И цыганская тема у Блока 5 страница

меченного выше противопоставления "цыганки" городу) от

ранних стихов. Заключительные слова записи, чувство

преклонения перед красавицей в ряд, связанный с поэти-

ческим идеалом Блока 1906-1909 гг.: "И все встают перед

нею, как перед красотой, и расступаются. Ты

встань перед ней прямо и не садись, пока она не прой-

дет"1. В предисловии к сборнику "Земля в снегу" (1908)

этот образ цыганки так же, но, пожалуй, еще более резко

противостоит мещанской жизни современников: "Расступи-

тесь. Вот здесь вы живете, вот в этих пыльных домиках

качаете детей и трудитесь, вот здесь воскресным вече-

ром, в желтой летней пыли щелкаете орешки, лущите под-

солнухи, покупаете зеркальце на уличном лотке, чтобы

стать краше и нравиться милому. Но издали идет к вам

вольная, дерзкая, наглая цыганка с шафранным лицом, с

бездонной страстью в черных очах. Вам должно

встать, и дать ей дорогу, и тихо поклониться" (2, 373).

Легко заметить, насколько сильно отличается этот

страстный, земной идеал от яркого, но несовместимого с

"чисто" земными страстями, полувоздушного и мистичес-

ки-возвышенного образа "Девы-Зари-Купины". Но не меньше

отличие его и от большинства образов "Распутин" и "Го-

рода", где, собственно, всякая "нормативность" мышления

порой исчезала, уступая место сложному, нерасчлененному

чувству "жгучих и горестных восторгов" бытия (2, 372),

принятия сегодняшней жизни. И хотя не все явления этой

жизни однозначны, одинаковы для поэта (пример тому -

два мира в стихотворении "По берегу плелся больной че-

ловек..."), однако никакого целостного нормативного

сознания в лирике Блока 1903- 1906 гг. обнаружить нель-

зя было. Основной пафос ее противоположен нормативнос-

ти, так как строится на преодолении соловьевской догма-

тики. Отсюда - те элементы стихийного историзма, о ко-

торых мы уже говорили и которые пронизывают весь цикл

"Город".                                          

Однако в дальнейшем общие условия литературной жизни

тех лет поставили Блока перед необходимостью выбора,

исход которого во многом был предрешен. Развитие эле-

ментов историзма в этот период вело к художественному

методу горьковских "Врагов" и "Матери" - к позициям, от

которых Блок тех лет был весьма и весьма далек. От Нез-

накомок и карликов блоковского "Города" до реальной

картины классовой борьбы расстояние было слишком боль-

шим. Но вне реализма историзм превращался в свою проти-

воположность - во "всеприятие", в примирение с сегод-

няшним днем истории. Ему Блок отдал известную дань, но,

сыграв положительную роль в годы преодоления соловьевс-

кого мистицизма, такое "всеприятие" могло стать тормо-

зом в дальнейшей эволюции поэта. Между тем реальное

развитие блоковской поэзии шло как раз по линии нарас-

тания все более резкого неприятия "страшного мира"

русской действительности.   

       

1 Блок А. А. Записные книжки. С. 95.               

 

Понятно, почему в эти годы Блок избирает иной путь, его

"неприятие" современности, впитав воздействие демокра-

тического "антропологизма", начинает сочетаться с

представлением о том, что несправедливому современному

строю может быть противопоставлен идеал "нормального"

бытия, соответствующего природе человека, извлекаемого

из "субстанции" народной жизни, потенций национального

характера. Здесь-то и возникает новая трактовка образа

цыганки. В нем подчеркнуты черты контрастности по отно-

шению к "позорному строю" современности и свойственные

демократическому сознанию XIX в. элементы нормативнос-

ти.                                                   

Д. Д. Благой отметил характерную особенность этого

образа: "цыганское" в поэзии Блока не противостоит

русскому национальному характеру, а сливается с ним'.

Однако не вполне мотивирован идущий от В. Княжнина вы-

вод, что такое слияние порождает лишь одну линию - ли-

нию русского романтизма. Именно в 1907-1909 гг. особен-

но отчетливо видно отличие блоковской трактовки "цы-

ганской темы" от романтической: сильная и яркая лич-

ность - не антитеза "толпе", а дочь народа; противосто-

ит она не началам общественным, социальным как таковым,

не принципу общественности, а современному буржуазному

городу и мещанскому прозябанию2, потому образ цыганки и

раскрывается в эти годы не только в лирике, но и в

статьях и в драме; с ним связаны определенные, хотя и

не совсем четкие, социальные концепции, мысли о народе

и его роли в истории.                             

Очень часто в эти годы Блок прямо противопоставляет

народную точку зрения на жизнь романтическому миропони-

манию. Для народной поэзии "прекрасны и житейские забо-

ты и мечты о любви, высоки и болезнь и здоровье и тела

и души. Народная поэзия ничему в мире не чужда. Она -

прямо противоположна романтической поэзии, потому что

не знает качественных разделений прекрасного и безоб-

разного, высокого и "низкого"" ("Поэзия заговоров и

заклинаний" - 5, 52). "Девушка розовой калитки и му-

равьиный царь" также строится на контрасте. С одной

стороны - высокий и недостижимый идеал немецкого роман-

тизма (который на деле оказывается сознанием бюргерс-

тва: "Далекую ищи, но далекая не приблизится. Придет к

тебе - тонкая хорошенькая дочь привратника. Льняные бу-

дут у нее косы, и она музыкальным голосом расскажет те-

бе, где продаются самые свежие булки и сколько детей у

бургомистра. И ты примешь ее за далекую, и будешь

целовать ее, и откроешь булочную на Burgerstrasse. Она

будет за прилавком продавать самые свеженькие булки и

приумножит светленькие пфенниги" - 5, 88). С другой

стороны - русский путь поисков идеала, который ведет не

в заоблачные дали романтизма, а "вниз", к "роевой жиз-

ни":                                              

  

 Благой Д. Александр Блок и Аполлон Григорьев // Об

Александре Блоке. С. 147. Там же интересно прослежены

образы и мотивы, в которых "цыганское" и "русское" на-

циональные начала сливаются: тройка, степь, "платок

узорный" и т. д.                                      

2 Равным образом и красота героини - ее признак,

особенно существенный для Блока, - не дает сама по себе

основании говорить о романтической традиции:          

красота здесь не противостоит ни понятию "безобразие

действительности", ни понятию "безобразная серая мас-

са". Контраст здесь совершенно иной: "красота вольной

жизни народа - безобразие жизни узников современной

"тюрьмы"".               

                            

к "муравьиному царю", к народу, к земле. Идеал народа,

таким образом, противоположен романтическому, который

оказывается одной из форм исторически сложившегося, ра-

зорванного, в конечном счете - мещанского сознания.   

"Цыганская тема" для Блока 1906-1908 гг. связывается

с интересом именно к "естественной" жизни патриархаль-

ного народа. Образ цыганки приобретает характерные для

демократического сознания черты нормативности: это -

человек, каким он и должен быть. Раньше действия цыган-

ки были вне этической оценки - теперь они "прекрасны".

Рядом с этим идет и резкая антитетичность образа цыган-

ки и образа современного человека.                    

Наиболее отчетливо эти настроения отразились в "Пес-

не Судьбы" (1909;                                     

4, 129), где, как уже отметил Д. Благой, Фаина -

русская раскольница - одновременно и "цыганка".       

Здесь уже не намеками лирического стихотворения, а

прямо и детально раскрыты те черты "цыганского" харак-

тера, которые противопоставляют Фаину современному го-

роду. Эта "цыганка" прекрасна, она страстная и сильная

натура, презирающая буржуазную мораль, слабость и без-

волие современного человека:                          

  

  Над красотой, над сединой,                    

Над вашей глупой головой -                    

Свисти, мои тонкий бич! (4, 129)              

  

"Разве вы - мужчина?" - презрительно кричит она

Спутнику (4, 143). Фаина требует от человека не слов, а

дел, - эта черта героини связывается в сознании Блока в

конечном итоге с потребностью полного переустройства

жизни. Фаина гневно кричит "современному человеку" Гер-

ману: "Я бью тебя за слова! Много ты сказал красивых

слов! Да разве знаешь ты что-нибудь, кроме слов?" - и

тут же ее потребность в реальной, полнокровной жизни

раскрывается как жажда бури, пожара: "Даль зовет! Смот-

рите - там пожар! Гарью пахнет! Везде, где просторно,

пахнет гарью!" - она страстно молит "мать-землю": "Ро-

димая! Родимая! Бури! Бури!" (4, 163, 143, 145). Так

народное начало, прекрасная, гармоническая дочь народа,

оказывается связанной с мечтами поэта о коренном преоб-

ражении современной жизни. Так идеал, уходящий корнями

в прошлое народной жизни, в патриархальную древность,

оказывается связанным с будущим России - России народ-

ной.                                                  

Так же трактуется образ цыганки и в статье "Безвре-

менье". Здесь речь идет о путях выхода из современной

"паучьей" жизни. Выход найден в уходе в народ, в беск-

райние поля России. В этом нетрудно заметить влияние

характерного для прогрессивной, демократической (допро-

летарской) мысли представления о том, что выход из

несправедливого современного строя - в возвращении к

"естественным" нормам исконной народной жизни. И вот на

этом-то вьюжном пути, трудном пути вперед к истокам

жизни, и возникает среди метелей Родины образ цыганки.

"Исчезает лицо, и опять кутается в снежное кружево,

и опять возникает мечтой о бесконечной равнине. Мель-

кнувший взор, взор цыганки, чей бубен звенит, чей голос

сливается с песнями вьюги, зовет в путь бесконечный"

(J, 72). С этим образом цыганки оказывается связанной и

героиня приведенного здесь же стихотворения "Там, в

ночной завывающей стуже...", у которой тоже есть и

"взлетающий бубен метели", и возникающее "из кружев ли-

цо", и "вьюжные трели" и которая тоже связана с поэти-

ческим идеалом Блока этого периода: она - "от века за-

гаданный друг" поэта (5, 72). Но через это стихотворе-

ние (как и через песню Фаины в "Песне Судьбы") протяги-

вается мост к циклу "Фаина", ко всему тому, чем наделя-

ло поэтическое воображение Блока Фаину, - Н. Н. Волохо-

ву - "цыганку" и "русскую душой" одновременно.        

Но Фаина, как и Млада, неразрывно связана не только

с русским национальным характером, но и с народным об-

разом жизни. В пьесе детально, несколько раз рассказы-

вается о ее жизни в деревне (4, 115-117, 139, 144 и

др.). И вновь звучит столь важный для понимания "цы-

ганской темы" мотив:                               

яркая цыганка Фаина - дочь народа; тусклость, безли-

кость современных людей - следствие отклонения совре-

менной жизни от ее естественных, воплощенных в народной

жизни норм. Блок подчеркивает эту мысль своеобразной

композицией (обратной тому, что мы видели в стихотворе-

ниях первого тома), в которой понятия "народ" и "толпа"

становятся полярными: дитя народа, яркая Фаина - в пь-

есе - одна, прекрасная и неповторимая. А сегодняшние

"отдельные" люди, собственники - серая и безликая тол-

па. Фаина смело и решительно противопоставляет себя,

свои настроения окружающим - городская "толпа" говорит

безликим хором:

                                      

Старичок (громче)                                   

 

Вы убедитесь воочию, сколь неутомима деятель-

ность человеческого ума...                            

 

Толпа                                           

 Ума! Ума!                                    

  

Старичок                                 

 И сколь велика сила человеческого таланта...

                                                

Толпа                                      

Таланта! Таланта! 0-го-го! (4, 123)       

  

Или ("интеллигентный" вариант той же "толпы"):     

  

Знаменитый писатель                          

...Да здравствует красота!                         

 

 Все (ревут)                             

 Да здравствует красота! Да здравствует Иван

Иванович! (4, 132)

                               

Однако подобный прием не только не отражает романти-

ческой конструкции поэтического сознания, но, по сути,

полемичен по отношению к нему: героиня противопоставле-

на современной "толпе" именно потому, что связана с

"настоящим" народом.                              

Но образ Фаины в "Песне Судьбы" связан не только с

представлением о "настоящей" жизни, о субстанции народ-

ного характера. Кроме Фаины прошлой и Фаины будущей в

пьесе есть и Фаина настоящая: шантанная певица, испол-

няющая "общедоступные куплеты" с пошлыми словами. Фаина

- сегодняшняя Русь, сопровождаемая загадочным спутником

- Витте, по словам Л. Д. Блок. Фаина-Русь, великая в

своих возможностях, сегодня сама еще не знает истинных

путей, ищет, но не находит Жениха, изменяет ему с ей

самой ненавистным "спутником". И здесь начинает распу-

тываться тот новый круг проблем, с которыми связан тре-

тий - последний - этап в развитии "цыганской темы" у

Блока. Этот последний этап тоже не дает однолинейного

решения интересующих нас вопросов. Как увидим ниже, ли-

рика 1909-1911 и 1912-1913 гг. будет существенно разли-

чаться пониманием "цыганского". Необходимо учитывать и

то, что в живой хронологии творчества всякого писателя

(а Блока в особенности) рамки отдельных "периодов" не-

избежно оказываются размытыми. Типологически разные (в

динамике развития поэта) произведения на самом деле

часто оказываются синхронными. Но тем не менее, пос-

кольку эволюция художника - не фикция, мы можем по ряду

наиболее общих признаков говорить о 1910-х гг. как о

целостном периоде в развитии "цыганской темы" у Блока.

Демократически-"антропологическое", гуманистическое

мышление, оказавшее заметное влияние на все творчество

Блока, никак не могло, однако, стать ведущим в его ми-

роощущении. Причин для этого было более чем достаточно:

демократизм уже больше десяти лет как перестал быть ве-

дущей формой общественного сознания; антропологический

материализм с его метафизической нормативностью все яс-

нее обнажал в век диалектики свою наивность; все ясней

становилась и нежизненность, антиисторичность патриар-

хальных идей. Да и сам характер блоковского таланта в

те годы был уже отнюдь не таков, чтобы поэт остановился

на нормативной, устойчивой антитезе "естественной при-

роды человека" и ее искажения в современном обществе. 

Блок все неуклоннее идет к истории, к сегодняшнему

дню Родины, к познанию закономерностей сложной и проти-

воречивой реальной жизни.                             

Но это уже не были зыбкие очертания современности,

преломленной через призму "мистицизма в повседневности"

"Распутий" и "Города". Чувство "нераздельности" слож-

нейших противоречий жизни неотделимо теперь от ощущения

"неслиянности" - поэт уже не может покрыть добро и зло

единым флером красоты, "дымносизого обмана". Счастье и

горе человека в современной действительности - уже не

предмет "эстетизации" в стихах поэта, впитавшего воз-

действие Ф. М. Достоевского, Н. А. Некрасова, Л. Н.

Толстого. Острая потребность видеть Родину, народ прек-

расными и счастливыми, "негодование" и призыв к револю-

ционному "возмездию", "угрюмство" при взгляде на Россию

сегодняшнего дня и светлая надежда на будущее - все 

 

1 Медведев П. В лаборатории писателя. Л., 1960. С.242.

                      

эти противоречия Блок теперь и не думает примирять. На-

оборот, именно в показе этих противоречии действитель-

ности - сила позднего Блока.                          

Но теперь противоречия эти не расчленяются наивно и

механически на "естественное" и "современное" в челове-

ке.                                                   

Именно в современности, в самом "страшном мире", на-

до было найти силы для его преодоления. И современ-

ность, и современник занимают все более важное место в

лирике А. Блока.                                      

Свой новый, более историчный взгляд на жизнь (отра-

зившийся в третьем томе лирики) Блок определяет в за-

писной книжке 3 июля 1911 г.: "Страшный мир. Но быть с

тобой странно и сладко!" Вот с этой-то мыслью о слож-

ности сегодняшней жизни, о переплетении в ней "страшно-

го и прекрасного" (7, 86) и связываются "цыганские об-

разы" в творчестве Блока этих лет. Не случайно размыш-

ление о страшном мире идет после такого рассказа: "Вче-

ра в сумерках ночи на Приморском вокзале цыганка дала

мне поцеловать свои длинные пальцы, покрытые кольца-

ми"2.                                                 

Художественная природа "цыганских" образов третьего

тома сложна. Исследователи указывают на романтические

традиции, особенно очевидные в стихотворениях с романс-

ными интонациями. Действительно, центральное настроение

лирики третьего тома, особенно заметное в "цыганских"

стихотворениях, - чувство "нераздельности" "страшного и

прекрасного" в жизни - ведет к традициям романтической

лирики, впервые внесшей в русскую поэзию ощущение

единства, разорванной и противоречивой цельности бытия.

Однако пристальный взгляд на художественную структуру

лирики Блока 1910-х гг. приводит к выводу о том, что

связи с романтизмом здесь - не единственное. Очень час-

то с традициями романтизма связана тема, но не ее ос-

мысление (это мы увидим, когда будем говорить о мотиве

любви-страсти в лирике третьего тома). Часто встречаем-

ся мы и с тем, что сам Блок в публицистических и теоре-

тических высказываниях осмысляет какие-то важные осо-

бенности своих произведений в терминологии романтичес-

кой, хотя в его творчестве эти особенности имеют иной

смысл (таково, например, представление Блока об интуи-

тивном, стихийном характере творчества, на деле оказы-

вавшееся в 1910-х гг. отказом от всех известных ему

буржуазно-либеральных "теорий", но никак не от познания

социального мира и его законов). В целом можно смело

утверждать, что традиции Гоголя, Достоевского, Некрасо-

ва и Л. Толстого в третьем томе лирики А. Блока претво-

рены не менее органически, чем романтические, и ощуща-

ются не менее заметно. Действительно, для романтической

лирики (как и для Вл. Соловьева и для Блока "Стихов о

Прекрасной Даме") основная антитеза - "небо" и "земля",

"я" и "не-я". Мир "я" противостоит миру социальному,

"среде", или "я" растворяется в народе, теряя себя. Не-

повторимое художественное значение третьего тома лирики

Блока - в том, что "герои" цикла повторяют в своем    

  

 Блок А. А. Записные книжки. С. 183.              

2 Там же. В. Н. Орлов связал этот эпизод с сюжетной

канвой стихотворения "Седое утро" (см.: 3, 573).      

духовном облике, в своих интимнейших взаимоотношениях

"кричащие противоречия" эпохи, впитывают их в себя.

Потому-то наиболее близким Блоку этого периода оказыва-

ется Аполлон Григорьев, в противоречивом творчестве ко-

торого неразрывно сплелись традиции позднеромантические

и тот стихийный демократизм, который сближал его с реа-

листическим искусством.                               

"Цыганская тема" в лирике третьего тома имеет нес-

колько поворотов. Первый связан с вопросом о путях и

стремлениях лирического героя, "я". "Цыганская тема"

здесь возникает в связи с одной  из основных проблем

позднего творчества Блока - с проблемой "народа" и "ин-

теллигенции". Соотношение образа поэта и цыганки отчет-

ливо выражено в строках из стихотворения "Седое утро",

не вошедших в канонический текст:                     

  

"Любила, барин, я тебя...

 Цыганки мы - народ рабочий..."

 

(3, 572; курсив наш. - Ю. Л., 3. М.)

          

Герой блоковских стихов, погружаясь в "темный морок

цыганских песен", в "поцелуев бред", сливается с народ-

ной стихией. Приблизительно так же осмыслялась и любовь

Германа к Фаине. Однако здесь есть и существенное раз-

личие. Герои "Песни Судьбы" стремятся к "окончательной"

встрече, для которой Герман еще не созрел. Герой лирики

третьего тома погружается в стихию сегодняшней народной

жизни, так как иного пути в завтра он не знает. А пос-

кольку сегодняшняя народная жизнь - это и есть "страш-

ный мир" в его противоречиях, то слияние с ним для ли-

рического героя третьего тома есть вместе с тем разрыв

с "красивыми уютами" прошлого. Герой приобщается к на-

роду в его страдании, быть может, - гибели, и сам он

при этом "опускается". Но его "опускание" - это однов-

ременно "возмездие" и укор виновникам "позорного

строя". "...Человек, опускающий руки и опускающийся,

прав. Нечего спорить против этого. Все так ужасно, что

личная гибель, зарывание своей души в землю - есть пра-

во каждого. Это - возмездие той кучке олигархии, кото-

рая угнетает весь мир", - писал Блок в 1911 г. в плане

продолжения "Возмездия" (3, 465). "Опускание" героя -

форма протеста. В этой мысли А. Блока, по-видимому,

особенно укрепил "Живой труп" Л. Толстого, постановка

которого произвела на Блока очень сильное             

  

 Можно сказать, конечно, что и любой герои любого

романтического произведения  объективно отражает ка-

кие-то черты человека эпохи, его внутреннего мира. Это

бесспорно. Но в задание поэта-романтика входит нечто

совершенно иное - создание образа, не "детерминирован-

ного" средой, эпохой, а противопоставленного им. Поэти-

ческое мышление Блока третьего тома включает в себя

представление о том, что и лирическое "я" автора, и

другие образы цикла погружены в эпоху и определены ею.

Блок 1910-х гг. не всегда рисует развернутую картину

"среды" как первопричины характера (хотя именно этот

принцип лежит в основе и "Возмездия", и "Розы и Крес-

та", и многих стихотворении третьего тома). Но "среда",

эпоха постоянно присутствуют в художественном сознании

Блока и отражаются в структуре его лирики:            

противоречия эпохи претворяются в контрасты характе-

ров и взаимоотношений героев стихов.                  

 

впечатление (см.: 7, 138). "Падение" Феди - неразрывно

связанное с "цыганщиной" - сам Протасов, как известно,

мотивирует так: "Всем ведь нам в нашем круге, в том, в

котором я родился, три выбора - только три:           

служить, наживать деньги, увеличивать ту пакость, в

которой живешь. Это мне было противно. Второй -

разрушать эту пакость; для этого надо быть героем, а я

не герой. Или третье:  забыться - пить, гулять, петь.

Это самое я и делал". Почти как поэтический пересказ

этого монолога, как повторение мыслей о "трех путях",

звучит и блоковское:                                  

  

Дай гневу правому созреть,                     

Приготовляй к работе руки...                  

Не можешь - дай тоске и скуке                 

В тебе копиться и гореть... (3, 93)           

Пускай зовут: Забудь, поэт!                   

Вернись в красивые уюты!                      

Нет! Лучше сгинуть в стуже лютой!            

Уюта - нет. Покоя - нет (3, 95).             

  

И герой лирики Блока, как Федя Протасов, часто

"опускается", не в состоянии "приготовлять к работе ру-

ки". И, как Федя, "опускаясь", он встречает на пути цы-

ганку - в "цыганщине" "визг", дисгармония и радость

жизни оказываются антитезой "лживых" "уютов".         

"Цыганское" начало - это не только разрыв с "уюта-

ми", но и выражение в характере человека живой, подчас

трагической сложности современной жизни. К 1910-м гг.

относится и набросок пьесы "Нелепый человек". Это замы-

сел произведения о человеке, в характере которого ярко

видно русское национальное начало и - шире - начало

"живое", человеческое. В герое пьесы все - "живое - бо-

гато и легко и трудно - и не понять, где кончается труд

и начинается легкость. Как жизнь сама" (7, 251). Как и

в произведениях 1907-1909 гг., русское национальное на-

чало нерасторжимо связано с "цыганщиной". Герой дается

на фоне современной русской жизни: "Город, ночь, кабак,

цыгане". И сами сложные противоречия в характере героя

("постоянное опускание рук - все скучно и все нипочем.

Потом - вдруг наоборот: кипучая деятельность") объясня-

ются как "цыганщина в нем".   

Итак, "цыганское" начало для Блока 1910-х гг. - поэ-

тический синоним представления о сложной, противоречи-

вой современной народной "стихии" (а не о "естествен-

ной" норме, воплощенной в патриархальной жизни "Руси").

Внутри этого общего представления возможны, однако,

разные повороты темы. В 1909-1911 гг. - в период

"Страшного мира" - в "стихии" акцентируется ее гибель-

ность:                                                

  

 И коварнее северной ночи,                      

И хмельней золотого аи,                           

 

 1 Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 22 т. М., 1982. Т. 11.

С. 318.                     

                         

    И любови цыганской короче                        

Были страшные ласки твои... (3, 8)            

Страшный мир! Он для сердца тесен!