меченного выше противопоставления "цыганки" городу) от
ранних стихов. Заключительные слова записи, чувство
преклонения перед красавицей в ряд, связанный с поэти-
ческим идеалом Блока 1906-1909 гг.: "И все встают перед
нею, как перед красотой, и расступаются. Ты
встань перед ней прямо и не садись, пока она не прой-
дет"1. В предисловии к сборнику "Земля в снегу" (1908)
этот образ цыганки так же, но, пожалуй, еще более резко
противостоит мещанской жизни современников: "Расступи-
тесь. Вот здесь вы живете, вот в этих пыльных домиках
качаете детей и трудитесь, вот здесь воскресным вече-
ром, в желтой летней пыли щелкаете орешки, лущите под-
солнухи, покупаете зеркальце на уличном лотке, чтобы
стать краше и нравиться милому. Но издали идет к вам
вольная, дерзкая, наглая цыганка с шафранным лицом, с
бездонной страстью в черных очах. Вам должно
встать, и дать ей дорогу, и тихо поклониться" (2, 373).
Легко заметить, насколько сильно отличается этот
страстный, земной идеал от яркого, но несовместимого с
"чисто" земными страстями, полувоздушного и мистичес-
ки-возвышенного образа "Девы-Зари-Купины". Но не меньше
отличие его и от большинства образов "Распутин" и "Го-
рода", где, собственно, всякая "нормативность" мышления
порой исчезала, уступая место сложному, нерасчлененному
чувству "жгучих и горестных восторгов" бытия (2, 372),
принятия сегодняшней жизни. И хотя не все явления этой
жизни однозначны, одинаковы для поэта (пример тому -
два мира в стихотворении "По берегу плелся больной че-
ловек..."), однако никакого целостного нормативного
сознания в лирике Блока 1903- 1906 гг. обнаружить нель-
зя было. Основной пафос ее противоположен нормативнос-
ти, так как строится на преодолении соловьевской догма-
тики. Отсюда - те элементы стихийного историзма, о ко-
торых мы уже говорили и которые пронизывают весь цикл
"Город".
Однако в дальнейшем общие условия литературной жизни
тех лет поставили Блока перед необходимостью выбора,
исход которого во многом был предрешен. Развитие эле-
ментов историзма в этот период вело к художественному
методу горьковских "Врагов" и "Матери" - к позициям, от
которых Блок тех лет был весьма и весьма далек. От Нез-
накомок и карликов блоковского "Города" до реальной
картины классовой борьбы расстояние было слишком боль-
шим. Но вне реализма историзм превращался в свою проти-
воположность - во "всеприятие", в примирение с сегод-
няшним днем истории. Ему Блок отдал известную дань, но,
сыграв положительную роль в годы преодоления соловьевс-
кого мистицизма, такое "всеприятие" могло стать тормо-
зом в дальнейшей эволюции поэта. Между тем реальное
развитие блоковской поэзии шло как раз по линии нарас-
тания все более резкого неприятия "страшного мира"
русской действительности.
1 Блок А. А. Записные книжки. С. 95.
Понятно, почему в эти годы Блок избирает иной путь, его
"неприятие" современности, впитав воздействие демокра-
тического "антропологизма", начинает сочетаться с
представлением о том, что несправедливому современному
строю может быть противопоставлен идеал "нормального"
бытия, соответствующего природе человека, извлекаемого
из "субстанции" народной жизни, потенций национального
характера. Здесь-то и возникает новая трактовка образа
цыганки. В нем подчеркнуты черты контрастности по отно-
шению к "позорному строю" современности и свойственные
демократическому сознанию XIX в. элементы нормативнос-
ти.
Д. Д. Благой отметил характерную особенность этого
образа: "цыганское" в поэзии Блока не противостоит
русскому национальному характеру, а сливается с ним'.
Однако не вполне мотивирован идущий от В. Княжнина вы-
вод, что такое слияние порождает лишь одну линию - ли-
нию русского романтизма. Именно в 1907-1909 гг. особен-
но отчетливо видно отличие блоковской трактовки "цы-
ганской темы" от романтической: сильная и яркая лич-
ность - не антитеза "толпе", а дочь народа; противосто-
ит она не началам общественным, социальным как таковым,
не принципу общественности, а современному буржуазному
городу и мещанскому прозябанию2, потому образ цыганки и
раскрывается в эти годы не только в лирике, но и в
статьях и в драме; с ним связаны определенные, хотя и
не совсем четкие, социальные концепции, мысли о народе
и его роли в истории.
Очень часто в эти годы Блок прямо противопоставляет
народную точку зрения на жизнь романтическому миропони-
манию. Для народной поэзии "прекрасны и житейские забо-
ты и мечты о любви, высоки и болезнь и здоровье и тела
и души. Народная поэзия ничему в мире не чужда. Она -
прямо противоположна романтической поэзии, потому что
не знает качественных разделений прекрасного и безоб-
разного, высокого и "низкого"" ("Поэзия заговоров и
заклинаний" - 5, 52). "Девушка розовой калитки и му-
равьиный царь" также строится на контрасте. С одной
стороны - высокий и недостижимый идеал немецкого роман-
тизма (который на деле оказывается сознанием бюргерс-
тва: "Далекую ищи, но далекая не приблизится. Придет к
тебе - тонкая хорошенькая дочь привратника. Льняные бу-
дут у нее косы, и она музыкальным голосом расскажет те-
бе, где продаются самые свежие булки и сколько детей у
бургомистра. И ты примешь ее за далекую, и будешь
целовать ее, и откроешь булочную на Burgerstrasse. Она
будет за прилавком продавать самые свеженькие булки и
приумножит светленькие пфенниги" - 5, 88). С другой
стороны - русский путь поисков идеала, который ведет не
в заоблачные дали романтизма, а "вниз", к "роевой жиз-
ни":
Благой Д. Александр Блок и Аполлон Григорьев // Об
Александре Блоке. С. 147. Там же интересно прослежены
образы и мотивы, в которых "цыганское" и "русское" на-
циональные начала сливаются: тройка, степь, "платок
узорный" и т. д.
2 Равным образом и красота героини - ее признак,
особенно существенный для Блока, - не дает сама по себе
основании говорить о романтической традиции:
красота здесь не противостоит ни понятию "безобразие
действительности", ни понятию "безобразная серая мас-
са". Контраст здесь совершенно иной: "красота вольной
жизни народа - безобразие жизни узников современной
"тюрьмы"".
к "муравьиному царю", к народу, к земле. Идеал народа,
таким образом, противоположен романтическому, который
оказывается одной из форм исторически сложившегося, ра-
зорванного, в конечном счете - мещанского сознания.
"Цыганская тема" для Блока 1906-1908 гг. связывается
с интересом именно к "естественной" жизни патриархаль-
ного народа. Образ цыганки приобретает характерные для
демократического сознания черты нормативности: это -
человек, каким он и должен быть. Раньше действия цыган-
ки были вне этической оценки - теперь они "прекрасны".
Рядом с этим идет и резкая антитетичность образа цыган-
ки и образа современного человека.
Наиболее отчетливо эти настроения отразились в "Пес-
не Судьбы" (1909;
4, 129), где, как уже отметил Д. Благой, Фаина -
русская раскольница - одновременно и "цыганка".
Здесь уже не намеками лирического стихотворения, а
прямо и детально раскрыты те черты "цыганского" харак-
тера, которые противопоставляют Фаину современному го-
роду. Эта "цыганка" прекрасна, она страстная и сильная
натура, презирающая буржуазную мораль, слабость и без-
волие современного человека:
Над красотой, над сединой,
Над вашей глупой головой -
Свисти, мои тонкий бич! (4, 129)
"Разве вы - мужчина?" - презрительно кричит она
Спутнику (4, 143). Фаина требует от человека не слов, а
дел, - эта черта героини связывается в сознании Блока в
конечном итоге с потребностью полного переустройства
жизни. Фаина гневно кричит "современному человеку" Гер-
ману: "Я бью тебя за слова! Много ты сказал красивых
слов! Да разве знаешь ты что-нибудь, кроме слов?" - и
тут же ее потребность в реальной, полнокровной жизни
раскрывается как жажда бури, пожара: "Даль зовет! Смот-
рите - там пожар! Гарью пахнет! Везде, где просторно,
пахнет гарью!" - она страстно молит "мать-землю": "Ро-
димая! Родимая! Бури! Бури!" (4, 163, 143, 145). Так
народное начало, прекрасная, гармоническая дочь народа,
оказывается связанной с мечтами поэта о коренном преоб-
ражении современной жизни. Так идеал, уходящий корнями
в прошлое народной жизни, в патриархальную древность,
оказывается связанным с будущим России - России народ-
ной.
Так же трактуется образ цыганки и в статье "Безвре-
менье". Здесь речь идет о путях выхода из современной
"паучьей" жизни. Выход найден в уходе в народ, в беск-
райние поля России. В этом нетрудно заметить влияние
характерного для прогрессивной, демократической (допро-
летарской) мысли представления о том, что выход из
несправедливого современного строя - в возвращении к
"естественным" нормам исконной народной жизни. И вот на
этом-то вьюжном пути, трудном пути вперед к истокам
жизни, и возникает среди метелей Родины образ цыганки.
"Исчезает лицо, и опять кутается в снежное кружево,
и опять возникает мечтой о бесконечной равнине. Мель-
кнувший взор, взор цыганки, чей бубен звенит, чей голос
сливается с песнями вьюги, зовет в путь бесконечный"
(J, 72). С этим образом цыганки оказывается связанной и
героиня приведенного здесь же стихотворения "Там, в
ночной завывающей стуже...", у которой тоже есть и
"взлетающий бубен метели", и возникающее "из кружев ли-
цо", и "вьюжные трели" и которая тоже связана с поэти-
ческим идеалом Блока этого периода: она - "от века за-
гаданный друг" поэта (5, 72). Но через это стихотворе-
ние (как и через песню Фаины в "Песне Судьбы") протяги-
вается мост к циклу "Фаина", ко всему тому, чем наделя-
ло поэтическое воображение Блока Фаину, - Н. Н. Волохо-
ву - "цыганку" и "русскую душой" одновременно.
Но Фаина, как и Млада, неразрывно связана не только
с русским национальным характером, но и с народным об-
разом жизни. В пьесе детально, несколько раз рассказы-
вается о ее жизни в деревне (4, 115-117, 139, 144 и
др.). И вновь звучит столь важный для понимания "цы-
ганской темы" мотив:
яркая цыганка Фаина - дочь народа; тусклость, безли-
кость современных людей - следствие отклонения совре-
менной жизни от ее естественных, воплощенных в народной
жизни норм. Блок подчеркивает эту мысль своеобразной
композицией (обратной тому, что мы видели в стихотворе-
ниях первого тома), в которой понятия "народ" и "толпа"
становятся полярными: дитя народа, яркая Фаина - в пь-
есе - одна, прекрасная и неповторимая. А сегодняшние
"отдельные" люди, собственники - серая и безликая тол-
па. Фаина смело и решительно противопоставляет себя,
свои настроения окружающим - городская "толпа" говорит
безликим хором:
Старичок (громче)
Вы убедитесь воочию, сколь неутомима деятель-
ность человеческого ума...
Толпа
Ума! Ума!
Старичок
И сколь велика сила человеческого таланта...
Толпа
Таланта! Таланта! 0-го-го! (4, 123)
Или ("интеллигентный" вариант той же "толпы"):
Знаменитый писатель
...Да здравствует красота!
Все (ревут)
Да здравствует красота! Да здравствует Иван
Иванович! (4, 132)
Однако подобный прием не только не отражает романти-
ческой конструкции поэтического сознания, но, по сути,
полемичен по отношению к нему: героиня противопоставле-
на современной "толпе" именно потому, что связана с
"настоящим" народом.
Но образ Фаины в "Песне Судьбы" связан не только с
представлением о "настоящей" жизни, о субстанции народ-
ного характера. Кроме Фаины прошлой и Фаины будущей в
пьесе есть и Фаина настоящая: шантанная певица, испол-
няющая "общедоступные куплеты" с пошлыми словами. Фаина
- сегодняшняя Русь, сопровождаемая загадочным спутником
- Витте, по словам Л. Д. Блок. Фаина-Русь, великая в
своих возможностях, сегодня сама еще не знает истинных
путей, ищет, но не находит Жениха, изменяет ему с ей
самой ненавистным "спутником". И здесь начинает распу-
тываться тот новый круг проблем, с которыми связан тре-
тий - последний - этап в развитии "цыганской темы" у
Блока. Этот последний этап тоже не дает однолинейного
решения интересующих нас вопросов. Как увидим ниже, ли-
рика 1909-1911 и 1912-1913 гг. будет существенно разли-
чаться пониманием "цыганского". Необходимо учитывать и
то, что в живой хронологии творчества всякого писателя
(а Блока в особенности) рамки отдельных "периодов" не-
избежно оказываются размытыми. Типологически разные (в
динамике развития поэта) произведения на самом деле
часто оказываются синхронными. Но тем не менее, пос-
кольку эволюция художника - не фикция, мы можем по ряду
наиболее общих признаков говорить о 1910-х гг. как о
целостном периоде в развитии "цыганской темы" у Блока.
Демократически-"антропологическое", гуманистическое
мышление, оказавшее заметное влияние на все творчество
Блока, никак не могло, однако, стать ведущим в его ми-
роощущении. Причин для этого было более чем достаточно:
демократизм уже больше десяти лет как перестал быть ве-
дущей формой общественного сознания; антропологический
материализм с его метафизической нормативностью все яс-
нее обнажал в век диалектики свою наивность; все ясней
становилась и нежизненность, антиисторичность патриар-
хальных идей. Да и сам характер блоковского таланта в
те годы был уже отнюдь не таков, чтобы поэт остановился
на нормативной, устойчивой антитезе "естественной при-
роды человека" и ее искажения в современном обществе.
Блок все неуклоннее идет к истории, к сегодняшнему
дню Родины, к познанию закономерностей сложной и проти-
воречивой реальной жизни.
Но это уже не были зыбкие очертания современности,
преломленной через призму "мистицизма в повседневности"
"Распутий" и "Города". Чувство "нераздельности" слож-
нейших противоречий жизни неотделимо теперь от ощущения
"неслиянности" - поэт уже не может покрыть добро и зло
единым флером красоты, "дымносизого обмана". Счастье и
горе человека в современной действительности - уже не
предмет "эстетизации" в стихах поэта, впитавшего воз-
действие Ф. М. Достоевского, Н. А. Некрасова, Л. Н.
Толстого. Острая потребность видеть Родину, народ прек-
расными и счастливыми, "негодование" и призыв к револю-
ционному "возмездию", "угрюмство" при взгляде на Россию
сегодняшнего дня и светлая надежда на будущее - все
1 Медведев П. В лаборатории писателя. Л., 1960. С.242.
эти противоречия Блок теперь и не думает примирять. На-
оборот, именно в показе этих противоречии действитель-
ности - сила позднего Блока.
Но теперь противоречия эти не расчленяются наивно и
механически на "естественное" и "современное" в челове-
ке.
Именно в современности, в самом "страшном мире", на-
до было найти силы для его преодоления. И современ-
ность, и современник занимают все более важное место в
лирике А. Блока.
Свой новый, более историчный взгляд на жизнь (отра-
зившийся в третьем томе лирики) Блок определяет в за-
писной книжке 3 июля 1911 г.: "Страшный мир. Но быть с
тобой странно и сладко!" Вот с этой-то мыслью о слож-
ности сегодняшней жизни, о переплетении в ней "страшно-
го и прекрасного" (7, 86) и связываются "цыганские об-
разы" в творчестве Блока этих лет. Не случайно размыш-
ление о страшном мире идет после такого рассказа: "Вче-
ра в сумерках ночи на Приморском вокзале цыганка дала
мне поцеловать свои длинные пальцы, покрытые кольца-
ми"2.
Художественная природа "цыганских" образов третьего
тома сложна. Исследователи указывают на романтические
традиции, особенно очевидные в стихотворениях с романс-
ными интонациями. Действительно, центральное настроение
лирики третьего тома, особенно заметное в "цыганских"
стихотворениях, - чувство "нераздельности" "страшного и
прекрасного" в жизни - ведет к традициям романтической
лирики, впервые внесшей в русскую поэзию ощущение
единства, разорванной и противоречивой цельности бытия.
Однако пристальный взгляд на художественную структуру
лирики Блока 1910-х гг. приводит к выводу о том, что
связи с романтизмом здесь - не единственное. Очень час-
то с традициями романтизма связана тема, но не ее ос-
мысление (это мы увидим, когда будем говорить о мотиве
любви-страсти в лирике третьего тома). Часто встречаем-
ся мы и с тем, что сам Блок в публицистических и теоре-
тических высказываниях осмысляет какие-то важные осо-
бенности своих произведений в терминологии романтичес-
кой, хотя в его творчестве эти особенности имеют иной
смысл (таково, например, представление Блока об интуи-
тивном, стихийном характере творчества, на деле оказы-
вавшееся в 1910-х гг. отказом от всех известных ему
буржуазно-либеральных "теорий", но никак не от познания
социального мира и его законов). В целом можно смело
утверждать, что традиции Гоголя, Достоевского, Некрасо-
ва и Л. Толстого в третьем томе лирики А. Блока претво-
рены не менее органически, чем романтические, и ощуща-
ются не менее заметно. Действительно, для романтической
лирики (как и для Вл. Соловьева и для Блока "Стихов о
Прекрасной Даме") основная антитеза - "небо" и "земля",
"я" и "не-я". Мир "я" противостоит миру социальному,
"среде", или "я" растворяется в народе, теряя себя. Не-
повторимое художественное значение третьего тома лирики
Блока - в том, что "герои" цикла повторяют в своем
Блок А. А. Записные книжки. С. 183.
2 Там же. В. Н. Орлов связал этот эпизод с сюжетной
канвой стихотворения "Седое утро" (см.: 3, 573).
духовном облике, в своих интимнейших взаимоотношениях
"кричащие противоречия" эпохи, впитывают их в себя.
Потому-то наиболее близким Блоку этого периода оказыва-
ется Аполлон Григорьев, в противоречивом творчестве ко-
торого неразрывно сплелись традиции позднеромантические
и тот стихийный демократизм, который сближал его с реа-
листическим искусством.
"Цыганская тема" в лирике третьего тома имеет нес-
колько поворотов. Первый связан с вопросом о путях и
стремлениях лирического героя, "я". "Цыганская тема"
здесь возникает в связи с одной из основных проблем
позднего творчества Блока - с проблемой "народа" и "ин-
теллигенции". Соотношение образа поэта и цыганки отчет-
ливо выражено в строках из стихотворения "Седое утро",
не вошедших в канонический текст:
"Любила, барин, я тебя...
Цыганки мы - народ рабочий..."
(3, 572; курсив наш. - Ю. Л., 3. М.)
Герой блоковских стихов, погружаясь в "темный морок
цыганских песен", в "поцелуев бред", сливается с народ-
ной стихией. Приблизительно так же осмыслялась и любовь
Германа к Фаине. Однако здесь есть и существенное раз-
личие. Герои "Песни Судьбы" стремятся к "окончательной"
встрече, для которой Герман еще не созрел. Герой лирики
третьего тома погружается в стихию сегодняшней народной
жизни, так как иного пути в завтра он не знает. А пос-
кольку сегодняшняя народная жизнь - это и есть "страш-
ный мир" в его противоречиях, то слияние с ним для ли-
рического героя третьего тома есть вместе с тем разрыв
с "красивыми уютами" прошлого. Герой приобщается к на-
роду в его страдании, быть может, - гибели, и сам он
при этом "опускается". Но его "опускание" - это однов-
ременно "возмездие" и укор виновникам "позорного
строя". "...Человек, опускающий руки и опускающийся,
прав. Нечего спорить против этого. Все так ужасно, что
личная гибель, зарывание своей души в землю - есть пра-
во каждого. Это - возмездие той кучке олигархии, кото-
рая угнетает весь мир", - писал Блок в 1911 г. в плане
продолжения "Возмездия" (3, 465). "Опускание" героя -
форма протеста. В этой мысли А. Блока, по-видимому,
особенно укрепил "Живой труп" Л. Толстого, постановка
которого произвела на Блока очень сильное
Можно сказать, конечно, что и любой герои любого
романтического произведения объективно отражает ка-
кие-то черты человека эпохи, его внутреннего мира. Это
бесспорно. Но в задание поэта-романтика входит нечто
совершенно иное - создание образа, не "детерминирован-
ного" средой, эпохой, а противопоставленного им. Поэти-
ческое мышление Блока третьего тома включает в себя
представление о том, что и лирическое "я" автора, и
другие образы цикла погружены в эпоху и определены ею.
Блок 1910-х гг. не всегда рисует развернутую картину
"среды" как первопричины характера (хотя именно этот
принцип лежит в основе и "Возмездия", и "Розы и Крес-
та", и многих стихотворении третьего тома). Но "среда",
эпоха постоянно присутствуют в художественном сознании
Блока и отражаются в структуре его лирики:
противоречия эпохи претворяются в контрасты характе-
ров и взаимоотношений героев стихов.
впечатление (см.: 7, 138). "Падение" Феди - неразрывно
связанное с "цыганщиной" - сам Протасов, как известно,
мотивирует так: "Всем ведь нам в нашем круге, в том, в
котором я родился, три выбора - только три:
служить, наживать деньги, увеличивать ту пакость, в
которой живешь. Это мне было противно. Второй -
разрушать эту пакость; для этого надо быть героем, а я
не герой. Или третье: забыться - пить, гулять, петь.
Это самое я и делал". Почти как поэтический пересказ
этого монолога, как повторение мыслей о "трех путях",
звучит и блоковское:
Дай гневу правому созреть,
Приготовляй к работе руки...
Не можешь - дай тоске и скуке
В тебе копиться и гореть... (3, 93)
Пускай зовут: Забудь, поэт!
Вернись в красивые уюты!
Нет! Лучше сгинуть в стуже лютой!
Уюта - нет. Покоя - нет (3, 95).
И герой лирики Блока, как Федя Протасов, часто
"опускается", не в состоянии "приготовлять к работе ру-
ки". И, как Федя, "опускаясь", он встречает на пути цы-
ганку - в "цыганщине" "визг", дисгармония и радость
жизни оказываются антитезой "лживых" "уютов".
"Цыганское" начало - это не только разрыв с "уюта-
ми", но и выражение в характере человека живой, подчас
трагической сложности современной жизни. К 1910-м гг.
относится и набросок пьесы "Нелепый человек". Это замы-
сел произведения о человеке, в характере которого ярко
видно русское национальное начало и - шире - начало
"живое", человеческое. В герое пьесы все - "живое - бо-
гато и легко и трудно - и не понять, где кончается труд
и начинается легкость. Как жизнь сама" (7, 251). Как и
в произведениях 1907-1909 гг., русское национальное на-
чало нерасторжимо связано с "цыганщиной". Герой дается
на фоне современной русской жизни: "Город, ночь, кабак,
цыгане". И сами сложные противоречия в характере героя
("постоянное опускание рук - все скучно и все нипочем.
Потом - вдруг наоборот: кипучая деятельность") объясня-
ются как "цыганщина в нем".
Итак, "цыганское" начало для Блока 1910-х гг. - поэ-
тический синоним представления о сложной, противоречи-
вой современной народной "стихии" (а не о "естествен-
ной" норме, воплощенной в патриархальной жизни "Руси").
Внутри этого общего представления возможны, однако,
разные повороты темы. В 1909-1911 гг. - в период
"Страшного мира" - в "стихии" акцентируется ее гибель-
ность:
И коварнее северной ночи,
И хмельней золотого аи,
1 Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 22 т. М., 1982. Т. 11.
С. 318.
И любови цыганской короче
Были страшные ласки твои... (3, 8)
Страшный мир! Он для сердца тесен!
