Глава 8. Конфликт, интересы и власть 2 страница

Следует также подчеркнуть, что трудности эмпирической идентификации “третьего лица власти”, на которые указали некоторые исследователи, не являются достаточным основанием для отрицания самого существования этого “лица”. Подход Льюкса существенно углубляет наше понимание власти, указывая на ряд важных аспектов социальной реальности, которые до него были вне поля зрения исследователей, т.е. он теоретически оправдан. Разумеется, по сравнению с теми формами власти, которые содержат открытый конфликт между субъектом и объектом, “третье лицо власти” [с.198] сложнее обнаружить и исследовать. Но это относится ко всему, что касается человеческого сознания, веры или потребностей. То, что поведение легче поддается эмпирическому анализу, не означает, что власть ограничивается данной сферой.

Однако льюксовское объяснение власти отнюдь не свободно от недостатков, и во многих аспектах его критика вполне правомерна. Наиболее уязвимым является само понятие “реальных интересов” как преференций, которые бы люди выбрали, если бы они не были объектами власти. На это указали многие исследователи. Э.Брэдшоу пишет, что процедура, предложенная Льюксом для определения “реальных интересов”, на самом деле ведет лишь к кристаллизации каких-то иных преференций. Он также считает маловероятным саму возможность фиксации “относительной автономии” объекта, поскольку в условиях гипотетической независимости объекта от власти субъекта совершенно не исключается возможность контроля последнего со стороны других субъектов (Bradshaw, 1994: 270).

Данная проблема имеет и более широкий контекст: можно ли вообще говорить о власти вне связи с социальной структурой и внешними факторами, которые влияют на сознание, установки и поведение социальных акторов? Нет, поскольку они являются условиями каузального отношения и следовательно “ответственны” за само существование власти и ее осуществление. Интересы (преференции) не могут рассматриваться просто как “внутренние свойства акторов”, как что-то определяемое вне окружающей среды и практической деятельности (Hindess, 1994: 347). Они зависят от условий, обстоятельств, ресурсов, внешних сил; изменение обстоятельств (условий) обусловливает и изменение интересов. Поэтому исследователь не может фиксировать интересы людей как нечто совершенно стабильное, а должен принять во внимание их динамику.

Кроме того, формирование желаний, преференций и целей само по себе является фундаментальным аспектом общего процесса формирования личности и социальной группы. Указывая на это, Т. Бентон пишет: [с.199]

 

В отношении некоторых важных аспектов общественной жизни было бы неправильным задавать вопрос о том, что может или мог бы сделать актор, если бы не было тех или иных процессов. При отсутствии всех форм социализации было бы невозможно говорить, что социальные акторы выражают преференции или делают выбор. С другой стороны, если мы должны вообразить результат социализации, который радикально отличается от того, с чем мы хорошо знакомы (анализы интересов, сделанные Льюксом и Конолли, требуют, по крайней мере, этого), то тогда мы вряд ли сможем говорить о том же самом акторе как источнике гипотетических преференций, желаний и т.д. (Benton, 1994: 290–291)

 

Разумеется, Льюкс не предлагает “освободить” объект власти от всех структурных условий и установить, что будет в “идеальном” мире. Он утверждает, что существуют “аутентичные” преференции акторов, поскольку не все преференции являются продуктом осуществления власти. Это так, однако и данные преференции, как представляется, все равно нельзя рассматривать в качестве “реальных интересов”. Даже “очищенные” от результатов воздействия каких-то внешних факторов, они оказываются не более “реальными” (“аутентичными”), чем те, которые находятся под контролем субъекта власти. До тех пор, пока мы не примем идею изначально данного людям “чистого сознания”, которое в “реальном мире” оказывается подверженным негативному влиянию “плохих” субъектов власти и социальных структур, мы не сможем отличить “реальные” и “ложные” интересы с помощью предлагаемой Льюксом процедуры. У нас просто нет оснований для того, чтобы отдать предпочтение одним (“новым”) преференциям по сравнению с другими. То есть, Льюкс не дает критериев для различения между автономным и гетерономным состояниями объекта.

Кроме того, даже в условиях “относительной автономии” люди вполне могут иметь преференции, которые очевидно не могут быть их “реальными” интересами. По мнению С.Клэгга, предлагаемая Льюксом [с.200] трактовка “реальных интересов” фактически подразумевает, что реальные интересы могут быть установлены на основе обычаев и норм, принятых в данной общности. В таком случае, отмечает Клэгг, мы обязаны признать, что склонность человека к употреблению наркотических веществ и курению, представляющая угрозу для его жизни, может быть в интересах этого человека, если и в условиях “относительной автономии” он будет по-прежнему желать быть зависимым от нее (Clegg, 1989: 94–95). Т.е. подход Льюкса здесь явно противоречит здравому смыслу.

Далее, поскольку у людей много различных интересов, то власть над ними может одновременно осуществляться как против их интересов, так и в их интересах. Например, и быстрое промышленное развитие, и защита окружающей среды несомненно в интересах (субъективных и “реальных”) подавляющего большинства людей. Но им часто приходится выбирать между ними и тем самым сознательно действовать в ущерб каким-то своим интересам. Исследование власти, проведенное М.Крэнсоном (Crenson, 1971) в двух американских сталелитейных центрах, показало, что их жители не могли одновременно реализовать оба свои интереса (которые несомненно относятся к числу их основных интересов) – интереса в полной занятости и интереса в чистой атмосфере, поскольку принятие законодательных актов против загрязнения атмосферы сталелитейными компаниями имело бы весьма негативные экономические последствия – сокращение производства и рост безработицы.

Таким образом, чтобы отнести какой-то случай к “власти” мы должны рассматреть иерархию интересов объекта, что крайне проблематично. При этом мы не можем просто ранжировать интересы в каком-то абсолютном иерерхическом порядке. Как пишет Дж.Дебнэм,

 

ни одно утверждение об интересах не может не учитывать ситуации, в которой эти интересы определяются. Оно также не может быть сделано без ссылок на [с.201] результаты, выбранные в качестве центральных для изучения власти. Поэтому мы обязаны не устанавливать окончательно интересы индивида, а решать, каковы его интересы в отношении данного результата. (Debnam, 1984: 50)16

 

Некоторые авторы объясняют эти и другие противоречия в льюксовской концепции власти как результат “использования марксистского понятия [“реальных интересов”] совершенно немарксистским способом” (Bradshaw, 1994: 271). По их мнению, чтобы сделать свою концепцию “реальных интересов” более последовательной и логически связанной, Льюкс должен пожертвовать своим моральным релятивизмом в пользу морального абсолютизма марксизма, которого Льюкс всячески пытается избежать (Clegg, 1989: 98; Bradshaw, 1994; 271; Bilgrami, 1976: 273). Несомненно, для различения между “реальными” и “ложными” интересами нам нужен какой-то критерий, который бы не был подвержен оценочным суждениям и считался бы истинным. Однако в этом случае мы уже имеем дело с верой, поскольку “ничто не может доказать этого… а верование никогда не является рационально убедительным для тех, кто не верит” (Clegg, 1989; 97). В отличие от Льюкса, в концепции которого такой критерий отсутствует, марксисты рассматривают “реальные интересы” [с.202] как объективно реальные, соответствующие тому, что марксизм считает объективным развитием исторического процесса (Bradshaw, 1994; 271).

Стремление Льюкса избежать объективистского понимания “реальных интересов” вполне понятно, так как оно ведет к размыванию различий между “интересами” и “идеалами” и создает опасность оправдания “патернализма”, “авангардизма”, “элитизма” и т.п. Поэтому концепция интересов Льюкса сохраняет связь с субъективными желаниями и преференциями. Льюкс подчеркивает, что определение интересов объекта осуществляется самим объектом (а не субъектом) в условиях “относительной автономии”, то есть он понимает интересы как осознанные актором преференции.

Однако ему не удалось добиться последовательного не-объективистского объяснения “реальных интересов” (наверно, это невозможно в принципе). Предложенная им процедура определения “реальных интересов”, как отмечает Т.Бентон, фактически подразумевает, что Б никогда не окажется в ситуации, где он сам сможет узнать свои истинные интересы.

 

Это вызвано тем, что преференции, убеждения, установки и стремления Б являются объектом постоянной манипуляции или … формируются общей системой и формой жизни, которая не способствует реализации реальных интересов Б. Только кто-то или какая-то группа, а не объект этой манипуляции (социализации) могут оказаться способными определить реальные интересы Б. (Benton, 1994: 287)

 

Им может быть либо сам субъект власти, либо внешний наблюдатель (от имени объекта), но никак не сам объект. “По-прежнему интересы приписываются извне (other ascription of interests), а не самим объектом” (Benton, 1994: 298).

Противоречия в льюксовском объяснении власти проявляются и в интерпретации “краткосрочной власти”. Если бы Льюкс принял марксистскую концепцию интересов, отделяющую интересы от желаний и преференций, он вынужден был бы вывести “краткосрочную [с.203] власть” за пределы понятия. Но Льюкс не делает этого, поскольку в его намерения не входит отказ от “одномерного” и “двухмерного” взглядов (где интересы трактуются как преференции); его цель – инкорпорировать их в свою “трехмерную” концепцию. Фактически Льюкс разделяет с ними субъективистскую концепцию интересов как преференций, но расширяет ее применение путем включения ситуации, где объект не осознает своих “реальных” преференций. Льюкс продолжает определять интересы в терминах преференций и желаний, но считает, что они могут быть познаны только в определенных условиях (при “относительной автономии” объекта).

Однако применение столь широкой концепции интересов неизбежно приводит к противоречию между двумя идеями, лежащими в основании теории Льюкса: (1) власть возникает только тогда, когда А воздействует на Б противоположно интересам Б и (2) власть возникает во всех случаях, когда А успешно воздействует на Б противоположно преференциям Б ¹⁷. Льюкс тем самым допускает, что объект может одновременно иметь две разные преференции – актуальную (осознанную) и латентную (“реальную”), т.е. А может одновременно воздействовать на Б как в интересах Б, так и против его интересов. Если А действует в направлении, противоположном реальным интересам Б, но не против его (Б) преференций – то это “третье измерение власти”; если же А действует противоположно субъективным (осознаваемым) преференциям Б, но не против его (Б) реальных интересов – это “краткосрочная власть”.

Льюкс не уделяет этим двум ситуациям равного внимания; понятие “краткосрочной власти” у него лишь вводится без особых пояснений. Это вполне понятно: он хотел указать на латентные (ненаблюдаемые) формы власти, которые упускались из виду его предшественниками. Кроме того, он по-видимому считает [с.204] “третье измерение власти” более важным для объяснения и анализа политической жизни. Согласно радикальной теории, властвующие элиты не склонны править в интересах (реальных интересах) управляемого большинства. Между интересами элиты и интересами не-элиты существует конфликт, и для реализации своих интересов элите приходится действовать против интересов людей и преодолевать их сопротивление (когда люди осознают свои “реальные интересы”) или культивировать “ложное сознание”. То есть Льюкс, вероятно, считает случаи, когда А действует в интересах Б, нехарактерными для общественной жизни в сравнении с ситуациями, где А действует против реальных интересов Б, но не против его актуальных преференций (“третье лицо власти”).

Если Льюкс действительно так считает, то он не прав. “Краткосрочная власть” не является чем-то необычным для политической жизни и в целом для человеческих отношений, как это может показаться на первый взгляд. Например, многие люди часто не осознают необходимости проведения экономических реформ, их последующих выгод и поэтому сопротивляются их осуществлению. Дети склонны недооценивать роль знаний в их будущей жизни; только став взрослыми, они начинают понимать свой “реальный” интерес в их приобретении, по достоинству оценивая действия учителя, который сумел дать им эти знания, несмотря на их сопротивление. Ситуации, когда субъект власти действует в интересах подчиненных, но против их субъективных преференций ¹⁸, часто имеют место в больших организациях, где информация сконцентрирована наверху, и рядовые члены организации не участвуют в принятии решений. В любом случае, даже если эти ситуации и не [с.205] столь типичны, как осуществление власти против интересов объекта, из этого не следует, что их можно отбросить или считать второстепенными. С теоретической точки зрения оба случая одинаково важны, они характеризуют два вида отношений между субъектом и объектом и имеют одинаковую логическую структуру:

1) А – Б (– р+п) (“третье лицо власти”);

2) А – Б (+р–п) (“краткосрочная власть”), где р – реальный интерес Б, п – преференции Б, – р (– п) означает, что А (субъект власти) действует против интересов (преференций) Б (объекта власти); + р (+ п) – что А действует в интересах Б (в соответствии с преференциями Б). Когда (если) Б начинает осознавать свои “реальные интересы”, оба вида отношений претерпевают одну и ту же трансформацию. Они превращаются в два “чистых” типа отношений между А и Б: “третье лицо власти” становится “первым” или “вторым”, а “краткосрочная власть” сменяется отсутствием власти.

Поскольку Льюкс не отвергает, а лишь расширяет традиционное понятие “интересов” путем включения “реальных” интересов в его содержание, то он должен, исходя из данной логики, относить к власти все случаи, когда А действует противоположно интересам и/или преференциям Б. Но из этого следует, что власть может осуществляться не только противоположно интересам объекта, но и в интересах объекта ¹⁹. Данная перспектива также не устраивает Льюкса, поскольку это фактически означает, что власть может быть концептуализирована независимо от “интересов”, т.е. что ссылка на “интересы” не является необходимой для определения власти.

Вышесказанное позволяет заключить, что льюксовское объяснение власти, опирающееся на его концепцию интересов, не вполне удовлетворительно. С этой точки зрения “объективистская” концепция интересов представляется более последовательной, поскольку она [с.206] четко разводит интересы и преференции, избегая тем самым некоторых из указанных противоречий. Э.Билгрэми, придерживающийся данного подхода, согласен с Льюксом в том, что какие-то действия могут быть в интересах людей даже несмотря на то, что люди этого не понимают. Однако в отличие от Льюкса, Билгрэми считает, что “этими реальными интересами являются универсальные и фундаментальные потребности людей, которые их (людей) и создают. Любые утверждения, касающиеся этих базовых потребностей в свою очередь становятся основаниями для формулирования определенных ценностей, с помощью которых мы оцениваем человеческое поведение и политическую организацию человеческого общества”. Билгрэми подчеркивает, что объективистское понимание реальных интересов избавляет от необходимости поиска прямых или косвенных подтверждений того, что человек имеет какие-то “основные” потребности и тем самым дает нам критерии отнесения к власти тех или иных видов воздействия на объект (Bilgrami, 1976: 272-273).

Однако объективистский подход создает другие проблемы. Прежде всего, он, как уже отмечалось, имеет тенденцию к “оправданию тирании”. Кроме того, данный подход неоправданно сужает сферу власти, исключая случаи “краткосрочной власти” и ограничивая диапазон “третьего лица власти”, поскольку понятие “реальные интересы” может быть использовано уже лишь в отношении наиболее фундаментальных биологических и психологических потребностей, которые могут считаться бесспорными и универсальными интересами людей.

Хотя недостатки льюксовской концепции власти и объективистского подхода имеют различные источники, они, как мне представляется, обусловлены самим включением “интересов” в определение власти: на мой взгляд, вряд ли возможно изобрести какое-то “новое” понятие интересов, которое бы существенно отличалось от этих двух и могло избежать свойственных им проблем. Поэтому большинство исследователей предпочитает определять власть без ссылок на интересы (без [с.207] указания на то, что субъект осуществляет власть против интересов объекта). Здесь я согласен с Э.Керноханом, который пишет, что Льюкс

 

совершенно прав, когда утверждает, что важной формой власти, вероятно самой важной, является та, которая осуществляется путем формирования интересов тех, над которыми власть осуществляется. Он прав в том, что субъективные интересы Б не могут рассматриваться в качестве критерия при определении осуществления власти, поскольку они сами могут быть результатом власти. Он прав в том, что интересы Б, определенные теоретически, также не могут рассматриваться в качестве критерия при установлении власти в силу спорности (contestability) используемой теории и потенциальной опасности патерналистской тирании. Он прав в том, что реальные интересы Б – это те, которые формируются в условиях максимальной независимости Б от власти других. Но он не прав, когда пытается определять власть с помощью понятия реальных интересов Б. Фактически… ошибочно само определение власти с помощью интересов Б – субъективных, объективных или реальных. (Kernohan, 1989: 716)

 

Могут возразить, что включение “интересов” в определение власти необходимо для идентификации “третьего лица власти”. На мой взгляд, это не так. Льюксовский “трехмерный взгляд” по сути расширяет сферу власти. “Одномерный” и “двухмерный” взгляды ограничивали ее сферой поведения: А заставляет Б действовать (вести себя) определенным образом или лишает его возможности действовать определенным образом. “Трехмерный взгляд” включает также случаи, когда А “заставляет” Б мыслить (верить, понимать, оценивать и т.д.) определенным образом или не допускает, чтобы он мыслил иначе. В “одномерном” и “двухмерном” взглядах А является причиной каких-то действий (недействий) Б, в “третьем лице власти” А формирует мышление Б. Все это можно объяснить без какого-либо ущерба для содержания с помощью предлагаемой концепции, которая достаточно широка, чтобы включить “третье лицо власти”. Различие состоит лишь в том, что она охватывает все случаи формирования сознания и [с.208] желаний объекта, включая и те, где “реальные интересы” субъекта и объекта совпадают.

Могут также возразить, что ссылка на интересы позволяет отличать власть (существенное влияние) от других форм влияния (несущественного влияния). Это верно. Но это не значит, что “интересы” (воздействие субъекта на объект, направленное против интересов объекта) может быть единственным критерием значимого влияния ²⁰. Ранее уже приводились доводы в пользу включения “интенции” в определение власти, позволяющего различать влияние существенное и влияние несущественное. Льюкс отвергает этот критерий и считает, что субъект может обладать властью и ненамеренно. Но это создает проблемы в разграничении власти и структурной детерминации и допускает существование власти в ситуациях, где субъект даже не подозревает о существовании объекта. Последнее, на мой взгляд, противоречит здравому смыслу.

Более того, “способность нанести вред интересам объекта” и “способность заставить объект делать что-то” не тождественны. Во многих случаях, где субъект полностью контролирует поведение и сознание объекта (мать и ребенок), контроль не направлен против интересов объекта. И наоборот: люди могут нанести большой вред своим противникам, но не обладать возможностью изменить их сознание или поведение в желаемом направлении. То есть нанесение вреда не обязательно ведет к подчинению и потому не может автоматически рассматриваться как осуществление власти ²¹. [с.209]

Если принять льюксовскую точку зрения, то мы будем считать, что хороший учитель, стремящийся дать знания своим ученикам и использующий свои возможности влияния на их поведение, не обладает властью над учениками; в то же время наименее компетентные учителя, негативно влияющие на деятельность и сознание учеников, будут, по Льюксу, субъектами властных отношений.

Власть часто связана с конфликтом, некоторые формы власти подразумевают конфликт само собой. Иногда единственной целью осуществления власти является желание причинить вред врагам, а соответствующая способность может быть ресурсом власти, инструментом достижения целей субъекта. Поэтому изучение интересов является важным элементом в анализе многих форм власти, оно способствует объяснению источников власти, ее основ и особенностей осуществления. Однако все это не означает, что “интересы” должны быть включены в понятие власти. Когда нас интересуют ситуации, где субъект действует против интересов объекта, мы можем использовать понятие власти, в котором ссылка на интересы отсутствует, и далее уточнить его применительно к этим случаям. Кроме того, все что мы хотим сказать о власти, результирующейся в причинении вреда интересам объекта, можно выразить и в терминах подчинения: А может заставить Б действовать таким образом, чтобы нанести вред интересам Б, или: А может заставить Б не сопротивляться действиям А, которые наносят ущерб интересам Б, или: А обладает способностью не допустить реализации Б своих интересов.

Таким образом, обязательным элементом властного отношения является подчинение (способность субъекта обеспечить подчинение) объекта воле субъекта, и ссылка на него является достаточной для констатации результата власти – независимо от того, осуществляется [с.210] ли оно против интересов (преференций) объекта или нет. Анализ направленности власти на реализацию или подавление интересов объекта имеет в этом смысле вспомогательный характер и не доказывает наличия или отсутствия властного отношения.

Исключение “конфликта” и “интересов” из понятия власти имеет, кроме всего прочего, два “практических” преимущества над теми концепциями, где они присутствуют. Во-первых, это лишает власть негативных ассоциаций, присущих другим концепциям “власти над”. Власть становится одновременно и “негативной” и “позитивной”, последствия ее осуществления могут быть и выгодны и невыгодны объекту, власть можно и осуждать и одобрять. Это, в свою очередь, позволяет избежать традиционной переоценки “силовых” методов власти и учесть возрастающую роль ненасильственных механизмов контроля, основывающихся на знании, экспертизе, информации и формальных процедурах.

Во-вторых, в предлагаемой концепции понятие власти оказывается менее “ценностно-зависимым” (“ценностно независимым”?). Льюкс считает, что “власть” относится к числу “неискоренимо оценочных” понятий именно в силу ее связи с “интересами”. Поэтому исключение “интересов” из определения власти исключает и необходимость говорить о власти как о “сущностно оспариваемом” понятии. [c.211]

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Некоторые из них также используют выражение “конфликт интересов” в значении “конфликт преференций”.

Вернуться к тексту

2 Н. Пуланзас определяет власть как “возможность социального класса реализовать свои специфические объективные интересы” (Poulantzas, 1986: 144).

Вернуться к тексту

3 Сам К.Маркс, как известно, нигде не анализировал понятие власти. Однако, судя по некоторым его высказываниям, властное отношение подразумевает конфликт между субъектом и объектом и подавление интересов объекта (см.: Маркс и Энгельс, 3: 29, 33; 23: 747; 4; 447).

Вернуться к тексту

4 Бэкрэк и Бэрэтц следуют этой же логике, когда рассматривают “не-решения” как события.

Вернуться к тексту

5 Слово “конфликт” происходит от латинского “confictus” – “столкновение”.

Вернуться к тексту

6 Некоторые авторы определяют “социальный конфликт” как высшую стадию развития противоречий в системе отношений людей, социальных групп, социальных институтов и общества в целом, которая характеризуется усилением противоположных тенденций и интересов социальных общностей и индивидов (Краткий словарь по социологии, 1988: 125).

Вернуться к тексту

7 С этой точки зрения использование С.Льюксом термина “конфликт” (“латентный конфликт”) в ситуациях, где акторы (один или даже оба) не осознают расхождения их интересов (“третье лицо власти”) не вполне корректно. Как представляется, термин “конфликт” следует использовать только в случае актуального (осознаваемого) конфликта между сторонами.

Вернуться к тексту

8 Непосредственное воздействие на психику человека с помощью, например, психотропных веществ следует рассматривать в качестве психического принуждения или психической силы.

Вернуться к тексту

9 Я, разумеется, не утверждаю, что власть всегда ведет к изменению преференций объекта. Многие формы контроля над поведением (например, физическое принуждение, сила) осуществляются непосредственно против воли объекта. В данном случае я лишь хочу подчеркнуть, что подчас невозможно различить “добровольное” и “недобровольное” поведение, действия “по воле объекта” и “против вели объекта”.

Вернуться к тексту

10 Р. Коллинвуд иллюстрирует осуществление “бесконфликтной” власти на следующем примере: “Посмотрите на двух мужчин, переносящих пианино: в какой-то момент один из них говорит "поднимай", и другой поднимает” (Collingwood, 1942: 153–154).

Вернуться к тексту

11 Об этом речь пойдет в главе 12 “Сила, принуждение, побуждение, убеждение, манипуляция, авторитет”.

Вернуться к тексту

12 По Льюксу, элиты обладают властью и осуществляют ее просто в силу того, что их действия (или не-действия) направлены против интересов других людей.

Вернуться к тексту

13 Он подчеркивает разницу между его подходом в понимании “латентного конфликта” и “реальных интересов” и подходом Р.Дарендорфа, который рассматривал “объективные” и “латентные” интересы как антагонистические интересы, обусловленные социальными ориентациями и заложенные в них”. Дарендорф, пишет Льюкс, считает социологической данностью то, что он, Льюкс, рассматривает как подверженное эмпирической проверке” (Lukes, 1974: 25).

Вернуться к тексту

14 Льюкс не допускает, что власть может существовать вообще без конфликта. При отсутствии конфликта субъективных преференций власть основывается на “латентном конфликте” – противоречии между интересами тех, кто осуществляет власть, и реальными интересами тех, над кем власть осуществляется.

Вернуться к тексту

15 Вторая интерпретация, напротив, “направлена на защиту от этого, превращая все или большинство случаев влияния во власть” (Lukes, 1974: 33).

Вернуться к тексту

16 Во многих ситуациях вообще невозможно выстроить субординацию интересов. Как указывает Х.Маклахлан, “выбор наших действий [после сравнения различных результатов] будет зависеть от многих вещей, включая наши вкусы, которые со временем могут сильно меняться. Поэтому в лучшем случае мы можем говорить о реальных интересах человека в какое-то конкретное время, а не просто о его реальных интересах. Представим, что в результате х я ем, а в результате у я пью. В чем состоит мой реальный интерес? Иногда я предпочитаю есть, иногда – пить, но я "реально" не имею предпочтений к какому-то из этих двух видов деятельности. Мы даже не можем сказать, что к моим "реальным интересам" всегда относится наличие еды и питья, поскольку люди могут добровольно кончать жизнь самоубийством, и кто может знать, что является "реальным интересом" для нашего тела – жить или умереть?” (McLachlan, 1994: 322).

Вернуться к тексту

17 Последнее подразумевается, поскольку льюксовский “трехмерный” взгляд включает в себя “одномерный” и “двухмерный” взгляды.

Вернуться к тексту

18 Поскольку объект власти, как указывалось ранее, сам фактически не способен осознать свои “реальные” интересы, мы можем говорить лишь о предполагаемых реальных интересах. Т.е. “ А осуществляет власть над Б в интересах (реальных интересах) Б ” означает, что А заставляет Б делать что-то, что соответствует его предполагаемым реальным интересам.