Глава 8. Конфликт, интересы и власть 1 страница

 

Стивен Льюкс сформулировал проблему следующим образом: “Используется ли понятие [власти] лишь в ситуациях, где есть конфликт и сопротивление? Если так, то должен ли конфликт быть обязательно открытым, или он может быть латентным? Конфликт осознанных преференций или конфликт, касающийся реальных интересов (как бы они ни были определены)?” (Lukes, 1978: 633–634).

Многие авторы считают, что властное отношение возникает только тогда, когда есть конфликт между субъектом и объектом и субъект действует против интересов (желаний, преференций, намерений, целей) объекта. Власть характеризуется как нечто “негативное”, подразумевающее нанесение какого-либо вреда объекту, подавление или ущемление его интересов.

Хотя данная точка зрения связана с самыми различными методологическими позициями, аргументами и интерпретациями “интересов”, во всех ее вариациях “власть” по определению заключает в себе конфликт между субъектом и объектом, она не может выражать отношения сотрудничества и кооперации. Успешное осуществление власти подразумевает, что объект (его интересы, положение и т.д.) подверглись негативному воздействию. Отсутствие же конфликта (открытого, скрытого или потенциального) означает отсутствие властного отношения,

Некоторые авторы, например П.Бэкрэк и М.Бэрэтц, включают конфликт непосредственно в определение власти (Bachrach and Baratz, 1970: 21, 24). У других наличие конфликта просто подразумевается. В частности у Р.Даля, который считает, что “если бы все были полностью согласны в отношении целей и средств их достижения, то никому не было бы нужно изменять действия других, следовательно, не было бы и отношений [с.182] власти и влияния” (Dahl, 1970: 59). Б.Бэрри связывает конфликт только с осуществлением власти. Он утверждает, что “какая-то степень конфликта целей очевидно является обязательным условием осуществления власти (но не обладания властью) в ее наиболее общем социальном смысле, поскольку до тех пор, пока А не захочет, чтобы Б сделал что-то, что он иначе не стал бы делать, у А нет причин воздействовать на поведение Б ” (Ваrrу, 1974: 198). По мнению С.Льюкса, только конфликт интересов имеет место во всех властных отношениях, тогда как конфликт субъективных преференций может отсутствовать в “третьем лице власти” (Lukes, 1974).

Нередко высказывается мнение, что “конфликтные” концепции власти весьма распространены среди исследователей. Дж. Нэйджел пишет, что “большинство авторов рассматривает конфликт в качестве обязательного условия власти” (Nagel, 1975: 154). При этом он ссылается на М.Вебера (Weber, 1947), Р.Берштедта (Bierstedt, 1950), Р.Даля (Dahl, 1957), П.Бэкрэка и М.Бэрэтца (Bachrach and Baratz, 1963), Р.Кана (Kahn, 1964) и Э.Этзиони (Etzioni, 1968: 317). Р.Мартин утверждает, что идея конфликта изначально заложена в “веберовской дефиниции и ее производных” (Martin, 1994: 90).

Однако другие исследователи отрицают необходимость включения конфликта в число обязательных элементов власти. Более того, подвергаются сомнению и сами утверждения о популярности определений власти через конфликт. Для подтверждения этого Дж.Дебнэм ссылается на Т.Парсонса (Parsons, 1959: 81), Дж.-Э.Лэйна (Lane, 1976: 223), Э.Гидденса (Giddens, 1976: 112), Э. Де Креспини (De Crespigny, 1968: 193), Ф.Оппенхейма (Oppenheim, 1978: 607) и Ф.Фрея (Frey, 1971: 1089). Он заключает, что “на самом деле очень немногие делают ссылки на конфликт как обязательный элемент власти, причем и среди них ссылка не всегда делается непосредственно на конфликт, а скорее на использование различных форм контроля” (Debnam, 1984: 8).

Большинство авторов, включающих конфликт в число обязательных элементов властного отношения, [с.183] пишут о конфликтном поведении и конфликте преференций (предпочтений) ¹. С.Льюкс подчеркивает, что “одномерная” и “двухмерная” концепции власти включают в себя только конфликт преференций, которые осознаны акторами и проявляются в их поведении. Плюралисты, пишет он, понимают интересы как преференции, поэтому “конфликт интересов” означает “конфликт преференций”. “Двухмерный взгляд” (Бэкрэк и Бэрэтц) расширяет понятие интересов путем включения конфликта преференций в форме открытой или скрытой обиды со стороны объекта (overt or covert grievances) (Lukes, 1974: 14, 20). И только его собственный “трехмерный взгляд” допускает существование власти в случае отсутствия актуального наблюдаемого конфликта (конфликта преференций). Льюкс не считает, что власть может существовать вообще без всякого конфликта. При отсутствии конфликта субъективных преференций, пишет он, власть обусловлена “ латентным конфликтом, который представляет собой противоречие между интересами тех, кто осуществляет власть и реальными интересами тех, над кем она осуществляется. Эти последние могут и не выражать свои интересы и даже не осознавать их” (Lukes, 1974: 24–25).

Конфликт интересов (как отличный от конфликта преференций) рассматривается в качестве обязательного условия власти Н. Пуланзасом ² и другими исследователями марксистского направления ³.

Поскольку конфликт преференций и конфликт интересов (объективных интересов) – это две довольно разные вещи, их следует разграничивать в анализе отношений между властью и конфликтом. [с.184]

Начнем с конфликта преференций. Почему многие исследователи рассматривают власть как отношение между акторами, имеющими противоположные преференции? Довольно часто наличие конфликта между субъектом и объектом подразумевается само собой без какого-либо специального обоснования. Для некоторых авторов это естественно вытекает из того, что власть осуществляется над людьми; именно поэтому власть ассоциируется с конфликтом, сопротивлением, принуждением, санкциями и другими “негативными коннотациями”. Данная постановка ясно видна у С.Льюкса в его критике концепций Т.Парсонса и Х.Арендт, в которых “конфликтный аспект власти – факт, что она осуществляется над людьми, – исчезает”. Льюкс подчеркивает, что “интерес в успешном осуществлении подчинения людей путем преодоления или предотвращения их оппозиции” является “центральным интересом в изучении властных отношений” (Lukes, 1974: 31). П.Моррис, как уже отмечалось, считает, что концептуализация власти как “власти над” неизбежно приводит к “прискорбной тенденции определять власть как способность одних людей воздействовать на других различными гадкими способами (to affect others in various nasty ways” (Morriss, 1987: 33).

Хотя эта тенденция действительно имеет место и многие сторонники концепции “власти над” определяют власть через конфликт и принуждение, данная тенденция, как мне представляется, не является неизбежной. Рассмотрим предложенные аргументы. Включение конфликта в определение власти обычно объясняется как необходимое для того, чтобы отличать контролируемое поведение объекта от автономного и вывести из сферы власти случаи, где люди “действуют добровольно”, например, когда они следуют чьему-то совету, руководствуются своими моральными принципами или когда их поведение мотивировано возможностью получения вознаграждения. По сути дела, исследователи исключают из власти побуждение (предложение награды за повиновение команде), убеждение, манипуляцию и некоторые формы авторитета. [ с.185]

Приведем несколько иллюстраций. Противопоставляя власть (которая включает конфликт) убеждению, С.Бенн пишет, что “указание человеку на веские причины сделать что-то – не есть осуществление власти над ним, хотя это и может повлиять на его решение” (Benn, 1967: 424). Льюкс, как уже отмечалось, считает, что в убеждении Б автономно принимает доводы А. “Была ли у Кейнса власть (а не просто значительное влияние) в отношении послевоенной экономической политики (что соответствовало его намерениям)?” – спрашивает Льюкс. Его ответ отрицательный, поскольку “добровольное принятие совета и убеждение с помощью аргументов не имеют ничего общего с положением объекта власти (как контроля)” (Lukes, 1986: 16).

Вопрос о том, считать ли побуждение (использование позитивных санкций) в качестве формы осуществления власти, был обстоятельно рассмотрен теоретиками социального обмена. Некоторые из их, например П.Блау, противопоставляют осуществление власти побуждению и убеждению и ограничивают власть способностью использовать негативные санкции и преодолевать сопротивление объекта. Д.Болдуин выразил суть данного подхода следующим образом: “Обмен, как утверждается, является добровольным, в то время как власть означает, что А заставляет Б действовать “против своей воли”. Таким образом, властные отношения характеризуются конфликтом, тогда как отношения обмена – сотрудничеством” (Baldwin, 1978: 1231).

Авторитет также часто противопоставляется власти, поскольку он не обязательно предполагает наличие противоположных ценностей в сознании субъекта и объекта. П.Бэкрэк и М.Бэрэтц предлагают следующий пример для иллюстрации различий между властью и авторитетом:

 

Представьте, во-первых, вооруженного часового, к которому подходит невооруженный человек в униформе. Часовой направляет на него ружье и говорит: “Стой, или я стреляю!” Приказ выполняется. Имел ли часовой власть и осуществил ли он ее? Кажется именно так, однако это впечатление может быть обманчивым. [с.186] Представьте, что вторгшийся подчинился не потому, что его заставили сделать это под угрозой санкции, а потому, что он сам солдат и повиновение приказу часового соответствует его системе ценностей. В этом случае уже нет конфликта целей или интересов между двумя акторами; угроза часового применить санкцию не имеет значения в данной ситуации, и результат был бы тем же самым и в случае, если бы он, а не вторгшийся на его территорию, был невооружен. Поскольку подчинение часовому относится к числу высших ценностей солдата, угроза не повлияла на его поведение. В данных обстоятельствах нельзя сказать, что часовой осуществил власть (Bachrach and Baratz, 1970: 20).

 

Во всех приведенных примерах основная идея “конфликтной” концепции власти сформулирована достаточно ясно: в процессе осуществления власти объект власти действует недобровольно, т.е. делает что-то против своей воли (желания). Наоборот, когда люди руководствуются соображениями выгоды (побуждение), следуют чьему-то совету (убеждение) или ведут себя в соответствии со своими моральными обязанностями и ценностями (авторитет) – то они действуют добровольно.

На мой взгляд, сведение власти к “недобровольному” подчинению и ее противопоставление “добровольному” поведению объекта во всех остальных случаях воздействия субъекта на объект нецелесообразно. Хотя бы уже потому, что по многим проблемам люди могут вообще не иметь каких-либо преференций (“воли”). Получается, что если мы принимаем “конфликтную” концепцию власти, то нам придется признать, что никто в принципе не может иметь власть над ними (в отношении определенных проблем), поскольку никакие попытки влияния на них не будут направлены против их преференций.

Могут возразить, что в этой ситуации преференцией (“волей”) следует считать бездействие (отсутствие действия) объекта; следовательно, любая успешная попытка субъекта нарушить статус-кво делает действие объекта недобровольным. [с.187]

С этим, разумеется, можно согласиться, но только при условии, что бездействие объекта является намеренным (сознательным), т.е. если объект рассматривает свое бездействие в качестве преференции (предпочитаемого поведения) ⁴. Во всех других случаях, например, когда субъект побуждает объекта выбрать одну из нескольких в равной мере привлекательных (непривлекательных), но взаимоисключающих друг друга альтернатив, действия объекта нельзя рассматривать как “недобровольные”, хотя они очевидно не являются (полностью) автономными (самостоятельными). Другими словами, не все не-автономные (не-самостоятельные) действия являются обязательно недобровольными.

Могут также возразить, что любое действие, совершаемое под влиянием других людей, может вызвать сопротивление объекта независимо от его намерений и преференций – хотя бы потому, что они ведут к дополнительным физическим или умственным усилиям, затратам времени или каким-либо другим “потерям”. Тем самым действия объекта всегда являются в какой-то степени недобровольными: если бы субъект не осуществлял свою власть, то он вел бы себя иначе.

Это верно. Однако все вышесказанное относится к любым человеческим действиям – добровольным и недобровольным, вызванным как внешними, так и внутренними факторами. Люди часто не хотят работать, хотя прекрасно понимают, что это им нужно, а для многих труд является ценностью сам по себе. Если человеку не нравится, когда им командуют, но он понимает, что выполнение команды не ущемляет его интересов, а наоборот способствует их реализации, то его действия не могут, на мой взгляд, считаться недобровольными. Действие является недобровольным только в том случае, если оно направлено против осознанных преференций объекта, поэтому конфликт между субъектом и объектом возникает лишь в том случае, если их преференции являются противоположными (или, по крайней [с.188] мере, существенно различными). Хотя термин “конфликт” нередко используется для обозначения любых расхождений (трений, противоречий) между людьми и нередко характеризуется такими определениями как “потенциальный”, “латентный”, “мягкий”, “молчаливый” и т.д., в строгом смысле понятие “конфликт” означает противоречие, столкновение, оппозицию ⁵; по смыслу это скорее “соперничество”, “борьба”, чем “различие”, “расхождение” ⁶. Поэтому использовать термин “конфликт” при отсутствии взаимоисключающих преференций акторов, на мой взгляд, не вполне правомерно. Конфликт преференций означает, что реализация преференций одного актора становится причиной вынужденного (недобровольного) действия другого актора ⁷.

Таким образом, введение “конфликта” в определение власти неоправданно ограничивает сферу власти, опуская ситуации, когда у объекта изначально нет каких-либо преференций (в отношении определенных проблем) и, следовательно, он не может находиться в состоянии конфликта с субъектом. Данный подход фактически исключает отношения, в которых субъект и объект имеют идентичные или близкие интересы и где субъект способен контролировать поведение или сознание объекта без обращения к силе и принуждению. Например, отношения субординации и подчинения в организациях и учреждениях, основанные на формальных [с.189] правах и обязанностях, зафиксированных в нормативных документах; лидерство среди единомышленников; отношения между учителем и учеником, между священником и верующим, между умным и глупым, и т.д.; все виды контроля над политически индифферентными людьми и многие другие случаи, которые мы обычно склонны считать властью.

Кроме того, он, по существу, отрицает некоторые формы власти над сознанием объекта, в которых субъект скорее стремится изменить сознание (волю, преференции, интересы) объекта, чем заставить того действовать вопреки его воле. Тем самым он фактически ограничивает власть сферой поведения, поскольку человека нельзя заставить думать (верить) вопреки его воле ⁸. Между тем контроль над информацией, знанием и другие “мягкие” способы воздействия на поведение человека становятся сегодня все более популярными среди власть имущих.

Еще одна проблема, возникающая при попытке противопоставить “добровольные” и “недобровольные” действия объекта была рассмотрена Д. Болдуином. Суть ее состоит в том, что “ Б не может оценить свою "волю", не принимая во внимание "стоимость" имеющихся у него различных возможностей (opportunity costs); так же, как и исследователь, который хочет объяснить реакцию Б на воздействие со стороны А ” (Baldwin, 1978: 1232). Болдуин иллюстрирует это на следующем примере:

 

Если бы кого-нибудь спросили, будет ли он работать восемь часов в день на конвейере, то весьма сомнительно было бы ожидать ответа до тех пор, пока не было бы уточнено вознаграждение (заработная плата). Я знаю очень немногих профессоров, которые бы сказали “да”, если бы заработная плата была три доллара в час, но очень немногие бы сказали “нет”, если бы заработная плата была миллион в час. …Апогема [c.190] “каждый человек имеет свою цену” безусловно неверна, но она показывает нам более плодотворную аналитическую перспективу в изучении власти, чем изображение людей как “действующих против своей воли”. (Baldwin, 1978: 1232)

 

Идея о том, что бессмысленно говорить о “воле объекта”, не оценивая возможных последствий имеющихся у него альтернатив – их выгод и издержек, относится, естественно, не только к случаям побуждения и использованию позитивных и негативных санкций в экономических сделках, но и ко всем другим видам человеческой деятельности. Желание (или нежелание) объекта повиноваться требованиям субъекта обусловлено его оценкой “стоимости” подчинения. Последняя, в свою очередь, зависит от альтернатив, предлагаемых субъектом и степени его влияния на их оценку объектом. Поскольку “цена” альтернатив коррелирует с деятельностью субъекта, преференции объекта не могут быть зафиксированы изначально. В этих ситуациях субъект скорее изменяет оценку объектом его возможных перспектив (в случае подчинения или неподчинения), чем действует против воли объекта ⁹.

Традиционным аргументом против сведения власти к принуждению и конфликту является так называемый “аргумент преторианского стража”. Д. Ронг сформулировал его следующим образом:

 

Обладающие инструментами силы, даже те, которые успешно внушают страх остальному населению, должны быть объединены между собой и подчиняться своим лидерам не на основе страха, а на какой-то другой основе. …Поскольку они не могут бояться сами себя, то основой их подчинения должны стать материальное вознаграждение, вера в легитимность их [с.191] коллективной цели или персональный авторитет лидера. Поэтому даже в самых безжалостных военных диктатурах или полицейских государствах над армией или полицией не осуществляется принуждение со стороны руководителей и подчинение обеспечивается не на основе страха. Политическая система может основываться на смеси страха и любви, в которой страх является основным компонентом. Но среди руководства, которое может составлять меньшинство, преобладают ненасильственные связи. …[Поэтому] власть не может осуществляться без некоторой добровольной поддержки, например, со стороны верного преторианского стража. (Wrong, 1988: 93).

 

Далее, хотя мною и не разделяются некоторые аспекты концепции С.Льюкса, его идея “третьего лица власти”, которое осуществляется без открытого конфликта между субъектом и объектом и является наиболее эффективной и одновременно коварной формой власти, представляется безусловно правильной. Поэтому следует принять и его критику “одномерного” и “двухмерного” подходов за их поведенческий крен и ограничение власти сферой наблюдаемых действий.

Наконец, аргументы в поддержку “конфликтной” концепции власти предлагались в основном исследователями, которые концептуализировали власть в терминах актуального поведения (или фактически использовали эпизодическую концепцию власти в своих эмпирических исследованиях). Для них конфликт преференций был важной характеристикой властного отношения, поскольку сопротивление, оппозиция и другие атрибуты конфликта выступали в качестве эмпирических индикаторов наличия власти. Без них, как подчеркивает Льюкс, считалось невозможным подтвердить наличие власти (Lukes, 1974; 14).

Разумеется, в этом плане введение конфликта в понятие власти может облегчить исследование властных отношений, поскольку оно дает фактически готовый контрфактуал. Однако это не является теоретическим обоснованием исключения из власти тех социальных связей, в которых конфликт отсутствует. [с.192]

На мой взгляд, власть может быть “бесконфликтной” и способствовать достижению целей как субъекта, так и объекта. Это вполне соотносится с нашими обыденными представлениями о власти ¹⁰. Наоборот, включение конфликта в определение власти приводит к выводам, противоречащим здравому смыслу, поскольку власть над людьми не обязательно направлена против них. Например, большинство людей по-видимому согласится с тем, что правительство имеет над ними власть (в соответствующих пределах), но очень немногие будут утверждать, что эта власть всегда действует против них.

В отличие от Льюкса и Бэкрэка и Бэрэтца, я считаю, что их примеры с Дж. Кейнсом и вооруженным часовым вполне естественно трактовать как примеры осуществления власти: в обоих случаях субъекты имели интенцию заставить объекты делать что-то, что те иначе не стали бы делать, и оказались способными реализовать ее; действия и установки обоих объектов зависели от намерений субъектов. Конкретные случаи убеждения, авторитета и побуждения могут считаться осуществлением власти и рассматриваться в качестве ее форм ¹¹. Здесь я согласен с Болдуином, Оппенхеймом и другими исследователями, которые рассматривают “власть” как понятие, охватывающее все методы, с помощью которых субъект детерминирует деятельность объекта.

Теперь рассмотрим вопрос о включении конфликта интересов (в значении, отличающемся от конфликта преференций) в понятие власти. Хотя Льюкс и утверждает, что все концепции власти (“одномерная”, “двухмерная”, “трехмерная”) связаны с определенными [с.193] концепциями интересов, только в радикальном трехмерном взгляде они выходят на передний план. Именно С.Льюкс, У.Конолли, Н.Пуланзас и исследователи марксистского направления непосредственно включают “интересы” в определение власти, тогда как большинство других авторов старается избежать использования этого термина или интерпретирует его в значении субъективных преференций.

По мнению Льюкса, смысл включения конфликта интересов в определение власти состоит в том, чтобы не ограничивать власть ситуациями актуального (открытого или скрытого) конфликта между субъектом и объектом. Как уже отмечалось ранее, наиболее эффективным и коварным способом осуществления власти Льюкс считает само формирование преференций людей в нужном для субъекта направлении. Поэтому он и предлагает исключить из определения власти ссылку на конфликт преференций, заменив его на более широкое понятие “конфликт интересов”, так как это позволяет учесть контроль субъекта над сознанием объекта.

Для Льюкса введение понятия “интерес” в определение власти необходимо для того, чтобы отделить значимое (“не-тривиальное”) воздействие (власть) от незначимого, несущественного (просто каузальной связи). Льюкс не был удовлетворен традиционными критериями значимого воздействия, принятыми большинством исследователей (конфликт преференций, интенция, реализация воли субъекта); он стремится расширить сферу применения понятия власти за счет включения в нее действий (и не-действий) индивидуальных и коллективных субъектов, которые влияют на их интересы, но при этом могут и не совпадать с их намерениями (Lukes, 1978: 635). Т.е., путем включения “интересов” в определение власти Льюкс претендует на более глубокое понимание “значимого воздействия” по сравнению с концепциями других исследователей.

Очевидно, что обоснованность аргументации Льюкса в значительной мере зависит от его понимания “интересов” (“реальных” или “объективных” интересов) и способа их объяснения в качестве определяющего [с.194] элемента власти. В отличие от его книги “Власть: Радикальный взгляд” (Lukes, 1974), где понятие “интерес” не было объяснено, в своем редакторском введении к сборнику статей о власти (Lukes, 1986) он уделяет специальное внимание его рассмотрению. Ссылаясь на Дж.Фейнберга (Feinberg, 1984), Льюкс различает два вида интересов: (1) “отдаленные интересы” (ulterior interests), включающие конечные цели и надежды людей и (2) “интересы благосостояния” (welfare interests), которые представляют собой средства, обязательные для достижения более отдаленных интересов – имеющихся или возможных. Интересы отличаются от желаний. Люди часто не имеют желания достичь чего-то, что может быть в их интересах – так как не знают своих интересов, или не знают, что это связано с их интересами, либо поскольку имеют противоположные желания.

По мнению Фейнберга и Льюкса, реализация “интересов благосостояния” является благом для человека во всех случаях, т.е. независимо от его желаний и верований. Например его интерес в здоровье. Напротив, в “отдаленных интересах” желания человека играют существенную роль; при изменении желаний меняются и интересы. Однако не любое желание, какое бы оно ни было сильным и насущным, может сформировать данный интерес: оно должно быть сравнительно укоренившимся и стабильным, а его осуществление – вполне достижимым и ожидаемым (Lukes, 1986: 6; Feinberg, 1984: 37, 42, 45, 60).

Главным для нашего анализа здесь является то, что люди, как считает Льюкс, могут знать, а могут и не знать свои интересы. Поэтому конфликт интересов (правильнее, как уже отмечалось, было бы сказать “расхождение интересов”) может быть обозреваемым (конфликт субъективных желаний и преференций) или латентным (конфликт неосознаваемых интересов). Последний, в свою очередь, также может быть двух видов: (1) оба актора не осознают противоречия между их интересами и (2) один из акторов (субъект) осознает противоречие его интересов с интересами другого актора [с.195] (объекта), а другой (объект) – нет. Льюкс считает, что конфликт интересов может быть любым – открытым, скрытым или латентным. Он допускает, что и субъект, и объект могут и не осознавать наличие этого конфликта, т.е. конфликт может существовать независимо от его осознания участниками властного отношения. Поэтому Льюкс отвергает концепции власти, включающие в качестве обязательного элемента интенцию субъекта, ведь в этом случае подразумевается, что “такие группы, как элиты, не имеют и не осуществляют власть до тех пор, пока они не объединились и осознанно не стремятся к своим целям” (Lukes, 1978: 635) ¹².

Очевидно, что проблемы в льюксовской концепции власти связаны главным образом с понятиями “латентный конфликт” и “реальные интересы”. Как уже отмечалось ранее, Льюкс определяет “латентный конфликт” как противоречие между интересами субъекта и реальными интересами объекта. Он подчеркивает, что этот конфликт является латентным в том смысле, что, если бы объект осознал свои интересы, между ним и субъектом власти возник бы конфликт субъективных желаний и преференций (Lukes, 1974: 25). Соответственно, Льюкс рассматривает “реальные интересы” как “то, что они [люди] захотели бы и предпочли, если бы они могли сделать выбор” (Lukes, 1974: 34) ¹³. У Льюкса нет обстоятельного объяснения этого, он просто подчеркивает, что определение “реальных интересов” осуществляет “не А, а Б, который делает выбор в условиях [с.196] относительной автономии и, в частности, независимо от власти А, например, через демократическое участие” (Lukes, 1974: 33).

Льюксовское понимание “реальных интересов” близко к определению У. Конолли: “Политика х более соответствует реальным интересам А, чем политика у, если А, сравнив результаты х и у, выбрал бы х как предпочтительный для себя результат” (Connolly, 1993: 64). Оба автора связывают “реальные интересы” с автономией и выбором. С.Клэгг указывает на связь подходов Льюкса и Конолли с хабермасовской моделью “идеальной речевой ситуации” (ideal speech situation). Под ней Ю.Хабермас имел в виду ситуацию, когда люди обладают неограниченной возможностью участия в любом дискурсе в отношении условий своего существования. Клэгг утверждает, что аргументы Льюкса могли бы быть значительно более обоснованными, если бы Льюкс сослался и принял во внимание модель Хабермаса (Clegg, 1989: 92).

Утверждая, что латентный конфликт (конфликт между реальными интересами субъекта и объекта) является обязательным элементом власти в случае отсутствия конфликта субъективных интересов (преференций) ¹⁴, Льюкс предвидит ситуации, где эти два вида конфликта оказываются “в конфликте” друг с другом – когда субъект действует против субъективных преференций объекта, но в его “объективных” интересах. Льюкс предлагает два возможных варианта объяснения данного случая: (1) субъект осуществляет “краткосрочную власть” над объектом; как только объект начинает осознавать свои реальные интересы, “краткосрочная власть” самоуничтожается; (2) поскольку любой контроль ограничивает автономию объекта, то он не может быть в его интересах: объект всегда имеет “реальный” интерес в своей автономии. [с.197]

Льюкс предпочитает первое объяснение. Он признает, что оно имеет тенденцию к “патерналистскому оправданию тирании” ¹⁵, но надеется избежать этой опасности, построив свое определение реальных интересов “на эмпирических основаниях” (Lukes, 1974; 33).

Хотя концепция власти Льюкса стала объектом интенсивной критики с самых различных сторон, его вклад в развитие представлений о власти считается общепризнанным. Прежде всего это касается критики “поведенческого крена” в концептуализации власти, присущего большинству его предшественников, а также аргументов в пользу возможного существования власти в условиях наблюдаемого консенсуса между сторонами (когда одна из них не осознает себя объектом власти другой): власть может быть не только над поведением людей, но и над их сознанием, волей, желаниями, верованиями. Льюкс безусловно прав и в том, что “третье лицо власти”, при котором объект не в силах сопротивляться воле субъекта, относится к числу наиболее эффективных и одновременно наиболее коварных ее форм. И если мы хотим использовать понятие власти для обозначения всех форм контроля субъекта над объектом – всех ситуаций, когда субъект заставляет объект делать то, что объект в ином случае не стал бы делать, – видение власти должно быть “трехмерным”.