Авира была не столь уж мерзким городом. По крайней мере, здесь ему не шипели в спину. Он был свободен, не стеснен в средствах и почему-то назывался послом, хотя ничего не решал. Пьер с Жоселин устраивали свои делишки с помощью других посредников, а делом графа Мо были немногочисленные королевские приемы и охоты, на которых он развлекал гостей. Это было нетрудно: для ифранских кавалеров арцийские шутки были такой же новостью, как арцийская галантность для ифранских дам, привыкших к грязнуле Пауку и его склочной дочке-регентше.
Веселиться в Ифране умели плохо, и среди местных мышей Базиль Гризье тянул, самое малое, на черную белку. Если б только при здешнем дворе поменьше говорили о победе, но ифранская знать упивалась падением Тагэре, смаковала подробности и смеялась над, арцийцами, скушавшими посаженного Авирой короля.
Пьер Тартю для ифранской знати был наемником, полезной вещью, купленной за скопленные Пауком денежки. Базиль полагал, что продлится сие недолго: на консигне Пьера следовало бы поместить кукушонка и девиз «Что стоит услуга, уже оказанная!». Заступаться за своего сюзерена графу Мо не хотелось, но за Арцию было обидно. Базиль никогда не страдал особой любовью к отечеству, но он привык, что Арция была сильной, а ее королей уважали и побаивались. И их стоило уважать, особенно Александра, на место которого усадили старообразного человечка с недобрыми, хоть и умными глазами. Будущий родственник, чтоб его! Даже не «пудель», а так, облезлая дворняжка… Но при этом бешеная.
Правду сказать, Базилю ужасно не хотелось ехать на сестрину свадьбу и еще меньше хотелось представлять Нору в постели с Тартю. Это было оскорблением почище прилипших к ним оскорбительных кличек. Но ехать придется: если его не будет, мать не поймет. И ифранцы не поймут, и Пьер… Граф Мо понимал, что уступит, как уступал всю жизнь, но играл с собой в поддавки, делая вид, что еще не решил и что скорее всего останется под благовидным предлогом в Авире. Может же он, в конце концов, заболеть?!
«Мы ждем вас не позднее чем в двадцатый день месяца Вепря, так как бракосочетание назначено на двадцать второе и вам, как брату, предстоит вести невесту к алтарю…» Именно, что предстоит, хотя делать это должен был Жорес. Именно он заключил с Тартю и его матерью сделку, но кнут Рито Кэрны выбил у брата из рук и право вручить сестру тощему ублюдку, и канцлерский ключ, и весь мир. Мать и Жорес Кэрну ненавидят, но мириец исчез, а младший брат – нет. Базиль Гризье, вот он! Жив, здоров, даже из Гвары вернулся, и, похоже, Аганн за это скоро его возненавидит.
«Постарайся не сломать себе башку», – сказал ему Рафаэль во время их чудовищной встречи. Байланте и впрямь не хотел, чтобы с ним что-то случилось, а Жорес хочет. Интересно, как в человеке помещается столько злобы…
Базиль отшвырнул материнское письмо. Напиться? Не стоит. Завтра идти к Жоселин, а ее и на трезвую голову не выдержать, не то что с перепою. Он и так то и дело напивается, глупо все это, лучше пойти пройтись, благо ночь сказочная. Даже странно, что под такими звездами живут такие твари. Граф Мо кое-как пригладил волосы, подумал, не поддеть ли под куртку кольчугу, но не стал: после того как Паук лет сорок назад приказал всем, заподозренным в грабеже, воровстве и скупке краденого рубить правую руку и левое ухо, Авира стала очень мирным городом. Если там что и случалось, то дуэль или заказное убийство, но Базиль Гризье твердо знал: в Ифране его убивать некому и незачем. И это тоже было унизительным. Арциец, как всегда, когда вспоминал о чем-то противном, пожал плечами и вышел на улицу, с досадой махнув дежурному слуге, вознамерившемуся было за ним последовать.
Редкий в этих краях снег стаял, подсохло, и можно было не опасаться за судьбу плаща и сапог. Базиль медленно шел по извилистым улицам куда глаза глядят. Заплутать он не боялся, а бродить по городу он мог ночи напролет, он и по Мунту в свое время частенько гулял, только там приходилось переодеваться. Граф прошел вдоль Собачьего канала, свернул в какой-то узкий проулок, немного помедлил у ночной таверны, в которой, судя по всему, продавали неплохое вино, но заставил себя продолжить путь. Мысли скакали, как воробьи: Базиль думал то о Лосе и его письме, то о Мальвани, то о братьях, которые ему приснились прошлой ночью. Филипп уводил Алека за руку по залитой светом лестнице. Алек счастливо улыбался, а лицо Филиппа было бледным и напряженным. На верхней площадке брат обернулся и помахал ему рукой, выронив свою треклятую книжку. Она полетела вниз, но Базиль изловчился и подхватил растрепанный том у самой земли, а когда вновь взглянул на лестницу, там было пусто…
Смешно, но он соскучился по мальчишкам и ради них готов выдержать даже безупречного Леонарда…
Топот, шум и крики, раздавшиеся впереди, заставили Базиля вздрогнуть, уж слишком неожиданными они были. Граф Мо заколебался: идти ли ему на шум или свернуть. Судя по всему, кто-то с кем-то выясняет отношения, ну и пусть их! Он – «пудель», а не байланте, его дело сторона, это Кэрну хлебом не корми, дай во что-то впутаться.
Базиль Гризье вполголоса выругался и сначала пошел, а потом и побежал на шум. Эту часть Авиры он не знал, но в Мунте в таких кварталах, населенных зажиточными горожанами, находили тайное пристанище знатные любовники. Гризье обогнул какой-то угол и столкнулся с тяжело дышащим человеком. Было темно, и они не могли разглядеть друг друга, но слышать ночь не мешала – близко, очень близко топотали вооруженные люди. Дюжина. Не меньше.
– Убегаете, сударь? – шепотом осведомился Базиль.
– Пустите, – прошипел незнакомец.
– Он туда свернул, больше некуда! – рявкнул кто-то совсем рядом.
– Сейчас глянем.
Первый голос показался Базилю знакомым, впереди мелькнул свет, дома вокруг спали или делали вид, что спят, крепко запертые и равнодушные. Базиль решительно схватил незнакомца за руку.
– Вас догонят.
– Значит, буду драться.
– Не будете. – Отчего-то Гризье стало весело, как не было давно. Он торопливо стащил с головы щегольской берет с пером авеструса и сунул чужаку, а его собственный сорвал и перебросил через ближайший забор.
– Приведите себя в порядок, живо!
– Вы с ума сошли.
– Возможно, но выбирать вам не приходится, они сейчас будут здесь.
Ифранец торопливо нахлобучил берет Базиля, а тот взял его под руку и громко засмеялся.
– Дорогой друг… Какая приятная прогулка. Хорошо, что вы меня уговорили…
– Что вы делаете? – Незнакомец попробовал выдернуть руку, но Базиль его удержал, успев шепнуть в самое ухо:
– Я – Базиль. Вы меня знаете сто лет, мы гуляем по кабакам и всю ночь вместе…
Ответа он не получил – погоня была уже в двух шагах. Вооруженные люди, трое из которых несли фонари, остановились как вкопанные. Базиль ослепительно улыбнулся.
– Господа изволят любоваться звездами? Их хватит на всех…
– Кто вы? – Первым заговорил сухопарый седоватый человек в лиловом, которого Базиль тотчас узнал. Граф Вардо, один из самых влиятельных людей в Ифране, но, Проклятый, в каком виде! Бледный, руки трясутся…
– Я? Я-то Базиль Гризье, граф Мо, – арциец даже не понял, что чуть ли не слово в слово повторяет слова Крапивника, – а вот вы кто такие?
Вардо оторопело уставился сначала на Базиля, а затем на его спутника – темноволосого молодого человека с тонким нервным лицом, которого граф Мо не видел никогда в жизни.
– Морис, что вы тут делаете?
Ага, его зовут Морис… Уже хорошо.
– Мы здесь гуляем. С другом, – пояснил Базиль, яростно сжимая локоть новообретенного приятеля и старательно изображая узнавание, удивление и растерянность. – Ночь славная, а мне скоро ехать в Мунт. На свадьбу сестры. Но вы, монсигнор, неужели и вам не спится?
– Мы ищем одного человека, – бросил граф, – мимо вас никто не проходил?
– Проходил, – охотно сообщил Базиль. – Некто в берете. По-моему, он любовник хозяйки вот того дома. Мы даже в тень отступили, чтоб не смущать парочку, и тут появились вы. И все же, что случилось? Мы можем помочь?
– Неважно, – на жестком лице Вардо проступило очень странное выражение. Смесь сомнения и немыслимого, невероятного облегчения. – Я, видимо, ошибся. А вы, значит, решили прогуляться? И давно вы гуляете?
– С вечера, – в первый раз подал голос Морис, – Базиль послезавтра уезжает, а я ему завидую.
– Так в чем же дело? – Складки на лице ифранского вельможи разгладились окончательно. – Почему бы вам не поехать вдвоем? Вы, Морис, по своему положению можете приветствовать венценосных новобрачных от имени Ифраны. Я завтра же поговорю с Жоселин.
– Благодарю вас, дядюшка.
– А теперь разрешите откланяться, встретимся завтра на приеме, – церемонно произнес граф и удалился вместе со своими людьми, фонарями и арбалетами.
Эстель Оскора
Четверо не стали бить мне в спину. То ли у них были свои счеты с хозяйкой этого места, то ли они решили поглядеть, чем закончится, и взяться за уцелевшую. Женщина и Олень… Серьезные противники, и это не Циала и не Ройгу, хоть и похожи. Циала была моей, не знаю уж, в каком колене, прапратеткой, в нас текла одна кровь, а Ройгу побывал моим супругом, их бы я узнала. Но сила у парочки была, а я малость поиздержалась в схватке с Анхелем. Мне очень захотелось оборотиться снежной исской рысью, и именно поэтому я этого не сделала. Я вообще ничего не сделала: первым здоровается тот, кто приходит. Не-Циала молчала, ее рогатый спутник тем более. Что ж, в таком случае первым заговорит та, кто будет прощаться. Я внимательно рассматривала прекрасное холодное лицо, обрамленное черными, как смоль, волосами. Да, это не Циала, та была отмечена печатью чувственности, в ней прямо-таки бурлила жизнь, она играла целомудренную и отрешенную женщину, но не была таковой, а эта холодна, как зимняя луна.
Мы смотрели друг другу в глаза, она явно была разочарована, что я и Четверо полюбовно разошлись до лучших времен. Олень вытянул в мою сторону рогатую голову, вбирая молочными ноздрями воздух, у него были очень неприятные глаза, но глаза, а не провалы, наполненные белой мглой, как у Ройгу. Да и клыков у него не наблюдалось, разве может быть у непорочной девы клыкастый спутник? Клыки появлялись у меня, когда я оборачивалась рысью. Может, рискнуть? Прыжок на загривок этой твари – и готово?
Олень отступил, женщина подняла руку с рубиновым перстнем и что-то произнесла. Я почувствовала на груди теплый толчок – ожил талисман Астени, о котором я в очередной раз забыла. На прекрасном лице моей соперницы отразилась легкая досада. Выходит, она напала, а я и не заметила, или эльфийская магия погасила атаку на расстоянии? Странно, серебряный Лебедь никогда не казался мне исполненным силы, это была память о друге, а не оружие. Красавица была озадачена, а меня подхватило и по – несло, как уже бывало не единожды. Я редко хочу боя, но когда видишь перед тобой что-то противное самой твоей природе, удержать себя в руках трудно, да я и не удерживала.
Олень… Сначала – олень! Не-Циала, Четверо и мунтский узурпатор – это потом. Я собралась для броска, но мои враги исчезли. Исчезло все, я была одна среди нежного жемчужного сияния. Нет, не одна, чье-то присутствие, мягкое, слегка укоряющее, но бесконечно сострадающее и любящее, в этом месте ощущалось вполне отчетливо. Меня ждали, звали, любили такой, какова я есть, несовершенной, дикой, жестокой. Любили и надеялись, что я изменюсь к лучшему, сделаю шаг навстречу. Чему?
Исполненный ласки и сочувствия зов был силен, но упрямство родилось раньше меня. Меня готовы простить? Да кто вы такие?! Если кто и имеет право меня судить, то это те, живые и мертвые, с которыми я прошла через ад. Астени и Алве есть за что меня прощать, Рене – за что судить, но не этим сладким, бестелесным и благостным, обитающим в Свете, пока в Тарре и десятках иных миров умирают. Если могут помочь, пусть помогают, нет – справимся сами, непрощенными.
Не знаю, выкликнула ли я это вслух, или эти… этот? Да, это был Он! Он был один и обладал властью читать в чужих сердцах. Жемчужное сияние стало ярче, я словно бы вязла в нем, меня куда-то влекло. Это не было простым зовом, но и насилием назвать столь мягкое прикосновение было нельзя. Все для моего же блага… Но у меня одно благо – Тарра! Тарра и спящий в лесной хижине человек, за которого я отвечаю перед всеми Силами мира и самой собой. Я вернусь, как бы эти жемчужные в меня ни вцепились. Вернусь, потому что нужна. Я рванулась, как рвется увязнувшая в болоте лошадь. Возможно, мне показалось, но любвеобильный хозяин испытал нечто похожее на досаду и ревность.
Таким он мне нравился больше, не верю и никогда не поверю в абсолютную любовь ко всему сущему, это или Равнодушие, или безграничная Любовь к себе, требующая столь же безграничного обожания всех остальных. Ого! Жемчужное ничто стало разделяться, так рано или поздно разделяется масло, смешанное с водой. Сверху проступало что-то вроде неба, снизу – земли или, вернее, тверди, а вдали появилась окруженная сиянием человеческая фигура. Со мной решили поговорить на равных? Не о чем мне с ним говорить. Мне нужно домой, только как?
Получив обратно свою память, я вообразила, что дорогу в Тарру найду из любой преисподней. Райские объятия я в расчет не приняла.
Присутствие хозяина становилось все ощутимей, но я знала, что не должна с ним встречаться, по крайней мере сейчас.
– Геро! Геро, я здесь!
Сандер? Нет! Он не знает моего истинного имени… Если мы еще свидимся, клянусь, я не стану больше ему врать. Он узнает все, и будь что будет! Но кто бы ни звал меня, он чужд хозяину этого места, он – друг, он пришел за мной. Я, как одержимая, бросилась на голос, и это все же оказался Александр Тагэре с поднятым мечом, из рукояти которого бил ослепительный зеленый луч, рассекавший проклятое мерцание не хуже идаконского маяка. Сандер был в боевых доспехах, но без шлема, спутанные темные волосы взъерошены ветром. Я вцепилась в закрытое сталью плечо, как в последнюю надежду, а он, умелым движением отодвинув меня за спину, повернулся лицом к шествовавшей к нам фигуре. Я думала, что меня ничего уже не удивит, и, разумеется, ошиблась. Они знали друг друга, Александр Тагэре и тот, кто хотел меня увести.
Они не говорили. Просто стояли и смотрели друг на друга. Воин с мечом и скрестивший руки на груди чужак, в глазах которого сосредоточились все скорби мира и вся его… глупость. Поняв это, я пришла в себя окончательно и поняла, что все еще цепляюсь за Александра. Пора было уходить, и теперь я точно знала, где начинается дорога домой.
– Сандер, – мой собственный голос показался мне громким, как звон ночного колокола, – идем. Нам пора.
– Идем, – согласился он, и все исчезло. Я вновь была в Мире Обмана среди живой травы. Одна-одинешенька. Ни Сандера, ни Чужака, ни ведьмы с Оленем.
