его поведение, возможно, одна из них. Во всяком случае Карл-Юхан виртуозно балансировал весь 1813 г. между верностью принципам коалиции и своими собственными интересами, а союзные монархи вынуждены были это терпеть и всячески с ним заигрывать. Правду сказать, и в наполеоновской армии он придерживался схожей манеры поведения (уклонения от активных действий), чем неоднократно вызывал гнев французского императора. Тогда маршала спасала родственная принадлежность его жены к клану Бонапартов, а в 1813 г. – насущная необходимость для коалиции нахождения в ее рядах Швеции. Дело заключалось даже не в количественном составе (на театре военных действий шведские силы составляли мизерный процент войск союзников), а в политическом аспекте, который являлся не менее важным для окончательной победы коалиции. Конечно, можно было лишить шведского престолонаследника командования, отозвать русских и пруссаков из его армии, но тогда бы разразился скандал, а его не хотели.

Вот как описал один из конкретных методов воздействия на Карла-Юхана накануне Лейпцигской битвы начальник штаба Силезской армии генерал А.В. Гнейзенау: «17-го армии большей частью спокойно стояли друг против друга, готовясь к новой битве. Только Силезская армия с частью кавалерии и конной артиллерии атаковала противостоящего противника и отбросила его за Парту. Тем временем кронпринц шведский пребывал в нескольких милях позади нас и, вопреки всем своим обещаниям, не принимал участия в бою. Тогда утром 18-го старый фельдмаршал (Блюхер. – В.Б  .) собрался лично напомнить принцу об его долге. Я не сопровождал своего начальника, ибо был слишком возмущен. Принц Вильгельм поехал с ним. Он отлично исполнил обязанности переводчика. То, что там фельдмаршал в самых сильных выражениях высказал принцу, оказало свое воздействие, и принц сдвинулся с места. К нему присоединили наш корпус Ланжерона. Последний тут же был брошен в атаку, в то время как кронпринц поставил своих шведов в четвертую линию» [518]. Напомним, что в свое время, в ноябре 1806 г. именно французскому маршалу Бернадотту был вынужден сдаться в Любеке генерал Блюхер со своим корпусом. Теперь же «старый фельдмаршал», всегда ненавидевший Наполеона, учил, как себя вести, своего бывшего противника. Какие доводы он приводил, неясно, но, видимо, говорил с «солдатской прямотой» без дипломатических ухищрений. Но это оказалось крайне действенным аргументом, по крайней мере, Северная армия приняла участие в Лейпцигской битве.

Пространство между реками Плейсса и Парта союзники решили атаковать 6(18) октября четырьмя колоннами. Первая колонна под командованием принца Ф. Гессен-Гомбургского (50 тыс. австрийцев) должна была продвигаться по дороге от Реты на Конновиц. Вторая колонна под командованием Барклая де Толли (50 тыс. русских и пруссаков) получила направление движения от Либертвольквица, и своей целью имела д. Пробстхайде, главный оплот обороны французов. Третью колонну под командованием генерала Л.Л. Беннигсена составляли русские войска Польской армии, подкрепленные австрийцами (примерно 65 тыс. человек), она должна была поддержать атаку второй колонны и взять д. Цуккельсхаузен и Хольцхаузен. Четвертую колонну возглавил наследный шведский принц Карл-Юхан, она оказалась самой многочисленной (около 85 тыс. русских, пруссаков и шведов), поскольку, кроме Северной армии, ему был передан корпус графа Ланжерона из Силезской армии. Войска Северной армии Карла-Юхана, переправясь через р. Парту, затем от Таухи, продвигаясь по дороге из Айленбурга, имели задачу достичь д. Шенефельд и Паундорф. На флангах – пятая колонна под командованием Блюхера, состоявшая из частей Силезской армии (всего 25 тыс. человек) должна была наступать прямо на Галльское предместье Лейпцига, а отдельному австрийскому корпусу Дьюлаи, как и прежде, ставилась задача захвата важного стратегического пункта – Линденау, через который лежал единственный путь отступления армии Наполеона.

Около 9 часов утра союзники приступили к активным действиям в южном секторе. Французы сразу же отступили с занятых ими 4(16) октября позиций и заняли оборону на рубежах, предварительно намеченных Наполеоном. Первая колонна принца Гессен-Гомбургского встретила достойное сопротивление корпусов Ожеро и Понятовского перед д. Конневиц. Сам принц оказался ранен (его заменил генерал граф Коллоредо), а австрийцы понесли тяжелые потери. Французы смогли контратаковать и вновь взяли оставленную ими д. Делиц. Тогда Шварценберг приказал генералу Дьюлаи переправить через р. Плейссу часть своих сил на подмогу первой союзной колонны. Александр I, видя тяжелое положение австрийцев, подал им руку помощи, направив русские резервы (2-ю гвардейскую пехотную и 3-ю кирасирскую дивизии). С помощью подкреплений австрийцы ликвидировали создавшуюся угрозу и вновь взяли Делиц, но дальше продвинуться не могли. После полудня на этом участке стороны вели лишь артиллерийский огонь.

Утром вторая колонна Барклая без особого труда захватила Вахау и Либертвольквиц, но затем встретила упорное сопротивление корпусов Виктора и Лористона у д. Пробстхайде, находившейся