За ужином Брайан спросил меня о моих увлечениях.
– У меня нет времени на хобби, – ответил я, полностью поглощенный работой в «Юнайтед». – У меня дома есть бильярдный стол, я люблю порой сыграть в гольф или посмотреть какой-нибудь фильм дома.
Брайан дал мне визитку: «У моего сына есть фирма в Лондоне, они заранее получают доступ ко всем новинкам кинопроката. Позвони ему, если тебе потребуется какой-нибудь фильм».
За день до этого в Уилмслоу я посмотрел фильм «Джон Ф. Кеннеди: Выстрелы в Далласе», и Брайан спросил меня, интересуюсь ли я этой темой. Я кивнул: к тому времени в моей библиотеке было уже немало книг, посвященных убийству. «Я был в пятнадцатой машине кортежа», – сказал Брайан. Представьте себе мое удивление: мы сидим в центре Англии, и этот парень говорит мне, что был в кортеже президента в день убийства.
– Как?
– Я был журналистом газеты «Дейли Экспресс», а потом переехал в Сан-Франциско, чтобы трудиться на журнал «Тайм». В 1958 году я обратился в администрацию Кеннеди, желая поработать на выборах, – сказал он. Как оказалось, Брайан даже был в том самом самолете, в котором Линдон Джонсон принес присягу после убийства Кеннеди.
Такое личное прикосновение к истории через Брайана глубоко потрясло меня, и я сильнее погрузился в тему убийст ва Кеннеди. Я стал участвовать в аукционах. Один парень из США, узнавший о моем интересе, прислал мне копию протокола о вскрытии. На нашей тренировочной базе я держал пару фотографий, одну из которых купил на аукционе, а другую мне подарили. Я также купил доклад комиссии Уоррена за подписью Джеральда Форда, что стоило мне 3000 долларов.
В 1991 году мы с Кэти снова приехали в Штаты, отмечая годовщину нашей свадьбы, и посетили Чикаго, Сан-Франциско, Гавайи, Лас-Вегас и своих друзей в Техасе, а закончили путешествие в Нью-Йорке. После этого мы почти каждый год бывали в США. Моя коллекция книг продолжала расти. Самой лучшей биографией Кеннеди я считаю произведение Роберта Даллека «Незаконченная жизнь. Джон Ф. Кеннеди, 1917–1963». Это исключительная книга: у Даллека был доступ к медицинским документам Кеннеди, и он показал, какой сложной и тяжелой была жизнь президента, учитывая его проблемы с печенью и болезнь Аддисона.
За три года президентства на долю Кеннеди выпало немало испытаний: неудачная операция в заливе Свиней, вину за которую он целиком взял на себя, сегрегация, холодная война, Вьетнамский и Карибский кризисы. Как и сегодня, еще одним проблемным вопросом было здравоохранение. Это была огромная нагрузка. Кстати, позвольте мне сделать небольшую ремарку о важности самой популярной игры в мире (я имею в виду футбол, конечно). Знаете ли вы, как ЦРУ в 1969 году поняло, что СССР продолжает активно сотрудничать с Кубой? Из-за футбольных полей, точнее – аэрофотоснимков футбольных полей, построенных советскими рабочими; кубинцы ведь не играют в футбол. Генри Киссинджер в душе был европейцем, поэтому и обратил на это внимание.
Мой интерес к жизни Кеннеди подарил мне знакомство со многими чудесными произведениями, например книгой Дэвида Хэлберстама «Лучшие и ярчайшие», посвященной Вьетнамской войне. В ней Дэвид концентрируется на причинах, заставивших американцев ввязаться в этот конфликт, а также на той лжи, которой кормили братьев Кеннеди: даже Роберт Макнамара, министр обороны и близкий друг семьи, обманывал их, за что он после своей отставки извинился перед семьей Кеннеди.
Во время нашего летнего путешествия по США в 2010 году я посетил Геттисберг и пообедал в Принстоне вместе с Джейсом Макферсоном, великим исследователем гражданской войны в США, автором бестселлера «Боевой клич свободы», а также сходил на экскурсию в Белый дом. Мое увлечение темой американской гражданской войны началось, когда мне дали книгу, посвященную командующим южан и северян. У обеих сторон конфликта было много выдающихся полководцев, вчерашние учителя становились генералами. Гордон Браун как-то спросил меня, что я сейчас читаю, и когда я ответил, что книгу по гражданской войне, он пообещал прислать мне какие-то кассеты. Вскоре я получил 35 записей лекций Гари Галлахера, работавшего вместе с Макферсоном над таким относительно малоизученным вопросом, как участие в той войне военно-морского флота.
Далее, конечно, следует рассказать о еще одной моей большой страсти, еще одной моей отдушине – лошадях и скачках. Как-то раз Мартин Эдвардс, тогда председатель совета директоров клуба, позвонил и сказал, что мне следует взять выходной.
– Нет, я в порядке, – ответил я.
Хотя это было как раз в те дни, когда Кэти мне повторяла: «Ты загонишь себя до смерти». Каждую минуту думая о футболе, после работы я сидел дома на телефоне до девяти часов вечера.
Я купил своего первого скакуна в 1996 году. В нашу тридцатую годовщину свадьбы мы отправились в Челтнем, где я познакомился с удивительным человеком – ирландским тренером лошадей Джоном Мулерном. Мы вместе позавтракали, после чего потом еще и поужинали в Лондоне, и вскоре я уже спрашивал Кэти: «Что ты скажешь, если мы купим лошадь? Думаю, это поможет мне отвлечься от работы».
– И откуда только у тебя это желание? – спросила она. – Алекс, проблема только в том, что в скором времени ты захочешь скупить всех скакунов в мире.
Но лошади действительно стали для меня настоящей отдушиной: вместо того чтобы чахнуть в офисе или тратить время на бесконечные телефонные переговоры дома, я стал переключать свои мысли на скачки. И с головой погрузился в это хобби, которое позволило мне отвлечься от суровых футбольных будней и помогло избавиться от одержимости своей работой. С гордостью вспоминаю две победы в скачках первой категории своего скакуна по прозвищу Что-за-друг; это были гонки «Лексус Чейз» и «Эйнтри Боул». За день до победы в «Эйнтри Боул» нас выбила из Лиги чемпионов мюнхенская «Бавария», и чувствовал я себя просто паршиво. А уже на следующий день мой скакун выиграл для меня гонку первой категории в Ливерпуле.
Своего первого скакуна я назвал Куинслэнд Стар в честь корабля, на строительстве которого работал мой дед. Мне рассказывали про владельцев, чьи лошади никогда не побеждали на скачках. У меня же что-то в районе 60 или 70 побед, и сейчас я частично или полностью владею примерно тридцатью скакунами. Обожаю синдикат «Хайклер», чей директор Гарри Герберт – просто замечательный человек и отличный управленец. С ним я всегда в курсе того, что происходит с моими лошадьми, получая достоверную информацию каждый день.
Скала Гибралтара был поразительным скакуном, первым в Северном полушарии выигравшим семь подряд скачек первой категории, побив тем самым рекорд Мельничного Рифа. По соглашению с ирландским конным заводом «Кулмор Стад» он участвовал в гонках под моими цветами. Я думал, что владею половиной прав на лошадь, тогда как они считали, что мне полагается половина призовых денег. Мы урегулировали этот конфликт, согласившись, что имело место простое недопонимание с обеих сторон.
Разумеется, мое страстное увлечение скачками теоретически могло вызвать недовольство владельцев клуба, но когда на ежегодном собрании акционеров один из его участников начал настаивать на моей отставке, я был удивлен. Должен сказать, это мое хобби ни при каких условиях не могло повлиять на мою работу в качестве тренера «Манчестер Юнайтед». Впрочем, мой прекрасный семейный юрист Лес Дальгарно уладил этот вопрос. Этот случай нисколько не поколебал мою любовь к скачкам, и я остался в хороших отношениях с Джоном Манье, главой конного завода «Кулмор Стад».
Скачки вместе с чтением книг и коллекционированием вина научили меня переключать свое внимание с рабочих вопросов. Винами я заинтересовался в 1997 году, когда осознал, что дошел до предела своих возможностей и что мне следует найти какое-то новое увлечение, которое поможет мне отвлекаться от мыслей о футболе. И изучение винного дела мне в этом поспособствовало. Я стал покупать вино вместе со своим соседом, большим любителем современного искусства Фрэнком Коэном. Когда однажды Фрэнк надолго уехал за границу, я начал делать покупки на свой страх и риск.
Не могу назвать себя большим знатоком вин, но и полным дилетантом себя не считаю: я знаю хорошие марки вин, знаю удачные урожаи, могу продегустировать вино и распознать его свойства.
В своих исследованиях я со временем посетил Бордо и Шампань, но в основном я расширял свой кругозор благодаря книгам и общению с продавцами и экспертами. Это было чрезвычайно увлекательно. Мне довелось ужинать с винным экспертом и ведущим на телевидении Озом Кларком, с продавцом вин Джоном Армитом: в винных барах «Корни энд Барроу» устраивают просто отличные обеды. Эти люди могли часами вести беседы о сортах винограда и урожаях, которые я даже и не надеялся поддержать, но и просто слушать их было чрезвычайно увлекательно. Возможно, мне следовало лучше узнать о винограде и его сортах, ведь в этом вся суть виноделия, но я больше пошел по практической части.
Когда осенью 2010 года меня спросили об отставке, я инстинктивно ответил: «Отставка – это для молодых людей, которым есть чем еще заниматься». Когда же тебе семьдесят лет, безделье быстро убивает тебя. Уходя в отставку, следует подготовиться и найти себе занятие вместо работы. Причем переключиться на него сразу же, на следующий день, а не спустя три месяца отпуска.
Когда ты молод, четырнадцатичасовой рабочий день – это суровая необходимость, ведь тебе надо проявить себя, а сделать это можно, только вкалывая до потери пульса. Тем самым ты вырабатываешь у себя правильную трудовую дисциплину. Если у тебя есть семья, это передается и им. Мои родители передали такое отношение мне, я научил этому своих собственных детей, и так далее. В юности ты закладываешь основы для жизни на склоне лет. С возрастом тебе приходиться учиться распределять энергию. Следует следить за собой и оставаться в форме, есть правильную и здоровую пищу. Я никогда не был большим любителем поспать, мне хватало пяти или шести часов, чтобы полноценно отдохнуть. Некоторые любят проснуться и поваляться в постели, я же так не могу. Открываю глаза и сразу поднимаюсь, готовый немедленно чем-то заняться. Не могу позволить себе лежать в кровати, предаваясь безделью и бесцельно убивая время.
Если ты проснулся – значит, ты выспался и тебе больше незачем спать. Я вставал в шесть, самое позднее – в шесть пятнадцать и к семи часам уже был на тренировочной базе, потому что мы жили в пятнадцати минутах от нее. Это вошло у меня в привычку, и этот распорядок никогда не менялся.
Я принадлежу к поколению детей войны. Если ты родился – значит, уже хорошо. Ты был в безопасности, мог ходить в библиотеки, плавать в бассейне, играть в футбол. Твои родители работали круглые сутки, и либо за тобой приглядывала бабушка, либо ты сам о себе заботился. Именно так все и было устроено. Моя мама любила говорить: «Вот тут фарш, вот тут картофель, тебе нужно лишь поставить все это на плиту в полпятого». И все будет готово. Я разводил огонь к их приходу с работы: мой отец возвращался без четверти шесть и садился уже за накрытый стол, после чего я прибирал за ним, выкидывал мусор. В этом и заключались мои домашние обязанности, которыми я занимался после школы. А свои уроки мы с братом делали позже, в районе семи часов вечера.
Это был простой режим дня, обусловленный отсутствием современных благ цивилизации.
Нынче же люди гораздо более изнеженны: они не работают на верфях или в шахтах, мало кто добывает себе на пропитание физическим трудом. Современное поколение отцов, включая моих собственных сыновей, делают для своих детей гораздо больше, чем сделал для них в свое время я.
Они гораздо чаще организуют всякие семейные мероприятия, типа выездов на природу с детьми. Лично я ни разу не устроил для своих детей пикник, я просто говорил им: «Мальчики, идите на улицу и поиграйте». Рядом с нашим домом в Абердине была школьная площадка, и мои пацаны со своими друзьями пропадали там целыми днями. Первый видеомагнитофон у нас появился в 1980 году, да и тот давал ужасное зернистое изображение. Благодаря прогрессу у нас теперь есть CD– и DVD-диски, и внуки на твоем домашнем компьютере могут собрать в футбольном симуляторе собственную команду.
Я мало занимался воспитанием собственных сыновей, эта обязанность легла на плечи моей жены Кэти. Она была для них прекрасной мамой. Кэти говорила мне: «Когда им стукнет по шестнадцать, они будут папиными сынками», и так оно и оказалось. Вырастая, они становились похожи на меня, сближались со мной, сохраняя при этом тесную дружбу между собой. Это сильно радовало меня, и Кэти повторяла: «Я же говорила тебе».
– Но это твоих рук дело, – отвечал я ей. – Если я только заикнусь сказать о тебе что-нибудь плохое, они меня тут же в порошок сотрут. Ты по-прежнему для них главная.
В этом мире нет никакой секретной формулы успеха. Самое главное – упорный труд. Знаменитую книгу Малкольма Гладуэлла «Гении и аутсайдеры. Почему одним все, а другим ничего?» можно было бы назвать и покороче: «Тяжелый упорный труд». Изучите биографии Карнеги или Рокфеллера, и вы поймете, что это правда. Есть одна история про Джона Рокфеллера, которая мне очень нравится. Он был очень набожным человеком и регулярно ходил со всей семьей в церковь. Как-то раз, когда среди прихожан пустили ящик для пожертвований и все клали по доллару, сын Рокфеллера спросил отца: «Пап, а не проще будет, если мы дадим им сразу пятьдесят долларов за весь год?»
– Да, – ответил он, – но тогда, сынок, мы потеряем три доллара, которые могли бы заработать на процентах.
Он также показал своему дворецкому, как растапливать камин, чтобы он горел на час дольше, экономя дрова. И этот человек был миллиардером.
Упорный труд Рокфеллера приучил его к бережливости. Он не терял зря время, не тратил понапрасну деньги. Во мне это тоже есть. Даже сейчас, если мои внуки оставляют что-то на своей тарелке, я доедаю за ними. Так было и с моими сыновьями, и нашей мантрой было: «Не оставляй ничего на своей тарелке!» И сейчас, попробуй я только потянуться за едой Марка, Джейсона или Даррена, они вмиг лишат меня руки.
Упорный труд ничем не перекрыть.
Безусловно, стресс и тяжелый труд, равно как и возраст, оставляют на твоем теле свой отпечаток, и со временем у меня начались проблемы с сердцем. Как-то раз, занимаясь в спортзале с надетым кардиопоясом, я обнаружил, как мой пульс скакнул с 90 до 160. Я пожаловался нашему тренеру по атлетизму Майку Клеггу: «С этим поясом что-то не так».
Мы попробовали другой пояс и увидели те же цифры: «Тебе надо сходить к доктору, с тобой что-то не в порядке», – сказал Майк.
Наш врач отправил меня к Дереку Роулендсу, у которого лечился Грэм Сунесс, и тот обнаружил у меня фибрилляцию сердца. Для исправления частоты сердцебиений он посоветовал мне попробовать электрошоковую терапию, и через семь дней я уже был в полном порядке. Однако в следующей нашей игре мы проиграли, и пульс начал скакать снова. Я обвинил во всем своих игроков: если бы мы не проиграли, я мог бы быть в норме. Показатель эффективности терапии был в пределах 50–60 %, и я понял, что теперь мне нужно предпринять более решительные меры. Мне посоветовали установить кардиостимулятор и пить каждый день аспирин.
Операция в марте 2004 года заняла полчаса, я наблюдал за ней по экрану и никогда не забуду момент, как кровь вдруг брызнула струей. Осенью 2010 мне поставили новое устройство, потому что их нужно менять раз в восемь лет, и в этот раз я проспал всю дорогу. Несмотря на эти операции, врачи мне все время говорили, что я могу без проблем жить своей прежней жизнью: тренироваться, работать, пить вино.
Должен признать, однако, что первая операция выбила меня из колеи. Годом ранее я прошел полный медицинский осмотр, частота пульса у меня оказалась 48 ударов в минуту. Наш администратор по экипировке Альберт Морган заявил тогда, что не удивлен этому: «Я всегда думал, что у тебя просто нет сердца». Я был в отличной физической форме. Но уже через двенадцать месяцев мне потребовался кардиостимулятор. Это дало мне понять: мы все уязвимы, и, старея, мы отнюдь не становимся здоровее. Ты считаешь себя несокрушимым; понимаешь, конечно, что рано ли поздно дверь жизни захлопнется у тебя перед носом, но до того момента с тобой все будет в порядке. Как вдруг внезапно бог показывает тебе, что это не так.
В молодые годы я носился вдоль бровки из одного конца поля в другой, бил по каждому мячу, погружался во все тонкости игры. С возрастом я стал сдержаннее, и к концу своей карьеры предпочитал быть больше наблюдателем, чем участником событий, хотя некоторые игры все равно могли меня полностью увлечь. В остальных же я лишь время от времени демонстрировал миру (то есть судьям, собственным игрокам и противнику), что все еще жив.
Касательно здоровья могу дать совет: если вам делают предупреждение, то обратите на него внимание. Слушайте своих докторов, регулярно проходите осмотр, следите за собственным весом и тем, что вы едите.
Прекрасным и простым способом справиться с рабочими тяготами и жизненными трудностями для меня является чтение. Если бы я устроил вам экскурсию по своей библиотеке, вы бы увидели тома, посвященные президентам и премьер-министрам, Нельсону Манделе, Рокфеллеру, ораторскому искусству, Никсону и Киссинджеру, Брауну, Блэру, Маунтбеттену, Черчиллю, Клинтону, Южной Африке и истории Шотландии. Здесь вы бы нашли труд Гордона Брауна о шотландском социалисте Джеймсе Макстоне, равно как и все книги о Джоне Кеннеди.
Затем я бы показал вам секцию, отведенную деспотам и тиранам: меня всегда интересовало то, до каких крайностей может дойти человечество. «Молодой Сталин» Саймона Себага Монтефиоре, книги, посвященные Сталину, Гитлеру и Ленину, как, например, «Сталин, Гитлер и Запад: Тайная дипломатия Великих держав» Лоуренса Риса или «Сталинград» и «Падение Берлина. 1945» Энтони Бивора.
Перейдя к менее серьезному чтению, я могу упомянуть из своей коллекции произведения Эдмунда Хиллари и Дэвида Нивена. Затем вновь возвращаемся к темной стороне жизни, к организованной преступности: братьям Крэй и американской мафии.
Уделяя столь значительную часть своей жизни футболу, я в основном старался не читать книг о спорте. Тем не менее у меня на полках можно найти несколько подлинных шедевров. К примеру, читая книгу Дэвида Маранисса «Когда гордость еще что-то значила», посвященную жизни Винса Ломбарди, великого тренера американского футбольного клуба «Грин-Бей Пэкерс», я говорил себе: «Да он же пишет прямо как будто обо мне, я точь-в-точь как Винс Ломбарди!» Я также был одержим своей работой и готов подписаться под высказыванием Ломбарди: «Мы не проиграли, нам просто не хватило времени, чтобы выиграть».
Глава одиннадцатая
Ван Нистелрой
В тот снежный январский вечер 2010 года я был дома, когда мой телефон издал звук, возвещающий о приходе нового сообщения. «Не знаю, помните ли вы меня, – говорилось в нем, – но мне нужно поговорить с вами». Это был Руд ван Нистелрой. «Господи, откуда он вдруг взялся? – сказал я Кэти. – Он же покинул “Юнайтед” четыре года назад». Моя жена ответила: «Чего он хочет? Может быть, вернуться обратно в клуб?»
– Не говори ерунды, – сказал я.
Я понятия не имел, чего он хочет, но написал ему в ответ: «Хорошо». И он позвонил. Вначале был обычный легкий треп: «Было несколько травм, но сейчас в форме, правда, не играю, бла-бла-бла». А затем он сказал, зачем звонит: «Хочу извиниться за свое поведение в последний сезон в клубе».
Мне нравятся люди, которые могут извиниться, я таких уважаю. Современный человек эгоцентричен и забывает о таком слове, как «прости». А футболисты просто окружены приятелями, агентами, прессой, тренерами или работниками клуба, которые только и делают, что возносят их до небес. Поэтому ты радуешься встрече с человеком, который может спустя много лет поднять трубку и сказать: «Я был неправ, извини меня».
Руд не пояснил, чем вызван его звонок, а я же упустил возможность сказать ему: «Как же так все получилось?»
Весь вечер я думал о звонке Руда. Знал, что несколько клубов Премьер-лиги интересуются им, но стоило ли ради этого говорить со мной? Не думаю. Не очень хорошие отношения с «Манчестером» никоим образом не помешали бы ему выступать за другой английский клуб. Впрочем, к этому времени Руд, без сомнения, был более зрелым человеком, чем в момент ухода из клуба, так что, возможно, он просто считал себя виноватым передо мной. Это чувство могло преследовать его несколько лет, вот он и захотел наконец выговориться.
Наши отношения с ним стали портиться, когда Руд начал регулярно пререкаться с Карлушем Кейрушем по поводу Криштиану Роналду; у них было несколько стычек, но мы все легко уладили. Затем он переключился на Гари Невилла, но тот сумел дать ему отпор. Также от Руда досталось еще и Давиду Белльону. В общем, в последний год ван Нистелроя в «Манчестере» у него было много стычек с партнерами по команде, но преимущественно это были ссоры между Рудом и Криштиану.
В конце предыдущего сезона 2004/05 мы вышли в финал Кубка Англии, где нас ждал «Арсенал», и ван Нистелрой в той встрече сыграл просто ужасно. За несколько дней до этого, в среду, его агент Роджер Линсе попросил Дэвида Гилла о трансфере, заявив, что Руд хочет уйти.
Дэвид ответил, что у нас на носу финал Кубка, и поэтому сейчас не самое лучшее время для такой просьбы, исходящей от нашего основного форварда. Он также спросил, почему Руд хочет уйти, и Роджер ответил, что, по мнению ван Нистелроя, команда заржавела и не может уже выиграть Лигу чемпионов. Руд считал, что с такими молодыми игроками, как Руни или Роналду, у нас нет на это никаких шансов.
После финала Дэвид позвонил Роджеру и пригласил его и Руда на встречу со мной. Наша позиция была сильна: мы понимали, что мадридский «Реал» не собирается выкладывать за ван Нистелроя 35 миллионов фунтов. Думаю, именно поэтому он и попросил о трансфере: если бы «Реал» был готов расстаться с такой суммой ради приобретения голландца, ему ничего не пришлось бы делать, мы бы сами все сделали. Он надеялся надавить на нас, заставить согласиться на меньшую сумму трансфера. Глупая идея.
Мы встретились, и Руд заявил, что не готов ждать, пока Руни и Роналду полностью раскроют свой потенциал. «Но они выдающиеся таланты, – сказал я ему. – Ты должен вести их за собой, помогать им». Но Руд все равно не хотел больше ждать.
– Послушай, мы не любим проигрывать в финалах, мы не любим занимать третье место в чемпионате. Поэтому, чтобы вернуться на свой уровень, мы подпишем этим летом несколько хороших игроков. Когда ты строишь команду, необходимо проявить терпение, и это касается не только меня, но и футболистов. Поверь мне, у нас будет отличная команда, – сказал я. В итоге он согласился со мной и решил остаться еще на год.
В новом сезоне в январское трансферное окно мы подписали Видича и Эвра, и косвенно это привело к самой сильной вспышке недовольства ван Нистелроя за все его время в клубе. В матчах Кубка лиги я постоянно ставил на игру Луи Саа вместо Руда, и когда мы дошли до финала, я сказал голландцу: «Послушай, я знаю, ты любишь играть в таких матчах, однако если выпущу на поле тебя вместо Саа, это будет несправедливо по отношению к нему. Тем не менее надеюсь, я смогу дать тебе поучаствовать в этой игре». Поверьте, именно так я и сказал.
Финальный матч с «Уиганом» сложился для нас очень удачно, и у меня появилась идеальная возможность дать Видичу и Эвра почувствовать вкус победы; я решил выпустить их на поле в самом конце встрече, они были двумя моими последними заменами. Я повернулся к ван Нистелрою и сказал: «Хочу выпустить этих двух парней, они смогут непосредственно почувствовать, что значит побеждать вместе с “Манчестером”». А Руд мне в ответ грязно выругался: «Ах ты…» Никогда этого не забуду; я просто не поверил своим ушам! Карлуш Кейруш начал отчитывать Руда, другие игроки стали выговаривать ему в стиле «держи себя в руках» и тому подобное, в общем, напряжение на скамейке запасных резко повысилось.
Но это был конец. Я понял, что никогда больше не смогу увидеть в команде прежнего ван Нистелроя. Своим поступком он сжег за собой все мосты и с того момента стал вести себя все хуже и хуже.
В последней игре чемпионата против «Чарльтона» нам нужна была только победа. Саа был травмирован, и поэтому мы практически ходили на цыпочках перед Рудом, не желая его задеть или расстроить. Однако я не чувствовал, что могу доверять ему, что могу поставить его на игру.
И Карлуш сказал Руду, зайдя к нему в комнату: «То, как ты вел себя всю эту неделю, просто отвратительно. Возвращайся домой, мы не станем выпускать тебя на поле».
За несколько месяцев до этого у Криштиану умер отец. На тренировке за пару дней до матча Руд в гневе ударил по мячу, сознательно целясь в Роналду, после чего сказал, не особо задумываясь над своими словами: «Ну, и что ты теперь будешь делать? Побежишь плакаться к папочке?» – имея в виду Карлуша, а не отца Криштиану. Естественно, Роналду сильно расстроился и захотел поквитаться с ним. Карлуш тоже был вне себя от обиды, он ведь присматривал за Криштиану, а как иначе? Он был португальцем, как и Роналду, недавно потерявший отца, и у кого тот мог найти сочувствие и поддержку, как не у Карлуша?
В общем, грустная была история. Не знаю, почему Руд так сильно изменился. Может быть, таким поведением он хотел заставить нас поскорее продать его? В любом случае, это не прибавило ему уважения со стороны других игроков и вообще не принесло ничего хорошего.
Обидно, ведь как нападающий он был просто шикарен и стал одним из лучших бомбардиров в истории клуба. Ростки будущих проблем с ним появились после его второго сезона в клубе, когда он запросил новый контракт, на что имел право по первоначальному соглашению. Руд захотел добавить условие, которое позволило бы ему перейти в мадридский «Реал», если бы они предложили нам за него определенную сумму денег. Условие его выкупа. Я долго обдумывал это требование, и в конце концов пришел к выводу, что без этой уступки голландец не поставит свою подпись под новым контрактом. Но с другой стороны, согласившись на такое, мы бы оказывались в невыгодном положении, рискуя потерять ван Нистелроя в следующем сезоне.
Поэтому мы установили сумму выкупа в размере 35 миллионов фунтов, что, по нашему мнению, должно было отпугнуть всех потенциальных покупателей, в том числе и мадридский «Реал». Руд и его агент согласились. Я сказал тогда Дэвиду Гиллу: «Если в следующем году к нам придут и предложат 35 миллионов, то тогда мы получим за него практически в два раза больше денег, чем заплатили. Если же никто не захочет покупать его за такую сумму, он отыграет за нас по контракту еще два года. Тем самым он проведет у нас в общей сложности четыре года, к тому моменту ему исполнится 29 лет, и мы сможем его продать». Впрочем, так все гладко выглядело только на бумаге. Руд изменился, как только подписал новый контракт, просто кардинально изменился. В его последнем сезоне с ним было особенно тяжело, и не думаю, что он пользовался у кого-либо особой популярностью.
Мой брат Мартин видел игру Руда за «Херенвен» и горячо высказался за его покупку: «Мне очень нравится этот парень, он отлично нам подойдет». Медлить не стоило, поэтому мы снова отправились в Голландию на просмотр, как вдруг узнали, что Руда уже купил «ПСВ» месяцем ранее. Это меня сильно озадачило, но сделка была подтверждена, и ничего поделать было уже нельзя. Тем не менее мы продолжили приглядывать за ним и в 2000 году решили попробовать приобрести его снова.
Будучи в небольшом отпуске в Испании во время перерыва между матчами из-за игр национальных сборных, я получил от нашего доктора дурные известия: Руд не смог пройти медицинские тесты. Мы были уверены, что обнаружили у него повреждение крестообразных связок, однако «ПСВ» стал настаивать, что их исследования показывали лишь небольшой разрыв в связках, который не мог помешать ему пройти нашу проверку. Однако наш доктор Майк Стоун отказался визировать его трансфер. Поэтому мы отправили его обратно в «ПСВ», и на тренировке у голландцев его колено окончательно вышло из строя. Причем все это было даже заснято на видео, которое затем каким-то образом попало на телевидение. В том сюжете можно было увидеть Руда, кричащего от боли прямо в камеру: «Что нам теперь делать?»
Я сказал тогда Мартину Эдвардсу: «В наше время ты можешь успешно вылечить такую травму всего за несколько месяцев, если, конечно, за тобой присматривают правильные врачи».
Ван Нистелрой последовал проторенным путем в Колорадо к доктору Ричарду Стедмену и отсутствовал почти год. Он вернулся практически в самом конце сезона, и мы подписали его в 2001 году, после того как я лично посмотрел его игру против «Аякса». Он был, как и прежде, мобилен, а его скорость ничуть не пострадала. Руд не был самым быстрым форвардом на свете, но он обладал острым умом и был стремителен в штрафной площади соперника.
Я также побывал у него дома, где он выздоравливал после травмы, и уверил его, что, несмотря ни на что, мы все равно заберем его к себе. Для него такие слова значили очень много, ибо в тот момент его явно нельзя было назвать самым уверенным человеком на свете; он все еще оставался таким достаточно простым и провинциальным парнем.
Руд был типичным центрфорвардом старой итальянской школы. Бегать туда-сюда, на фланги и обратно, пытаться перехватить мяч у соперника? Нет, это не про него. Он напоминал мне известного нападающего «Ювентуса» 60-х годов, Пьетро Анастази, который долгое время оставался незаметен на поле, пока внезапно не забивал победный мяч.
Такие нападающие и доминировали на поле в то время: ты оставлял их в штрафной, и они делали свою работу. Руд ван Нистелрой как раз и был игроком такого рода: ему требовалось создавать условия, голевые ситуации. Но он безупречно завершал комбинации и забил немало голов из штрафной площади.
