Сентябрь‑октябрь 1991 1 страница

 

Мой дедушка с отцовской стороны был кузеном исследователя Антарктики Роберта Скотта. Я помню, как ребенком меня брали в гости к Берти Скотту, пожилому дальнему родственнику, который жил в Гемпшире. Я обычно садился на диван рядом с ним и ел печенье, улучшающее пищеварение, в то время как он рассказывал разные истории про Скотта и его роковой бросок к Южному полюсу. На меня произвела глубокое впечатление битва Скотта со стихиями, и я преисполнился решимости попытаться сделать что‑нибудь подобное, хотя и понятия не имел, что бы это могло быть. Покоритель Антарктики Скотт был моим детским героем, а в более поздние годы я познакомился и так же искренне восхищался его сыном, сэром Питером Скоттом.

Сэр Питер был очень талантливым, поистине человеком эпохи Возрождения. Подобно своему отцу он доказал, что если ты задашься какой‑нибудь целью, то можешь сделать почти все. Он участвовал в войне бойцом диверсионно‑десангного отряда и стал специалистом в вождении малых судов. Его взяли в английскую олимпийскую команду, и однажды он выиграл бронзовую медаль на Олимпийских играх по парусному спорту. Потом он занялся планеризмом и сразу поставил мировой рекорд в дальности полета. В более поздние годы он учредил Всемирный фонд по защите дикой природы. Кроме того, сэр Питер Скотт учредил фонды по охране пернатых и охране заболоченных территорий у себя дома в Слимбридже, рядом с устьем реки Северн. Он был одним из самых больших любителей природы нашего времени. Я встретился с ним в Слимбридже, в гостиной с видом на озеро, которое он сам создал. Мутная вода поднималась прямо до окна. Он стоял и рисовал красками дикую утку, чиркай лебедей. Слимбридж‑обширное пристанище этих птиц. Сэр Питер оказал на меня благотворное влияние и вдохновил на создание на наших полях в местечке Милл‑Энд в Кидлингтоне собственного озера с заказником для диких пернатых.

Вокруг нашего дома земля довольно ровная. Речка Червелл извивается между полями и вдоль края нашей лужайки и исчезает под старым зданием мельницы, которое принадлежит Питеру и Сэрис Эмерсон. Мы живем по соседству в двух коттеджах, соединенных вместе, чтобы получился один дом, и называем его Милл‑Энд. В 1980‑е годы у меня появилось озеро, выкопанное на одном из полей. Скоро оно стало привлекать к себе множество пернатой дичи, и как сэр Питер Скотт, я тоже держал у себя несколько экзотических птиц, подрезав им крылья. Эти птицы смешались с дикими и помогали привлекать все больше и больше своих сородичей. Самые эффектные – огромные, с красными клювами, черные лебеди из Австралии.

Я обратил внимание на то, что у нас численность птиц намного меньше, чем в Слимбридже, и попросил сэра Питера приехать и взглянуть на них. Он посоветовал построить побольше маленьких островков, чтобы было множество разных мест для гнездования и, что еще важнее, много путей к отступлению в случае появления хищников или других птиц, пытающихся захватить их гнездовья. Теперь в некоторых местах озеро выглядит почти как болото. Здесь есть большие площади, занятые водой, прозрачность которой мы сохраняем и оберегаем от водорослей, помещая специальные тюки с ячменем у кромки воды; множество маленьких островов; небольшие бухточки и особые гнездовья, сделанные из тростника. Озеро изобилует птицами. Каждый год я испытываю трепет при виде первых лебедей, прибывающих на озеро после грандиозного перелета из Сибири.

Всякий раз, когда мы бываем в Кидлингтоне, я гуляю вокруг озера перед тем, как приступить к работе, вторая прогулка – после обеда и последняя – вечером. Они одновременно и вдохновляют меня, и снимают напряжение. К тому же я наслаждаюсь возможностью хоть недолго побыть одному. Когда я был ребенком, родители всегда настаивали на том, чтобы все дети выходили с ними на прогулку после воскресного обеда, какая бы погода ни стояла на дворе. Это лишало нас возможности послоняться по гостиной. Я поступаю наоборот: никогда не настаиваю, чтобы кто‑нибудь составил мне компанию, и вполне счастлив, если семья остается посмотреть телевизор или каждый занимается, чем хочет. (На самом деле, не думаю, что у меня есть выбор!)

Мы проводили выходные в сентябре 1991 года в Милл‑Энде, когда казалось, будто мой мир распадается на части. После триумфа, связанного с подписанием контракта с Дженет Джексон, и проникновения в аэропорт Хитроу теперь все шло не так, как хотелось. Из‑за финансового бремени, вызванного сделкой с Дженет Джексон, даже Virgin Music испытывала трудности. Авиакомпания тоже находилась почти в критическом положении, пытаясь осуществлять вылеты сразу из двух аэропортов – Гэтвика и Хитроу. Помимо этого росли слухи о финансовых затруднениях Virgin. Это все равно, что быть захваченным пожаром в кустарнике: продолжая затаптывать очаги возгорания, я сознавал, что все больше людей говорит о моем неминуемом банкротстве. Я принял столько телефонных звонков от журналистов, требовавших ответа на вопрос, действительно ли наши чеки возвращаются из‑за отсутствия средств на счету, что был способен думать только об этом. Мне нужен был глоток свежего воздуха и немного уединения, поэтому я несколько раз обошел вокруг озера, чтобы решить, что делать. Я чувствовал себя раздавленным проблемами, с которыми столкнулся вплотную.

Хотя мы и подписали контракт с Дженет Джексон, у меня росло беспокойство по поводу отношения Саймона к компании Virgin Music. Он перестал ходить по клубам в поисках новых талантов, и, как результат, – за последние два года Virgin не удалось записать ни одной значительной новой группы. Во многих отношениях открытие новой группы является существенным показателем того, насколько динамична фирма звукозаписи. Саймона беспокоила судьба акций в Virgin Music – ей угрожали любые сбои в деятельности Virgin Atlantic. Но я в равной степени был обеспокоен тем, что недостаток его участия в деятельности Virgin Music вызовет снижение стоимости моей доли акций. Его душа больше не лежала к музыкальному бизнесу, казалось, ему более интересны собственные проекты.

Авиакомпания Virgin Atlantic переживала чрезвычайно тяжелый период, соперничая с British Airways. Наши техники теперь три‑четыре раза в день курсировали между аэропортами Хитроу и Гэтвик, чтобы обеспечить вылет каждого самолета, и если в одном аэропорту рейс задерживали, это напрямую сказывалось на обслуживании рейса в другом. Уилл слышал, что лорд Кинг с гордостью провозгласил, что «сражение за крепость Хитроу выиграно: Virgin на грани полного краха».

Помимо всего прочего, авиакомпания ВА теперь без зазрения совести охотилась на наших пассажиров. Мы получили два сообщения о том, что представитель ВА звонил домой пассажиру Virgin Atlantic и пытался убедить его поменять Virgin на ВА. Кроме того, наши служащие видели сотрудников ВА, подходящих к нашим пассажирам в терминалах и пытающихся убедить их пересесть на самолет ВА.

Я разрывался между Virgin Atlantic и Virgin Music. Я был единственным, для кого много значили обе компании. Было еще одно звено, связывавшее их воедино, – банк Lloyds, поскольку ссуды для Virgin Atlantic были даны под гарантии Virgin Music. Это было основной причиной беспокойства Саймона, но по‑другому авиакомпания никак не смогла бы начать свою деятельность.

Проблемы с Virgin Atlantic поставили вопрос о будущем компании Virgin Music. Все лето Саймон, Тревор, Кен, Роберт и я старались решить, как поступить. Возможную продажу звукозаписывающей студии я рассматривал в качестве последнего средства, но в связи со слухами о Virgin Atlantic, поднявшимися подобно огромной волне, понял, что чем‑то придется пожертвовать.

Когда в 1984 году я решил основать авиакомпанию, то сделал это вопреки желанию Саймона. Наша дружба так никогда полностью и не восстановилась Он считал, что я не в своем уме, если хочу рискнуть всем, что мы создали ради нового предприятия, и он, должно быть, обиделся, что я не учел его мнение. Теперь, когда Virgin Atlantic снова подвергалась нападкам и нуждалась в дополнительных инвестициях, Саймон был категорически против передачи денег от Virgin Music в Virgin Atlantic. В некотором смысле он сделал в компании Virgin Music все, что хотел, и теперь предпочел бы определиться со своим состоянием. Разумеется, он не хотел видеть его потраченным на Virgin Atlantic, чья стоимость, как он правильно понимал, могла быть сведена к минимуму из‑за зимней ценовой войны.

Мы попросили Джона Торнтона, инвестиционного банкира из Goldman Sachs, проанализировать имевшиеся у нас возможности реализовать часть стоимости Virgin Music. Я предпочел бы продать часть компании, чтобы выручить некоторые средства для Virgin Atlantic, но в процессе обсуждения стало ясно, что на самом деле Саймон не был заинтересован в частичной продаже. Он хотел продать всю компанию, покончив с этим раз и навсегда. Кен сказал, что не беспокоится о том, что произойдет с Virgin Music, поскольку останется в ней, что бы ни случилось. В некотором смысле это облегчило рассмотрение вопроса о продаже Virgin Music: Кен останется там, чтобы позаботиться обо всех и о персонале, и об артистах. Торнтон составил список потенциальных покупателей, и в течение лета мы спокойно выясняли, какую цену они могли бы предложить. Джон одновременно являлся советником сэра Колина Саутгейта, председателя Thorn EMI, и вскоре стало ясно, что в Thorn EMI очень заинтересованы в покупке Virgin Music.

Я стоял перед тяжелым выбором. Гуляя вокруг озера в те сентябрьские выходные, я просто не мог ни на что решиться в отношении Virgin Music. Если продать, это дало бы Virgin Atlantic достаточные средства, чтобы выжить зимой и преодолеть то, что, я начинал подозревать, было спланированной кампанией British Airways. Но мы продали бы свое детище, на создание которого ушла лучшая часть наших жизней. Все сотрудники Virgin Music стали близкими друзьями, ведь многие работали более десяти лет.

Я был бы счастлив, выжидать до последней возможности, в надежде, что найдется какой‑нибудь выход. Но банковский консорциум, возглавляемый Lloyds, постоянно подталкивал нас к продаже. Джон Хобли заменил Сидни Шоу в качестве управляющего нашим счетом, и поскольку экономическая ситуация ухудшалась, и возросло число известных компаний, становившихся банкротами, им овладела идея сократить наш овердрафт с £40 млн. до £20 млн. Lloyds был нашим клиринговым банком, поэтому вместо предоставления фиксированного кредитного лимита, как это было с другими членами консорциума, наш овердрафт, предоставляемый Lloyds, мог колебаться, подскакивая, когда мы выплачивали зарплаты, и снижаясь, когда мы получали наличность от продажи билетов. Несмотря на то, что мы всегда выполняли свои обязательства по выплате процентов, беспокойство банка возрастало.

В субботу вечером я играл в шахматы с Питером Эмерсоном. Мы виделись с Питером и Серис почти каждые выходные, они стали самыми близкими нашими друзьями. Питеру лет 65, он мне в отцы годится, хотя по‑прежнему играет в теннис в атакующей манере и обладает одним из самых острых умов, какие я когда‑либо встречал. После ухода на пенсию с поста декана Вестминстерской медицинской школы Питер стал консультантом больниц в Челси и Вестминстере. Я никак не мог сконцентрировать внимание на шахматах. Во время игры позвонил Джон Хобли, директор из банка Lloyds. Позвонил в субботу вечером, чтобы дать понять, насколько неотложен вопрос о нашем финансовом кризисе, и хотел снова просмотреть все цифры.

– Извините, – сказал он. – Я не совсем понимаю, что за залог вы предлагаете за этот отсроченный заем.

Тревор и я предложили долю Virgin в компании Virgin Retail в качестве дополнительного обеспечения овердрафта.

– А что непонятно? – спросил я.

– Сможем ли мы вернуть без проблем хоть какую‑нибудь часть стоимости совместного предприятия, если нам потребуется погасить кредит?

Меня взбесил этот вопрос и я сказал, чтобы он сначала сам подумал об этом, вместо того чтобы лишать меня уикенда подобными звонками.

– Кроме того, нам стало известно, что вы собираетесь просто использовать нашу ссуду, чтобы заплатить долг другим банкам, – добавил он. – Мы не ссужаем деньги на этом основании.

Я был вне себя. Мы с Тревором провели всю пятницу, объясняя в банке Lloyds, что компании группы Virgin собираются получить £35 млн. прибыли до уплаты налогов – вполне достаточно, чтобы обслужить наш долг. Goldman Sachs оценила компанию Virgin Music более чем в £500 млн., что позволит получить огромные денежные средства, если Lloyds когда‑либо потребуется забрать ссуду назад. Я взглянул на Питера, который углубился в изучение расположения фигур на шахматной доске, и решил прибегнуть к более агрессивной линии поведения, чем до этого. Я начинал терять терпение и хотел так или иначе разрешить ситуацию и найти выход, вместо того, чтобы, ничего не меняя, терпеть постоянное и все усиливающееся давление банка.

– Боюсь, что мало чем могу помочь вам, – сказал я нарочито беспечно. – Почему бы вам ни поговорить об этом с Тревором в понедельник?

Когда я вернулся за шахматную доску, Питер посмотрел на меня.

– Это было благоразумно? – спросил он.

– Хочу испытать его, – ответил я. – Я уже достаточно натерпелся от банков. В 1984 году банк Coutts почти разорил меня, а компания стоит неизмеримо больше тех денег, под которые он дает мне кредит.

– И все‑таки это не совсем разумно, – сказал Питер.

– Но если мы продадим Virgin Music, то будем одной из самых богатых компаний в стране.

– И все‑таки есть это «если», – заметил Питер. – Но в любом случае, что мешает продаже?

– Если честно, я не хочу ее продавать. Поэтому, наверное, жду предложения со сногсшибательной ценой. Thorn EMI очень заинтересована в покупке.

– Но почему ты требуешь от Thorn так много денег? – спросил Питер. – Какая разница между £500 млн. и £600 млн? Я знаю, ты скажешь, что £100 млн. – огромные деньги. Разумеется, но дело остается не сделанным. Почему бы тебе не продать за £500 млн., – а это чертова уйма денег, – и покончить с этим? Тогда у тебя больше не будет этих проблем.

Я некоторое время размышлял над тем, что он сказал, пока мы сидели, уставившись на шахматную доску. Я едва мог понять, как мне ходить, не говоря уже о моих банковских неприятностях.

– Это трудно объяснить, – сказал я наконец. – У меня такое ощущение, что я хочу испытать британские банки. Надоело, что они постоянно третировали меня, а я всегда уступал. Хочу, чтобы теперь для разнообразия попотели они. В Virgin Group заключена огромная стоимость, а они отказываются это признать. Похоже, для того, чтобы подтвердить ценность Virgin Music, придется ее продать. Просто какое‑то безумие. Это все равно, как если бы тебе надо было что‑то убить, чтобы доказать, что это было живым.

– Но ведь тебе нужны деньги для авиакомпании? – не унимался Питер.

– Да, – признал я. – Долги авиакомпании – £45 млн., остальные наши кредиты полностью обеспечены гарантиями. Компания Thorn уже предложила более £400 млн. только за Virgin Music. Я не понимаю, почему банк так беспокоится.

Питер пожал плечами.

– Если в банке Lloyds беспокоятся, значит, тебе необходимо побеспокоиться о них, – сказал он. – Тебе надо работать с ними.

Стало легче оттого, что представилась возможность, по крайней мере, объяснить хоть кому‑нибудь, почему я так грубо обходился с банками. Потом Питер обыграл меня в шахматы.

На следующий день шел дождь. Рано утром я отправился на прогулку вокруг озера. Когда дождь усилился, ко мне присоединился Гарри Батлер, местный мясник, который гулял со своей собакой.

– Мой отец умер, когда мне было девять лет, – сказал Гарри. – Мне его ужасно не хватало. Я вижу, как вы играете со своим сыном, заметно, что вы любите бывать вместе.

Я согласился, и некоторое время мы шли молча.

– Вы уже доказали все, что вам надо было доказать, – продолжил Гарри. – Не будьте эгоистом. Ради своего сына вы не должны еще куда‑нибудь отправляться и убивать себя. Поэтому выкиньте вы эту идею о высотно‑кругосветно‑воздушношарном перелете.

Его совет подействовал на меня успокаивающе. Я вернулся в дом, чувствуя чрезвычайное умиротворение. Я осознал, что одно дело – рисковать своим бизнесом, и совсем другое – подвергать опасности семью. Обычно, когда давят проблемы бизнеса, я нахожу убежище в семье. Но комментарии Гарри заставили меня почувствовать, что до сих пор я принимал это как должное и думал только о себе.

Снова зазвонил телефон. Это был Джон Хобли. Я удивился, что мое мнимое безразличие накануне вечером не заставило его отвернуться.

– Мне, кажется, удалось дойти до сути дела, – сказал он. – У нас был чрезвычайно полезный разговор с Тревором, и я последую его совету. Мы собираемся поехать и познакомиться с розничным направлением вашей деятельности. Мы вернемся с ответом в середине дня в понедельник.

Воскресные газеты были заполнены материалами об аресте Алана Бонда в Австралии. О нем писали как о «запутавшемся предпринимателе». Он должен был вернуть банкам $200 млн. в течение 28 дней или быть признанным банкротом. Газеты сравнивали дни, когда он выиграл американский кубок для Австралии, с его теперешним финансовым крахом и рассуждали о трудностях, с которыми в настоящее время сталкиваются все предприниматели. Я поискал, не упоминается ли где имя Ричарда Брэнсона, чье героическое завоевание приза «Голубая лента Атлантики» или полеты на воздушном шаре можно было бы противопоставить его теперешнему затруднительному финансовому положению, но, к счастью, упоминаний не было… Пока не было.

– Ты видел это? – утром в понедельник Уилл принес свежий номер Fortune.

На фото был я, сидевший, развалясь, в плавучем шезлонге на острове Некер.

В руках у меня была книга, озаглавленная «Скитальцы в раю», и все это было подписано:

 

«Ричард Брэнсон, основатель Virgin Group, наслаждается жизнью миллиардера … на Британских Виргинских островах, естественно!»

 

Я с интересом прочитал, что имею капитал, насчитывающий $1,5 млрд.

– Я надеюсь, в банке Lloyds прочитали это.

– Возможно, и прочитали, – сказал Уилл. – Но поверят ли они этому?

– Это информация из газет, – засмеялся я. – Это должно быть правдой!

 

* * *

 

«ЛОПНЕТ ЛИ ВОЗДУШНЫЙ ШАР РИЧАРДА БРЭНСОНА?» – вопрошал газетный заголовок в среду, 2 октября. Целая полоса Guardian в разделе бизнеса была посвящена обсуждению моих долгов.

 

«За человеком с печатью Мидаса предстает картина отягощенного долгами и не очень‑то прибыльного конгломерата»

 

писала газета. Подзаголовок гласил:

 

«Мелодия продолжается но не отвечает инвестиционным нуждам».

 

Эта статья была как гром средь ясного неба. Когда журналисты готовили материал, даже если публикация носила агрессивный характер, они связывались со мной, чтобы проверить некоторую информацию. Но этот журналист из Guardian никогда не говорил со мной.

Я начал читать:

 

«Последние из доступных счетов компаний Virgin характеризуют тревожную картину колебания движения денежной наличности, не способной отвечать потребностям компаний в инвестициях».

 

Я просмотрел статью с тяжелым чувством – она могла вызвать поток других газетных статей с похожими утверждениями. Если верить информированным журналистам, специализирующимся в финансах, что Virgin находится в таком тяжелом положении, то банкиры должны устремиться назад, к своим сокровищам, прихватив с собой денежки.

 

«Так что Virgin остается очень уязвимой,

 

– говорилось в заключение. –

 

Она остается крошечной по сравнению с ее ключевыми конкурентами. Главные сферы ее деятельности связаны с очень неустойчивыми отраслями промышленности. Скупка корпорацией собственных акций и гигантский рост империи удерживают ее долги на высоком уровне. Оказывается, воздушный шар Брэнсона прокладывает в стратосфере опасный путь. Это волнующее путешествие, и оно предпринимается не без щегольства, но для бизнесменов полеты мистера Брэнсона на воздушных шарах – неудачные примеры для подражания.»

 

Эта статья ударила нас в самое слабое место. Вся отчетность была показана в наихудшем свете. Всему миру или, по меньшей мере, читателям Guirdian становилось ясно, что я в одной лодке с Аланом Бондом: Ричард Брэнсон быстро идет ко дну.

Звонил телефон: журналисты из других изданий спрашивали, какова моя реакция. И я стал просматривать ответ, который набросал с Уиллом. Мы старались подчеркнуть, насколько неверными были цифры, как в статье игнорировалась стоимость нематериальных активов, выраженная в контрактах Virgin Music, и не учитывалась стоимость самолетов Virgin Atlantic. Я должен был лететь в этот день в Японию, и поскольку рейс был в 17 часов, у меня оставалось немного времени для ответа Guardian. Я начал быстро писать письмо редактору газеты, стараясь не слишком обращать внимание на статью:

 

«Статья «Лопнет ли воздушный шар Ричарда Брэнсона?» содержит много неточностей, их можно было бы избежать, если бы Ваш журналист хотя бы из вежливости поговорил со мной перед тем, как ее писать. Я отбываю в Японию через несколько минут (забавно звучит в контексте этого письма), чтобы получить степень доктора экономики! Я избавлю Ваших читателей от длинного перечня допущенных неточностей. Однако хочу, чтобы Вы знали хотя бы об одной: наши прибыли не «пошли на дно», когда мы были открытой акционерной компанией, – они удвоились!»

 

Я продолжал доказывать, что стоимость всех моих компаний после уплаты долгов приближалась к £1 млрд. Уилл спустился, чтобы обсудить письмо.

– Мы должны ответить на это больше, чем письмом, – сказал Уилл. – Тебя атаковали статьей на целую полосу. Хочу убедить их предоставить тебе такую же страницу, чтобы защититься.

– Они никогда не пойдут на это.

– Они могли бы. Это вызвало бы всеобщий интерес, а он редакции Guardian только на руку. Это будет лучше, чем письмо, запрятанное на странице 27, где его никто не прочитает.

Вместе мы написали целую статью, опровергавшую публикацию в Guardian, но до того, как я смог закончить ее, пришлось отбыть в Токио. Когда я прибыл туда, позвонил Уилл:

– Все в порядке, в нашем распоряжении половина полосы, – сказал он. – Это лучше, чем ничего. Я пришлю черновик факсом. В Guardian подумали, что, мы будем судиться с ними, поэтому успокоились, когда мы всего лишь попросили предоставить нам право ответить.

Я позвонил Тревору и спросил, какого мнения о публикации в банке Lloyds.

– Забавно, но они вполне спокойно отнеслись к ней, – ответил он.

Позвонив в банк Lloyds, я выяснил причину.

– Да, я видел публикацию, – сказал Джон Хобли, – но не думаю, чтобы ее видели многие другие. Так или иначе, никто из тех, кого я знаю, не принимают Guardian всерьез. Если бы публикация появилась в газетах Daily Telegraph или FT, это было бы другое дело.

– И что же вы теперь решили по нашему кредиту? – я старался, чтобы вопрос прозвучал легко, как будто у меня действительно был выбор.

– Совет принял его, – ответил Хобли. – У нас есть механизм, который даст возможность контролировать ваше имущество в сфере розничной торговли.

Я положил трубку, лег на спину и закрыл глаза. Если бы эта статья появилась в другой газете, реакция Сити могла быть совсем иной. Пугающая истина, но для некоторых банкиров имидж – это все. Обычно нам удавалось использовать имидж Virgin в свою пользу. Впервые ситуация обернулась против нас, и мы из кожи вон лезли, чтобы вернуть доверие. Если бы статья появилась в Financial Times, банки могли лишить нас своих ссуд и привести Virgin Group к краху.

Я находился в Японии, чтобы получить почетную докторскую степень. Руководство университета попросило меня вылететь на встречу со студентами и предложило вместо произнесения официальной речи ответить на их вопросы. Я сидел перед тысячей студентов, и профессор просил задавать вопросы. Почти три минуты царила мертвая тишина. Чтобы нарушить молчание, я сказал, что первый, кто задаст вопрос, получит два билета высшего класса до Лондона. Пятьдесят рук взметнулись вверх. Последующие три часа я был очень занят.

В этот свой приезд в Японию я также присматривал место под мегамагазин Virgin в Киото. Мы с Майком Инманом поехали поездом из Токио в Киото. Этот поезд назывался «шинкансен», в народе больше известный как «поезд‑пуля». Езда в нем очень напоминала полет на самолете: здесь было предусмотрено прослушивание записей, обслуживание стюардами и даже торговые автоматы.

– Почему поезда Великобритании не могут быть такими же? – заинтересовался я. Быстро сделав несколько записей о поездах в Великобритании и Японии, я переключил внимание на место для мегамагазина.

После моего возвращении в Лондон на следующей неделе, в пятницу вечером у Уилла зазвонил телефон. Это был Тоби Хелм, корреспондент отдела транспорта газеты Sunday Telegraph. Он спрашивал, было бы интересным для компании Virgin управлять поездами, если бы правительство приватизировало British Rail? Уилл спустился вниз, чтобы спросить меня об этом.

– А нам это интересно? – ответил я вопросом на вопрос.

– Это довольно интересная идея, – ответил Уилл. – Я люблю поезда. И ими можно управлять совершенно по‑другому. Мы могли бы предлагать бесплатную еду, бесплатные газеты, обеспечивать все виды услуг, которые предоставляются на борту самолетов Virgin. Мы могли бы напрямую конкурировать с British Airways на маршрутах Лондон‑Манчестер и Лондон‑Глазго. Может быть, это освободило бы места в графике движения самолетов в Хитроу.

Чем дольше мы об этом разговаривали, тем больше смысла находили. Железные дороги должны стать одним из ответов на все транспортные проблемы. Любая новая автомагистраль мгновенно забивается транспортом, езда из Лондона в Манчестер превращается в кошмар.

– Скажи, что нам интересно, – предложил я. – От этого не будет вреда.

Заголовок в Sunday Telegraph оповещал: «Virgin начинает заниматься поездами» и пояснял, что Virgin хочет получить лицензию на деятельность на восточном побережье и создать совместное предприятие с British Rail. Это стало новостью недели – полезным отвлечением внимания от наших денежных проблем и превосходным ответным ударом по всей негативной паблисити, от которой мы пострадали. Это свидетельствовало о том, что мы думаем о расширении вместо того, чтобы беспокоиться о своих финансах. Для нас это было важно: мы высвободились из‑под давления, на какое‑то время журналисты прекратили развивать тему наших финансовых проблем и неотвратимого коллапса и начали проявлять интерес к нашим смелым планам на будущее.

В понедельник нам звонили самые разные люди, в том числе представители Siemens и GEC, среди звонивших был и некто, представившийся Джимом Стиэром, консультантом по вопросам транспорта из Steer Davies Gleave. Уилл мгновенно распознал в нем компетентного человека.

– Вам надо исследовать это, – сказал Джим Уиллу. – Я предлагаю вам встретиться с представителями Intercity и предложить совместное обслуживание на 125х.

Мы зарегистрировали три возможных торговых имени: Virgin Rail, Virgin Express и Virgin Flyer, и попросили Джима сделать заказ на художественное изображение поезда Virgin. Мы предупредили его, что наш бюджет на нуле, но он все равно взял эту работу и свел нас с фирмой венчурного капитала Electra. Эта фирма, как он сказал, могла бы сделать некоторые начальные инвестиции, чтобы изучить проект. Мы с Уиллом поехали вместе в Electra и встретились с Роуэном Гормли, который согласился выделить £20 тыс. на то, чтобы проанализировать экономическую целесообразность проекта.

Вооружившись небольшим бизнес‑планом и моделью поезда Virgin, Тревор, Уилл и я вместе с Джимом и Гормли встретились с Крисом Грином, директором междугородной службы British Rail, Роджером Фриманом из Министерства транспорта и Джоном Уэлсби, исполнительным директором British Rail. Мы вели разговор о возможности компании Virgin взять на себя управление некоторыми железнодорожными перевозками, но British Rail не выразила особого энтузиазма. Уэлсби был против любой приватизации, а в нашем предложении он увидел первый шаг к этому.

Выходя с совещания, он повернулся к одному из своих компаньонов и позволил себе комментарий, который был пойман устройством селекторной связи и передан по всему офису. Он сказал: «Я скорее сойду в могилу, чем этот прохвост поместит свой логотип на мои поезда».

На протяжении недели с 21 октября я замещал Анжелу Риппон на ее утреннем радио‑шоу LBC. Это не было для меня идеальной работой, потому что означало подъем в 5 утра и прогулку в темноте до LBC, которое находилось рядом с Эвстоном. Я находился в студии с 6 до 8 часов утра, а потом шел домой завтракать.

Продюсер радио‑шоу вызвала по телефону лорда Кинга, чтобы подискутировать со мной о проблемах British Airways и Virgin и тех приемах, которые авиакомпания ВА применяла против нас.

– Передайте ему, что мы не готовы настолько снизить свои стандарты, – набросился на нее лорд Кинг. – И можете меня процитировать.

Это был первый раз, когда я пытался наладить контакты с лордом Кингом со времени нашего обмена письмами в январе и феврале, но его ответная реакция не стала менее язвительной. Приглашение лорду Кишу обсудить, что на самом деле происходит между нами, было шутливым только наполовину. На прошлой неделе мне позвонил Джозеф Кэмпбелл, который заведовал нашим парком служебных машин.