– Через несколько дней. Но это ненадолго.
– А если ты получишь эту работу?
– Татьяна, это всего лишь короткая поездка.
Татьяна встала. К ее глазам подступали слезы, но она сумела их сдержать.
– Я знала, что это случится, где‑то в глубине души всегда знала.
Джек хотел было возразить, но Татьяна его опередила:
– Оставь, Джек. Ты ведь тоже это знал. Мы же изначально затеяли все это для того, чтобы я могла сниматься в фильме. – Она всплеснула руками. – Но ты не продержался даже до конца съемок.
– Так вот что тебя волнует? Только этот дурацкий фильм?
Татьяна чисто инстинктивно, не задумываясь, бросилась на защиту своей работы:
– Спасибо большое, между прочим, «Грех греха» – большой игровой фильм.
– Чушь собачья! Как‑то раз, сидя на унитазе, я прочел сценарий. Так вот, он никуда не годится, полная бессмыслица.
У Татьяны мелькнула робкая мысль прервать на время спор и обсудить сценарий с Джеком, выслушать его мнение. Но время было неподходящее.
– Я не хочу с тобой ссориться, – сказал Джек уже мягче. – Речь идет всего о нескольких днях…
Татьяна его перебила:
– Ради Бога, Джек. Если тебе предложат эту работу, ты должен согласиться. Тебе даже не нужно раздумывать.
– Ты уверена? Потому что я лично не уверен…
– Джек, не нужно играть передо мной спектакль. Тебе двадцать шесть лет. Лондон – твой город, ты там вырос. Спорт – это твоя жизнь. – Татьяна пожала плечами. – Игра окончена.
Джек покачал головой:
– Ты не понимаешь!
– Я понимаю вполне достаточно. Давай смотреть правде в глаза. Мы с самого начала делали все неправильно. Мне пришлось выкручивать тебе руки, чтобы ты согласился на работу няньки при моих детях. Нам нужно было хорошенько обо всем подумать, прежде чем прыгать в постель. Последней глупостью было то, что мы стали играть в семью и притворялись, что у нас серьезные отношения, нечто стабильное. Какая уж тут стабильность, если один неожиданный телефонный звонок все изменил?
– Ты делишь все на черное и белое, но все гораздо сложнее. Мне трудно, я разрываюсь на части, и одна часть, самая большая, вообще не хочет ехать, а другая твердит, что отказываться глупо. Я должен хотя бы выслушать, что мне предлагают, – это мой долг перед самим собой.
Татьяна терпеть не могла неопределенность. Она бы предпочла, чтобы Джек сказал: «Не важно, что они предлагают, я согласен на все. Амба, детка, больше никаких подгузников и обслюнявленной одежды. И писем не жди». Ей было бы легче, если бы он оказался бездушным эгоистом. Но она видела во взгляде Джека внутреннюю борьбу. Он услышал замечательную новость, но, глядя на него, можно было подумать, что он похоронил лучшего друга.
– Я позвонил в агентство по подбору нянь, завтра они пришлют нескольких кандидаток. Среди них есть даже один мужчина. – Джек улыбнулся. – Ты только представь, я сам выберу лучшую няню и введу ее в курс дела, за пару дней я отработаю с ней весь ритуал ухода за близнецами. Я хочу, чтобы после моего отъезда все шло гладко, у тебя и без того забот хватает.
Татьяне хотелось рвать и метать. Джек умудрялся сохранять свое неотразимое обаяние даже в момент, когда фактически бросал ее с близнецами. Она не могла это вынести! У нее уже сейчас разрывалось сердце. В ее положении разумнее всего было бы порвать как можно быстрее. Расставание на несколько дней, возвращение, объявление об отъезде, последняя прогулка с близнецами в парке, последняя, прощальная ночь любви… Ничего этого не нужно. Зачем продлевать страдания?
– Это не твой дом, Джек, твое место не здесь.
Татьяна сказала это холодно, отчужденно. Джек растерялся.
– Не твое дело нанимать новую няню.
– Но я думал…
– Джек, даже если тебя забавляло, что Эверсон называет тебя папой, ты малышам не отец.
Татьяна не ожидала от себя такой жестокости. Но у нее не было выбора. Джек надолго замолчал и уставился на воду бассейна. Когда он снова перевел взгляд на Татьяну, в его глазах стояли слезы.
– Ну ты и стерва…
Его голос стал не громче шепота. Татьяна поняла, что зашла слишком далеко, у нее и в мыслях не было причинять ему такую боль. В эту минуту она себя просто ненавидела. Но даже несмотря на это, она не подошла к Джеку.
Джек сидел, но казалось, что он балансирует на краю эмоциональной пропасти. Татьяне оставалось только подтолкнуть его самую малость.
– Будет лучше, если ты просто уедешь. Близнецам нужна стабильность. Твои появления и исчезновения только собьют их с толку. Я сама найму для них новую няньку. В конце концов, это моя обязанность, я их мать.
– Я не уволился, – еле слышно прошептал Джек.
– Тогда, наверное, мне придется тебя уволить.
Татьяна ушла в дом и заперлась в спальне. Ей отчаянно хотелось с кем‑то поговорить, и она набрала номер Септембер, но на звонок ответил мужской голос. Тогда она легла в постель, свернулась калачиком и долго лежала так, пытаясь выплакать свое горе. Это мало помогло. И даже две таблетки снотворного не помогли уснуть. Она уже собиралась выпить третью, но в последний момент передумала. Это было бы слишком похоже на «Долину кукол»!
На следующее утро Татьяна выглядела ужасно. Гримерам пришлось изрядно повозиться, чтобы привести ее в божеский вид, тем более что в этот день снималась сцена в суде, и ее героиня должна была выглядеть безупречно, как фотомодель.
Но когда Кип крикнул: «Мотор!», Татьяна выглядела так, как от нее требовалось. И пусть кто‑нибудь попробует сказать, что Татьяна Фокс не умеет играть!
Съемки фильма быстро подходили к завершению. График работы стал еще более напряженным, чем обычно, но для Татьяны в этом было спасение. Даже когда Джек уезжал в аэропорт, она была на съемках, и так ей было легче – не пришлось прощаться.
Новая няня была похожа на Мелину. Сходство было очевидным. Сарита Роза говорила тихим голосом с сильным акцентом и быстро поладила с Итаном и Эверсон. Татьяна же ее возненавидела.
Оказалось, что Джек был в доме эпицентром положительной энергии, и, когда он уехал, на его месте образовалась зияющая пустота. Татьяна впала в серьезную депрессию. Даже доктор Джи и антидепрессанты не всесильны.
В то время как Татьяна тонула все глубже, Кристин удачно вписалась в новую жизнь и новый коллектив школы Хай‑Беверли‑Хиллз.
Кристин объявила, что хочет научиться играть, и записалась в школьный театральный кружок. И к немалой досаде Энрике, получила‑таки главную роль в весенней постановке мюзикла «Хэлло, Долли!». Такой поворот событий заинтересовал Септембер, она задалась целью поставить голос Кристин и наняла девушке репетитора – того самого, который занимался с Мадонной перед съемками «Эвиты».
Успехи сестры немного приободрили Татьяну. Настроение ей поднимало и то обстоятельство, что относительная легкость, с какой Кристин вписалась в новую обстановку, приводила Джастин в бешенство. И все же Татьяну немного тревожило, что мать решительно не желает знать новую, изменившуюся Кристин – девушку, которая стала с удовольствием ходить в школу, заинтересовалась актерским ремеслом и отшивала взрослых парней ради первого «настоящего Арчи», которым для нее стал умный еврейский мальчик Эммануэль Абрамсон.
Он был звездой школьного телевидения. Местный филиал Эн‑би‑си взял его на работу и поручил вести новости по молодежной тематике. Его разоблачительный сюжет об опасности так называемых клубных наркотиков, таких как экстази, фокси и мистик, произвел на Кристин такое сильное впечатление, что она дала слово никогда больше с ними не экспериментировать. Она не скрывала, что в восторге от стильного и энергичного Эммануэля, дело дошло до того, что она даже сменила свой собственный стиль в одежде, чтобы ему понравиться. К немалой радости Татьяны, Кристин пожертвовала свои наряды в стиле вамп в пользу бедных и принялась изучать фотографии Кэролайн Биссет, черпая в них вдохновение для создания нового, более утонченного образа.
Единственным, что беспокоило Татьяну в отношениях Кристин и Эммануэля, была его кличка – все, включая Кристин, называли его Мэнни. И Кристин произносила ее раз двести на дню, никак не меньше. Мэнни сказал то, Мэнни сделал это… Всякий раз, когда Татьяна слышала это слово, у нее перед глазами вставал Джек и она ощущала легкий укол в сердце. Мысленно она не раз задавалась вопросом, где он сейчас, чем занимается, но ни разу не говорила о нем вслух. Она фактически запретила Энрике и Кристин упоминать его имя. Ей хватало и того, что Итан и Эверсон иногда лопотали о нем.
Шли недели, но как бы Татьяна ни старалась забыть Джека, его отсутствие со временем ощущалось только острее. Сарита была очень квалифицированной и знающей няней, но она ко всему подходила иначе, чем Джек. Ее привязанность к детям основывалась скорее на практичности, чем на нежности, она не слишком изощрялась, придумывая для близнецов блюда. Кроме того, ока приучила их к «Шоу Констанс Энн». Татьяну это страшно раздражало и тревожило, она боялась, что в конце концов ей придется сдаться и купить им плюшевого панду Пеппи.
Но следы влияния «Джека на все руки» на этом не кончались. Джек создавал в доме особую, теплую атмосферу, Сарита же была воплощением деловитости. Уроженка Мехико‑Сити, она относилась к детям с нежной заботой, исправно делала все, что полагалось, но очень мало разговаривала. Что касается Кристин, то она вообще старалась пореже с ней пересекаться, уединяясь, как в убежище, в перестроенной Джеком кабинке. То же можно было сказать и об Энрике. Он стал проводить в доме меньше времени, причем не только и, возможно, даже не столько из‑за Сариты, сколько из‑за Татьяны.
В последние несколько недель с ней стало очень тяжело общаться. Энрике даже попросил сократить ему рабочее время – Джейрон предложил работу на неполную ставку на студии «Картун плэнит», и Энрике начал работать над неким опусом под названием «Супергерлз и кролик Гу‑Гу».
Думая о Джейроне, Татьяна улыбнулась. Лишившись персонального тренера в лице Джека, Джейрон подналег на пончики и в результате прибавил пять фунтов. Он оправдывал свою лень тем, что боится тренироваться в одиночку, потому что якобы Джек – большой специалист по предохранению от травм. Приглашать другого тренера он отказывался. Дело кончилось тем, что Джейрон направил всю свою энергию на организацию вечеринок «Мэри Кэй» для Керра. Тем временем Керр написал большую поэму о пилинге, и она была напечатана в корпоративном бюллетене «Мэри Кэй». Для Керра это было все равно что попасть в список бестселлеров «Нью‑Йорк тайме», эта поэма стала его первым напечатанным произведением.
Дверь трейлера Септембер неожиданно распахнулась. Татьяна вздрогнула. Она сидела одна в темноте, вспоминая и размышляя под печальную музыку Аланис Мориетте.
Септембер влетела в трейлер и выключила плеер.
– Как ты можешь слушать эту муть? Неудивительно, что у тебя депрессия. – Она включила свет. – Хватит! Одевайся, ты пойдешь со мной на прощальную вечеринку в «Линк».
Съемки фильма «Грех греха» были завершены. Теперь Татьяне оставалось пережить еще озвучивание, серию рекламных интервью и премьеру. Если к этому списку добавить прощальную вечеринку, то будет уже слишком.
– Я не пойду.
– Татьяна, это прощальная вечеринка, ты играешь в фильме главную роль, если ты не пойдешь, тебя будут считать стервозной особой.
– Они уже и так считают. Септембер задумалась.
– Да, правда. И про меня они, наверное, думают то же самое. – Она пожала плечами. – Ну их, мы можем пообедать в «Спаго».
Татьяна отказалась и от этого.
– Мне нужно домой, к близнецам.
– Что ж, тогда я, наверное, пойду на прощальную вечеринку. Но не волнуйся, я поддержу репутацию стерв за нас обеих, например, могу наорать на официанта.
Татьяна вымученно улыбнулась.
– Послушай, тебе пора кончать переживать из‑за Джека. Я тебя никогда еще такой не видела.
– А я никогда так себя не чувствовала.
– Если хочешь, могу одолжить тебе на ночь Роба. Он вернет тебя в мир живых. Только не давай ему болтать о скейтбордах. И о том, как он познакомился с Фредом Дарстом из «Лимп Бизкит». И о том, как он поддерживает содержание жира в организме на уровне восьми процентов. Вообще‑то с ним лучше совсем не разговаривать. Пусть он просто придет к тебе, и вы потра…
– Меня это не интересует.
– А что, если я пришлю к тебе Саймона Бейкера, парня из «Гардиан»? – Последнюю завлекалочку Септембер пропела: – У него австралийский акцент.
Татьяна отрицательно покачала головой. Септембер вздохнула:
– Сдаюсь. Это выше моих сил. А что говорит твой психолог?
Татьяна встала. Очень вяло. Энергия у нее была даже не на нуле, а еще ниже.
– Не очень много. На последних сеансах мы большей частью просто сидим и смотрим друг на друга.
– В таком случае она должна дать тебе скидку. Татьяна пошла к двери.
– Эй, может, тебя развеселит вот эта новость? – бодро воскликнула Септембер. – Пикетчики в защиту китов превзошли по числу тех остолопов, которые митингуют против тебя, в пять раз. Сегодня утром я видела, как последняя демонстрантка читала их буклеты. Думаю, она со дня на день переметнется в другую группу.
Выйдя из трейлера, Татьяна чуть не налетела на Грега Тэппера, густо вымазанного краской, имитирующей кровь.
– Я тебя увижу на сегодняшней вечеринке? Татьяна слабо улыбнулась:
– Боюсь, что нет. Но передавай всем от меня привет.
– А как насчет вечеринки после вечеринки в моем доме в Малибу?
– По‑моему, я на нее не приглашена.
Грег сверкнул зубами в своей знаменитой улыбке.
– Я только сейчас решил ее устроить. Это будет очень неформальный прием для очень узкого круга. Обещаю, никаких носков без пяток.
Это было худшее предложение за день, Татьяна даже не понимала, почему она вообще его обдумывает. В ее мозгу разом зазвучали голоса Дэвида, Клео, Китти и Септембер.
«Будь добра к фильму, и фильм будет добр к тебе».
«Моим поклонникам хочется верить, что роман на экране – настоящий».
«Считаться девушкой Грега Тэппера – это, знаешь ли, не самый плохой вариант».
«Я пообещала его агенту по связям с общественностью, что ты не будешь появляться с ним в обществе на высоких каблуках».
«Как по‑твоему, приятно расписаться на чеке на двадцать миллионов долларов?»
Голоса Джека она не слышала, он давно смолк. Он вернулся домой, в свой мир, а она осталась здесь, в своем.
Возможно, Септембер права и ей нужно забыть Джека и жить дальше. Если так, то почему не начать прямо сейчас? В конце концов, у нее есть фильм, который нужно рекламировать, ей нужно думать о новых ролях. Голливудская игра поманила ее, и она заглотнула наживку, так о чем теперь раздумывать?
Татьяна Фокс улыбнулась Грегу Тэпперу, как один игрок другому.
– Пусть твой рекламный агент позвонит моему.
Глава 20
Для Констанс Энн последние недели перед премьерой фильма «Грех греха» стали сущим кошмаром. Грега Тэппера и Татьяну Фокс повсюду представляли как пару, и это ее бесило. Они везде появлялись вместе: в ресторанах, на благотворительных мероприятиях, на церемониях вручения всяческих премий, премьерах фильмов…
Констанс Энн не могла не знать об этом, даже если бы захотела: их реклама была повсюду, казалось, стоит включить не то что телевизор, а даже водопроводный кран, как перед тобой тут же возникнет очередная фотография Грега с Татьяной.
– На ее месте должна быть я! – закричала Констанс Энн, метнув свежий номер «Ю. Эс. Уикли» через всю гримерную. Фотографии Грега и Татьяны засветились сразу в двух разделах газеты: «Горячие новости» и «События и люди». Констанс Энн решила аннулировать подписку на эту газету и мысленно посоветовала издателю засунуть свою грязную газетенку в задницу.
Сегодня ей предстояла запись последнего выпуска «Шоу Констанс Энн» перед перерывом на несколько месяцев. И это было очень кстати, потому что нервы у нее стали ни к черту. Ей давно пора было отдохнуть от маленьких недоумков со щелями на месте молочных зубов.
Но что бесило Констанс Энн больше всего, вернее, кто, так это миссис Герман Маккензи. Она объявляла себя этаким моральным крестоносцем, ведущим за собой легионы воинственных последователей, бесконечно преданных делу. На практике все это оказалось фикцией.
Констанс Энн каждое утро нарочно проезжала мимо ворот киностудии, чтобы посмотреть, не увеличилось ли число демонстрантов. Как же, увеличилось! Только они теперь выступали не против Татьяны Фокс, а в защиту китов. Несколько раз Констанс Энн была близка к тому, чтобы проехаться на своем «БМВ» прямо по этим идиоткам. Но в конце концов она отказалась от этой мысли, решив, что не стоит ради них царапать красивую машину.
Констанс Энн нужно было срочно перегруппировать силы. Она была бы не прочь уехать в какое‑нибудь экзотическое место, например, во Флоренцию. Ей нравилось путешествовать в это время года, когда летняя жара уже спала и толпы назойливых туристов изрядно поредели. Точно, это идея!
Она погуляет по берегам реки Арно и на досуге разработает новый план уничтожения Татьяны Фокс. И новый план будет гораздо эффективнее прежнего! Никакой пустопорожней болтовни, и каждый удар – точно в цель.
Неожиданно из коридора донесся какой‑то шум: быстрые шаги, приглушенные голоса. Звуки приближались, но прямо перед дверью в ее гримерную вдруг смолкли. Потом Констанс Энн услышала голос Уилла Хейеса:
– Туда нельзя!
Бум! Бум! Бум! – кто‑то замолотил в дверь.
– Это незаконное вторжение! – снова Уилл.
Констанс Энн не знала, как быть. Инстинкт самосохранения подсказывал ей, что не стоит открывать дверь, но из гримерной был только один выход.
– Констанс Энн, вы здесь? – Грубый женский голос показался Констанс Энн смутно знакомым. Она попыталась вспомнить, где его слышала, но так и не вспомнила. – Это Пайпер Перри из ток‑шоу «Прямо в глаза». У меня к вам несколько вопросов. Если потребуется, мы с моей командой будем ждать хоть до утра.
Теперь Констанс Энн вспомнила голос. Она знала и эту передачу, и ее ведущую. От страха у нее кровь застыла в жилах. «Прямо в глаза» представляла собой экстремальную разновидность телевизионного «экспозе». Опаснее всего была сама ведущая: жадная до крови, не знающая пощады правдоискательница. О ней ходила такая шутка: «Если Пайпер Перри раздобыла твой номер телефона, моли Бога, чтобы она застала тебя на крыше высотного здания, – тогда ты сможешь спрыгнуть».
Бум! Бум! Бум! В дверь застучали сильнее. Хлипкая дешевая дверь дрогнула.
Констанс Энн лихорадочно пыталась оценить ситуацию. Пайпер всегда тщательно готовила свои нападения. Эта пиранья в обличье женщины была не просто любительницей потрясти перед публикой чужим грязным бельем. Она была скандальным антропологом. На пути к цели для нее не существовало моральных преград. Она пускала в ход все средства: скрытые камеры, копание в чужом мусоре, компрометирующие фотографии. А уж если она нападала на золотую жилу, это всегда было нечто. Кто не знает, может спросить конгрессмена, который голосовал за ограничение прав гомосексуалистов, а сам под покровом темноты «снимал» беспризорных мальчишек. Или кристально честную ведущую одного ток‑шоу, основавшую фонд борьбы с раком, который на поверку оказался ширмой для получения дутых зарплат и оплаченных поездок на шикарные курорты.
– Констанс Энн! – язвительно произнесла за дверью Пайпер. – У меня есть одна интересная видеозапись. Один мой юный друг по моей просьбе носил с собой видеокамеру. Его зовут Крис, помнишь такого? Он когда‑то участвовал в твоей передаче.
Констанс Энн не нужно было смотреться в зеркало, чтобы понять, что она побледнела как смерть. Она схватила сумочку, судорожно порылась в ней и нашла темные очки. Вот если бы удалось добежать до машины и доехать до конторы адвоката… Ее адвокат Хэнк был редкостным пронырой, он бы ей посоветовал, что делать.
Констанс Энн распахнула дверь и попыталась прошмыгнуть мимо собравшихся, но коридор оказался слишком узким, а Пайпер Перри – слишком шустрой. Хуже того, оператор из команды Пайпер был тут как тут и снимал на пленку каждое неудачное движение Констанс Энн. Ее буквально загнали в угол, как зверя.
Пайпер сунула ей под нос портативный DVD‑плеер. Изображение было зернистым, но вполне различимым. А уж звук был четче некуда.
«…можешь передать от меня своему мистеру Бесселу, что он не распознает правильную ноту, даже если она воткнется в его волосатые яйца!
– Какая вы злая!
– Знаю. И сейчас ты увидишь, какой я могу быть злой. Ты уволен! Так что тащи отсюда свою жирную задницу! Мне надоело, что ты путаешь слова и врешь мелодию!»
В этой записи ведущая детской передачи представала этаким монстром. Констанс Энн удивилась – неужели она и правда все это наговорила?
Оператор сменил позицию, чтобы снимать под другим углом. Между тем Констанс Энн углядела лазейку для бегства. Вложив в рывок всю силу и быстроту, она бросилась мимо команды Пайпер и что есть мочи помчалась к выходу.
Пайпер и ее команда пустились за ней, как свора собак, только что за пятки не кусали.
– Констанс Энн, вы почетный член Национального совета по детству. Как вы думаете, какова будет реакция совета директоров? Как к этому отнесутся ваши маленькие поклонники? А их родители?
Констанс Энн все‑таки добежала до машины, опередив своих преследователей на несколько шагов. И тут ее осенило: ключи! Она потратила несколько драгоценных секунд, роясь в сумочке. Наконец она нашла ключи, завела машину и переключила передачу.
Пайпер встала прямо перед машиной:
– Констанс Энн, почему вы убегаете? Я всего лишь хочу с вами поговорить.
Констанс Энн уже подняла ступню, но колебалась: держать ногу на тормозе или выжать газ? Она вполне могла бы переехать Пайпер и покончить с этой проблемой раз и навсегда. Но тогда у нее сразу возникнет целая цепочка других. Она резко вильнула, объехала журналистку и поддала газу. Выехав за пределы студии, она помчалась по бульвару Сансет.
Ведя машину, Констанс Энн вдруг четко осознала: ей конец. И это еще мягко сказано. Для того чтобы описать ее положение, нужно какое‑то другое слово, совсем новое. Ужас! Видеозапись будут проигрывать снова, и снова, и снова. Крис свое получит, можно не сомневаться, его с удовольствием пригласят в разные ток‑шоу, где обожают показывать несчастненьких. Он засветится и у Кэти Корик, и у Ларри Кинга, и у Дианы Сойер. Уж он покажет миру истинное лицо Констанс Энн! Все увидят, что под маской доброй леди скрывается чудовище.
Констанс Энн вела машину так, будто за ней гнался сам дьявол. Ее глаза щипало от слез. Но то, что она увидела у дороги, застало ее врасплох – она увидела новый, только что установленный рекламный щит.
Грег Тэппер и Татьяна Фокс.
Необъятных размеров.
Сплетенные в страстном объятии.
Это зрелище было пострашнее, чем призрак мрачного будущего.
– Сегодня утром, когда вы проснулись, чего вы ждали с нетерпением?
– Как приму антидепрессант, – ответила Татьяна. Доктор Джи подняла одну бровь:
– Попробуйте дать другой ответ.
Татьяна вздохнула и задумалась над вопросом всерьез. Найдя ответ, она улыбнулась:
– Я мечтала увидеть ручки Итана и Эверсон. Они такие красивые и все время чем‑то заняты. Обожаю их крошечные пальчики.
Доктор Джи одобрительно кивнула:
– Уже лучше, продолжайте. Татьяна ненадолго задумалась.
– Каждое утро Энрике приносит мне кофе из «Стар‑бакс». Я сижу у бассейна и пью кофе, а он показывает мне свои наброски к анимационному фильму. У Энрике талант, я надеюсь, у него что‑нибудь получится.
Доктор Джи улыбнулась:
– Что ж, начало дня не самое плохое, вы согласны? Двое здоровых детей и кофе с другом. Это вполне веская причина, чтобы вставать утром с кровати. – Доктор Джи немного подалась вперед. – Татьяна, а что, если вы будете делать это каждое утро? Я имею в виду – составлять список всего, чего вы ждете с радостью, и придерживаться его? И думать о том, каким прекрасным обещает стать день.
Мысль Татьяне понравилась, хотя само это обстоятельство означало, что она не такая сильная, как ей хотелось думать.
– Вы же понимаете, насчет антидепрессанта я просто пошутила.
– В каждой шутке есть доля правды. Особенно в вашей шутке. Она показывает, как вы себя защищаете, как справляетесь с ситуацией.
– Я пока не могу относиться с юмором к Джеку. Означает ли это, что я не справляюсь с ситуацией?
Доктор Джи отбила ее реплику, как теннисный мяч.
– Вы так думаете?
Татьяна терпеть не могла, когда врач прибегала к этой тактике.
– Не знаю. Когда Джек был со мной, вы меня не заставляли каждый день составлять список приятных моментов, чтобы мне хотелось вставать с постели.
– У вас депрессия. Отъезд Джека – одна из причин этого состояния, но не единственная.
– Вот как? И какие же еще причины? Посвятите меня.
– Вы предлагаете мне объяснить, в чем ваши проблемы? – Доктор Джи покачала головой. – Это не мой метод. И вы это знаете.
– Да, но вы передо мной в долгу за те сеансы, когда мы просто сидели и смотрели друг на друга.
– Я? В долгу?
– Вы же брали с меня плату по полной программе. Не многовато ли за простое глядение? Я знаю одного продавца из супермаркета, который может делать то же самое совершенно бесплатно.
– Тогда, возможно, вам стоит записаться на следующий сеанс не ко мне, а к нему.
Татьяна коротко рассмеялась.
– Вам легко говорить. Но я настаиваю на своих правах. Мне нужен серьезный анализ. Или хотя бы одна бесплатная неделя.
Доктор Джи встретила ее взгляд совершенно невозмутимо.
– Ну пожалуйста! – чуть ли не взмолилась Татьяна. – Я видела в передаче Опры доктора Фила. Он кричит на своих пациентов и говорит им обо всем, что они делают неправильно. По‑моему, это очень продуктивно.
Доктор Джи глубоко вздохнула:
– Хорошо, Татьяна, я могу поделиться с вами кое‑какими наблюдениями, но кричать на вас я не собираюсь.
Татьяна пожала плечами:
– Хорошо.
– Я думаю, отъезд Джека пробудил в вас некие чувства, которые жили в вас с детства, только вы их не осознавали или почти не осознавали. Вот почему на этот раз депрессия стала такой глубокой.
Татьяна закатила глаза:
– Ну да, понимаю, когда я была маленькой девочкой, меня бросил отец, бла‑бла‑бла…
Доктор Джи ее перебила:
– Татьяна, дело не в том, что отец вас бросил. Ведь Джек не столько от вас ушел, сколько вы сами его оттолкнули. У него просто не было возможности выбирать – остаться с вами или вернуться домой. Вы все решили за него.
Татьяна молчала. Она уже сомневалась, хочется ли ей, чтобы доктор Джи продолжала.
– Как бы то ни было, я думаю, причина ваших страданий коренится не в том, что Джек вас бросил. На мой взгляд, дело в том, что он вас любит. Самое большое счастье – найти человека, который тебя понимает, который знает, что ты любишь и что не любишь. Который заботится о тебе и получает удовольствие от того, что делает тебя счастливой.
Джек был для вас таким человеком. Это особенно глубоко вас тронуло еще и потому, что у вас не сложились отношения с матерью. Обычно первой, кто дарит человеку такую любовь, бывает мать. Не поймите меня превратно, я не говорю, что Джастин вас не любит, – любит. Просто это не та чуткая, понимающая любовь, которая словно окутывает человека теплым одеялом. Когда я была маленькой и болела, моя мать точно знала, от чего мне станет лучше. Она приносила мне «севен‑ап» и чашку куриного супа «Липтон» с вермишелью в виде крошечных ракушек, а потом гладила меня по спине и говорила, что все будет хорошо. То же самое я делаю для своих близких. Джек делал то же самое для вас. Он вас знал и понимал. И близнецов тоже.
Татьяна почувствовала, что по ее щеке скатывается слеза. Она шмыгнула носом.
– Мы его тоже узнали.
– Я понимаю. – Доктор Джи взяла из пачки бумажный носовой платок и протянула Татьяне. – Понимаю.
Татьяна вытерла глаза. Она чувствовала себя несчастной как никогда. Тут она вспомнила, что доктор Джи говорила раньше.
– Вы сказали, что отъезд Джека – только одна из причин. А остальные?
– Остальные связаны с вашей работой.
Татьяна сделала вид, что совершенно раздавлена новостью.
– Боюсь, для одного сеанса это слишком. Как бы вам не пришлось поставить меня на учет как потенциальную самоубийцу.
Во взгляде доктора Джи мелькнуло нечто сродни восхищению.
– Кажется, с вопросом карьеры вы начинаете разбираться самостоятельно. Подумайте, какая нужна решимость, чтобы отказаться от предложения «Плейбоя» ценой в миллион долларов. Еще год назад у вас такой решимости не было.
– Год назад я бы на это согласилась ради новой машины.
Доктор Джи усмехнулась:
– Вот видите? Прогресс налицо. Татьяна помолчала, осмысливая.
– Я отказалась от миллиона долларов! Доктор Джи прямо‑таки засияла от гордости:
– Да, вы это сделали.
– А ведь миллион долларов мне бы пригодился, – с чувством сказала Татьяна.
Доктор Джи снова рассмеялась:
– Мне тоже.
На Татьяну снизошло удивительное спокойствие, и одновременно появилась внезапная потребность выговориться.
– Кажется, я знаю, почему смогла отказаться. Потому что я теперь не такая. Я имею в виду – не секс‑бомба. Думаю, секс‑бомба умерла. Во всяком случае, я на это надеюсь. Конечно, если этот фильм будет иметь успех, она еще может воскреснуть, и мне еще придется решать, как с ней быть. Господи, это же прямо как у Шер, правда? – Татьяна улыбнулась. – Может, я еще снимусь для календаря. Знаете, красивые такие, с девушками в купальниках на океанском песочке. Но больше никакой обнаженки! Нет, я не стыжусь того, что я сделала. Все было очень пристойно и даже со вкусом – и фильмы, и «Плейбой». Я показала только грудь и зад. Мужчин, которые видели мою вагину, можно сосчитать по пальцам, хватит двух рук и одной ноги, и еще пальцы останутся. Да, несколько лет я была горячей штучкой. Не вижу в этом ничего плохого. Никто от этого не пострадал. Думаю, я попутно спасла еще и немало браков. Многие пары просто стесняются пройти в заднюю комнату видеосалона за порнофильмами, и поэтому они покупают кассету «Женщина‑полицейский под прикрытием». Как бы то ни было, решение, которое я приму сейчас, касается не только меня. Мне нужно думать и о детях.
