Год от В. И. Ночь с 1-го на 2-й день месяца Вепря Арция. Мунт

 

Филипп с трудом (Алек был крупным мальчиком) поднял брата на руки и переложил на постель, а тот и не заметил. Что же теперь делать? Что?! Юноша встал, осторожно разминая руки и ноги, прошелся по комнате. Десятая ора. Рано. Убийцы придут после полуночи – если, конечно, придут. А может, их решили усыпить по другой причине, придумать бы еще по какой. Хотят перевезти в другое место? Нужно взять кровь и волосы для каких-нибудь магических штучек? Они – родичи Шарло, говорят, на человека можно воздействовать на расстоянии при помощи родной крови, но годится ли для этого кровь кузена?

С того мгновения, как Ив Сашни нелепо поклонился и ушел, мысли Филиппа не знали покоя. Он лихорадочно искал выход и не находил. Выбраться из замка, набитого новыми гвардейцами и Белыми рыцарями, невозможно. Если это не удалось Иву, который десятилетиями шлялся по кабакам, обманывая коменданта, у них с братом и подавно ничего не выйдет. Кричать и звать на помощь? Кого? Может, десятка два стражников, сохранивших место с прежних времен, и услышат, но вот помогут ли? Против Арвэля и его людей они как дворняжки против медвежьих гончих.

Положиться на милость божию, как говорят клирики, наглотаться сонного зелья и уснуть? И будь что будет! Нет! Он – Тагэре, а Тагэре не сдаются до последнего.

Ужин, во время которого Филипп ничего не ел, превратился в пытку. Алек что-то рассказывал, радовался тому, что сигнор Арвэль разрешил им погостить в Аганне, а для Филиппа это было еще одним доказательством. Почему бы не пообещать смертникам луну с неба? Братишке он ничего не сказал – Шарло, тому можно было довериться, он рос с отцом и его рыцарями, а с Алеком возились мать и сестры, он совсем еще ребенок. Помощи никакой, а пугать – жаль. Филипп из последних сил смеялся вместе с младшим братом и строил планы о том, как они пригласят к себе кузенов, хотя Ларрэны мертвы, а у Шарло хватило ума бежать. А вот он не догадался, а теперь поздно.

Двери в их покои изнутри не запираются и открываются наружу, завалить мебелью – и то нельзя, да и окна выходят во двор. Если б на реку! А тут кричи не кричи. В каминную трубу не пролезть… Уложив брата, Филипп простучал пол и стены: вдруг когда-то сюда вел потайной ход, но звук везде был одинаково глух и безнадежен. И все равно Филипп, как мог, обыскал все три комнаты, ничего не нашел, но убил на это три с половиной оры. Речной Замок затихал, еще пол-оры, от силы – ора, и останутся бодрствовать лишь стоящие на внешних постах и убийцы.

А может, если Арвэль увидит, что он не спит, он отложит убийство? Если ему нужно, чтоб была тишь да гладь, это шанс. Пусть крохотный, но все же… Наставник спросит, почему он засиделся, можно соврать, что зачитался или что у него болит зуб или голова… Нет, голова не годится, с больной головой не почитаешь. Значит, зуб! Тогда ему принесут снадобье, которое придется выпить прямо при Арвэле.

Заставят? Или поставят на стол и вернутся через ору? Человек с больным зубом выпьет все, лишь бы отпустило. Филипп с тоской посмотрел на спящего брата – Алек улыбался, обхватив подушку, он тоже может точно так же улыбаться во сне… Юноша решительно встал и направился к сундуку с одеждой. Их вещи пока еще оставались при них. Жаль, он за три года вырос из заказанного дядей Сандером коронационного платья. Он – Волинг, хоть и бастард. И имеет право умереть в алом. Нет, в синем, как Тагэре! Филипп переоделся быстро и ловко – он готовился стать воином, а не придворным «пуделем».

Синяя куртка с серебром сидела как влитая. Жаль, что без консигны, но он так и не стал рыцарем. Теперь главное. Оружие. Тупые тренировочные мечи и кинжалы не годятся, равно как и серебряные ножи для фруктов, но в первой из отведенных им комнат на стенах развешано старинное оружие. Филипп немного подумал и выбрал простой, легкий полумеч. Вряд ли за ним придут в доспехах – когда собираются душить спящих, думают не о защите, а о тишине. Значит, у него есть шанс кого-то убить.

Принц вскочил на спинку кресла и, опираясь рукой на деревянную панель, дотянулся до облюбованного меча и вытащил его из ножен, погубив работу целой династии пауков. Клинок был в хорошем состоянии. Все остальное – боевой топор, щит, два двуручника – не годились для того, что он задумал. Хорошо было бы заполучить парочку кинжалов, но такой возможности ему не предоставили, даже этот меч в его положении настоящий подарок судьбы. Вряд ли убийцы станут пересчитывать оружие на стенах, но юноша еще раз забрался на кресло и всадил в пустующие ножны тренировочный меч, а острый положил в постель так, чтобы сразу дотянуться. Все или можно придумать что-то еще? Можно! Баночки с приправами из буфета! Там молотый перец, можно сыпануть кому-то в лицо. Под подушку его! Вот теперь – все!

Филипп пристроился на кровати при свете свечи, завернувшись особым образом в покрывало. Видно, что не спит, а дальше будь что будет. Если его убьют в бою, значит… Значит, придется как-то это объяснить, потому что раны – это раны. Конечно, их можно скрыть с помощью магии, но для этого нужны сообщники. Легче придать одному убитому лицо другого, чем сделать невидимым след от меча или стрелы, а осматривать мертвых принцев должно не менее девяти медикусов. А Арвэль в любом случае поплатится, Тартю такой ошибки ему не простит…

Время медленно переливало песчинки из верхнего шара в нижний. Песчинка – чья-то жизнь. Песчинка – чья-то смерть. Каждому свой срок – и бабочкам, и людям, и звездам, и мирам. И только время всегда было и всегда будет.

Теперь юноша почти хотел, чтобы убийцы пришли быстрее; возбуждение потихоньку отступало, и на его место стал просачиваться страх. Филипп стиснул зубы и пододвинул к себе вторую часть «Истории», раньше он ее не очень любил, так как в ней слишком много говорилось о сопернике Леонарда Арроя, подлеце и убийце [30]. Лишь зачитав до дыр первую книгу, принц принялся за вторую и с ужасом обнаружил, что начинает сочувствовать обесчещенному рыцарю. По крайней мере, в плену тот вел себя достойно, а его прегрешения… Да, он убил императрицу, нарушив клятву, но… если кто-то из принесших присягу Пьеру Тартю его убьет, станет ли он преступником? Рыцарь из книги говорил, что живая совесть нужней мертвой чести. Странно, он чем-то напоминает Базиля, тот вполне мог сказать что-то подобное. Сказать или… сделать?!

Возня в прихожей оторвала Филиппа от мыслей о жившем в незапамятные времена клятвопреступнике ради рыцарей, явившихся выполнить королевский приказ. Филипп понял, что их двое или трое. Трое. Арвэль, его аюдант и кто-то третий, незнакомый.

– Вы не спите, монсигнор? – удивился рыцарь Оленя. – Почему?

– Сначала болел зуб, а теперь зачитался, – юноша поочередно взглянул в глаза ночным гостям, – очень интересная история. Сигнор Арвэль, как вы думаете, был ли сигнор Эжьер подлецом?

– Что? – Кажется, «наставник» и впрямь был удивлен. – Эжьер? Он нарушил обет! Для рыцаря это недопустимо. Уго, – Арвэль повернулся к аюданту, – прошу вас, спуститесь в кухню и принесите монсигнору успокаивающую настойку.

– Благодарю вас, – улыбнулся Филипп, – не стоит. У меня уже все прошло, наверное, это от горячего.

– Я сказал, Уго, – повторил циалианец, – и поспешите. Алеку, вижу, ваши ночные бдения не мешают?

– Да, он спит как убитый. Мы и вправду сможем погостить в Аганне?

– Разумеется, – наклонил голову рыцарь, – но сначала нужно показать медикусу ваши зубы.

– О, ради поездки я готов показаться девяти лекарям сразу, – старательно улыбнулся Филипп, – так вы бы не согласились иметь другом и спутником сигнора Эжьера?

– Рыцари Оленя не имеют дела с клятвопреступниками и распутниками.

– Но ведь. Эжьер ничего не хотел для себя. Он был отважным воином и надежным другом. А с императором… Если б он не убил его и его мать, погибло бы множество невинных.

– Есть вещи, которые нельзя искупить, – надменно наклонил голову рыцарь, – хотя покойный узурпатор и был иного мнения. Человек, приблизивший к себе безродного наемника и изгнанного собственным отцом байланте, возможно, нашел бы удовольствие и в обществе сигнора Эжьера. Но хватит об этом, вот ваше лекарство. Пейте и ложитесь спать.

– Лекарство? – странным голосом переспросил Филипп. – Я выпью его, но только после вас.

– Что? – обычно мраморно спокойное лицо рыцаря Оленя исказило удивление.

– Я прошу вас об этом, наставник. Мне не хочется пить его одному.

– Я не намерен потакать вашим капризам. Зачем мне средство от зубной боли?

– Для того, чтобы доказать, что вы лучше Эжьера-клятвопреступника. Он, кстати говоря, вряд ли согласился бы убить спящего. Ведь это сонное зелье, не правда ли? Сонное зелье, благодаря которому Алек не проснулся, когда я его уронил. Зачем вам нужно, чтобы мы спали? Вы пришли нас убить?

– Вы бредите, Филипп.

– Брежу? В таком случае пусть ваш Уго выпьет этот кубок, а мы подождем. Если через пол-оры он не упадет, я готов извиниться и перед вами, и… перед узурпатором.

– Пейте, Уго, – пожал плечами Арвэль, опускаясь на стул, – пейте! У нас нет времени.

Если бы Филипп не знал об этом приеме, он бы обязательно попался. В самом деле, его глаза должны были быть прикованы к Уго, в крайнем случае к наставнику, а третий убийца, доселе неподвижно стоявший в стороне, скрутил бы лежавшего на кровати.

Неприязнь Арвэля к байланте могла бы получить дополнительную пищу, узнай он об уроках, которые Рито Кэрна давал племяннику своего друга. Одеяло, которое на самом деле отнюдь не обвивалось вокруг ног лежавшего, полетело в лицо убийце, изрядная порция лучшего мирийского перца отправилась в глаза Уго, так и не выпившего сонное зелье, а перед ошалевшим Арвэлем предстал совершенно одетый Филипп с мечом в руках.

– У вас есть шанс сравниться с Эжьером! – крикнул юноша, довольно удачно отбивая выпад оленьего рыцаря. – Тот, помнится, убивал своего сюзерена, глядя ему в глаза.

– Сюзерена?

– Если Нора – принцесса, то я – твой король! – Филипп кошкой прыгнул назад, рубанул сдиравшего с себя одеяло «третьего» по шее, развернулся и встретил «наставника» лицом к лицу. Кольчугу тот надеть не удосужился, но у него, кроме короткого меча, имелся кинжал. Арвэль был хорошим воином, но он не ожидал нападения, а юношей вдруг овладело странное спокойствие. Подхватив левой рукой тяжелый канделябр, Филипп принял на него удар кинжала и швырнул в ноги противнику. Арвэль споткнулся, и принц не преминул ударить. Показалась кровь. Рана была легкой, но неудобной.

Кое-как прочихавшийся Уго бросился на помощь сигнору, но Филипп снова отскочил, запустив в аюданта попавшимся под руку подносом с яблоками. «С собаками надо говорить по-собачьи» – те, кто пришел убить спящих, не заслужили рыцарского отношения. Теперь бой шел не в спальне, а в той комнате, на стене которой висел столь пригодившийся принцу меч. Филипп сражался за свою жизнь и жизнь брата, но, странное дело, схватка доставляла ему чуть ли не удовольствие. Это была его Гразская битва, его безнадежная, отчаянная драка с судьбой.

Клинки звенели, отскакивая друг от друга. Арвэль был ранен, глаза Уго слезились, и оба были ошеломлены. Аюдант сделал яростный выпад, промахнулся и грохнулся вместе с вонзившимся в его грудь мечом. Вытаскивать его было некогда, и Филипп подхватил клинок убитого.

Принц и «наставник» остались вдвоем. Куртка Арвэля была в крови, но глаза смотрели остро и уверенно. Филипп понял, что удивление прошло и справиться с рыцарем Оленя будет ой как непросто. Так и оказалось. Первый же выпад Арвэля сравнял шансы, теперь ранены были оба. Филипп знал, что любой на его месте или занял бы глухую оборону, или попробовал бы прорваться к двери, но не сделал ни того ни другого. Это был еще один мирийский трюк. Глянув в лицо Арвэлю и сразу же опустив взгляд, Филипп бросил меч и опустил голову, зажимая рану рукой. Арвэль зло рассмеялся и шагнул к сломленному противнику – ему требовался мертвец, а не пленник. Филипп покорно ждал смерти, втянув голову в плечи, сверкнула сталь и… юноша очумевшей кошкой метнулся под ноги убийце, одновременно перехватив и вывернув руку с кинжалом. Кэрна говорил, что, если получится, противник всадит нож в собственную печень. У Филиппа получилось.

Юноша, сам не веря своей удаче, кое-как поднялся. Он был весь в своей и чужой крови, ноги казались ватными, но ему удалось! Удалось! Он выиграл бой, теперь нужно выиграть жизнь. Дверь вроде бы отперта, уже хорошо! Вряд ли гвардейцев оповестили об убийстве. Они просто стерегут замок; если выйти, сказать, что их с братом пытались убить, и потребовать отвести их к королю, охранники согласятся. Должны согласиться… Он потребует в сопровождающие Сашни, они вместе покинут Речной Замок, а что потом? Укрыться в храме? В доме Трюэлей? А может, рискнуть и напасть на Пьера? По закону он – король, а тот, как ни кинь, узурпатор и ублюдок…

Голова Филиппа кружилась, но он сумел собраться с силами, кое-как перевязал рану, шатаясь, миновал разгромленную анфиладу, распахнул дверь в коридор и отпрянул назад, медленно заваливаясь на спину. Невысокий мужчина с арбалетом, стоявший у двери, подождал, пока в синих глазах Филиппа Тагэре погасла последняя искра сознания, и вошел в комнаты. Арвэль полагал, что справится один или в крайнем случае вдвоем с аюдантом. Пьер Тартю счел уместным послать четверых и оказался прав.

Четвертый, не глядя на хрипевшего Уго и мертвого Арвэля, прошел прямиком к Алеку. Мальчик и не думал просыпаться, но чужой взгляд все же почувствовал и отвернулся, зарываясь лицом в подушку. Мужчина все так же спокойно поднял вторую подушку, накрыл ею голову Алека и глянул на клепсидру, замечая время. Через четверть оры он убрал подушку, озабоченно коснулся руки младшего принца, приподнял и опустил веко и вытер руки о покрывало. Дело было сделано.

Луч света падал на пол, выхватывая из темноты ножку опрокинутого стола, половинку красного яблока, рассыпанные перья, толстую книгу, раскрытую ближе к концу. «…За стеной тюремного замка мирно спал равнодушный город. Тишину нарушали лишь звуки колотушки сторожей да редкий собачий лай, люди лежали в своих постелях и видели сны. Им не было дела ни до чужих преступлений, ни до чужой боли. Эжьер вздохнул, прижавшись пылающим лбом к холодному камню и пытаясь привести в порядок разбегающиеся мысли. Он давно не боялся смерти, ему было все равно, что и кто про него скажет. Он был прокаженным, привык к этому, даже научился этим гордиться, но такого понять и принять не мог! Должен же быть предел всему… Должен, но есть ли?…» Дальше страницу заливала кровь, и разобрать, о чем еще думал знаменитый клятвопреступник, было невозможно. Четвертый поднял тяжелый том. Придется сжечь… С пола и стен кровь отмыть можно, а вот с книжных страниц не получится. Филипп не расставался с «Историей Леонарда», об этом знали все…

 

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

UNO AVULSO. NON DEFICIT ALTER [31]

 

Солнце свирепое, солнце грозящее,

Бога, в пространствах идущего,

Лицо сумасшедшее,

Солнце, сожги настоящее

Во имя грядущего,

Но помилуй прошедшее!

Н. Гумилев

 

 

Эстель Оскора

 

Я проснулась внезапно, словно меня разбудил удар хлыста. Как же я ненавидела это чувство, ходившее за мной по пятам не одну сотню лет. Осознание того, что где-то произошло что-то страшное, несправедливое, подлое, а ты опоздал и не можешь ничего изменить и никого спасти. Вот и сейчас… Я не знала, что и где случилось, и могла лишь молить всех богов, чтобы судьба помиловала Рене и Эрасти. Могла, но не молила, потому что это было бесполезно. В этом мире мы были даже не одни, мы были против всех – судьбы, высших сил, прошлого, настоящего…

Рядом раздался стон, и я вздрогнула, хотя могла бы догадаться, что это Александр, деливший хижину на болотах с лесной ведьмой. Я вышла из-за занавески, за которую целомудренно уходила на ночь. Последний из Королей метался в постели – тоже что-то чувствовал. Древняя Кровь остается Древней Кровью, хватит и капли, чтобы почуять боль Тарры. Я хотела разбудить Сандера, но он перестал стонать и задышал ровно. Кошмар прошел – для него, по крайней мере. Я накинула на плечи полушубок и вышла в холодную ночь. Если ты хочешь, чтоб тебя считали человеком, СТАНЬ им, лучшая маска – это правда.

Звезды сияли и подмигивали как ни в чем не бывало. Звезды, облака, деревья… Их черед еще не настал, для них наш бой ничего не значит, но, если мы не выстоим, они тоже исчезнут, их даже оплакать будет некому, разве что отступившимся от Тарры Великим Братьям, если те соизволят явиться и покружить над пепелищем. Я смотрела в расшитое золотом небо и пыталась понять, что мне делать. Эрасти исчез, и только Проклятый знает, где сейчас носит Проклятого. Изящная шутка – жаль, оценить некому!

Дорога к высохшему дереву у болота, в дупле которого я укрыла Кольцо Предательства, заняла в десять раз больше времени, чем нужно, но спешить было некуда – я и так поняла, что произошло, едва привела в порядок разбегающиеся мысли. Совершен Последний Грех, и, если верить ненавистной мне Книге Книг, пала целая куча великих и малых запретов, и в мир вступили слуги Антипода, предвещая явление его самого. А может, и не вступили, если под прихвостнями пахнущей серой и нечистотами поповской выдумки подразумевались мы с Эрасти.

В навороченном за тысячелетия душеспасительном бреде сам Великий Дракон не разберется, куда уж мне. Разумное зерно в нем есть, не спорю, но как его отыскать? Как бы то ни было, Проклятый и Эстель Оскора вернулись в Тарру, а Последний из Королей жив и под присмотром – это внушает определенную надежду. Ну а дальше-то что?

Три Звезды, если астрологи правы, вспыхнут года через полтора, а если светила ни при чем? Темная Звезда – вот она, собственной персоной! Сидит в болоте в обществе сероглазого горбуна и понятия не имеет, за что браться. Прятаться и ждать? Идти навстречу судьбе? А если и две другие обещанные звезды такие же чудища, как и я? Вдруг одна из них – Эрасти, а вторая… Рене? А все эти хвостатые кометы, Ангезы и Аморы лишь фантазии звездочетов, понявших слова Эрика слишком буквально? Я глупо и бессильно задрала голову к многозначительно молчавшей бесконечности. Высшие силы обожают молчать, когда к ним взывают. Не потому ли, что не знают ответа и стыдятся смотреть в глаза тем, кто в них верит?

Лишенный коры корявый ствол, в свете луны казавшийся грязно-белым, нависал над припорошенной снегом трясиной. Я сняла защитное заклятие, отпугивавшее от дупла белок и птиц, и вытащила Перстень Анхеля. Погасший. Впору было сесть в сугроб и возгордиться – я угадала, что свершен Последний Грех, а Проклятый додумался, что, когда это случится, кольцо погаснет. Какие мы оба умные, вечность нас побери!

Глядя на ослепший камень, я пыталась собраться с мыслями, и не было никого, кто мог бы мне что-то посоветовать и тем более помочь. Эстель Оскора была одинока с того мгновения, когда «Созвездие Рыси» растаяло в Сером море, одинока и отрезана от всех, имевших право хотя бы на смерть. Я привыкла к своей участи, к тому, что иду сквозь чужие миры в призрачной надежде куда-то вернуться, но этой ночью одиночество чуть меня не доконало. Еще немного, и я бы разбудила Александра, чтобы услышать хоть чей-нибудь голос, но вовремя остановилась.

Пусть Тагэре спит, ему и так досталось и еще достанется. Меч Последнего из Королей должен ударить вовремя, его рука не имеет права дрогнуть. Мои боль и страх – это мои боль и страх. Мне их и нести, пока я не встречу Рене или не пойму, что встречи не будет. И все же, все же, если б Александр проснулся и вышел ко мне, мне стало б легче. Я никогда не боялась ночной тьмы, но сегодня мне было страшно, как одинокому ребенку, забившемуся под стол в доме, по которому бродят воры. Бродят и чего-то ищут, может, пройдут мимо, а может, слепо шаря по всем углам, наткнутся на дрожащее создание, которому хочется лишь одного. Чтобы чужаки забрали, что хотят, и ушли. Великие Братья, откуда у меня такие мысли?! Что со мной такое? Что такое со всеми нами? Будь проклята эта ночь, в которую какой-то подонок сотворил непоправимое…