Филипп с удивлением смотрел на стоявшего в дверях караул-декана. Охрана не прислуживала заключенным в Речном Замке принцам, а в том, что они – узники, а не владельцы крепости посреди реки, Филипп не сомневался. Это братишку в его десять лет можно водить за нос, а бывший принц Гаэльзский прекрасно понимал, что происходит. То, что краснорожий вояка со смущенным видом трется у дверей, могло означать лишь одно – известие с воли. Базиль вернулся? Так скоро? Филипп поймал себя на мысли, что впервые думает о единоутробном брате как о друге.
– Сигнор Сашни, – кажется, он правильно вспомнил имя, хотя этот караул-декан похож на второго, как близнец, разве что усы подлиннее и нос чуть на сторону, – вы хотите мне что-то сказать?
– Да, монсигнор, – кивнул Сашни, – именно что хочу… Ваш, прошу прощения, брат просил меня, если что… Ну, в общем…
– Базиль? Он здесь? Ты его видел?
– Нет, монсигнор, – шумно вздохнул Сашни, распространяя вокруг запах хорошо прожаренного лука, который Филипп терпеть не мог, – но он мне вперед запла… То есть попросил, чтобы я, если чего…
– И что? – быстро переспросил принц, которому вдруг стало страшно.
– Монсигнор, ужин-то сегодня у вас не правильный будет.
– То есть?
– Ну, на поварне… – потупился караул-декан, – обычно вам здесь ужин варят. Ну, конечно, получше, чем нам, но здесь. Так сегодня Бланшотта все сготовила, как обычно, а я… Ну вы и брат ваш, уж простите, едоки не больно резвые… То есть все равно оставалось бы…
Так вот в чем дело, а он было подумал невесть что. Стражники потихоньку с помощью этой самой Бланшотты объедают узников и, верно, попались на горячем. Или боятся, что попадутся, если их с Алеком начнут расспрашивать, что и как было на ужин.
– Успокойтесь, Сашни, нам всего хватает. Если вы, скажем так, берете из нашего котла, то на здоровье. Мы вас не выдадим.
И без того красная рожа Ива стала совсем багровой.
– Вы уж простите, монсигнор, плохо это, что мы делали. Прям хоть сквозь землю провалиться…
– Да ладно, я не сержусь, – махнул рукой Филипп, потянувшись к «Скорбной и славной истории благородного герцога Леонарда».
– Монсигнор, я не о том. То есть и о том, конечно, но не в этом дело. Так вот, Бланшотта сегодня все сготовила, вынесла, значит, на холод, чтоб вечером только разогреть осталось, а я к ней и завернул. Ну и она решила мне, по доброте душевной… – Лицо Сашни изображало такие муки, что Филиппу стало смешно. – Ну мы и пошли с ней. Но не вошли, там дверка вторая есть, с окошечком, так там учитель ваш крутился, да не один. Белый, тот на дверь пялился, а другой, уж простите, ужин ваш из скляночки приправлял.
– И что? – переспросил принц, в горле которого пересохло.
– А то, что мы подождали, как те убрались, я отрезал кусок да кухонной кошке скормил. Так она… Нет, не сдохла, уснула… Мы что с ней только не делали: и водой поливали, и за лапы трясли – спит, и все.
– Значит, спит? И мы уснем, если поужинаем, так, выходит?
– Уснете, точно. Сильная штука… И вот еще что. Я, как узнал это, решил в город податься. Я, как бы это сказать… С Трюэлями знаюсь, с покойным Обеном еще дело имел. Сейчас особняк ихний заколоченный стоит, но Пикок, камердинер покойника, в Мунте. Я и решил с ним посоветоваться, до ужина-то далеко еще. Так не выпустили меня! Говорят, кто-то из гвардейцев этих новых заболел чем-то. Пока медикусы не разберутся, не выйти. Была раньше у меня дверка, в которую я бегал, если в город нужно было, так даже там охрану поставили, мышь не проскочит. Только не болен из них никто.
– Не болен?
– Я хоть и похож на дурака, но не первый год здесь. Никто сегодня не приходил и не уходил. Как вчера Бланшотта на ужин накрывала, так и сегодня на завтрак и на обед. Все пришли, и все жрали, как кони. Никаких больных. Не нравится мне это.
– Благодарю вас, сигнор Сашни, – сказал Филипп, – я ожидал чего-либо подобного, хотя и не так быстро. Будьте так добры, подождите немного. Мне надо подумать и кое-что написать. Жаль, мне нечем вас угостить.
Ив молча сел. Он не отказался бы выпить, а вот есть караул-декану сегодня не хотелось. Ему вообще ничего не хотелось, будь оно все проклято с востока на закат и от головы к пяткам! Сашни примостился в вытертом кресле, угрюмо уставившись на святого Амброзия, с идиотски счастливой рожей пробуждавшегося в пустыне после ниспосланных ему откровении.
Тишину нарушал лишь шорох пера по бумаге да треск огня в камине. В комнате принцев было жарко, но Иву казалось, что он промерз до костей.
Караул-декан никогда не утруждал себя досужими рассуждениями, но в этот зимний вечер вдруг понял, что есть в жизни нечто более ценное, чем сытое пузо да ауры в кармане. Он сам не знал, что должно случиться, но чувствовал, что с прежней жизнью и с прежним Ивом Сашни, любителем пожрать, выпить да поругаться с дураком Виктуаром, покончено.
– Сигнор Сашни! – Филипп протянул ему несколько листков бумаги. – Прошу вас, прочитайте.
– Монсигнор, – заморгал караул-декан, – я… того… Прошение нарисовать могу, ну, вывеску разберу, где что подают. Или там из Книги Книг, а это…
– Хорошо, – кивнул золотой головой принц, – тут три документа и три письма. Слушайте. Первый – это манифест. То есть то, что для всех арцийцев. Пьер Тартю, чтоб жениться на моей сестре, уничтожил документы о том, что мы бастарды Филиппа Четвертого, так что теперь я – король. Понимаете?
– Да, монсигнор, – боднул воздух Ив Сашни. И как только он сам не догадался, что если невеста короля – законнорожденная, то и ее братцы тоже. Ну а Пьер, выходит, просто муж принцессы Тагэре. Ну и ублюдок, разумеется.
– Ну вот я и пишу, как король, – прервал размышления стражника Филипп. – Конечно, я несовершеннолетний, но все равно…
«Мы, Филипп Пятый Арцийский, доводим до сведения жителей королевства, что Пьер Тартю является преступником и узурпатором, незаконно захватившим трон при помощи предательства, ифранского золота и магии. Мы призываем всех арцийцев, которым дороги честь и закон и небезразлична судьба страны, подняться против тирана…» – Филипп опустил бумагу и внимательно посмотрел в глаза караул-декану. – Вы понимаете, почему я это написал?
– Вы решили, что вас убьют?
– И меня, и брата. Живые мы Тартю не нужны.
– Ну… – замялся Сашни и, понимая, что врет в первую очередь самому себе, добавил:
– Ну че б тогда возиться с сонным зельем, они б просто отраву положили.
– Яд можно обнаружить. Придушить спящих и списать на лихорадку надежней. Такое было уже, – принц кивнул на «Историю Леонарда». – Если я ошибся и нас не убьют, пусть эти документы останутся у вас. Или, того лучше, отнесите их Пикоку, он найдет, что с Ними сделать. Луи Трюэль в Гваре, но слуга, несомненно, знает, как передать хозяину весточку. Ну а если убьют… Тогда сделайте то же самое и еще передайте завещание и эти письма. – Принц глянул на клепсидру. – У нас есть три четверти оры, пока наш «наставник» занимается с моим братом. Днем учит Книге Книг, а ночью придет и убьет… Воистину, сердца Белых рыцарей обращены к Триединому и Равноапостольной!
– Монсигнор!
– Ив, я хочу, чтобы вы дослушали до конца. Королевский манифест вступает в силу, когда его огласят перед подданными. Сколько их должно быть – не определяется. Значит, может быть и один.
– Один? – захлопал глазами караул-декан.
– Вы – арциец, Ив Сашни. Вы слышите то, что слышите, и это становится законом. Я действую по всем правилам, меня ведь готовили к царствованию. Я чуть с ума не сошел, зазубривая все эти тонкости, а сегодня пригодилось.
Филипп дочитал оказавшийся очень коротким манифест и перешел ко второму документу, в котором подтверждал подлинность уничтоженных Пьером Тартю доказательств незаконности брака Элеоноры Гризье и Филиппа Тагэре и отрекался от прав на корону от имени всех потомков этого союза как по мужской линии, так и по женской.
– После истребления всех Ларрэнов и Бэрротов право на арцийскую корону переходит к дому оргондских герцогов, – тихо и безнадежно читал сын Филиппа и Элеоноры. – Следующим наследником является Рафаэль Кэрна, принадлежащий к одному из династических домов Благодатных земель и названный в свое время Александром Тагэре в случае его смерти регентом Арции при несовершеннолетнем короле. На престоле Арции не может находиться бастард или потомок бастардов, даже если Церковь Единая и Единственная объявит этот запрет недействующим. А теперь, господин Сашни, я оглашу свое завещание и перестану вас терзать.
Завещание пятнадцатилетнего короля, не правившего ни оры, было коротким. Все, чем он владел, он оставлял кузену Шарлю Тагрэ или, если тот погибнет, кузине Катрин, а затем – Рафаэлю Кэрне или любому представителю дома Мальвани, начиная со старшего. Было еще два письма, сложенные, но незапечатанные. Шарлю Тагрэ и Рафаэлю Кэрне.
– Я не скрываю их содержание, – тихо сказал король, – они совсем короткие. Я прощаюсь и желаю удачи тем, кто остается. Если увидите моего брата, скажите, что он был во многом прав и… что я его люблю. Матери я не пишу, она виновата во всем, я не могу ей простить предательства короля и королевства, но она моя мать. И проклясть ее я тоже не могу. А теперь идите, и спасибо за все.
– Может, еще обойдется, монсигнор, – пролепетал Сашни.
– Может, – сжал губы принц, – но я не верю. И еще одно. Если они решили убить нас сегодня, они это сделают, поэтому не вмешивайтесь. Напейтесь, украдите сонного зелья, но сделайте так, чтобы вас ни в чем не заподозрили. А потом воспользуйтесь первой же возможностью и уходите. Лучше всего – в Гвару… Стойте! – Филипп бросился к письменному столу и торопливо набросал несколько строк.
– Я… Я ничем не могу вас отблагодарить, но если вы выберетесь… Я – бастард, а не король, сожженные улики ничего не меняют, но Ра-Гвар – настоящий владетель. Я прошу его сделать вас нобилем.
– Монсигнор… Я…
– Уходите и приготовьтесь врать.
Ив Сашни неуклюже бухнулся на колено, пародируя некогда виденную им придворную церемонию.
– Монсигнор, клянусь, я все сделаю.
