– Пришел назначенный срок, и сбылось предначертанное. Свершен Последний Грех, и ничто ныне не спасет грешников, пребывающих во тьме и скверне. Грядет! Грядет Антипод и предвестники его. – Суровое и вдохновенное лицо Предстоятеля ордена святого Антония сделало бы честь лучшему из творений Суона эль Триго. – Они уже здесь! Они среди нас! Четыре тени. Четыре ветра. Четыре разящих меча.
Голод! Голод на тощем одре, со вспученным животом и ввалившимися ребрами. Он придет с Полудня, и черными будут следы копыт коня его, и перестанет родить земля, а то, что было взращено ранее, пожрут полчища мышей и крыс. И съедят люди сначала скотов, затем псов, кошек и ворон и станут пожирать друг друга. Худые будут подстерегать тучных, сильные – слабых, и станут матери ловить и убивать чужих детей, чтобы прокормить своих.
И поднимется с Полуночи тень второго всадника, и имя ему Зараза. Впереди него будут бежать тысячи бешеных собак с опененными мордами и зажатыми между ног хвостами, и там, где пройдет Зараза, воцарится ужас. Ибо ветер станет смертоносным, и вода, и земля, и дыхание людское будут исполнены заразы. Опустеют деревни и города, и лишь мертвые будут хоронить мертвых.
Солнце не зайдет на Заходе и повиснет в небе, раскаленное и красное, как железо в кузнечном горне. Загремят громы, но не прольется дождь, а прилетит с Захода вихрь черный, вихрь смертный, вихрь неистовый, и будет то третий всадник, прозванный Бедой. Поколеблется земля под тяжестью его, и где был холм – станет яма, а где яма – холм. И хлынут на землю волны морские, и вспыхнет огонь на вершинах горных, и встанут до небес тучи пепла и дыма. То, что не сгорит в огне, утонет в воде, а что не утонет в воде, разорвут ветры, как разрывают волки заблудившегося тельца. И не будет ни дня, ни ночи, ибо тьму ночную развеет пламя пожаров и свет дневной померкнет от дыма.
Из клубов дыма, из туч пепла явится миру четвертый всадник в пылающих доспехах. Война ему имя, и не знает он жалости. Будет скакать он день и ночь, а за спиной его грядет войско его. Все великие воины, что запятнали себя грехами и не очистились, восстанут из земли. И даст им Антипод плоть. И даст он им коней. И даст он им мечи, секиры и копья. И нельзя будет их ни убить, ни ранить, ибо они уже мертвы.
И сойдутся Четыре Всадника в урочный час в урочном месте, и упадут с неба Три Звезды, и расколется земля, и поднимется из смертных глубин Антипод, пропахнувший серой. И будет у него два лица, два тела, две сотканных из одной лишь гордыни души, но лишь один меч, меч Зла, нацеленный в сердце Истины.
И будет по правую руку его стоять Проклятый, смеясь над тем, что он увидит, а по левую руку его станет именуемая Темной Звездой, и будет сердце ее полно радости.
И призовут они тех владык земных, и знатных людей, и торговцев, и ремесленников, и подлый люд. И скажут: «Примите царствие наше, и разрушьте храмы, и оскверните алтари, и отдайте нам ваши души, и вы будете живы». И старым они пообещают молодость, бедным – богатство, немощным – исцеление, а уродам – красоту. Многое пообещают они, и дрогнут люди, начиная со слабых. И преклонят колени перед средоточием Зла, и получат все, что хотят, но потеряют души!
Так наступит Царство Антипода и тех, кто будет править именем Его. Но не потерпит такого Триединый. И наступит год Гнева, месяц Гнева, день Гнева и миг Гнева. Ступит на землю Тарры Судия-Кастигатор, и содрогнется мир в смертельной муке и сгорит в великом очищающем огне. Ничего не останется от отринувших свет в душе своей и предавшихся Тьме.
Лишь те, кто не осквернил души своей и не отрекся от Триединого, спасутся и увидят Царство Справедливости. Придет за ними Калватор в белых одеждах и увлечет их в Свет.
Грядут страшные времена, – голос Иллариона, казалось, взлетает до небес, – страшные и великие. Нам дано увидеть закат мира и исход праведных. Пусть сгорит, разлетится на тысячи осколков, развеется дымом обиталище нечестивых. Последний Грех свершен, и нет спасения Тарре, ибо в этом грехе воплотилась вся мерзость деяний и помыслов живших и живущих. Истинно говорю я, переполнилась чаша терпения Креатора, и отвернул лицо свое он от обреченного мира, да сгинет он. И да спасутся праведные…
Дальше Рене не слушал, понимая, что Илларион пошел по третьему кругу, если не по четвертому. Выспренние слова вызвали отвращение, но вот Сила, которой был окружен клирик, говоривший, надо полагать несколько ор кряду, настораживала. Вернее, не одна Сила, а, проглоти кэргора этого святошу, три. Пусть они несопоставимы по мощи, как пушка, меч и стилет, но их три!
С первой все просто. Орденская магия, та же, что у покойного Ореста, циалианской ведьмы и прочих церковников, вольно или невольно черпающих из бочки, которую наполняют все молельщики Тарры. Вторую Рене тоже узнал, хотя сталкивался с ней лишь дважды. Эдакая запыленная паутинка из старого чулана. Невзрачненькая, незаметненькая, но смертельно опасная. Тогда, в Сером море, он ощутил эту магию в полной мере, потом она серой крысой высунулась из-за кольца Вархи, когда Эмзар убрал огонь. Там тоже буйствовали разные силы, король Лебедей узнал Свет, они оба почуяли то же безумие, что некогда под Кантиской, но мелькнувшее пыльное крыло настораживало куда больше. И, как оказалось, правильно. А вот третью силу он не узнавал, даже не силу, а ее незаметную тень, даже тень тени. Что же это может быть?
Рене попробовал схитрить, сосредоточившись на Илларионе и выбросив из своего сознания все, кроме слов клирика. Может быть, удастся ухватиться за ниточку, если она, конечно, есть. Счастливчик сжал зубы и положил руку на эфес меча. Сразу стало спокойнее. Илларион вновь вдохновенно расписывал Четырех Всадников, словно видел их воочию. Фанатик? Похоже. Значит, не перевелись еще в Арции честные клирики. Последним истинно верующим церковником на памяти Рене был бедняга Иоахиммиус с эльфийскими цветами на посохе, затем наступило время гиен в рясах, а теперь, откуда ни возьмись, выискался праведничек! Аррой вздохнул и принялся слушать дальше.
Ничего нового. Бедствия, грехи, соблазны… Но Илларион не лжет! Он и впрямь свято верит в чушь, которую несет. И он НИЧЕГО не делает, чтобы силой вбить ее в голову своей пастве. Он УБЕЖДАЕТ, не более того. Словно в самом деле предлагает выбор между Триединым и Антиподом, вернее, антиподами.
Творец, стало быть, Триедин, а Антиподов два – не слишком равная схватка, хотя все дело в том, какие из них бойцы… Да, Счастливчик, слушать клириков ты никогда не научишься, вечно все опошлишь! Что поделать, ты всегда запивал проповеди вином, эту тоже стоило бы запить… Запить? Странная мысль, ведь вино на тебя давно не действует. Стоп! Давешний фискал, над которым ты подшутил и сразу же забыл, потому что спешил… Теперь потянуло выпить! И отсутствие боли, боли, к которой ты так привык, что перестал ее замечать. Куда она делась?
Рене прикрыл глаза, сосредотачиваясь на своих ощущениях. Боль и вправду исчезла, а если спустить себя с цепи? Слишком много вокруг людей, ну да ничего! Он успеет себя взнуздать, прежде чем это станет опасным. Так, сила его при нем, но что-то изменилось. Да! Его не волнует человеческое тепло! Он не чувствует себя воином голодающей крепости, охраняющим запасы хлеба. Он сыт, ему не нужны чужие жизни, его не тянет вернуться туда, где покой и небытие, где нет проклятой сосущей боли и искушения зачерпнуть из источника, о котором он раз и навсегда запретил себе думать. Он жив и свободен!
Жив и свободен, и это страшно. Потому что фанатик прав. Последний Грех и впрямь свершен, и судьба сорвалось с цепи, освободив его, и, видимо, не только его. Эти всадники…
Кто-то тронул Арроя за плечо. Клэр?! Но они с эльфом расстались, и художник уже должен подъезжать к Вархе. Тогда кто? Его не должны замечать, пока он сам не позволит себя увидеть. Адмирал нарочито медленно повернулся и столкнулся взглядом с золотисто-зеленоватыми чужими глазами.
– Мой адмирал!
«Мой адмирал!» Проклятье, так его называл один человек. Геро… Совпадение? Ловушка?
– Как вы меня назвали?
– Мой адмирал. Да, именно так. Я знаю о вас очень много, правда, с чужих слов. В частности, мне сказали, что вы никогда не насиловали женщин…
