Глава 8. Конфликт, интересы и власть 4 страница

На мой взгляд, термин может использоваться не только в отношении групп и организаций, но также и в отношении индивидуальных акторов. Суть в том, что субъект должен не только обладать ресурсами власти и знать, как их использовать, но также быть готовым применить их в нужный момент.

Не все ресурсы могут быть использованы немедленно: перед тем как выстрелить, ружье должно быть заряжено. У.Гэмсон предложил различение ресурсов по их “ликвидности”: к высоколиквидным ресурсам относятся те, которые могут быть использованы сразу, без предварительной подготовки, а низколиквидные требуют определенного времени для их мобилизации (Gamson, 1968: 95).

Опираясь на идеи Гэмсона, Д.Ронг обстоятельно проанализировал ликвидность различных ресурсов власти, подчеркнув различие между индивидуальными и коллективными ресурсами. Он считает, что большинство ресурсов, которыми обладают индивиды – свободное время, деньги, репутация, персональные качества, умение манипулировать, некоторые виды знания или информации – имеют сравнительно высокий уровень ликвидности, то есть их легко подготовить к использованию или переориентировать с одного объекта на другой. И наоборот, коллективные ресурсы ¹² гораздо более разнообразны по своей ликвидности. Нередко они только начинают формироваться по мере возникновения групповой солидарности, организации и лидерства путем мобилизации ранее неорганизованных индивидов. Поэтому властные возможности групп варьируются “от актуальной власти, осуществляемой полностью организованными и мобилизованными [c.228] индивидами, группами и институтами, до сравнительно отдаленной возможности достижения власти людьми, которые хотя и разделяют некоторые общие устремления, но не имеют какой-либо общественной организации или осознания коллективной идентичности” (Wrong, 1988: 134).

До сих пор я рассматривал только ресурсы субъекта, не принимая во внимание другие аспекты властного отношения. Этого, разумеется, недостаточно для объяснения, каким образом субъект власти обеспечивает подчинение объекта и почему акторы с полностью мобилизованными ресурсами не всегда добиваются желаемых результатов, тогда как обладающие меньшими ресурсами в аналогичных ситуациях иногда оказываются более удачливыми.

Для того чтобы подчеркнуть, что власть предствляет собой отношение между субъектом и объектом (а не является принадлежностью субъекта), некоторые исследователи используют понятие “властная позиция”. Р.Моккен и Ф.Стокмэн считают, что власть акторов “связана с определенным положением, которое они занимают в системе [властного] отношения” (Mokken and Stokman, 1976: 42). Просто обладание ресурсами власти, пишут они, не обязательно ведет к власти: ресурсы должны быть связаны с властной позицией, позволяющей их эффективно реализовать. Специфическая комбинация ресурсов власти, которая может быть использована в данной позиции – это “база власти” (power base). Властная позиция характеризует реляционный аспект власти, а база власти (ресурсы) – субстанциальный аспект. “Когда нас интересует реляционный аспект власти, мы обращаем внимание главным образом на то, как используется властная позиция в отношении позиции других акторов. Когда внимание сосредоточивается на субстанциальном аспекте, на использовании ресурсов, то на передний план выходит база власти” (Mokken and Stokman, 1976: 47).

Идея о том, что власть основывается на комбинации позиции и ресурсов, была также развита Ч.Якобсеном и А.Коэном. Для того чтобы объяснить, почему [с.229] социальные группы с громадными ресурсами власти оказываются бессильными перед группами с более скромными ресурсами, они предлагают четко разграничить понятия “властные ресурсы” (power resources) и “потенциальная власть” (potential power). Последнюю они определяют как “возможность использовать эти ресурсы для достижения нужных результатов в отношении определенных проблем. Эта возможность зависит не только от количества ресурсов и их типа, но и от соотношения возможностей противоборствующих сторон использовать свои ресурсы при разрешении конфликтных ситуаций” (Jacobsen and Cohen, 1986: 109).

Поэтому “потенциальная власть” ¹³ является результатом взаимодействия двух составляющих: ресурсов власти и позиции, занимаемой актором при разрешении конфликтной ситуации. Позиция является структурным элементом потенциальной власти, обозначающим ее “отправную точку”. Ресурсы – динамический элемент власти, они выражают действующие силы, обусловливающие сам процесс властвования. Сами по себе ресурсы и позиция, как подчеркивают Якобсен и Коэн, не дают власти: ресурсы, которые не могут быть использованы субъектом для разрешения проблемы, оставляют его бессильным, а позиция, не подкрепленная соответствующими ресурсами, является временной иллюзией власти (Jacobsen and Cohen, 1986: 110).

В обоих объяснениях “властная позиция” фактически означает совокупность условий (обстоятельств), в которых субъект может эффективно использовать свои ресурсы для достижения определенных целей. В некоторых обстоятельствах ресурсы могут быть использованы, в других – нет. В этом смысле “ресурсы” и “позиция” соответствуют “причине” и “условиям” в каузальном отношении. [с.230]

Понятие позиции (условий) является безусловно необходимым для объяснения власти. Но само по себе оно еще не характеризует механизм подчинения. Поэтому некоторые исследователи предложили более детальное объяснение властных отношений путем уточнения условий, в которых ресурсы могут эффективно использоваться объектом.

Данный вопрос подробно рассматривался теоретиками социального обмена. По их мнению, в основе власти лежит зависимость. Источником власти выступает неравномерное распределение ресурсов, которое вынуждает объект подчиняться субъекту в обмен на те или иные ценности или услуги. Другим условием возникновения властного отношения является невозможность для объекта получить эти ценности и услуги из других источников. Эффективность используемых субъектом ресурсов поэтому обусловлена двумя параметрами: (1) степенью значимости для объекта получаемых от субъекта ценностей и услуг и (2) наличием и доступностью альтернативных источников их получения.

Эти идеи были развиты и использованы Р.Мартином в его детальной схеме механизма власти. Властные отношения, пишет Мартин, возникают в результате взаимодействия целого комплекса взаимосвязанных факторов. Так же, как и теоретики социального обмена, Мартин считает, что власть, в конечном счете, обусловлена зависимостью объекта от субъекта, поскольку субъект обладает ресурсами, которые объект может получить только в результате подчинения субъекту. Зависимость же есть следствие неравного распределения ресурсов и технологии их использования. Ресурсы становятся эффективными средствами власти, когда они насущные и редкие (имеет место их нехватка) (vital and scarce) ¹⁴. Эти два свойства определяют “значимость” (criticalness) ресурсов. [с.231]

“Значимость” и “право наследования” (inheritance) обусловливают, по Мартину, контроль за ресурсами. “Наследование” влияет на степень контроля двумя способами: (1) имеет место существенное различие в концентрации контроля над ресурсами между обществами, в которых передача данного контроля по наследству полностью разрешена, частично разрешена и полностью запрещена; (2) общества также различаются в зависимости от того, следуют они принципу частного наследования или коллективного наследования: в первых контроль более рассеян, чем во вторых.

Распределение контроля над желаемыми ресурсами непосредственно обусловливает зависимость. Однако последняя автоматически не ведет к подчинению, поскольку подчинение возникает лишь в том случае, если у объекта нет “путей отступления” (escape routes), т.е. у него нет возможностей достижения этих благ и услуг из других источников или последнее ведет к еще большим потерям для объекта. То есть, количество власти определяется балансом взаимной зависимости объекта и субъекта и возможностями ее избегания: чем больше дисбаланс и труднее избежать зависимости, тем больше объект вынужден подчиняться субъекту и, следовательно, тем больше власть субъекта над объектом (Martin, 1977: 50–58).

Хотя Мартин предложил свою схему для анализа властных отношений между классами и социальными группами, ее, как и модели теоретиков социального обмена, можно в принципе использовать и применительно к случаям, где субъектом и объектом являются индивиды, организации или малые группы, по крайней мере, после небольшой модификации. Например: А имеет власть над Б, если он обладает властными ресурсами, которые являются редкими, насущными и мобилизованными, а Б не может избежать их воздействия.

Данные способы объяснения власти имеют бесспорные достоинства. Однако проблема заключается в том, что не все властные отношения можно представить как отношения зависимости и обмена. По мнению Д.Болдуина, трудности имеют место в двух случаях. [с.232] Во-первых, некоторые авторы (Blau, 1964; 115–116; Boulding, 1965) не склонны называть “обменом” трансакции типа “Кошелек или жизнь!” Во-вторых, в терминах обмена невозможно объяснить случаи манипуляции. Болдуин приводит следующий пример:

 

Если А скрыто контролирует температуру в комнате Б, то он может с помощью этого добиться, чтобы Б снял свитер, не подозревая о том, что А оказывает на него влияние. Хотя этот случай подпадает под далевскую широкую концепцию власти, большинство исследователей вряд ли назовет это обменом. То есть существуют ситуации, которые трудно описать с помощью обменной терминологии. (Baldwin, 1978: 1230)

 

В отношении манипуляции я совершенно согласен с Болдуином, однако, отнюдь не уверен, что объяснение власти в терминах обмена не подходит к случаям принудительной власти. Болдуин и сам признает, что в некоторых ситуациях “Кошелек или жизнь!” вполне правомерно считать “обменом”:

 

При угоне самолета или в концентрационном лагере опасность лишиться жизни становится точкой отсчета в системе ценностей, и поэтому “кошелек или жизнь” уже выглядит как настоящий обмен. Довольно часто мы слышим истории, когда жертвы благодарят тюремщиков или угонщиков за то, что те дали им возможность сохранить жизнь. (Baldwin, 1978: 1230)

 

Что касается манипуляции, то здесь Б даже не осознает себя объектом власти А (или даже наличия самого А) и потому она не может рассматриваться как обмен между А и Б. Трудности в объяснении власти как обмена возникают и в тех случаях, когда власть принимает форму силы (А обладает способностью реализовать свою волю в отношении Б путем непосредственного воздействия на его тело) и, по-видимому, когда используются нормативные ресурсы (“власть” должностной позиции): вряд ли возможно использовать терминологию обмена для объяснения ситуаций, когда субъект помещает объекта в тюрьму или заставляет его следовать предписанным правилам. [с.233]

Объяснение Мартина также “не работает” в этих случаях. Например, в случае манипуляции А может не иметь ничего из того, что нужно Б, то есть Б не является изначально зависимым от А ¹⁵. В примере Болдуина А скрыто контролирует ресурсы (систему теплообеспечения), что позволяет изменять температуру в комнате Б и тем самым заставить Б снять свой свитер. Можем ли мы рассматривать систему теплоснабжения как одновременно “насущную” и “редкую”? На мой взгляд, нет, поскольку (1) Б может также иметь доступ к этой системе (то есть она не является “редким” ресурсом) ¹⁶ и (2) снятие свитера никоим образом не связано с осуществлением каких-то желаний Б (то есть система обеспечения не является для него “насущной”) ¹⁷.

Возьмем другой пример: А обладает способностью манипулировать поведением Б путем использования дезинформации. Поскольку Б также может обладать данной способностью в отношении А (хотя это может и не помочь ему избежать манипуляции со стороны А), мы вряд ли будем считать, что данный ресурс власти (способность использовать дезинформацию) является “редким”. Он также не является “насущным”, поскольку Б может быть совсем не заинтересован в том, чтобы кем-то манипулировать ¹⁸. Здесь схему Мартина (редкость и [с.234] насущность ресурсов – зависимость – невозможность избежать воздействия средств власти – власть) вряд ли можно использовать.

Аналогичная проблема – невозможность объяснения власти в форме манипуляции и силы в терминах обмена – имеет место и в других трактовках источников власти, способов использования властных ресурсов и стратегий, применяемых субъектами власти для реализации своих целей в отношении объектов (см.: Henderson, 1981: 23–47, 77–84). Например, Х.Мичнер и Р.Сухнер выделяют четыре возможные стратегии, с помощью которых субъект может повысить значимость (стоимость) своих ресурсов для достижения более выгодного взаимодействия с объектом или снизить свою зависимость от него. Первая стратегия – “блокирование результатов” (blocking outcomes) – заключается в воспрепятствовании доступу объекта к желаемым для него ценностям. Вторая – “формирование потребностей” (demand creation) – направлена на выработку у объекта большего интереса к тем или иным ценностям субъекта, что даст возможность повысить “плату” объекта при обмене на эти ценности. “Расширение властной структуры” (extension of the power network) – третья стратегия, представляющая собой создание альтернативных источников реализации потребностей субъекта, снимающих его зависимость от других субъектов. “Отказ” (withdrawal) – четвертая стратегия, выражается в решении субъекта пересмотреть “цену”, которую он платит в процессе обмена с другим субъектом. У каждой из этих стратегий может быть “ложный двойник” (deceptive counterpart). Например, субъект может осуществить “отказ” даже в том случае, если он продолжает рассматривать “цену” обмена как приемлемую для него. Преувеличение привлекательности тех или иных ценностей или доступности альтернативных источников их получения может способствовать росту относительной независимости субъекта в отношениях с другими субъектами. Угроза может быть вполне правдоподобной даже если ее невозможно выполнить (Michener and Suchner, 1972). [с.235]

Опираясь на классификацию ресурсов Дж. Френча и Б. Рэйвена (French and Raven, 1959), П.Сэкорд и С.Бэкмэн тоже рассматривают четыре возможные “стратегии власти”: (1) непосредственное предложение или отказ от предложения [объекту] своих ресурсов; (2) обращение к различным нормам, призванным ограничить или контролировать поведение объекта; (3) использование обещаний и угроз с целью изменения восприятия объектом своих действий; (4) управление долгами (debt management). Последнее представляет собой неравный обмен, в котором один субъект не обладает ресурсами для компенсации полученных им благ или услуг и должен возместить издержки другого субъекта путем подчинения ему (Secord and Backman, 1974).

Очевидно, что и эти объяснения использования ресурсов власти, основывающиеся на основных идеях теории социального обмена, также не могут претендовать на статус универсальной схемы анализа власти и ее источников, хотя вполне применимы к отдельным формам власти. По-видимому создание такой схемы невозможно в принципе из-за большого разнообразия ресурсов власти и их “непохожести”: разные ресурсы действуют по-разному. Кроме того, один и тот же ресурс может иметь несколько различных способов применения, а субъекты власти обычно используют не один ресурс власти, а их совокупность. Поэтому определенные ресурсы чаще всего ассоциируются с конкретными формами власти ¹⁹. Об этом речь пойдет далее. [с.236]

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Термин “ресурсы власти” (“resources of power”) является общепринятым, хотя используются и некоторые другие термины (в этом же значении), например, “основы власти” (“bases of power”) (Bacharach and Lawler, 1981; Baldwin, 1989) или “источники власти” (“sources of power”) (Simon, 1953). Д.Ронг (Wrong, 1988), Р.Моккен и Ф.Стокмэн (Mokken and Stokman, 1976) и некоторые другие исследователи используют как “ресурсы власти”, так и “основы власти”, но, как мы увидим далее, проводят различия между ними. В отечественной литературе чаще используется термин “средства власти”.

Вернуться к тексту

2 Его пример: “Представьте, что С стоит в большом помещении, в котором имеется скрытая кнопка и ее нахождение неизвестно для С. Если нажать на эту кнопку, то Нью-Йорк будет разрушен. Представьте, далее, что если С совершит определенные действия в нужной последовательности, то он эту кнопку обнаружит и окажется способным разрушить город. Следует ли из этого, что С имеет власть разрушить город (например, в последующие десять минут)? Если С не знает, где находится кнопка, и если он не знает, как ее отыскать (в ближайшие десять минут), тогда, на мой взгляд, очевидно, что у С нет этой власти” (Goldman, 1972: 230).

Вернуться к тексту

3 Определенный уровень знаний и умений, как и элементарные физические способности, очевидно необходимы, что видно и из примера Голдмэна. Даже при “правлении предвиденных реакций” субъект власти должен быть достаточно умелым, чтобы случайно не повредить осуществлению своей власти.

Вернуться к тексту

4 Это важно, поскольку не любая способность есть власть и не любое влияние представляет собой осуществление власти.

Вернуться к тексту

5 Воздух может стать наиболее эффективным ресурсом власти, если его количество ограничено, например на подводной лодке.

Вернуться к тексту

6 В силу этого представляется невозможным указать средства, которые могут стать ресурсами власти над всеми людьми. Лассуэлл и Кэплэн, Даль и другие исследователи фактически перечисляют средства, которые обычно играют роль ресурсов власти.

Вернуться к тексту

7 Под “могуществом” в данном случае имеется в виду наличие значительного количества средств, которые обычно ассоциируются с властью. Однако в ряде случаев они, во-первых, могут и не быть ресурсами власти (общими ресурсами власти) в отношениях с теми или иными людьми или группами (как в случае с религиозным фанатиком) или, во-вторых, общие ресурсы власти не становятся конкретными ресурсами власти, если отсутствуют соответствующие условия (например, земля не может стать орудием эксплуатации и господства, если в ней нет недостатка). И наоборот, даже ограниченное количество средств воздействия, имеющиеся в распоряжении “слабых”, может дать им власть над людьми, если эти средства становятся эффективными ресурсами власти (я вернусь к этой проблеме далее).

Вернуться к тексту

8 Моррис различает “не-эпистемические способности” (А способен выполнить какую-то совокупность действий, которая обеспечит желаемый для него результат, но он не знает, какие именно действия он должен совершить и/или их последовательность) и “эпистемические способности” (А способен выполнить определенную совокупность действий, которая обеспечит желаемый результат, и знает как и в какой последовательности их осуществить). В рамках последних Моррис, в свою очередь, выделяет “эффективные эпистемические способности” (А знает, как добиться желаемого результата и непременно его добьется, если попытается). Различие между “эпистемическими способностями” и “эффективными эпистемическими способностями” Моррис объяснясь следующим образом: “У Вас есть эпистемическая способность сделать что-то, если Вы знаете, как сделать это и можете совершить совокупность необходимых действий. Однако Вы можете не достичь результата, если Вы также считаете (ошибочно), что можете достичь цели каким-то другим способом и выберете этот способ. Вы могли достичь результата, если бы избрали более длинный и утомительный способ. Но Вы (представьте) оказались слишком нетерпеливы и попытались добиться цели “меньшей кровью”, что и обусловило Ваши неудачи. Вы все еще обладаете эпистемической способностью сделать это, но Ваши попытки в настоящее время терпят неудачу. В отличие от этого есть вещи, которые Вы способны сделать и полном смысле этого слова, – Вы обязательно сделаете их, если попытаетесь. Эти способности я называю эффективными эпистемическими способностями” (Morriss, 1987: 53–54).

Вернуться к тексту

9 То есть только в том случае, если он обладает, по Морррису, “эффективной эпистемической способностью”.

Вернуться к тексту

10 Если бы у российского правительства и полицейского не было моральных и правовых ограничений, то они были бы способны достичь желаемых результатов, то есть властные отношения имели бы место.

Вернуться к тексту

11 Многие вещи становятся даже более желанными, когда они запрещены. При этом не так важно, исходит ли данный запрет от других людей, или он “наложен” самим субъектом.

Вернуться к тексту

12 К коллективным ресурсам относятся прежде всего индивидуальные ресурсы, которыми обладают члены группы. Но есть и такие коллективные ресурсы, которые не сводятся к сумме индивидуальных. К наиболее значимым ресурсам подобного рода Ронг отнес численность (количество членов группы), монополию на профессии и знания, солидарность и организацию (Wrong, 1988).

Вернуться к тексту

13 Якобсен и Коэн используют термин “потенциальная власть” (а не просто “власть”), чтобы подчеркнуть различие между властью как потенциалом, способностью, и осуществлением власти, реализацией этой способности. Для обозначения последней они используют термин “действующая власть” (enacted power).

Вернуться к тексту

14 Ресурсы, поясняет Мартин, могут быть насущными, но не редкими, как земля в Канаде в восемнадцатом веке. Или же они могут быть редкими, но не насущными, как бриллианты в Англии в семнадцатом веке.

Вернуться к тексту

15 Разумеется, когда А осуществляет власть над Б с помощью манипуляции, то поведение Б начинает зависеть от А. Однако это уже зависимость другого рода, она есть результат осуществления власти, а не основа власти.

Вернуться к тексту

16 То, что Б также имеет доступ к системе теплообеспечения, не означает, что у А нет власти заставить Б снять свитер.

Вернуться к тексту

17 Разумеется, можно представить массу случаев, где система теплообеспечения была бы и “редкой”, и “насущной”.

Вернуться к тексту

18 Если мы станем иначе интерпретировать этот пример и отнесем к ресурсам власти не способность использовать дезинформацию, а саму дезинформацию, то вывод будет тем же: (1) в отличие от информации (правильной информации) дезинформация (ложная или неполная информация) не является “редкой” по определению; (2) поскольку объект манипуляции не осознает себя таковым, то нет смысла говорить, что дезинформация “насущна” для объекта: дезинформация в процессе манипуляции действует иначе, чем деньги в экономических сделках.

Вернуться к тексту

19 Это фактически подразумевается в вышеприведенных моделях, где различные стратегии, применяемые субъектами для поддержания, увеличения и осуществления своей власти, фактически символизируют различные формы властных отношений, связанные с различиями в использовании ресурсов.