ранству рабства противопоставлялся "поэтический побег",
путь, движение. Непременно указывалось, откуда оно нап-
равлено, и не указывалось - куда.
Таким образом, текст проецируется сразу на несколько
семантических структур. Однако, хотя в отношении к каж-
дой он получает специфический смысл, все эти системы
совместимы и на более высоком уровне организации могут
быть сведены в единую лексико-стилистическую структуру.
В итоге пересечение нескольких, принадлежащих куль-
туре той эпохи в целом, семантических систем образует
идеологическую индивидуальность текста. Перечисленные
выше семантические системы (как и многие другие)
I Ср.: Одни тираны и рабы
Его внезапной смерти рады.
(К. Рылеев. "Ни смерть Бейроиа")
Везде ярем, секира иль венец,
Везде злодей иль малодушный,
Тиран льстец
Иль предрассудков раб послушный. (II, 266)
укладывались в единую стилистико-эмоциональную органи-
зацию, которую можно было бы определить как "героичес-
кую" в ее частной разновидности "античного героизма".
На этом уровне, применительно к русскому гражданскому
романтизму, прекрасно описанному Г. А. Гуковским, наи-
большая активность слов проявлялась не в сцеплении их
лексических значений, а в том эмоциональном ореоле, ко-
торый им приписывался контекстом данной культуры. В
этом аспекте слова не были равнозначными. Одни из них
определяли эмоциональный облик текста, "заражая" весь
стиховой ряд, другие получали от соседства с первыми,
"заражаясь" их окраской, эмоциональное звучание, им н
присущее в других контекстах, третьи же принципиально
не могли поддаться адаптации и присутствовали в тексте
лишь как элементы другого стиля.
Единство разбираемого текста определяется отсутстви-
ем в нем слов треть его рода.
Слова первой группы должны обладать безусловным
свойством: они не могут встречаться в языке (или по
крайней мере в литературных текста;
данной эпохи) в контекстах иной эмоциональной окрас-
ки. Их эмоциональны} заряд дан не тем текстом, который
они "заражают", а находится вне его: он определен общим
культурным контекстом эпохи. Это требование лучше всего
выполняют собственные имена и варваризмы. Свою роль
эмоциональных ферментов они могут сыграть с тем большим
успехом, что лексическое значение их читателю может
быть и не до конца ясно. В этом одна из поэтических
функций собственных имен. В интересующем нас тексте это
"остракизм", "Афины", "Аристид". Не случайно все они
поставлены в ударных композиционных местах текста -
рифмах и концовках.
Вторую группу представляют собой слова гражданской,
героической семантики, которая в связи с вершинной
функцией первой группы осмысляется как специфически
"греческая". Сюда же следует отнести и условно-бытовую
лексику ("венки", "пиры", "оргии"), возможную и в дру-
гих, совсем не "греческих" контекстах, но в данном слу-
чае получающую именно такое осмысление, благодаря со-
седству со словами первой группы.
Отобранные в пределах этих стилистических возможнос-
тей слова вступают в тексте, благодаря его поэтической
структуре, в особые отношения, приобретая от соседств и
сцеплений специфическую окказиональную семантику. Эта
система связей образует особый уровень.
Единство эмоционально-стилистического пласта еще
резче обнажает семантические сломы, придающие всему по-
нятийному уровню характер метафоризма - соединения
контрастирующих значений.
Текст стихотворения распадается на две композицион-
ные части с параллельным содержанием: каждая из частей
начинается описанием преследовании и изгнания, а завер-
шается, как рефреном, обращением к одобрению "Велико-
душного Гражданина":
...Но голос твой мне был отрадой,
Великодушный Гражданин.
1 См.: Гуковский Г. А. Пушкин и русские романтики.
М., 1965. С. 173-222.
...Они ничтожны - если буду
Тобой оправдан, Аристид.
Однако параллелизм содержания - лишь основа для вы-
деления конструктивных отличий. Трехчленная схема каж-
дой из частей: 1) Гонение, 2) Мое отношение к нему, 3)
Твоя оценка - решается в каждом случае особыми лекси-
ко-семантическими, грамматическими и фонологическими
средствами, в результате чего повтор получает не абсо-
лютное, а структурно-относительное значение и создается
то сюжетное движение, о котором речь будет в дальней-
шем.
На лексико-семантическом уровне мир, из которого
изгнан поэт, в первой части стихотворения наделен неко-
торой (при всей поэтической условности этой географии)
пространственной характеристикой. Это - Афины. В связи
с этим изгнание - "остракизм" получает признаки прост-
ранственного перемещения, странствования. Сказанное не
отменяет того, что географическая конкретизация продол-
жает восприниматься как мнимая и чисто поэтическая.
Значение ее колеблется между конкретно-вещественным об-
разом картины из античного быта и представлением о том,
что картина эта совсем не вещественна, а является лишь
поэтическим эквивалентом понятия преследований в совре-
менном - прозаическом - мире и, наконец, проекцией на
биографические обстоятельства изгнания автора из Петер-
бурга.
Это семантическое "мерцание" получает особый смысл,
поскольку грубое значение всех трех истолкований одина-
ково - их можно представить как три выражения приблизи-
тельно одного содержания. Разница же между ними заклю-
чается в степени абстрактности. Эта игра значений, поз-
воляющая в одном и том же высказывании увидеть одновре-
менно три степени обобщенности - от предельно личной до
всемирно-исторической, - составляет смысловое богатство
рассматриваемых строк.
Эта конкретно-вещественная абстрактность и призрач-
но-поэтическая конкретность составляют основу семанти-
ческой конструкции первой половины текста. Абстрактные
существительные: "веселье", "любовь", "увлечения" - за-
менены вещественными и несущими на себе двойную печать
"грецизма" и "вещности": "оргиями" и "венками". Отноше-
нию автора к "гонениям" придан облик действия с зафик-
сированностью внешнего выражения, зримого поступка:
Без слез оставил я с досадой
Венки пиров и блеск Афин...
Во второй половине стихотворения тема гонений осво-
бождается от семантической игры - она выступает в обна-
женно абстрактном виде:
Пускай Судьба определила
Гоненья грозные мне вновь...
Перифразы: "оргии жизни", "венки пиров" - заменяются
олицетворениями:
"Судьба", "Дружба", "Любовь".
Эта смена принципов семантической конструкции подчерк-
нута тем, что в "рефрене" они меняются местами: первая
часть кончается отвлеченно-аллегорическим "Великодушный
Гражданин", а вторая - многоплановым "Аристид" с проек-
цией и на античного политического деятеля, и на тот ус-
ловно-схематический образ, который связывался с этим
именем в литературе XVIII в., и на Ф. Глинку.
Сюжетно-тематический параллелизм и различие семанти-
ческих конструкций первой и второй частей становятся
очевидными при последовательном сопоставлении:
I Когда средь оргий жизни шумной изгнание
Меня постигнул остракизм...
II Пускай Судьба определила
Гоненья грозные мне вновь...
I Увидел я толпы безумной измены
Презренный, робкий эгоизм...
II Пускай мне дружба изменила,
Как изменила мне любовь...
I Без слез оставил я с досадой
Венки пиров и блеск Афин... презренье
II В моем изгнанье позабуду к гонителям
Несправедливость их обид...
I Но голос твой мне был отрадой,
Великодушный Гражданин... благословение
II Они ничтожны - если буду "гражданина"
Тобой оправдан, Аристид.
Сюжетный параллелизм выделяет и контрастность граммати-
ческих конструкций; оппозицию временного (с причинным
оттенком) "когда" и усту-
1 Поэзия совмещения реальных фактов из современной
жизни с определенными поэтически-условными (например,
античными) их моделями заключалась, в частности, в том,
что те или иные хорошо всем известные стороны жизни
объявлялись как бы несуществующими и жизнь как бы "ук-
рупнялась". Так, для рассматриваемого текста не сущест-
вуют хорошо известные в пушкинском кругу комические
стороны личности любимого Пушкиным Ф. Глинки, опреде-
лившие неизменное сочетание почтительности и иронии в
отзывах Пушкина о нем. Например, посылая анализируемые
нами стихи брату, Пушкин писал: "...покажи их Глинке,
обними его за меня и скажи ему, что он все-таки (курсив
мой. - Ю. Л.) почтеннейший человек здешнего мира" (XI-
II, 55). Показательно, что вне поэзии, в письмах,
"античный" тон применительно к Глинке звучит ирони-
чески: "Я рад, что Глинке полюбились мои стихи - это
была моя цель. В отношении его я не Фемистокл; мы с ним
приятели, и еще не ссорились за мальчика" (XIII, 56).
Ср. также эпиграмму "Наш друг Фита, Кутейкин в эполе-
тах..." и иронические отзывы о псалмах Глинки в пись-
мах.
пительно-ограничительного "пускай", прошедшего и буду-
щего времени, реальности и условности ("если буду")
действия.
Таково общее структурное поле, в котором развивается
сюжет стихотворения. Текст организуется двумя конструк-
тивными центрами: "они" и "ты" -
| они | ты |
| толпа безумная | великодушный гражданин |
| дружба | Аристид |
| любовь | |
| их обиды |
Развитие поэтического сюжета состоит в движении "я" от
первого центра ко второму. Поэтическое "я" сначала на-
ходится "средь оргий", мир "толпы безумной" - его мир.
Вместе с тем - это мир праздничный, мир пиров и блеска.
Но изгнанье и "измены" обнажают перед "я" ничтожность
этой жизни и "эгоизм" "толпы", а голос Гражданина раск-
рывает перед "я" возможность иного, героического бытия.
"Я" последовательно предстает перед нами в облике
участника пиров, разочарованного изгнанника, ученика,
стремящегося приблизиться к учителю. Следует иметь в
виду, что для людей типа Глинки, связанных и с масонс-
кой традицией, и с опытом декабристской конспирации,
поэзия добровольного ученичества, подчинения и подража-
ния с целью приблизиться к идеальной нравственной нор-
ме, воплощенной в Учителе, была знакома и близка. В
этом смысле то, что "я" не сливается с "ты" как равное
по степени нравственного совершенства, а приближается к
нему, свидетельствует о глубоком проникновении Пушкина
в самую сущность того, как понималась идея общественно-
го воспитания в кругах Союза Благоденствия.
Сюжетное движение тонко соотнесено с глагольной сис-
темой. Центральную часть первой половины текста состав-
ляет группа стихов, дающих последовательное движение
семантики глаголов. В начале отношение "я" и "толпы" -
отношение тождества. "Я" погружено в окружающую его
жизнь. Одновременно происходит и семантическое взаимов-
лияние слов друг на друга: из всех возможных контекстов
слова "жизнь" сразу же исключаются те, которые не соче-
таемы с предшествующим "оргий" и последующим "шумной".
Таким образом, реальная семантика "жизни" резко сужена
но отношению к потенциальной. Отношение этих двух се-
мантических возможностей и определяет значение слова в
стихе. Для действия "постигнул" (остракизм) "я" - не
субъект, а объект. Но, поскольку по своему значению оно
направлено лишь на "я", а не на "толпу", среди которой
"я" до сих пор находился, возникает возможность разде-
ления. Поэт увидел "эгоизм толпы" - "я" превращается в
субъект, а "толпа" - в объект действия. Действие это -
пока лишь осознание различия, а оценочные эпитеты
"презренный", "робкий" показывают и природу этого раз-
личия. "Презренности" противостоит понятие чести, а
"робости" - смелости. Так конструируется нравственное
противопоставление
"я" и "толпы". А приставка "у-видел" подчеркивает
момент возникновения сознания этого различия.
В глагольной паре "увидел - оставил" выделяется но-
вая группа значений:
признаки активного действия, разрыва, пространствен-
ного перемещения становятся во втором глаголе ощутимее
именно в силу его сопоставления с семантикой первого.
Изменяется и характер объекта действия. Представленный
сначала как упоительно-привлекательный, а затем - как
отвратительный, он теперь сохраняет двойную семантику.
С одной стороны, описание покинутого мира подчеркивает
его привлекательность: "оргии" заменены "венками пи-
ров", а "шум" - "блеском". Но входящие в характеристику
действия обстоятельства: "без слез" и "с досадой" -
раскрывают эту привлекательность как внешнюю.
В противовес этой цепочке активных глаголов оборот
"мне был отрадой" выступает как функционально-парал-
лельный форме "меня постигнул". Однако семантически он
ей противоположен, давая не исходную точку движения, а
предел, к которому оно стремится.
Мы уже отмечали, что вторая половина стихотворения
повторяет сюжетное движение первой. Однако на фоне это-
го повтора раскрывается различие, придающее сюжету ха-
рактер развития: все участники конфликта предельно
обобщены: "гонители" - до уровня Судьбы, измена предс-
тавлена не презренной толпой, а высшими ценностями -
любовью и дружбой. Таким образом, гонение из эпизода
жизни возведено в ее сущность. И то, что все это нич-
тожно перед лицом одного лишь одобрения со стороны
Аристида, неслыханно возвышает этот образ и над авто-
ром, и над всем текстом.
Противопоставление вещественно-конкретного и отвле-
ченно-абстрактного облика первой и второй частей текста
очень интересно проведено на уровне фонологической ор-
ганизации.
Фонологическая связанность текста очень высока - о
большом числе звуковых повторов говорят следующие дан-
ные: количество фонем в стихе колеблется от 25 до 19,
между тем как количество разнообразия (мягкость и ве-
лярность консонантов не учитывалась) соответственно да-
ет от 16 до 11, то есть более трети фонологического
состава каждого стиха составляют повторы. Однако сам по
себе этот факт еще мало что говорит. Так, высокая пов-
торяемость фонемы "о" (во всех произносительных вариан-
тах), вероятно, должна быть отнесена к явлениям языко-
вого фона стихотворения (исключение составляет лишь
стих:
Пускай мне дружба изменила -
единственный в тексте вообще без "о"). Значительно
более обнажена значимость консонантной структуры. Одна
и та же, сравнительно небольшая группа согласных - з,
с, р. т, м, н - повторяется в большом числе семантичес-
ки весьма различных слов. Если сочетание мп сразу же
получает яркую лексическую окрашенность в связи со сло-
вом "меня" (далее "мне" - 4 раза, "моем"), то остальные
получают каждый раз особую, порой противоположную,
смысловую характеристику. Эта игра значениями бесконеч-
но углубляет содержание текста. Так, слово "остракизм"
составлено из фонем первого стиха, но противоположно
его лексическому содержанию, означая удар, направленный
против той жизни "я", которая в первом стихе описана.
Очень характерна оппозиция за - зм в антонимической па-
ре "жизнь - остракизм". Но дальше то же самое сочетание
нагнетается в связи с образом толпы:
...толпы безумной
Презренный, робкий эгоизм.
Звуковой антоним этого сочетания построен в следую-
щем стихе очень тонко. Сочетания зн и зм выделяли в э
звонкость, следующий стих, дающий по содержанию резкий
контраст предшествующим, построен на антитетической
глухости:
Без слез оставил я с досадой -
дает два з (одно в оглушенном произношении) и четыре
(!) с (одно в звонком произношении). Количество с здесь
совершенно уникально. Для того чтобы это стало очевид-
но, приведем таблицу встречаемости этой фонемы в тексте.
| № стиха | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 |
| количество "с" | 1 | 2 | 0 | 0 | 4 | 1 | 1 | 0 | 2 | 0 | 1 | 0 | 0 | 2 | 1 | 1 |
В последующих 7-9-м стихах з не встречается, но в
10-13-м оно снова играет большую роль. Лексическая
группа со значением преследований и предательства в
значительной мере организуется этой фонемой - "гроз-
ные", "изменила", "изменяла", "изгнанье". Примечательно
постоянное сочетание ее с м и н, тем более что в соче-
таниях: "мне изменила", "изменяла мне" мн отчетливо на-
полняется семантикой местоимения первого лица, отчего
все лексическое значение измены сосредоточивается в з.
Но з в сочетании с б в "позабуду" представляет и лекси-
чески, и композиционно антоним всему этому ряду. И
группа зб в своей противопоставленности зм и зн стано-
вится носителем этой антитезы (фактически активизирует-
ся оппозиция взрыв - фрикативность, вообще очень значи-
мая в фонологической структуре этого текста). В стихах
14-16-м з снова не встречается.
Противопоставление первой и второй половин текста
создает сюжетное движение. Интересные наблюдения можно
сделать в этой связи над стихами:
Пускай мне дружба изменила,
Как изменяла мне любовь...
Перестановка порядка слов и противопоставление видов
глагола ("изменила - изменяла") создает основу для це-
лого ряда семантических интерпретаций: измена дружбы
относится к новым "гонениям" Судьбы. Это вместе с видо-
вым отличием позволяет отнести разочарование в любви к
эпохе "Афин", что создает временное развитие сюжета.
Одновременно то, что измена любви дана как многократное
действие, противопоставленное однократности предатель-
ства дружбы, придает первому олицетворению значительно
более конкретный облик, чем второму. В одинаковом, ка-
залось бы, по абстрактности тексте раскрываются града-
ции, отношение между которыми создает дополнительное
смысловое движение.
Таким образом, конструктивной идеей текста становит-
ся движение поэта к высокой, пока еще не достигнутой
цели, воплощенной в облике Гражданина.
Характерно, что, когда Пушкин собирался в 1828 г.
подготовить текст стихотворения к печати, сама концеп-
ция продолжающегося совершенствования как порыва к пре-
одолению всех привязанностей, стоящих на пути к стои-
ческой гражданственности, видимо, показалась ему слиш-
ком юношески-восторженной. Он подверг текст переработ-
ке, заменив динамическую концепцию статической.
Давно оставил я с досадой
Венки пиров и блеск Афин,
Где голос твой мне был отрадой,
Великодушный гражданин.
Пускай мне Слава изменила
Как изменяла мне любовь -
Пускай Судьба определила
Мне темные гоненья вновь -
Как хладный киник я забуду
Несправедливость их обид
Они ничтожны - если буду
Тобой оправдан Аристид (II, 788).
Изменения в тексте могут показаться не очень значи-
тельными, но они крайне характерны, поскольку обнажают
структурную доминанту раннего текста. Голос "великодуш-
ного гражданина" перенесен в Афины, поэтому уход из
этого города перестает осмысляться как начало приближе-
ния к идеалу. Вместо движения - давно совершившийся пе-
реход из одного состояния (юношеских заблуждений) в
другое (разочарования). Замена героического стоицизма
"хладным киником" - показательна. Сгущается "грецизм",
но разрушается романтическая динамика текста. Такой же
смысл имеет и замена "дружбы" "Славой"'. Не последнюю
роль играет и изъятие первых четырех стихов. Кроме их
смысловой роли, о чем речь уже шла, следует отметить,
что "когда" в начале четырехстопного ямба у Пушкина
всегда создавало особую динамическую инерцию ритма -
ср.: "Когда владыка ассирийский...", "Олегов щит"
("Когда по граду Константина..."), "Жуковскому" ("Когда
к мечтательному миру..."), "Когда порой воспоми-
нанье...", "Когда твои младые лета..." и др.
1 В раннем тексте "измена дружбы" - романтический
штамп. Однако в 1828 г., в сочетании с именем Ф. Глин-
ки, слово "дружба" звучало как сигнал уже прошедшей
декабристской эпохи и не должно было сочетаться со сни-
жающим понятием измены. Это также, видимо, повлияло на
замену "дружбы" "Славой".
Сложное переплетение различных семантических элементов
на фоне стилистического единства создает огромную смыс-
ловую насыщенность, характерную для пушкинского текста.
А. С. Пушкин
* * *
| Зорю бьют… из рук моих Ветхий Данте выпадает, На устах начатый стих Недочитанный затих — Дух далече улетает. Звук привычный, звук живой, Сколь ты часто раздавался Там, где тихо развивался [Я давнишнею порой.] 1829 |
Стихотворения Пушкина представляют наибольшую трудность для традиционного анализа своей «обнаженностью»: отсутствием сюжетных элементов, с одной стороны, и привычных форм «образности» — метафоризма, эпитетов, с другой. Чувствуя значительность и богатство поэтического содержания текста, исследователь бессилен объяснить, в чем же состоит механизм воздействия стихотворения, почему эти, столь похожие на обычную прозу, стихи содержат так много значений, передать которые нехудожественная речь бессильна.
Текст представляет собой повествование, и трудности его анализа — в значительной мере трудности работы с нарративным материалом при неразработанности лингвистического аппарата анализа сверхфразовых структур. В этих условиях наибольший опыт изучения повествовательного текста, членения его на сегменты и анализа структуры их соотнесения накоплен теорией кинематографа. Некоторый навык работы по анализу киноленты может оказаться чрезвычайно полезным при работе с повествовательными словесными текстами. Выделив большие повествовательные куски текста, мы можем рассмотреть отношение между ними, руководствуясь принципами, выработанными теорией монтажа в кинематографии. Формулируя сущность монтажа, Ю. Н. Тынянов писал: «Видимый мир дается в кино не как таковой, а в своей смысловой соотносительности». И далее: «Монтаж не есть связь кадров, это дифференциальная смена кадров, но именно поэтому сменяться могут кадры, в чем-либо соотносительные между собою» 1.
Разбивка повествовательного текста на сегменты может производиться на основании членения, выраженного во внешней структуре текста (в плане выражения) — разбивке на строфы, главы и т. п. В данном случае мы имеем дело с более сложным случаем: текст членится на основании разделения в плане содержания, внешне ничем не выраженного.
Единое повествование-монолог по содержанию делится на две части; первая кончается стихом «Дух далече улетает», вторая начинается со стиха «Звук привычный, звук живой». По содержанию оба куска текста могут быть противопоставлены как описание действия реального и действия воображаемого (воспоминание).
Разделение текста на две соотносительные части ставит вопрос о типе связи между ними. Строго говоря, связь эта может быть и не выражена, сведена к простому соположению, аналогичному примыканию в фразовом синтаксисе. Однако выраженная (она, в свою очередь, может члениться, по аналогии с управлением и согласованием, на одно- и двухнаправленную) и невыраженная связь будут отличаться степенью (силой) соотнесенности. Невыраженную связь можно назвать слабой, а выраженную — сильной соотнесенностью.
Сильная соотнесенность подразумевает наличие у обоих элементов синтагматического целого некоторого общего члена. «Очень часто законы сочетаемости единиц можно свести к необходимости повторения каких-то составных частей этих единиц. Так, формальная структура стиха основана, в частности, на повторении сходно звучащих слогов; согласование существительного с прилагательным — на одинаковом значении признаков рода, числа и падежа; сочетаемость фонем часто сводится к правилу о том, что в смежных фонемах должно повторяться одно и то же значение некоторого дифференциального признака. Связанность текста в абзаце основана в значительной мере на повторении в смежных фразах одинаковых семантических элементов» 2.
