Большой трансформационный цикл: «реформы» или развал? 4 страница

(http://www.azerizv.az/article.php?id= 13992).

² Кульков В.М. Этноэкономический ракурс российского развития // Филосо­фия хозяйства, 2000, №6, с.213.

³ Хорев Б.С. Демографическая катастрофа как итог общественного порефор­менного развития. // Философия хозяйства, 2001, №6, с. 72.

Часть 1 Реформы: странное лицо...

Soviet state socialism».⁴ Такова же позиция Алека Ноува: «Free-market dogma has become an obstacle, the more so as ex-Marxists find "Chicago" neoclassical economics a congenial alternative to their former beliefs. Devotees of this doctrine must face up to the theoretical and practical gap».⁵

Автор данного текста, написанного в непосредственном диалоге с Андреем Колгановым берется показать, что с теоретической точки зрения система производственных отношений в России 2000-х годов является крайне специфической, сохраняет многие негативные чер­ты советского прошлого, утратив большую часть его действительных достижений (в области социальных гарантий, развития фундамен­тальной науки, образования, куль туры), но при этом интегрировав в деформированном (мутировавшем от рождения виде) многие нега­тивные черты позднего капитализма.⁶

Да, в 2000-е годы наша страна вползла в стабилизацию крайне специфической общественной системы, которую для краткости мож­но обозначить как «капитализм юрского периода» - систему, проти­воречиво соединяющую в себе феодально-бюрократический произ­вол, полукриминальный рынок и полуцивилизванные финансовые и сырьевые корпорации. Последние, как динозавры юрского периода, все более подминают под себя всех остальных обитателей этого «парка».

Какова же социально-экономическая анатомия этой системы?

На этот вопрос мы даем ответ, акцентировав марксистскую ме­тодологию исследования и, в частности, метод, примененный К. Марксом в «Капитале» и развитый политэкономами СССР⁷, а так же, в последние десятилетия, А. Колгановым совместно с автором этих строк.⁸

David M. Kotz &Fred Weir. Revolution from above: The drmise of the Soviet Sys­tem. London-New York: Routledge, 1997, P. 197.

Alec Nove. Economics of Transition: Some Gaps and Illusions/ Markets, States and Democracy: The Political Economy of Post-Communist Transformation. Ed. By Beverly Crawford. Boulder - San Francisco - Oxford: Westview Press, 1995. P. 244

" Т                        u

1ермин «поздний капитализм употребляется в том смысле, какой вклады­вал в него Э.Мандел. См.: Ernest Mandel. Late Capitalism. Kondon - New York: yerso, 1978.

Soltan Dzarasov. Critical realism and Russian economics // Cambridge Journal of Economics, 2010, 34(6).

Колганов А.И., Бузгалин А.В. Экономическая компаративистика: сравни­тельный анализ экономических систем. Введение. М.: ИНФРА-М, 2005.

48

А В. Бузгалин

Результаты «реформ» в России: рынок и капитал

В соответствие с логикой развертывания системы категорий «Капитала», автор которого, восходя от абстрактного к конкретному, показал, что капиталистическая система производственных отноше­ний есть, во-первых, товарное производство, во-вторых, определен­ный способ отношения собственника средств производства и работ­ника (эксплуатация наемного труда капиталом и соответствующие ему отношения капиталистичебской собственности), в-третьих, от­ношения распределения дохода (заработная плата и прибыль) и, на­конец, система отношений воспроизводства и функционирования капиталистической системы.

В данном кратком тексте, представляющем собой обновленный автореферат большой книги⁹, автор остановится только на первых двух аспектах.

Ряд специфических черт воспроизводства и институциональной системы России можно найти в публикуемой в данной книге тексте моего товарища и соавтора А. Колганова

1. В попытках построить рынок

4

На смену бюрократическому планированию пришли мутации тоталитарного рынка

Разрушение преимущественно планово-бюрократической системы отношений координации (бюрократической планомерно­сти) привело к возникновению сложного комплекса способов коорди­нации (распределения или аллокации ресурсов и поддержания пропор­циональности).

Во-первых, мощная инерция прошлого обусловливает сохране­ние некоторых элементов бюрократической планомерности. В ре­зультате получается своеобразный переходный вариант свойствен­ного капитализму государственного регулирования, где неоднородные элементы, составляющие переходные отношения, вдобавок еще и де­формированы.

Так, свойственные СССР тенденции ведомственности и местни­чества породили мощный сепаратизм, приведший к образованию полицентричной системы локального бюрократического регулиро­вания; бюрократический характер последнего превратился в само­довлеющий, приведя к почти полному отрыву управляющих подсис-

49

⁹ Бузгалин А.В., Колганов А.И. Теория социально-экономических трансфор­маций. М.: ТЕИС, 2003.

Часть 1 Реформы: странное лицо...

тем (разнородных и борющихся друг с другом бюрократических груп­пировок) от интересов выживания экономической системы в целом; блат и плановые сделки развились во всестороннюю коррупцию, ши­роко использующую механизмы прямого и косвенного насилия.

Во-вторых, в этих условиях стали активно развиться дорыночные формы координации (к их характеристике мы еще вернемся).

В-третьих, рынок сложился как система, первоначально в основ­ном подчиненная этим нерыночным или не вполне рыночным (на­подобие феодального рынка) формам и потому сам живет в дефор­мированном виде (когда отношения с государством и криминальны­ми структурами для производителя важнее, чем конъюнктура).

Результирующей силой этого «салата» стали преимущественно деформации разных типов рыночных отношений: от примитивных, полуфеодальных до самых современных. При этом доминируют не­развитые, деформированные формы позднего рынка, для каждого характерны мощные монополии, государственное регулирование, интенсивное воздействие глобальной гегемонии капитала и т. п.

Именно в силу этой одной из важнейших закономерностей в об­ласти координации (аллокации ресурсов) в трансформационной экономике является необычно большая роль механизмов корпора­тивно-монополистического регулирования (также деформирован ных по сравнению с их классическим проявлением в странах развито­го капитализма). Именно монополизм, опирающийся на силу кор­поративно-бюрократических группировок, господствует сегодня в России и странах СНГ, а не абстрактно-мифическая «экономическая свобода», якобы приходящая на смену бюрократическому планиро­ванию.

Свобода товаровладельца в трансформационных обществах дос­таточно иллюзорна. Его поведение здесь детерминируется номенк­латурными корпорациями не меньше, чем в прошлом — бюрократи­ческим планом, хотя, конечно, и в прошлом, и ныне эта детермина­ция существенно варьирует (например, ранее это была разница меж­ду «слабым» планом в Венгрии с конца 1960-х годов и «сильным» в СССР 1950-х годов; сейчас — между «слабой» властью монополий в розничной торговле в Польше и «сильной» — в «городах-заводах» II типа Магнитогорска или Череповца в России).

В экономической теории этот механизм, в принципе, хорошо знаком под именем «неполной (монополистической) планомерности» (понятие, введенное в оборот школой политэкономии МГУ),

50

51

А.В. Бузгалин

Результаты «реформ» в России: рынок и капитал

выступающей в качестве социально-экономической основы действия очерченного Я. Корнай механизма «вегетативного контроля»¹⁰.

Еще на заре реформ автор подчеркнул роль этих механизмов, показав, что они качественно отличны как от народнохозяйственно­го планирования и регулирования, так и от рыночного саморегули­рования. Напомним, что в данном случае отдельные институты эко­номических систем в силу определенных причин (высокий уровень концентрации производства и/или капитала, корпоративная власть и т. п.) получают способность сознательно (но в локальных, ограни­ченных масштабах) воздействовать на параметры производства по­ставщиков и потребителей (объем, качество, структура), рынка (це­ны на продукцию контрагентов, расширение продаж за счет марке­тинга), социальной жизни и т. п.

Этот механизм отличен от народно-хозяйственного планирова­ния по своим субъектам, объектам, целям и содержанию (государст­во, как представитель общества, — обособленная корпорация; на­циональная экономика — часть (локус) рынка, производства; обще­национальный — корпоративный интересы и т. п.). Но он содержа­тельно отличен и от рынбчного механизма саморегулирования, ибо он, будучи многосубъектным и конкурентным (сочетающим эконо­мические и бюрократически-волевые методы борьбы), в то же время является механизмом целенаправленного, сознательного формиро­вания пропорций и аллокации ресурсов со стороны ряда агентов; это механизм, где решение агентов производства (крупнейших корпора­тивных структур — производителей) формирует его структуру и потребности (спрос), а не наоборот, как это предполагает модель свободного рынка; где спросоограниченная (рыночная) экономика трансформируется в корпоративно-формируемую.

Причины доминирования такого многосубъектного монополи­стического регулирования экономики достаточно просты: наличие монополизации производства, разрушение старого государственного контроля за корпорациями при слабости нового, неразвитость ры­ночной конкуренции и т. п. Соответственно, чем сильнее действие названных факторов, тем значимее монополистический контроль, чем слабее (например, в Центральной и Восточной Европе) — тем меньше роль этого механизма координации (аллокации ресурсов).

¹⁰ Kornai, Janos, Economics of Shortage. Amsterdam -New York: North-Holland Pub. Co. 1980.

Часть! Реформы: странное лицо...

Как мы уже отметили, не только рынок, но и локальное регули­рование развивается в трансформационных системах преимущест­венно (но не только) в деформированном виде.

Основные черты этих деформаций состоят в следующем.

Во-первых, в качестве субъекта локального регулирования, как правило, выступает не достигший определенного уровня развития персонифицированный капитал, а «обломок» («обломки») бывшей государственной пирамиды (отсюда доминирование сырьвых и иных выросших на базе «гигантогв социалистической индустрии» корпо­раций в России).

Во-вторых, основой власти этих структур является, соответст­венно, не столько высококонцентрированный капитал (хотя образо­вание таких капиталов постепенно идет), сколько доступ к тем или иным ресурсам — от близости к государственной кормушке до моно­польного использования природных богатств — отсюда, кстати, ас­социация этого механизма с тем, что западные экономисты называ­ют «рыночной властью» или, в иных случаях, «поиском ренты».¹¹ Все это позволяет определить такое воздействие как противоречивое со­единение корпоративно-капиталистического контроля и вегетатив­ного регулирования, являющегося пережитком «экономики дефици­та» (только «дефицитом» ныне все более становятся государственные кредитно-финансовые ресурсы¹²).

В-третьих, в силу такого содержания и под воздействием других методов координации, а также общей атмосферы диффузии институ­тов методы локального корпоративно-бюрократического регулиро­вания так же являются деформацией «цивилизованного» корпора­тивного воздействия, широко используя как добуржуазные механиз­мы (внеэкономическое подчинение), так и механизмы, основанные на сращивании с крайне бюрократизированным государственным регулированием.

Проявления господства этого механизма в российской экономи­ке хорошо известны. Например, в той мере, в какой оно существует, экономика «не поддается» радикальным рыночным реформам (их либо саботируют, либо «убирают» реформаторов). Так, в России под

См., например: Anders Aslund. Why Has Russia's Economic Transformation Been So Arduous? http://carnegieendowment.org/1999/04/28/why-has-russia-^s-econormc-transformation-been-so-arduous/24q

Последнее обстоятельство так же является основой для квалификации это­го способа координации как «поиска ренты».

52

А.В. Бузгалин

Результаты «реформ» в России: рынок и капитал

определяющим господством псевдо-государственных и псевдочаст­ных корпораций находится система пропорций, динамика цен («ножницы» цен на сельхозпродукцию и ресурсы для ее производст­ва, рабочую силу и потребительские товар), финансы и т. п.

Это не просто олигополистический рынок; это экономика, регу­лируемая в определяющей степени нерыночным соперничеством обособленных корпоративно-бюрократических структур — этаких «динозавров» капитализма, под ногами у которых «болтаются» все остальные граждане и которых эти монстры безжалостно топчут, при этом, правда, сами находясь в состоянии, близком к вымиранию. Столкновением власти этих «динозавров» и их регулирующих воздей­ствий, а не единым центром (как в прошлом) или «невидимой рукой рынка» (которая, как было показано Дж. Россом, в трансформацион­ной экономике указывает явно не в ту сторону) определяется реаль­ная система координации в трансформационной экономике кризисно­го типа.

Доминирование локального (вегетативного) управления в трансформационной экономике сочетается, как мы уже отметили, с сохранением модифицированного количественно (оно потеряло свою ведущую роль) и качественно (изменение преимущественно прямых методов на преимущественно косвенные, резкое возраста­ние разобщенности политики отдельных ведомств) бюрократическо­го централизованного управления.

Вследствие этого рынок в России с самого начала возникает и развивается как подчиненный и деформированный бюрократиче­ским централизованным и корпоративным локальным регулиро­ванием компонент трансформационной экономики.

Генезис рынка в силу этого сопровождается неожиданным для индустриальной экономики на рубеже XXI века развитием добуржу­азных способов координации. К их числу относятся уже названные механизмы поиска ренты; различные формы насилия — от началь­ного криминального («крыши» и т. п.) до узаконенного (войны — в Чечне и др.), все более широко развивающиеся формы вассалитета (в теневой экономике) и патронажа (в духе позднего феодализма с его иерархией централизованной власти и развивающимся в ее по­рах рынком), а так же натурально-хозяйственные тенденции." По-

53

Часть 1. Реформы: странное лицо...

¹³ Jeremy Lester. Modern Tsars and Princes: The Struggle for Hegemony in Russia. London: Verso, 1995.

следние проявляются, например, в таких формах, как низкий уро­вень товарности сельского хозяйства и большая роль производства на приусадебных участках (дачах), развитие произволств-субсти-грутов внутри крупных предприятий, ограничение вывоза продукции за пределы регионов и др.

Развитие добуржуазных форм координации порождается прежде всего факторами, связанными с инверсией социально-экономи­ческого времени и трансформационной нестабильностью. В данном случае это, во-первых, инерция и даже высвобождение натурально-хозяйственных связей, раннее «придавленных» централизованным планированием, и ныне не замещенных в должной мере современ­ным рынком. Во-вторых, шоковые реформы, разрушившие плановые связи, но неспособные создать рыночные. В образовавшийся вакуум современных форм координации тут же «втянулись» допотопные: на месте дефицита товаров возник своего рода «дефицит рынка». В-третьих, возникающий деформированный рынок сам воспроизводит добуржуазные способы координации. Последние, следовательно, бу­дут тем сильнее, чем в большей мере инерция кризисного развития прежних тенденций и вновь образовавшиеся деформации рынка будут интенсифицироваться попытками проведения шоковых реформ.

Причина этого, как мы показали выше, в том, что попытки во­люнтаристского внедрения рынка в российской экономике ведут не к развитию, а к дефициту эффективных рыночных форм.

Вследствие этого трансформация в экономике России не может быть однозначно охарактеризована как процесс пере­хода к рынку. При определенных условиях консервация развития на данном этапе трансформации может привести к тому, что не рынок и не план, а корпоративно-монополистическое регулирование (допол­няемое инерцией централизованно-бюрократического регулирова­ния и добуржуазными способами координации) останется основным Детерминантом способа координации (аллокации ресурсов).

В этом случае выход из периода трансформационной нестабиль­ности будет связан не с отмиранием «плана» (энергия государствен­но-бюрократического патернализма сохраняется) и рождением рын­ка (он в эффективных формах развивается слабо), а с прогрессом де­формированных отношений позднекапиталистических способов ко-°РДинации.

54

55

А.В. Бузгалин

Результаты «реформ» в России: рынок и капитал

Часть 1 Реформы: странное лицо...

Что же касается отдаленной перспективы, то здесь возможен путь не только к рынку, но и к пострыночным отношениям (демо­кратическому учету и контролю, ассоциированному регулированию и программированию развития). Их ростки пробивались на «подго­товительном» этапе реформ (в годы горбачевской перестройки), су­ществуют как одно из слагаемых экономической жизни развитых стран. Однако в реальной практике подчас доминирует иная тенден­ция: движение не к рынку и пострыночным отношениям, а к дефор­мациям «плана» и «рынка» в условиях господства монополистическо­го контроля.

Мутации позднего капитализма или первоначальное накопление капитала?

Мы думаем, что читателю термин «первоначальное на­копление капитала» если и известен, то в связи с процессами, про исходившими в XVII—XVIII, может быть, в XIX веках, когда на базе разлагающейся феодальной системы возникло новое буржуазное общество. Процессы эти шли достаточно сложно. В той же Англии — образце буржуазной цивилизации — переход от феодальной мо­нархии к демократической рыночной организации осуществлялся при помощи так называемого «кровавого законодательства», когда всякий, кто не хотел становиться наемным работником, физически принуждался к труду. Более того, за бродяжничество были введены самые жестокие кары, вплоть до виселицы. Это законодательство неслучайно было названо кровавым: страна на протяжении столе­тия фактически действительно утопала в крови. Именно таким об­разом развивался капитал в Англии. К этому следует добавить не менее кровавые методы завоевания новых рынков в колониях, в «Новом Свете».

Итак, первоначальное накопление капитала было достаточно жестокой эпохой распада феодальной системы и возникновения но­вых буржуазных отношений, включающих рынок труда и рынок ка­питала.

Для нас этот процесс интересен по двум причинам. Во-первых, потому что первоначальное накопление капитала — это период эво­люции рынка от своих простейших форм к формам развитым, к тем формам, когда он стал действительно господствующим и всеобщим. Во-вторых, период первоначального накопления капитала — это ти­пичный образец трансформационной экономики, в которой осуще-

ствляется качественное изменение экономических отношений: уход от старых структур и рождение новых.

Можем ли мы охарактеризовать процесс, который будет проис­ходить в отечественной экономике и во многом уже начался, как процесс сходный с первоначальным накоплением капитала? Если строить ассоциации прежде всего на обращении к кровавым средст­вам и механизмам первоначального накопления капитала, то, пожа­луй, такая аналогия покажется правомерной. Единственное, на что приходится надеяться автору, так это на то, что наша страна избежит пути Соединенных Штатов Америки — грандиозной гражданской войны. Тогда, в середине XIX века, попытка торжества более или ме­нее чистой модели буржуазного общества была связана с грандиоз­ной бойней, едва ли не самой кровопролитной войной этого столе­тия, сопровождавшей процесс преодоления добуржуазных отноше­ний (рабства). Но будем надеяться, что России удастся избежать это­го страшного наследия (хотя войны в Чечне, стоившей всем нам де­сятков тысяч убитых, сотен тысяч беженцев и бездомных, миллиар­дов долларов ущерба и т. д., мы уже не избежали).

И все-таки главный вопрос — это содержательный вопрос об экономических процессах, которые происходят в российской эконо­мике, и о том, насколько генезис отношений труда и капитала в в ней аналогичен первоначальному накоплению капитала, происхо­дившему на заре буржуазного общества.

Прежде всего, нам хотелось бы обратить внимание на некоторое содержательное сходство. Эпоха первоначального накопления ха­рактеризовалась тем, что по мере разрушения организованной ие­рархически системы, включающей как свой важнейший элемент внеэкономическое принуждение (а именно таким был феодализм), возникал новый тип экономических отношений: свободный наем­ный работник, лишенный средств производства, — на одном полюсе, собственник средств производства, экономически принуждающий к труду наемного работника (капиталист) — на другом. Этот транс­формационный процесс происходит и у нас. И у нас на основе разло­жения старой иерархически-бюрократической системы формируется класс наемных работников, лишенных средств производства. И у нас возникают новые собственники средств производства, способные их присваивать, экономически отчуждая работников от собственности.

Более того, если мы обратим внимание на насилие, которое со­провождало этот процесс, то даже отвлекаясь от публицистических эффектов и апелляций к гражданской войне, мы должны будем за-

56

А.В. Бузгалин

Результаты «реформ» в России: рынок и капитал

57

Часть I Реформы: странное лицо...

фиксировать закономерность: первоначальное накопление капитала никогда не осуществлялось без применения насилия — этой пови­вальной бабки истории. Использование внеэкономических методов развития рынка, аккумуляции капитала, в том числе насилия, осуще­ствляемого бюрократическими методами или методами мафиозно-корпоративного контроля, является важной чертой и нашей отечест­венной экономики.

Наконец, важным компонентом такого рода перехода является качественное преобразование институтов экономической системы при временном их самораспаде, возникновении своего рода диф­фузии институтов и возрастании роли неформального регулирова­ния экономической жизни, которое «возмещает» отсутствие леги­тимных государственных или иных поддерживаемых обществом стабильных форм правового и институционального регулирования экономической жизни. Иными словами, беззаконие является важ­нейшей характерной чертой первоначального накопления капита­ла, и это беззаконие и «институциональный вакуум» являются важнейшими чертами первоначального накопления капитала в странах, уходящих от «реального социализма» и в конце XX, а не только в XVIII веке.

В то же время легко зафиксировать целый ряд принципиальные: отличий в осуществлении этого процесса тогда, в условиях перехода от феодализма к капиталистическому обществу, и сейчас, в условиях движения от «реального социализма» к некоторому будущему со­стоянию (мы надеемся, что его можно будет охарактеризовать как «экономику для человека», хотя, скорее всего, его придется характе­ризовать как «номенклатурный капитализм»). Эти отличия заклю­чаются в том, что переход осуществляется на качественно ином эта­пе технологического, экономического и социального развития, в другом глобальном контексте и имеет иные социально-экономиче­ские формы.

Отличие материально-технической базы обусловливает особые экономические формы этого процесса. В частности, образование ка­питала не может идти в примитивных формах его аккумуляции в мелких масштабах с последующим длительным периодом его кон­центрации. Современные производительные силы, в частности, крупные технологические производственные комплексы, сущест­вующие в большинстве бывших «социалистических» стран, требуют уже сегодня огромных по своим масштабам капиталов для «задейст­вования» этих производственных мощностей. Организация их на на-

 

чалах классического капитализма и личной частной собственности невозможна, ибо требует образования капиталов, невообразимых для периода первоначального накопления. В этих условиях неизбеж­ным станет иной путь формирования экономических отношений то­варного производства, взаимодействия работника и собственника. Адекватным, наименее болезненным стал бы вариант, при котором сами работники или граждане становятся сохозяевами и через ассо­циированные (коллективную и др.) формы собственности решают проблемы аккумуляции капитала, использования уже имеющихся производственных ресурсов и соединения работника со средствами производства. Но это путь не к капиталистической экономике. Доро­га же к «номенклатурному капитализму» обусловила широкое ис­пользование в процессе генезиса капитала бывших бюрократических (в том числе государственных) структур.

Следовательно, отличия, связанные не только с материально-технической базой, но и с социально-экономической, а также с со­циокультурной ситуацией в стране, показывают принципиально иной характер образования буржуазных отношений, рынка капитала и рынка труда в пост-«социалистических» странах (если мы их будем сравнивать со странами, уходившими от феодализма). Иная социо­культурная атмосфера касается, в частности, ориентации работника и собственника на другие экономические цели, доминирование у них иных социально-экономических интересов.

Худо или бедно, но мы прошли школу и госкапиталистическо-го найма, и мутантного социалистического коллективизма, и га­рантированных занятости, образования, здравоохранения. Безус­ловно, мы были конформистами и слугами патерналистской сис­темы, но мы не были теми крепостными крестьянами, которыми была подавляющая часть населения в XVIII веке или, если говорить о России, — в XIX веке. Мы были и остаемся людьми, способными хотя бы в незначительных масштабах, к самоорганизации, к защи­те своих интересов в рамках профсоюзов, и другим функциям, ко­торые были недоступны человеку прошлого. Отсюда возможность Движения от прежней системы не по пути первоначального накоп­ления капитала в его предельно варварских формах, а по пути эво­люции к современной социальной экономике, включающей рынок (в том числе рынок труда и капитала) как свои компоненты, но не Доминанты.

Тем не менее, в России эта возможность остается по-прежнему лишь возможностью, а доминирование номенклатурно-капитали-

58

А.В. Бузгалин

Результаты «реформ» в России: рынок и капитал

стической власти все более становится реальностью. Эту власть по­лучают не только «новые» частные собственники, но и прежде всего слой бывших чиновников, осуществивших обмен привилегий и воз­можностей контроля за ресурсами (которыми они обладали в про­шлой системе) на собственность, становящуюся все более капитали­стической по своей сущности в новой системе. Именно этот вариант трансформации прежней власти в новую, номенклатурно-капитали-стическую власть становится наиболее реальной и значимой чертой накопления капитала в трансформационной экономике. Он имеет преимущественно внешнее сходство с мучительным путем перерас­тания феодально-помещичьей аристократии в буржуазию, являясь прежде всего специфическим превращением, характерным именно для настоящей трансформационной экономики.

Наряду с этим происходит образование и классических «перво­начальных» капиталов на базе дифференциации мелких собственни­ков, на основе разорения одних и обогащения других. Этот «обыч­ный» процесс эволюции мелкого товарного производства является дополнением к основному, который мы обозначили как формирова­ние «номенклатурного капитализма», образование капитала, собст­венником (или как минимум распорядителем) которого становится номенклатура. Точно так же складывается специфический патерна­листский вариант отношений между таким частным собственником средств производства и наемным работником (привыкшим, кроме прочего, к коллективному труду и коллективному решению своих экономических проблем, а так же патерналистской опеке со стороны хозяина его труда).

Итак, что же все-таки мы имеем: трагическую пародию на XVIII—XIX века или процесс трансформации мутантного планирова­ния и полулегальных, а частично формальных товарно-денежных отношений, в социализированный, демократически регулируемый рынок, дополняемый развитием пострыночных механизмов? Мы ду­маем, этот вопрос риторический, ибо по сути дела нам предстоит на него отвечать всей нашей общественной жизнью. Тем не менее, да­вайте заострим эту проблему и поставим теоретический вопрос: к какому же рынку идет Россия?

Так к какому же способу координации идет Россия?

Автор этого текста вслед за К. Марксом и его последова­телями не раз писал о том, что рынок — это не некоторый «естест-

59

Часть 1 Реформы: странное лицо...

венный» механизм, обеспечивающий экономическую технологию соединения производителей и потребителей, а форма производст­венных отношений товарного производства. Последние развивались на протяжении долгих столетий, стали доминирующими (если ме­рить масштабами всемирной истории) относительно недавно, а ны­не достигли состояния «позднего капитализма». Следовательно, в основе классификации типов рынка, в основе определения того, к какому рынку идет Россия, должно лежать описание той системы социально-экономических отношений, которая определяет некото­рую модель рынка. Эта система предполагает спецификацию отно­шений собственности, меру социальной ориентации экономики, степень регулирования рынка, характер и структуру институтов и т. д. Строя таким образом свои аналитические размышления, мы ду­маем, можем выделить две модели рьшка.