Написав мне в театре какую‑нибудь записку и не зная, как мне ее передать, Лёня всегда обращался к Марье,[58] нашей общей подруге, которая была у нас как бы почтальоном… И она была единственной, которая знала о нашем романе почти с самого начала. Взяв у Лёни записку и оставив его в нервном ожидании, она, не умея на лице скрыть чужую тайну, заговорщически блестя глазами, прочесывала в перерыве между репетициями весь театр и где‑нибудь меня находила. До сих пор вижу перед собой эту смешную картину. Подойдя вплотную, поднося свое лицо слишком близко к моему – Марья сильно близорука – и заглядывая мне в глаза, отчего ее глаза начинали у меня двоиться, она, не отводя их, с возбужденным придыханием, молча вталкивала мне в руку Лёнино послание. Читаю:
«Милый!
Прости за вчерашний разговор. Целую все пальчики твоих ног. Люби меня. Пожалуйста… пожалуйста… пожалуйста».
Или:
«Любимый! Ненаглядный! Чудо мое!
Думай обо мне хоть в сотую часть того, как я думаю о тебе. Люби меня, милый. Я с тобой».
Получив устный или письменный ответ, толкая бедром меня в бок, как бы говоря: «Ну вы, ребята, даете!», она, хрюкнув напоследок, с теми же эмоциями повторяла свой маршрут, только в обратном направлении. Лёня ее ждал, выкурив за это время, наверное, не одну пачку сигарет, хватал послание, и настроение его менялось в зависимости от его содержания.
Глава 4 Я убегаю из дома
Мне плохо, Таня, мне очень плохо!!!
Случись эта история на несколько лет раньше, я была бы вожделенным объектом для серийного убийцы, прозванного «Мосгазом», который долгое время терроризировал москвичей, убивая молодых тридцатилетних женщин – блондинок, одетых в красное. Это был мой портрет. Мне 30, я блондинка, и на мне красивое итальянское пальто алого цвета. Оно мне очень шло. Такое же пальто только цвета синего было у Тани Жуковой, актрисы нашего театра, и оно ей тоже шло очень.
Мы, артисты, отмечали юбилей (не помню какого спектакля) в квартире Людмилы Цели‑
ковской. Пока артисты распивали спиртные напитки, Людмила Васильевна рассказывала мне, как в свое время она бросила все: и театр, и кино ради своего больного сына, уговаривая и меня поступить таким же образом ради моего маленького сына Денечки. Я почти не пила в этот вечер: ситуация к этому не очень располагала.
Возвращались домой в такси, набитом артистами до отказа. Развезли всех по домам. Мы с Золотухиным были последними. Глубокая ночь. Наконец машина тормознула у подъезда нашего дома. Мы выходим, и Золотухин начинает настойчиво приглашать таксиста к нам домой – «выпить всего одну рюмку водки». Напрасно я сверкала глазами. Уже хорошо нагруженный, чтобы не сказать вдрызг пьяный, он уговорил парня, и мы – дома. Одна рюмка – и через секунду он уже храпел. Таксист уходит, а из комнаты выходит моя возмущенная мама. Она видит спящего зятя и свою дочь, закрывающую дверь за незнакомым ей мужчиной. Не хочу описывать сцену, которую она мне устроила, сцена – некрасивая и слова – страшные. Я в шоке и убегаю из дома. Четыре часа ночи. Наверное, я громко рыдала, кто‑то выглянул в окно: «Девушка, вам плохо?» и что‑то еще, но у меня в ушах только гневные слова мамы и храп мужа. Как мне было себя жаль! За что? Я никому не желала зла… За что?! И почему я иду по ночной улице?.. Я хочу спать… Слезы – ручьями… Конец улицы. Телефонная будка. Зачем‑то набираю номер Тани Жуковой.
– Мне плохо, Таня, мне очень плохо…
– Ты где?
– На Таганской площади…
– Стой, где стоишь. Мы с мужем сейчас приедем.
Бросаю трубку. Ждать не стала. Подъехало такси, села.
– Вам куда?
– Не знаю… На ближайший вокзал.
Было одно желание: сесть на любой поезд, и не важно, куда он меня привезет. Мне все стало безразлично, – опасное ощущение своей ненужности. И сама себе я стала безразлична. Удивительно, но меня всегда хранили звезды. Или Судьба? Ближайшим вокзалом оказался Курский. По этой ветке в Павлово‑Посаде живут мои родственники. «Дороги в никуда» – не вышло. Значит, так тому и быть, – еду к ним. Сажусь в электричку. Меня все время бьет озноб.
– Вам плохо? – опять тот же вопрос. Напротив меня сидит девушка. В вагоне несколько человек, одиноко сидящих на соседних лавках.
– Вам на какой остановке выходить? – продолжает она расспрашивать.
– 42‑й километр.
– Положите мне голову на плечо, поспите. Я выхожу на одну остановку раньше, я вас разбужу.
Приехала к моим родственникам около шести утра. На крыльце – мужья моих двоюродных сестер. У них тоже какие‑то свои неприятности, оба курят. Увидели меня, застыли как вкопанные, в глазах – ужас. Ничего не объясняя, прошу налить мне водки и отвести поспать. Единственное, что я сказала: «Послезавтра у меня спектакль и нужно отзвонить в театр, что я буду на спектакле».
Спала сутки. Меня пытались разбудить, били по щекам, – я не просыпалась. Шок от случившегося был настолько сильным, что проснулась я в день спектакля. Приехала в театр с лицом серо‑зеленого цвета, с опухшими глазами, превратившимися в узкие щелки.
Оказывается, меня там искали по всем моргам в «неопознанных трупах». Только один человек остался равнодушным ко всей этой истории. Золотухин. С этих пор было навсегда зачеркнуто прошлое, я повзрослела.
Глава 5 Письма и телеграммы, полученные мною от Лёни
Нужно сказать, что за время своих съемок в кино в 70‑е годы Лёня мне написал и отправил много писем и телеграмм, которые дополнят мои записи и, надеюсь, смягчат некоторые мои чересчур резкие и эмоциональные откровения в дневниках, которые открывались по большей части тогда, когда мне было особенно плохо. Шампанское в таких случаях добавляло всякой разной глупости и ненужной чепухи.
ТЕЛЕГРАММЫ
1976 г. Сочи. Главпочтамт.
До востребования.
Шацкой Нине Сергеевне.
=КАК ДЕЛА НАСТРОЕНИЕ РАБОТА НАДЕЮСЬ НИЧЕГО ПЛОХОГО НЕ ПРОИСХОДИТ ЦЕЛУЮ=
1976 год. Сочи. Главпочтамт.
До востребования.
Шацкой Нине Сергеевне.
=ПОЗДРАВЛЯЮ СТАРЫМ НОВЫМ ГОДОМ МОСКВЕ ХОЛОДНО МРАЧНО НЕУЮТНО У ВАС ТЕПЛО ПРАЗДНИЧНО ВЕСЕЛО ЖДУ ЦЕЛУЮ ОБНИМАЮ МЫСЛЕННО ТОБОЙ КАЖДУЮ МИНУТУ=
27 июля, 1978 год. Новосибирск.
Гостиница «Обь». Номер 518.
Шацкой Нине Сергеевне.
=КАК ЗДОРОВЬЕ НЕ БОЛЕЙ ВЕДИ СЕБЯ ХОРОШО ОТДЫХАЙ ПОБОЛЬШЕ ОЧЕНЬ ХОЧУ ТЕБЯ ВИДЕТЬ ПОСТОЯННО ПОМНЮ ЖДУ ВСТРЕЧИ ЦЕЛУЮ=АРТУР[59]=
Новосибирск. 29 июля.
Гостиница «Обь». Номер 518.
Шацкой Нине Сергеевне.
= КАЖДЫЙ ДЕНЬ ХОЖУ ГЛАВПОЧТАМТ ПОЛУЧИЛ ДВЕ ВЕСТОЧКИ ЭТО ОЧЕНЬ МАЛО ПОСЫЛАЙ ТЕЛЕГРАММЫ МОЛНИИ ОНИ БЫСТРЕЕ ДОХОДЯТ ЦЕЛУЮ =АРТУР=
Гостиница «Обь». Номер 518.
Шацкой Нине Сергеевне.
=СЕГОДНЯ ПОЧЕМУ ТО ОСОБЕННО ТРЕВОЖНО ЧТО СЛУЧИЛОСЬ СРОЧНО ОТКЛИКНИСЬ=АРТУР=
Гостиница «Обь». Номер 518.
Шацкой Нине Сергеевне.
=УЖАСНО ТОСКЛИВО КАЖЕТСЯ БРОСИЛ БЫ ВСЕ ПРИЕХАТЬ ТЕБЕ МНОГО РАБОТЫ НО НЕ ПОМОГАЕТ Я ЗНАЛ ЧТО ТАК БУДЕТ ЦЕЛУЮ ТЕБЯ НЕЖНО=АРТУР=
18 августа, 1978 год.
Сочи. Главпочтамт.
До востребования.
Шацкой Нине Сергеевне.
=КАК УСТРОИЛАСЬ КАК НАСТРОЕНИЕ КАК ОКРУЖЕНИЕ ВЕДИ СЕБЯ ХОРОШО ПОМНИ НАШ УГОВОР ПЕРВЫЙ ВЕЧЕР БРОДИЛ ВОЗЛЕ
ТВОЕГО ДОМА ПРИВЫК ЧТО ТЫ РЯДОМ РАБОТАЮ УТРОМ И ВЕЧЕРОМ НО ВСЕ РАВНО ГРУСТНО ЦЕЛУЮ =АРТУР=
21 августа.
Сочи. Главпочтамт.
До востребования.
Шацкой Нине Сергеевне.
=СЛУШАЮ РАДИО ПОГОДУ СОЧИ ВСЕ ВРЕМЯ ДОЖДИ НАВЕРНОЕ СИДИШЬ НОМЕРЕ КРУГЛЫЕ СУТКИ ОТПРАВИЛ ТЕБЕ ПИСЬМО СКУЧАЮ УЖАСНО ЛЮБЛЮ ЦЕЛУЮ=АРТУР=
24 августа.
Сочи. Главпочтамт.
До востребования.
Шацкой Нине Сергеевне.
=ЗВОНИЛ ЕЛЕНЕ ТЫ ЕЩЕ НЕ ЗВОНИЛА КОГДА ДАВАТЬ ТЕЛЕГРАММУ СО СТУДИИ НАДЕЮСЬ 4 СЕНТЯБРЯ УВИДЕТЬ ТЕБЯ МОСКВЕ ЦЕЛУЮ=АРТУР=
Август 1980 года. Я в Пицунде!
Поселок Пицунда
Абхазской АССР, Гагрского района,
Дом творчества кинематографистов,
Шарыгиной Нелли Семеновне
=ОЧЕНЬ СКУЧАЮ МНЕ БЕЗ ТЕБЯ ПЛОХО БУДУ МОСКВЕ КОНЦЕ ЭТОЙ НЕДЕЛИ ЦЕЛУЮ НЕЖНО=АРТУР=
Поселок Пицунда
Абхазской АССР, Гагрского района,
Дом творчества кинематографистов, Шарыгиной Нелли Семеновне НАДЕЮСЬ ВСЕ ПОРЯДКЕ ОТДЫХАЙ КАК СЛЕДУЕТ ВЕДИ СЕБЯ ХОРОШО ДУМАЮ ПОМНЮ ЛЮБЛЮ ЦЕЛУЮ ТЕБЯ НЕЖНО =АРТУР=
Письма
«Здравствуй, мой милый!
Сегодня утром я услышал автомобильные сигналы, выглянул было на улицу, но увидел только мчащуюся машину И сразу началась тоска… В Москве жарко, душно, противно. Твои окна опустели. Некуда звонить, незачем планировать время.
Сегодня просидел весь день дома. Пытался сосредоточиться на работе – трудно. Думаю, вечером будет чуть‑чуть полегче. Ты уже в Сочи. Наверное, тебе дали номер, и ты отправилась на море.
Милый мой, счастье мое, любимый, думай, пожалуйста, обо мне, не выпускай меня из памяти. Вот уже один день прошел, осталось еще 19 или 20».
«Миленький!
Как ты, что ты, где ты? Что делаешь, о чем думаешь сейчас в эту минуту?
В первый раз за последние два года ты уезжаешь так далеко от меня. И так надолго!..
Нюнечка моя, смотри, чтобы я из тебя не выветрился!.. Юг располагает к веселью, а веселье предполагает окружение… Роднулечка, не предавай меня, не забывай, что я у тебя есть!.. Лучше почаще смотри на море и думай про меня. Море отвлекает от суеты и сосредоточивает внимание на самом главном.
Помни нашу клятву! В тот миг, когда с тобой будет происходить что‑то неладное, я, пусть даже находясь далеко от тебя, непременно буду это чувствовать!..
Не забудь, что 13‑го и 18‑го мы будем сообщаться друг с другом телепатией (с 11.00 до 15–00). Или, может быть, ты уже забыла о нашем уговоре? Не смей забывать про меня! Я понимаю, море, пляж, погода, но я при всем этом обязан быть! Мне сейчас ужасно плохо. Поэтому столько восклицательных знаков. Не обращай внимания на мою экзальтацию. Просто ужасно, что еще так много дней до встречи. Целую тебя нежно. Н. З. (шифр)
P. S. Я тебя люблю…»
«Нинча, родненькая!
Вот и я уезжаю из Москвы. Уезжаю буквально через два часа. Прости, что корябаю ученическими перьями – это потому что все время пишу из нашего почтового отделения, а здесь только такие перья и такая бумага.
Любимый мой, что же это происходит?.. Почему ты уехала от меня, почему оставила? Такая тоска – спрятаться негде! Может, поездка меня немножко спасет. Сожмет, сократит время. Всего три дня, как ты уехала, а кажется, что тебя нет уже месяц. Вот, а теперь даже на твои темные окна не смогу посмотреть. Уезжаю. Помни про 13‑е и 18‑е.
Жду тебя, малыш! Тоскую, как собака. Если удастся и захочешь, возвращайся хотя бы 22‑го или 23‑го.
До встречи.
Целую тебя нежно‑пренежно. Н. З.
P. S. Не выпускай меня из памяти. Даже на секунду».
«Нинча моя, здравствуй!
Пишу наудачу – не знаю, может быть, ты никуда не уехала и находишься в Москве. У меня продолжается цепь неудач – нет авиабилетов. Но начальство местное обещает, правда, помочь. Устал, как пес. Отдых не в
отдых. К тому же никак не могу освободиться от всяких дурных предчувствий, но это все ерунда. Надеюсь, что все обойдется, пройдет же он когда‑нибудь этот проклятый год!
Как тебе отдыхается, как малыш! Надеюсь, 25‑го ты будешь в Москве, и я в конце месяца смогу тебе дозвониться. Экстрановостей никаких. Думаю, у тебя их больше. Очень скучаю, очень хочу тебя видеть. Целую тебя нежно.
До звонка, а потом до встречи. Артур».
«Роднулечка моя, здравствуй!
Кажется, уже тысяча лет прошло, как ты уехала. Всю эту неделю вынужден вставать в 6.00 утра, а приезжаю в 2З.00 (это уже, как ты понимаешь, вечера). То вдруг безделье, то вздохнуть некогда. Помимо всего прочего, царапаю свой опус. С ужасом думаю о конце отпуска.
Маленький, скорее приезжай!.. Я очень надеюсь, что у тебя там не происходит ничего такого, после чего тебе трудно было бы взглянуть мне в глаза?.. Я очень тебе верю!..
У Вас, как я слышал по телику, дожди и дожди.
Значит, весь отдых комом. Если действительно купаться и загорать нельзя, возвращайся лучше домой. И я на следующей неделе уже окончательно освобождаюсь.
Малыша, без тебя тоскливо, особенно в моем положении. Если бы я тоже отдыхал, это было бы еще куда ни шло. А так все время такое ощущение, что я отбываю бесконечную повинность. Но я все‑таки надеюсь дней через 10–12 тебя увидеть.
Сообщи, пожалуйста, когда ты точно намерена приехать. Ведь ты уже должна дня через 2–3 заказывать авиабилет. Будет просто ужасно, если ты не приедешь, когда обещала!.. Боюсь, пропустишь билетные сроки и не сумеешь прилететь вовремя. Ты уж, пожалуйста, побеспокойся о билете заранее, ладно?.. А то мне тут в голову будут лезть всякие мысли…
А телеграмму с вызовом на студию я тебе вышлю завтра или послезавтра.
Нежно‑нежно тебя целую, мой хороший!.. До встречи!..»
Глава 6 Дневники (1980–1982 гг.)
Родненький, как долго ты ко мне идешь…
Год
Первые числа июля
(по‑моему, это слезы в подушку).
____________________
Для меня существует одна истина, от которой я долгое время бежала. Истина в том, что я не жизненная необходимость для тебя, а поняв это, все сразу теряет смысл.
Любимый не хочет понять, – не в силах, – по причине душевной нечуткости, что мне больно просто видеть их двоих. Ты хоть раз попробовал прочувствовать ту смертельную боль, обиду, что творится в душе у твоего – якобы любимого человека?
………………………………………………………………
………………………………………………………………
____________________
Другая – «икона, на которую молятся». И она – одна. Утром, днем, вечером – одна. Заболела – опять одна: любимого нет рядом. Была больница – любимый – в семье и не знает, как плохо его «родному человеку». И надо быть чудовищем, чтобы оговориться: «А что я мог сделать – выгнать ее?»
………………………………………………………………
………………………………………………………………
А сейчас после твоего «доброго» совета я остаюсь одна, опустошенная, но отрезвленная, – даже нет боли… а 8 лет жалко.
Я не смогу остаться, потому что все теряет смысл и окрашивается пошлостью.
____________________
За меня нужно бороться, родненький.
____________________
С 19 по 25 июля мы с Лёней в Киеве на озвучивании к/ф «Женщины шутят всерьез». Я озвучивала героиню, в которую влюблен герой – Лёня. Гостиница киностудии А. П. Довженко. Комната 40З. Жили в моем номере – пять восхитительных дней. Проба на семейную жизнь. Лёня обласкивает меня, как в наши первые дни. Счастливые глаза.
25 июля Шакуров принес страшное известие о смерти Володи Высоцкого. Шок Вакуумная пустота внутри. Слезы появились только в Москве, когда увидела…
____________________
(Вырваны страницы.)
____________________
Если Л. мне предназначен, он будет бороться за меня. Если моя Судьба не толкнет его на это, значит, он не мой.
____________________
Письмо мне в Щелыково, где я отдыхала (года не помню, может быть 1981).
«Родненький мой, здравствуй!
Прошло уже 10 дней, как ты уехала. Вроде бы я работаю, и суечусь, и есть, что делать, но привычка ощущать тебя где‑то рядом так во мне укоренилась, что постоянно испытываю раздражение на мною же выдуманный график. Часто бывает тоскливо. Одно утешение – что ты, может быть, все‑таки нормально отдохнешь, год был и для тебя тяжелый.
Как ты там себя ведешь? Спрашиваю чисто риторически, потому что верю – вполне достойно. Был в Киеве, Ленинграде, теперь временно опять в Москве. Сегодня должно выясниться, когда опять ехать в Ленинград. Думаю, что дня через три. Устал хуже собаки, но вот закончу последнюю работу – хоть 10–12 дней отдохну.
Кое‑какие деньги из обещанной суммы уже достал, остальные – вот‑вот на подходе. Так что, как видишь, от моей суеты есть хоть какая‑то польза.
После дикой жары везде дожди. Думаю, и в твоих теперешних краях – тоже, а ведь там нечем другим заняться, кроме как подольше бывать на воздухе. Значит, сидишь, наверное, у окошка и смотришь на дождь?
Милый мой, постараюсь числа 17–18 сентября оказаться в Москве. Если вдруг произойдет непредвиденная задержка, обязательно отзвоню. Но, по моим предварительным подсчетам, меня должны отпустить в это время дня на три‑четыре, а то и больше.
Думаю о тебе. Скучаю. Люблю. Но что‑то не получаю от тебя таких же импульсов… Может, у тебя все не так?
P. S. Звонил Лёне, узнал, что она едет к тебе. Задержал отправку письма, чтобы передать с ней. Лена сказала, что от тебя пришло ей письмо. Сейчас буду в Ленинграде, зайду на Главпочтамт – может, и мне что‑нибудь перепадет?
Целую тебя нежно, мой хороший.
P. S. Мой родной, я тебя очень, очень, очень люблю!.. Веди себя хорошо, любимая!..»
Год
Однажды режиссер Ашкенази пригласил меня сняться в своей картине, в которой главные роли играли В. Алентова и В. Меньшов. Если бы не нужда в деньгах, я бы отказалась: очень тяжело было уезжать даже на три съемочных дня. Перед вылетом встретились с Лёней.
– Нинча, я умру, если ты уедешь. Не бросай меня, не уезжай.
– Лёнечка, три дня пролетят быстро, всего ведь три дня, а я хоть немного смогу заработать…
– А как мне тут без тебя?.. Ну, хорошо, раз так решила. Ты прилетаешь через три дня, у нас в театре как раз будет выходной. Встречаемся в театре, поднимешься на второй этаж, я буду тебя там ждать.
Мы расстались, и я улетела на съемки. Уж не знаю – от чего, – от тоски ли или от чего‑то еще, у меня вдруг поднялась в самолете температура. С жутким настроением – хоть лети обратно в Москву, я прилетела на съемки, встретилась в гостинице с Верой и Володей. По‑моему, выпили – мне нужно было расслабиться. Меня трясло, и я больная, истерзанная понятными чувствами, со слезами и соплями сразу вылила им свою тоску. Я ревела, меня утешали. У меня не было сил держать в себе губительный груз страданий. Рассказала, отчего слезы.
Единственно утаила, кто был причиной моих слез: имя Лёни было моим секретом. Это, как в детстве, когда счастливым образом мы, дети, находили цветные стеклышки и зарывали их где‑нибудь в тайном месте во дворе и потом каждый день разрывали и смотрели сквозь каждое на солнце. И мир был каждый раз разный, особенно красив он казался сквозь розовое, а таинственно‑тревожным – через сине‑фиолетовое. И этот чудесный клад назывался «секретом». Таким секретом для всех был мой Лёня.
Три дня тянулись как три месяца. Но вот последний день съемок, и я наконец‑то лечу в Москву, где меня очень ждут, и как я это чувствую! Только вошла в квартиру – звонок. Знаю – Лёня. Забарабанило сердце, поднимаю трубку и – родной голос: «Я тебя уже давно жду, беги скорей в театр». Лечу на свидание. Не верится: неужели сейчас – вот уже скоро – увидимся. Первый этаж., второй этаж… коридор… и справа гримуборная. Надо взять себя в руки, – взяла, открыла дверь и – победоносно вошла. Через секунду мы уже обнимались, едва закрыв за собой дверь, и попробовал бы кто‑нибудь оторвать нас друг от друга. Долго стоим обнявшись, и Лёнин шепот мне на ухо: «Нинченька, родная, пожалуйста, не уезжай так надолго».
Но я опять уехала, и были другие три дня.
Апреля
5‑го после спектакля Лёня с Хмелем пошли в Дом кино, в ресторан, откуда позвонил мне:
– Не могу говорить…
Перебиваю:
– Зачем тогда звонишь? Позвони, когда сможешь.
– Позвоню попозже.
Через 1–2 минуты:
– Не совсем могу…
– Ну что за бред, Лёня! Сегодня уже не звони, – поздно. Пока.
(Бросила трубку)
Сегодня;
Л.: – Что за трагический тон?
Я: – Он не к тебе относился, – я поругалась с сыном.
– А что вчера? Почему не стала говорить?
– Ты не мог.
– Через минуту уже мог, и что за тон?
– Потому что мне показалось обидным то обстоятельство, что ты отказался мне помочь, написать 15 строк, которые отняли бы у тебя не больше 20 минут.
(Крик, ор: «У меня столько работы… я все для тебя… морда бесстыжая». Трубка брошена. Я просила написать «шапку» для композиции о Пушкине – для меня и Шуляковского.[60])
«Морда бесстыжая»… впервые слышу оскорбление в мой адрес. Как мог?! Сразу стал чужим, хотя «морда бесстыжая» меня рассмешила.
Апреля
Я у Иры с Володей. Выпивали. Что бы я без них делала? Из их окон видны его окна. Ночь. Окна горят… работает…
Не хочу! Не нужен! Не дорог!
Не слышу тебя, Кассиопея. Сухая, «как каменная глыба: меня выдоили».
Апреля
Молчал ровно 20 дней. Телефонный звонок около 12 ночи. Подняла и бросила трубку
Апреля
Все утро не смолкал телефон. Трубку не поднимаю. В 2 часа дня улетаю в Евпаторию с Л. Терещенко[61] и ее подругой за здоровьем и, главное, от него.
Последняя неделя – сны: переживает, ищет.
(В Евпатории чья‑то мама работает в больнице, где мы будем делать кое‑какие процедуры, есть траву, овощи, фрукты.)
Мая
Москва. Приехала посвежевшей, помолодевшей. Я себе нравлюсь, что бывает не часто. Сразу получаю информацию о Лёньке: «Чудит дома, лежит все время, совсем не работает, огрызается, хамит…»
Мая
Читка пьесы о В. В. С. Передали: «Лёнька не спускал с тебя глаз».
Мая
Наконец‑то премьера Иркиного «Вийона».[62] Отпраздновали круто.
Мая
Оттащил от Гарика Антимония![63]
Л.: – Любимая моя…
Я: – Я не кошка,
– Ты – моя любимая…
– Я не кошка…
Мая
Счастливое примирение у Лены.
– Ты мне сегодня подарила счастье. Я снова задышал. Я начал жить. Без тебя нет жизни, жить без тебя не могу!
Звонок к ночи – 11 часов 45 минут.
Говорили много. Наговорил много ласковых слов. Прощаться не хотелось.
– Ну все, давай, моя золотенькая, моя сладкая, спатоньки, глазоньки мои. Спатоньки, милый. Я тебя очень люблю. Тебе хорошо было утром?
– Очень. Я люблю тебя.
– Я тебя еще больше.
– Беги, миленький, скорей, – отдыхай.
– Завтра я тебя опять увижу, мою родненькую, мои глазоньки.
– Спокойной ночи. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
– Целую.
– Целую.
– Целую.
– Целую.
Июня
Вела себя как королева, на 5+.
Друзья. Лёнечка: «Я никогда еще не был так счастлив в жизни. Было, но что‑то совсем не то. Страшно, что тебя может не быть со мною. Я хотел бы всю жизнь служить тебе. Я мог бы стать хорошим другом твоему сыну».
____________________
(Вырваны страницы.)
____________________
Решается судьба театра. Ю. П. хочет уходить из театра: не разрешают спектакль – «В. Высоцкий». Отношения с Управлением культуры зашли в тупик. То есть театр – что будет, то и будет.
Артисты на улице? Ну и черт с ними… Гнусное письмо о вещем сне – Любимову. Анонимное. Кто‑то рассказывает про свой сон, называя его вещим. Герой сна – Любимов, в ногах у которого лежат трупы его артистов. Любимов прочитал анонимку, собрав всех нас перед репетицией. Труппа – молчит, кто‑то вяло возмущается.
Высокие инстанции дали указание У. К. помочь театру выпустить спектакль. Но для начала они должны были бы прийти посмотреть его, а они не желают. Завтра утром – прогон все равно. Ю. П. хотел вечером сыграть на зрителе, но тогда всему – конец. Решил: не стоит.
Октябрь
Получился спектакль, каких не было и не будет… Как в храме… Актеры – святые, на сцене – святое: соединение Земли с Вселенной. Сердца, цветы – Володе.
Ноября
Звонок от Лёни: «Люблю, как в рыцарские времена…» Неожиданный любовный захлеб. Beчером – у меня. Ночью слезы, любовь, счастье – еле успокоила. Час или полтора говорил о любви и любил. Я отвечала.
Ноября
Продолжение любовного взрыва. Рассказывает о своем выступлении на концерте. Два вопроса из зрительного зала.
Первый: «Вы женаты?»
– Нет.
Второй: «Но Вы хоть любите кого‑нибудь?»
– Да. Очень. И счастлив. Не буду говорить, какая она – блондинка или брюнетка, – это мой секрет, но благодаря этому человеку я живу, дышу, работаю, и все, что я сделал в последнее время, – это благодаря этому человеку. Я счастлив, но она не очень верит в это. Вот сейчас я позвоню ей, она опять не поверит, что я здесь публично объяснялся ей в любви.
В конце – овации.
Действительно, трудно поверить, что это правда.
____________________
У Лёни в последнее время подозрения относительно моей внутренней жизни.
С 29 на 30 ноября
У меня поздно ночью (ничего не боится), 1 час 30 минут.
Как два любовника‑безумца. Два дня не виделись, он снимался в Ленинграде. Еле оторвались друг от друга. Ностальгическая нежность. Желание обнять и не отпускать и у него, и у меня.
Ноября
В гостях у Галки Грачевой. Опоздала к 23 часам домой. Вечером Лёня уезжал в Ленинград. Очнулась в 12 часов – чуть не поседела. И осталась на ночь. По‑моему, девочки меня обманули, давали неверную информацию о времени. Чувствую себя свиньей. С утра – угрызения совести. Домой пришла в 12.30 дня. Утром звонил любимый. В 1З.00 звонок «Неужели ты не слышишь, как у меня надрывается сердце, я кричу тебе, мне очень плохо. Я в отчаянии – не знаю, что делать… Чем я заслужил, что ты так со мною поступаешь. Я чувствую, что у тебя что‑то происходит или что‑то уже произошло. У меня бесконечные импульсы относительно твоей внутренней нечистоплотности. Позвоню вечером».
Гудки: занято.
Господи, скорей бы вечер и разговор.
Смешно, 11 лет и – любовь. Я люблю!!!
Декабрь
«Милый мой!
Звоню, звоню, а тебя нет. Нельзя так от меня открещиваться. Все время ты „в бегах“. Или отключаешь телефон? Или в тебе что‑нибудь переменилось. Все мне говори. А то ведь бог все видит. Меня нельзя обманывать, даже в маленьком. Будь высоким человеком, я тебе верю. Я тебя очень‑очень‑очень люблю. Да?»
