Принцип организационной инвариантности
Если сознание возникает из физического, то благодаря какого рода физическим свойствам оно возникает? Судя по всему, речь идет о свойствах, которые могут быть реализованы в мозге, но не очевидно, какие именно эти свойства. Одни полагали, что это биохимические свойства; другие — что квантовые; многие высказывали неуверенность на этот счет. Естественно предположить, что сознание возникает вследствие определенной функциональной организации мозга. Согласно этой позиции, химический, да и квантовый субстрат мозга не имеют отношения к порождению сознания. Важна абстрактная каузальная организация мозга, которая могла бы реализовываться на множестве различных физических субстратов.
Функциональную организацию лучше всего трактовать в качестве абстрактной схемы каузального взаимодействия различных частей системы, а также, возможно, этих частей и внешних данных на входе и выходе. Функциональная организация определяется конкретизацией (1) количества абстрактных компонентов, (2) множества различных возможных состояний для каждого из компонентов и (3) системы отношений зависимости, уточняющих, как состояние каждого из компонентов зависит от предыдущих состояний всех компонентов и от данных на входе в систему, и как данные на выходе системы зависят от предшествующих им состояний ее компонентов. В остальном, то есть помимо конкретизации количества компонентов и состояний и отношений зависимости между ними, природа этих компонентов и состояний остается неспецифицированной.
Физическая система реализует данную функциональную организацию, если эта система может быть разделена на надлежащее множество физических компонентов, каждый из которых наделен надлежащим множеством состояний — таких, что отношения каузальной зависимости между компонентами данной системы и данными на входе и выходе в точности отражают отношения зависимости, представленные в спецификации той функциональной организации. (Более формальное объяснение в подобном ключе можно найти в (Chalmers 1994а, 1994b), оно также суммировано в главе 9 этой книги, но пока хватит и этой неформальной трактовки.)
Наличная функциональная организация может быть реализована разными физическими системами. К примеру, организация, реализованная мозгом на нейронном уровне, могла бы быть в принципе реализована кремниевой системой. Описание функциональной организации мозга абстрагируется от физической природы задействованных частей, и от того, как именно реализуются каузальные соединения. Важно лишь наличие соответствующих частей и отношений зависимости между их состояниями.
Функциональная организация физической системы предстает на множестве разных уровней — в зависимости от того, насколько детально мы индивидуализируем ее части и разделяем состояния этих частей. На грубом уровне, к примеру, два полушария мозга вполне могут рассматриваться как реализующие простую двухкомпонентную организацию, если мы возьмем их надлежащие взаимозависимые состояния. Как правило, однако, полезнее рассматривать когнитивные системы на более детальном уровне. Если нас интересует познание, то мы, скорее всего, сосредоточимся на уровне, достаточно детальном для того, чтобы определять связанные с мозгом поведенческие способности, причем поведение при этом индивидуализируется с необходимым уровнем точности. Слишком грубый уровень организации (вроде указанной выше двухкомпонентной организации) не позволит определять поведенческие способности, так как механизмы, порождающие поведение, не попадут в ее описание; простая система могла бы иметь ту же самую организацию при ином поведении. Но на более детальном уровне — возможно, нейронном — функциональная организация будет определять поведенческие способности. Даже если бы наши нейроны были заменены кремниевыми чипами, то, если бы эти чипы были наделены состояниями с теми же самыми схемами каузальных взаимодействий, что и у нейронов, эта система порождала бы точно такое же поведение.
В последующем речь всегда будет идти о таком уровне детализации функциональной организации системы, которого будет достаточно для определения поведенческих способностей. Назовем такую организацию высокодетализированной функциональной организацией. В иллюстративных целях я обычно буду ссылаться на нейронный уровень организации мозга, хотя для этого мог бы оказаться достаточным и более высокий уровень; не исключено также, что потребовался бы более низкий уровень. В любом случае, аргументы имеют общее значение. Для целей последующего рассмотрения мы должны также допустить, что для совпадения функциональной организации систем они должны находиться в соответствующих состояниях в надлежащее время; хотя мой спящий двойник в широком смысле слова мог бы считаться совпадающим по своей функциональной организации со мной, его нельзя будет счесть таковым в строгом смысле, который будет требоваться в дальнейшем. Если две системы одинаковы по своей функциональной организации в этом строгом смысле, то я буду говорить, что они являются функциональными изоморфами.
Мой тезис в том, что сознательный опыт порождается высокодетализированной функциональной организацией. Если более конкретно, то я буду обосновывать принцип организационной инвариантности , согласно которому, если имеется система, обладающая сознательными переживаниями, то любая система с точно такой же высокодетализированной функциональной организацией будет обладать качественно тождественными переживаниями. В соответствии с этим принципом, сознание — это организационный инвариант: свойство, остающееся неизменным у всех функциональных изоморфов данной системы. Не имеет значения, реализована ли эта организация в кремниевых чипах, народонаселении Китая, пивных банках или теннисных шариках. Если эта функциональная организация такова, какой она должна быть, это определит сознательный опыт.
Это утверждение часто ассоциировалось с редуктивным функционалистским взглядом на сознание, в частности, с воззрением, что для наличия сознания нужно лишь исполнение надлежащей функциональной роли. Принцип инвариантности естественным образом вытекал бы из этого воззрения, но он может быть истинным и независимо от последнего. Так же, как можно верить в то, что сознание порождается физической системой, но не является физическим состоянием, можно верить в то, что сознание порождается функциональной организацией, но не является функциональным состоянием. Отстаиваемая мной позиция именно такова — мы могли бы назвать ее нередуктивным функционализмом. Ее можно рассматривать в качестве объединения функционализма и дуализма свойства.
В дальнейшем я не буду уделять особого внимания нередуктивным аспектам моей позиции, так как главной моей задачей будет доказательство принципа инвариантности. Мои аргументы могли бы использоваться даже редуктивными функционалистами. Хотя эти аргументы и не дают полностью редуктивных выводов, они тем не менее могут рассматриваться как доводы, поддерживающие эту позицию в противовес другим редуктивным воззрениям, таким как концепция, согласно которой сознание отождествляется с каким‑то биохимическим свойством. Конечно, я считаю, что все редуктивные взгляды в конечном счете неверны, но последующее обсуждение в значительной степени не зависит от этого момента.
По сути, я уже приводил довод в пользу одной из разновидностей принципа инвариантности, когда выдвигал аргумент от «Х — фактора» в главе 6. Но в этой главе я буду использовать мысленные эксперименты, позволяющие обосновывать этот принцип гораздо более прямым путем.
Принцип инвариантности далеко не общепризнан. Многие авторы как дуалистической, так и материалистической направленности пытались доказать, что он неверен. Многие считали, что для того чтобы какая‑то система была сознательной, она должна обладать надлежащей биохимической организацией; и если так, то металлический робот или кремниевый компьютер никогда не могли бы иметь опытные переживания, невзирая на их каузальную организацию. Другие признавали, что робот или компьютер могли бы обладать сознанием при надлежащей организации, но полагали, что их переживания могли бы существенно отличаться от наших.
Соответственно этим двум позициям обычно выдвигалось два типа аргументов против принципа инвариантности. Первый из них связан с аргументами от отсутствующих квалиа. В них описывается какая- нибудь особенно причудливая реализация данной функциональной организации, в системе настолько странной, что естественно предположить отсутствие в ней качеств (квалиа) сознательного опыта. Широко известен пример, приводимый Блоком (Block 1978), где речь идет о реализации присущей нам организации народом какой‑то страны (как в главе 3). И утверждается, что такое наверняка не могло бы порождать сознательный опыт. Значит, сознание не может порождаться функциональной организацией.
Второй класс аргументов включает аргументы от инвертированных квалиа или инвертированного спектра. Согласно этим аргументам, если бы наша функциональная организация была реализована на ином физическом субстрате, система по — прежнему могла бы иметь опытные переживания, но иного рода. Там, где мы переживаем красное, она могла бы переживать синее и т. д. Зачастую эти аргументы разворачиваются в рамках сложных сценариев, связанных с хирургией мозга, когда в один прекрасный день мы просыпаемся и видим синее, а не красное, хотя наша функциональная организация и не претерпевает каких‑либо изменений.
Многие из тех, кто доказывал возможность отсутствующих и инвертированных квалиа, доказывали лишь логическую возможность; этого вполне достаточно для опровержения редуктивной формы функционализма. Да и я сам использовал подобные аргументы в главе 3. Контраргументы в данной главе не нацелены против защитников такой позиции. Спор идет здесь о более слабой разновидности функционализма, которая не затрагивается вопросами о логической возможности.
Центральный вопрос этой главы — это вопрос о том, являются ли отсутствующие или инвертированные квалиа естественно (или эмпирически) возможными. Логически возможно, что если выпустить тарелку из рук в вакууме или на поверхности планеты, то она полетит вверх, но это тем не менее естественно невозможно. Законы природы запрещают это. Так же и установление логической возможности отсутствующих квалиа и инвертированных квалиа далеко не означает установление их естественной возможности. Принцип инвариантности утверждает, что функциональная организация детерминирует сознательный опыт посредством некоего законосообразного связующего звена в актуальном мире; и логическая возможность не имеет отношения к этому вопросу. Когда в этой главе я говорю просто о «возможности», речь идет о естественной возможности.
В последующем я обсужу аргументы, выдвигавшиеся в защиту естественной возможности отсутствующих и инвертированных квалиа, а затем предложу детальные аргументы против таких возможностей. Эти аргументы нельзя будет развернуть без мысленных экспериментов. Против возможности отсутствующих квалиа я выдвину мысленный эксперимент, связанный с блекнущими квалиа. Против возможности инвертированных квалиа я выдвину мысленный эксперимент, связанный со скачущими квалиа.
Как обычно, указанные аргументы от мысленных экспериментов будут лишь правдоподобными аргументами, но, думаю, они весьма сильны. Для утверждения естественной возможности отсутствующих и инвертированных квалиа перед лицом этих мысленных экспериментов потребуется принятие ряда неправдоподобных тезисов о природе сознательного опыта и, в частности, об отношении между сознанием и познанием. При определенных естественных допущениях касательно этого отношения, принцип инвариантности оказывается наиболее правдоподобной гипотезой.
Быть может, полезно было бы взглянуть на роль этих мысленных экспериментов по аналогии с ролью, которую играл мысленный эксперимент «кошка Шредингера» в интерпретации квантовой механики. Мысленный эксперимент Шредингера не выносит окончательный вердикт в пользу той или иной интерпретации, но он выявляет различные правдоподобные и неправдоподобные моменты в этих интерпретациях, и любая интерпретация в конечном счете должна принимать это во внимание. Так и любая теория сознания должна в итоге что‑то делать со сценариями блекнущих и скачущих квалиа, и одни из них справятся с ними лучше, чем другие. Так будут выявлены достоинства и недостатки различных теорий.
Отсутствующие квалиа
Позитивные аргументы в пользу естественной возможности отсутствующих квалиа были не столь многочисленны, как аргументы в пользу инвертированных квалиа, но они все же выдвигались. Наиболее подробное изложение этих аргументов можно найти у Блока (Block 1978).
Эти аргументы почти всегда одинаковы по форме. Они состоят в демонстрации реализации нашей функциональной организации в какой‑то необычной среде, сочетающейся с обращением к интуиции. Говорится, к примеру, что организация нашего мозга могла бы быть симулирована народом Китая или даже отражена в боливийской экономике. Если мы сделаем так, что каждый человек в Китае будет симулировать нейрон (для этого нам надо было бы увеличить население Китая в десять или сто раз, но это не имеет значения), и если мы снабдим этих людей радиопередатчиками для симуляции синаптических связей, то данная функциональная организация будет воспроизведена. Но, как утверждается в этом аргументе, эта причудливая система наверняка не будет обладать сознанием !
Этот аргумент имеет определенную интуитивную силу. Многие люди склонны считать, что подобная система просто не может быть тем, что могло бы обладать сознательным опытом. Такое «групповое сознание» казалось бы скорее темой для научно — фантастического рассказа, чем объектом, который мог бы реально существовать. Но, кроме интуитивной силы, здесь ничего нет. И это уж точно далеко не решающий аргумент. Многие указывали [153], что, хотя порождение подобной системой сознания и может быть интуитивно неправдоподобным, столь же интуитивно неправдоподобно и то, что мозг должен был бы порождать сознание! Кто мог бы подумать, что этот кусок серой материи мог бы оказаться тем, что смогло бы порождать яркие субъективные переживания? Но он делает это. Разумеется, это не показывает , что народ мог бы порождать сознание, но является сильным противовесом интуитивному доводу, что такое невозможно.
Конечно, в подобной системе мы н t увидели бы какого‑либо сознательного опыта. Но здесь нет ничего нового; мы не видим сознательного опыта вообще ни у кого. Могло бы показаться, что в подобной системе нет «места» для сознательного опыта, но, опять‑таки, это кажется справедливым и по отношению к мозгу. Наконец, мы могли бы объяснить функционирование данной системы без обращения к сознательному опыту, но это опять же известно нам и в стандартном случае. После того, как мы прочувствуем реальный смысл отсутствия логической супервентности, мысль о том, что население страны могло бы порождать сознательный опыт, будет удивлять нас не больше, чем о том, что мозг мог бы делать это[154].
Некоторые высказывали возражения против принципа инвариантности на том основании, что данная функциональная организация могла возникнуть случайно, в боливийской экономике или даже в ведре (Hinckfuss, цитируется в (Lycan 1987, с. 32)). Но это могло бы случиться лишь в случае самого что ни на есть невероятного совпадения[155]. Система должна была бы иметь более миллиарда частей, каждая из которых должна была бы обладать набором собственных состояний (скажем, по десять у каждой). Между этими состояниями должна была бы иметься громадная и запутанная система надлежащих каузальных соединений, такая, что при наличии паттерна вот такого состояния появится паттерн такого‑то состояния, а при наличии вот такого — паттерн вот такого, и т. д. Для реализации той функциональной организации эти кондиционалы не могут быть простыми регулярностями (когда данный паттерн состояния по факту следует за другим паттерном состояния в данном случае); они должны быть прочными связями, сохраняющимися в контрфактических ситуациях, такими, что данный паттерн состояния следовал бы за тем, когда бы тот ни появился[156].
Нетрудно убедиться, что для реализации такой системой надлежащей функциональной организации, если мы разбиваем ее на миллиард частей, потребовалось бы 1010 подобных кондиционалов. Шанс того, что эти кондиционалы были бы реализованы произвольной системой при условии принятого нами количества ее частей и состояний, был бы порядка 1 из (К)109)10'0 (на деле гораздо меньше, так как требование прочности каждого кондиционала еще более снижает шанс его реализации)[157]. Даже при учете произвольного деления системы на части реализация такой организации произвольной системой — да и вообще любой системой, не сформированной крайне далеким от произвольности механизмом естественного отбора, — является предельно маловероятной.
Осознав силу ограничений структуры системы спецификацией функциональной организации, мы уже не будем считать столь маловероятным то, что даже население Китая могло бы при надлежащей организации оказываться субстратом сознательного опыта. Если, вообразив это население, ускорить его примерно в миллион раз и сжать его до размера головы, то получится что‑то очень похожее на мозг, за исключением того, что вместо нейронов мозга у нас будут гомункулы — маленькие люди. И кажется, нет серьезных оснований считать, что нейроны непременно будут справляться с задачей фундирования опыта лучше, чем гомункулы.
Разумеется, мы, как указывает Блок, знаем , что нейроны могут справиться с этой задачей, тогда как о гомункулах нам ничего не известно. Вопрос, тем самым, остается открытым. Важно, однако, то, что подобные аргументы могут служить лишь очень слабым свидетельством в пользу того, что отсутствующие квалиа являются естественно невозможными. Для решения этого спора нужен более убедительный аргумент. Не исключено , что правильно было бы сказать, как и делает Блок, что наши интуиции перекладывают бремя доказательства на тех, кто считает, что квалиа организационно инвариантны, хотя для меня это и не очевидно. Так или иначе, в дальнейшем я взвалю на себя эту ношу.
В пользу естественной возможности отсутствующих квалиа иногда выдвигается и не связанный с теми рассуждениями аргумент, отталкивающийся от феномена слепого зрения. Утверждается, что пациенты со слепым зрением в существенных моментах функционально сходны с нами — они способны к различению, к вербальным отчетам и т. д., — но при этом у них отсутствует визуальный опыт. Значит, функциональная организация зрительных процессов не определяет наличия или отсутствия опыта.
В главе 6 мы, однако, видели, что процессы обработки информации у нормальных субъектов и у субъектов со слепым зрением существенно различны. У этих субъектов нет обычного прямого доступа к визуальной информации. Если соответствующая информация вообще доступна, доступ к ней имеет непрямой характер, и к данной информации уж точно нет обычного доступа для использования ее при контроле за поведением. В самом деле, именно из‑за этого различия в организации их обработки информации, проявляющегося в их поведении, мы и замечаем нечто необычное, что ведет нас к допущению отсутствия опыта. Так что эти случаи не могут свидетельствовать против принципа инвариантности.
Блекнущие квалиа
Мой позитивный аргумент против возможности отсутствующих квалиа будет основан на мысленном эксперименте, предполагающем постепенную замену частей мозга, к примеру, кремниевыми чипами. Подобные мысленные эксперименты нередко использовались для ответа на аргументы об отсутствующих квалиа в устной традиции исследований искусственного интеллекта, а иногда и в печати. Сценарий постепенной замены обсуждал Пилишин (Pylyshyn 1980), хотя он и не связывал с ним систематической аргументации. В чем‑то сходные с моим аргументы выдвигались Сэвиттом (Savitt 1982) и Када (Cuda 1985), хотя они развивают их иначе и делают несколько иные выводы из этого сценария[158].
Этот аргумент «блекнущих квалиа» не будет моим сильнейшим и главнейшим аргументом против возможности отсутствующих квалиа; эту роль играет аргумент «скачущих квалиа», о котором пойдет речь в пятом параграфе и который является также аргументом против возможности инвертированных квалиа. Тем не менее аргумент от блекнущих квалиа сам по себе силен и может серьезно мотивировать нас ко второму, более сильному аргументу, равно как и послужить хорошим фоном для последнего.
Этот аргумент имеет вид reductio ad absurdum. Допустим, что отсутствующие квалиа естественно возможны. В таком случае могла бы существовать система с такой же функциональной организацией, как и у какой‑нибудь сознающей системы (скажем, у меня), но при этом абсолютно лишенная сознательного опыта. Не забывая об общем характере наших рассуждений, предположим, что это происходит потому, что данная система состоит не из нейронов, а из кремниевых чипов. Позже я покажу, как этот аргумент можно распространить на другие виды изоморфов. Назовем этого функционального изоморфа «Роботом». Каузальные схемы когнитивной системы Робота не отличаются от моих, но он обладает сознанием зомби.
В такой ситуации мы можем сконструировать ряд переходных случаев между мной и Роботом, таких, что каждый шаг будет представлять собой лишь очень небольшое изменение при полном сохранении функциональной организации на протяжении всего ряда. Мы можем вообразить, к примеру, замену какого‑то количества моих нейронов кремниевыми чипами. В первом из подобных случаев будет заменен только один нейрон. На его место встанет кремниевый чип, выполняющий точно такую же локальную функцию, что и этот нейрон. Там, где последний соединен с другими нейронами, соединяется с ними и указанный чип. Там, где состояние этого нейрона чувствительно к электрическим стимулам и химическим сигналам, чувствителен к ним и кремниевый чип. Мы могли бы вообразить, что он снаряжен маленькими датчиками, принимающими электрические сигналы и химические ионы и преобразующими их в цифровые сигналы, распространяющиеся по всему чипу. Там, где нейрон продуцирует электрические и химические реакции, их продуцирует и чип (мы можем вообразить, что он снабжен маленькими эффекторами, порождающими электрические и химические реакции в зависимости от внутреннего состояния этого чипа). Важно то, что внутренние состояния этого чипа таковы, что стимульно — реакционная функция чипа ничем не отличается от соответствующей функции нейрона. То, как чип достигает этого результата, не имеет значения — возможно, он использует таблицу соответствия, увязывающую каждый стимул с надлежащей реакцией, или производит вычисления, симулирующие нейронные процессы — главное, чтобы он обеспечивал верные зависимости между данными на входе и данными на выходе. Если локальные взаимодействия адекватны, то интересующая нас замена на изменит общего функционирования системы.
Во втором случае мы заменяем кремниевыми чипами два нейрона. Легче всего предположить, что речь идет о смежных нейронах. При этом, после замены обоих нейронов, мы можем расстаться с неуклюжими датчиками и эффекторами, опосредующими соединение двух чипов. Мы можем заменить их любыми звеньями, лишь бы они были чувствительны к внутреннему состоянию первого чипа и надлежащим образом влияли на внутреннее состояние второго чипа (эти соединения могут быть, разумеется, и двунаправленными). Здесь мы добиваемся того, чтобы данное соединение не отличалось от соответствующего соединения у Робота; возможно, оно будет состоять в прохождении какого‑то электронного сигнала.
Дальнейшие случаи конструируются по очевидной схеме. В каждом последующем случае кремниевыми чипами заменяется все большая группа смежных нейронов. Внутри этой группы чипов биохимический субстрат полностью исчезает. Биохимические механизмы присутствуют только в остальных частях системы и в сочленениях между чипами на границах этой группы и смежными с ними нейронами. В конце концов все нейроны системы оказываются заменены на чипы, и биохимические механизмы перестают играть какую‑либо существенную роль. (Я отвлекаюсь здесь от детального обсуждения того, играют ли, к примеру, глиальные клетки какую‑то значимую роль; если да, то они будут компонентами надлежащей функциональной организации и тоже будут заменены.)
Можно вообразить, что эта внутренняя система повсюду сочленена с телом, чувствительна к телесным стимулам и надлежащим образом, через датчики и эффекторы, продуцирует моторные реакции. Каждая из систем в этом ряду функционально изоморфна мне в детализации, позволяющей ей иметь мои поведенческие диспозиции. Но хотя система на одном конце спектра — это я, на другом конце мы видим, по сути, копию Робота.
Чтобы довершить картину, представим, что, в качестве первой системы, я наделен богатым сознательным опытом. Скажем, я нахожусь на баскетбольном матче в толпе орущих фанатов; я вижу яркие разноцветные одежды, ощущаю приятный аромат каких‑то легких закусок, возможно, чувствую пульсирующую головную боль и т. п. Сосредоточимся на ощущениях ярко — красного и желтого, которые возникают у меня, когда я смотрю на форму игроков. Финальная система, Робот, находится в такой же ситуации, обрабатывает такие же данные на входе и продуцирует сходное поведение, но, по предположению, вообще ничего не переживает.
Между мной и Роботом будет множество промежуточных инстанций. Вопрос: каково это — находиться в них ? Что переживают такие системы, если они вообще что‑то переживают? Как меняется сознательный опыт по мере нашего смещения вдоль указанного спектра? Можно предположить, что в самых первых случаях их переживания во многом похожи на мои, а в самых последних у них нет переживаний или есть лишь очень незначительные переживания, но как обстоит дело с промежуточными случаями?
Учитывая, что система на другом конце спектра (Робот) лишена сознания, кажется, что по ходу дела должно происходить одно из двух. Либо (1) сознание постепенно блекнет перед тем, как в итоге исчезнуть, либо (2) где‑то в этом ряду сознание неожиданно выключается, хотя в предыдущем случае был богатый сознательный опыт. Назовем первую возможность блекнущими квалиа , вторую — внезапно исчезающими квалиа.
Нетрудно исключить вариант с внезапно исчезающими квалиа. Согласно этой гипотезе, замена одного — единственного нейрона (при том, что все остальное остается неизменным) могла бы быть ответственна за исчезновение всего поля сознательного опыта. Это кажется крайне неправдоподобным, если не абсолютно фантастичным. Если бы такое было возможно, то в законах природы были бы грубые разрывы, отличные от того, что мы обнаруживаем во всех других случаях. Любой конкретный момент внезапного исчезновения квалиа (50 процентов нейронов? 25 процентов?) был бы совершенно произвольным. Можно даже представить, что наш мысленный эксперимент разворачивается на более детальном уровне, внутри нейрона, и тогда в конечном счете окажется, что исчезновение всего поля опытных переживаний будет вызвано заменой нескольких молекул (если нет, то мы возвращаемся к сценарию с блекнущими квалиа). Как всегда в подобных случаях, эта гипотеза не может быть опровергнута, но ее изначальная правдоподобность невелика.
(Можно было бы возразить, что в нелинейной динамике бывают ситуации, когда одна величина чувствительно зависит от другой и большие изменения первой могут быть вызваны незначительными изменениями второй. Однако в этих ситуациях зависимость все же имеет непрерывный характер, так что здесь будут промежуточные случаи, в которых зависимая величина принимает промежуточные значения; поэтому данная аналогия ведет к блекнущим квалиа. И в любом случае подобная чувствительная зависимость обычно возникает как результат совокупных воздействий множества более фундаментальных градуальных зависимостей. Во всех известных до сих пор фундаментальных законах зависимость одной величины от другой непрерывной величины подобным образом непрерывна, и из непрерывности никоим образом нельзя образовать ее отсутствие. Внезапно исчезающие квалиа, в отличие от нелинейной динамики, требовали бы существования грубых разрывов в фундаментальных законах.)
Если внезапно исчезающие квалиа исключены, то мы остаемся с блекнущими квалиа. Чтобы разобраться в этом сценарии, рассмотрим систему, находящуюся на середине спектра между мной и Роботом, в которой сознание уже серьезно деградировало, но еще не полностью исчезло. Назовем эту систему «Джо». Каково это — быть Джо? Джо, разумеется, функционально изоморфен мне. Он говорит о своих переживаниях все то, что я говорю о своих. На баскетбольном матче он не удерживается от восклицаний по поводу ослепительно яркой красно — желтой формы баскетболистов.
Согласно допущению, однако, Джо вообще лишен переживаний ярких красных и желтых цветов. Быть может, вместо них он ощущает что‑то розоватое и тускло — коричневое. Или самые бледные оттенки красного и желтого. Или его ощущения затемняются почти до черноты. Можно представить много вариантов постепенного превращения ощущений красного в полное отсутствие ощущений, а еще большее число таких вариантов мы, быть может, даже не можем себе представить. Но можно предположить, что в каждом из них перед своим уничтожением ощущения должны утрачивать яркость (в ином случае мы останемся с проблемой внезапно исчезающих квалиа). Сходным образом можно предположить, что на каком‑то этапе тонкие различия моих переживаний должны исчезать из опыта промежуточной системы; признавая, что все различия моих переживаний сохраняются вплоть до момента их одновременного исчезновения, мы остались бы с еще одной версией внезапно исчезающих квалиа.
Для конкретности вообразим, что Джо видит что‑то розоватое там, где я вижу ярко — красное, причем множество различий оттенков моих переживаний больше не представлено в оттенках его переживаний. Громкий шум для меня, для Джо, возможно, лишь далекий рокот. Но не все так плохо для Джо: я чувствую спазмы в голове, а он всего лишь покалывание.
Существенный момент состоит здесь в том, что Джо систематически ошибается относительно всего, что он переживает. Конечно, он говорит , что он ощущает что‑то ярко — красное и ярко — желтое, но в действительности он ощущает лишь розоватое[159]. Если вы спросите его, он заявит, что различает в своем опыте всевозможные тонкие оттенки красного, но на самом деле многие из них совершенно неразличимы в его переживаниях. Он может даже жаловаться на шум, хотя в реальности в его слуховом опыте нет ничего подобного. Хуже того, при функциональном конструировании убеждений, Джо будет даже верить в то, что у него имеются все те комплексные переживания, которые у него в действительности отсутствуют. Одним словом, Джо до крайности оторван от своего сознательного опыта, и он не способен войти в какой‑либо контакт с последним.
Это кажется совершенно неправдоподобным. Здесь мы видим существо с функционирующими рациональными механизмами и реально обладающее сознанием , но абсолютно неверно трактующее свои собственные сознательные переживания. Быть может, если говорить о предельном случае, когда все темно внутри, предположение о том, что подобная система могла бы столь ошибаться в своих заявлениях и суждениях, и могло бы оказаться небезосновательным — в конце концов, в известном смысле в этой системе вообще не было бы того, кто мог бы ошибаться. Но в промежуточном случае это гораздо менее правдоподобно. Во всех известных нам случаях сознательные существа, как правило, способны формировать точные суждения о своих переживаниях, когда их ничего не отвлекает и если они разумны. Если здравое, разумное существо, лишенное какой‑либо функциональной патологии, до такой степени систематически оторвано от своих переживаний, то это означает, что сознание очень слабо связано с познанием. У нас нет серьезных оснований полагать, что сознание — настолько аномальный феномен, и есть весомое основание считать иначе.
Конечно, блекнущие квалиа логически возможны. В описании системы, настолько ошибающейся относительно своих переживаний, нет противоречия[160]. Но логическая возможность и естественная возможность — разные вещи. У нас нет оснований считать, что подобный случай можно встретить на практике, и самые серьезные основания считать иначе. Одним из наиболее бросающихся в глаза фактов о сознании кажется тот факт, что когда сознательное существо с надлежащей детализацией его понятий переживает что‑то, оно способно сформировать суждения о своих переживаниях. Не исключено, что в некоторых необычных случаях рациональные процессы системы оказываются существенно нарушены, и это приводит к сбоям в механизмах суждения, но это не тот случай. Процессы протекают у Джо так же, как и у меня — согласно предположению, он является моим функциональным изоморфом. Дело лишь в том, что, как оказывается, он совершенно неверно трактует собственные переживания.
Разумеется, в повседневной жизни можно отыскать немало различных примеров блекнущих квалиа. Подумаем, к примеру, о том, что происходит, когда кто‑то погружается в сон; или представим как мы смещаемся назад по эволюционной цепи от людей к трилобитам. В каждом из таких случаев по мере продвижения вдоль спектра сознательный опыт постепенно блекнет. Но в каждом из этих случаев этот феномен сопровождается соответствующими функциональными изменениями. Когда я впадаю в сонное состояние, я не верю в то, что я абсолютно не хочу спать и что‑то ярко переживаю (если только я не заснул — и тогда я вполне вероятно что‑то ярко переживаю). Бедность цветового опыта собаки сопряжена с соответствующим дефектом ее различающих визуальных механизмов. Эти случаи очень непохожи на тот, который мы рассматриваем, так как в последнем переживания блекнут, а функционирование остается неизменным. Механизмы Джо по — прежнему могут отмечать тонкие различия длины световых волн, и он, конечно, утверждает, что подобные различения отражаются в его опыте, но мы должны верить, что это совершенно не так.
Серл (Searle 1992) обсуждает сходный мысленный эксперимент и рассматривает возможность следующего развития событий:
По мере того, как кремний постепенно имплантируется в ваш ухудшающийся мозг, вы находите, что область вашего сознательного опыта сужается, но это не оказывает действие на ваше внешнее поведение. И вы находите, к своему полнейшему изумлению, что вы и в самом деле теряете контроль над своим внешним поведением. Вы, к примеру, обнаруживаете, что когда доктора проверяют ваше зрение, вы слышите, как они говорят: «Мы показываем красный объект напротив вас; скажите нам, пожалуйста, что вы видите». Вам хочется закричать: «Я же ничего не вижу. Я совершенно ослеп». Однако вы слышите, как ваш голос говорит так, будто он совершенно не поддается вашему контролю: «Перед собой я вижу красный объект». И если мы до предела доведем этот эксперимент, то получим еще более удручающий результат, чем в прошлый раз. Мы воображаем, что ваш сознательный опыт медленно сужается до ничего, в то время как внешне наблюдаемое поведение остается тем же самым (с. 66–67; пер. А. Ф. Грязнова).
Здесь Серл признает возможность блекнущих квалиа, но допускает, что подобная система может и не ошибаться относительно ее убеждений по поводу ее опыта. Система могла бы обладать истинными убеждениями о своем опыте; дело лишь в том, что они не могли бы влиять на ее поведение.
Думаю, однако, что такую возможность можно исключить. В данной системе попросту нет места для формирования каких‑либо новых убеждений. Если не брать очень сильный дуализм, то подобное различие убеждений должно отражаться в функционировании системы — может , и не в поведении, но хотя бы в каком‑то процессе. Но эта система идентична изначальной системе (мне) на надлежащем уровне детализации. В ней просто нет места для таких новых убеждений, как «я ничего не вижу», новых желаний вроде желания закричать и других новых когнитивных состояний, таких как изумление. Ничто в этой физической системе не может соответствовать этому изумлению. Для него нет места в нейронах, которые, в конце концов, идентичны группе нейронов, фундирующей обычные убеждения; и Серл уж точно не хочет сказать, что кремниевый суррогат сам по себе фундирует новые убеждения! Если только между нейронами и кремнием нет какого‑то поразительного, магического взаимодействия — которое к тому же не проявляется в других процессах, так как организация в целом остается неизменной — такие новые убеждения не возникнут.
Не меняющий организацию переход от нейронов к кремнию попросту не производит изменений, достаточных для того, чтобы вызвать столь заметную трансформацию в содержании и структуре когнитивных состояний. Переключение с опыта красного на опыт синего — это одно, но совсем другого порядка был бы переход от убеждения «Замечательный баскетбольный матч» к убеждению «О нет! Меня, кажется, занесло на дурацкий фильм ужасов». Если бы столь сильное изменение когнитивных данных не отражалось в изменениях функциональной организации, познание было бы совершенно оторвано от выполнения внутренних функций подобно бестелесному картезианскому духу. Если содержательные аспекты когнитивных состояний вообще были бы супервентными на физических состояниях, они могли бы оказываться таковыми только в силу самых что ни на есть произвольных и капризных правил (если это сделано из нейронов, то «Приятные цвета!», если из кремния, то «Увы!»).
Таким образом, возможность блекнущих квалиа предполагает либо причудливое отношение между содержанием убеждений и физическими состояниями, либо возможность существ, колоссально заблуждающихся по поводу своих собственных сознательных переживаний, несмотря на то, что они являются в полной мере разумными. Обе эти гипотезы гораздо менее правдоподобны, чем гипотеза о том, что разумные сознательные существа, как правило, точны в своих суждениях о собственных переживаниях. Гораздо более правдоподобной поэтому представляется та гипотеза, согласно которой при замене нейронов квалиа вообще не блекнут. Переживания системы, подобной Джо, на практике будут не беднее, чем у меня. И, если так, то наше изначальное допущение было неверным, и наш исходный изоморф, Робот, наделен сознательными переживаниями.
Этот аргумент можно напрямую перенести и на других функциональных изоморфов. Если говорить о ситуации, когда население страны реализует мою организацию, то мы можем сконструировать сходный спектр промежуточных случаев между моим кремниевым изоморфом и этим населением. Вначале мы можем постепенно раздвинуть кремниевую систему до размеров нескольких квадратных миль. Мы также замедлим ее, чтобы можно было справиться с частотой получающих сигналы чипов. После этого мы сделаем так, что люди по одному будут занимать место чипов, и убеждаться, что они выдают надлежащие сигналы в ответ на поступающие данные. В итоге мы получим ситуацию, в которой все население будет организовано так же, как были организованы мои нейроны; не исключено, что оно даже будет контролировать радиоуправляемое тело. На каждом этапе система будет функционально изоморфна моей, и к ней будет применим в точности такой же аргумент. Либо сознательный опыт будет сохранен, либо он поблекнет, либо внезапно исчезнет. Две последние возможности столь же неправдоподобны, как и раньше. Мы можем заключить, что система, созданная населением, будет фундировать сознательные переживания в точно такой же степени, как и мозг.
То же самое можно проделать с любой функционально изоморфной системой, включая те, что отличаются по форме, размеру, скорости, физическому составу и т. п. Во всех случаях результат будет тем же. Если подобная система не обладает сознанием, то существует такая промежуточная изоморфная система, которая обладает сознанием, имеет поблекшие переживания и совершенно неверно трактует последние. Если мы не готовы допускать такой большой разрыв между сознанием и познанием, то получается, что изначальная система все же должна была обладать сознанием.
Если отсутствующие квалиа возможны, то возможны и блекнущие квалиа. Но выше я доказывал, что блекнущие квалиа почти наверняка невозможны. Значит, отсутствующие квалиа почти наверняка невозможны.
Возражение 1: Заменить нейроны на практике невозможно
Теперь я рассмотрю различные возражения на этот аргумент.
Людей практического склада могла бы мало впечатлить эта методология мысленных экспериментов. Они могли бы возразить, что замена нейронов на кремниевые чипы — тема для научно — фантастических историй, а не то, что имеет отношение к реальности. В частности, они могли бы возразить, что подобная замена была бы невозможна на практике, так что любые выводы на ее основе не отражали бы реалий этой ситуации.
Если предполагается, что речь идет лишь о технологической невозможности, то это не такая уж большая проблема. Нас интересует, какие переживания были бы у таких систем, если бы они существовали, и неважно, можем ли мы в действительности создать их. Хотя естественная невозможность могла бы иметь отношение к делу. Быть может, кремний просто не может выполнять те функции в мозге, которые выполняет нейрон, и поэтому никакой кремниевый чип не мог бы справиться с поставленной задачей. Неясно, можно ли обосновать это возражение; мы уже располагаем протезами рук и ног, скоро появятся и протезы глаз, и тогда почему не могут существовать протезы нейронов? В любом случае, даже если бы кремниевый функциональный изоморф оказался невозможным (быть может, из‑за невычислимости нейронной функции?), это не затронуло бы аргумент в пользу принципа инвариантности. Принцип инвариантности говорит лишь о том, что если существует функциональный изоморф сознательной системы, то он будет иметь такие же осознанные переживания. Если кремниевые изоморфы невозможны, оценочные рассуждения о кремниевых системах попросту нерелевантны в данном случае.
Оппонент мог бы попробовать сосредоточиться на проблемах кремниево — нейронного интерфейса , когда дело могло бы обстоять так, что чисто нейронные системы и чисто кремниевые системы были бы вполне возможными, но промежуточные системы оказывались бы под вопросом. Быть может, в крошечных чипах просто не хватало бы места для датчиков и эффекторов? В конце концов, эффекторам надо было где‑то хранить химические вещества, чтобы их можно было бы высвобождать при необходимости. Но ведь нам нужен очень маленький резервуар; для аргумента требуется лишь изоморфизм на протяжении нескольких секунд! И мы всегда могли бы провести мысленный эксперимент, предположив расширение этой системы. В любом случае, трудно понять, как такого рода моменты могли бы подкрепить глубокие и основательные возражения против принципа инвариантности. Скорее всего, отыщутся какие‑то системы, которые можно будет путем постепенной замены превращать друг в друга; будет ли критик доказывать, что принцип инвариантности значим только для них? Если да, то это выглядит совершенно произвольным; если нет, то должно существовать какое‑то более глубокое возражение.
Возражение 2: Некоторые системы совершенно неверно трактуют свой опыт.
Это возражение отталкивается от того обстоятельства, что в некоторых случаях субъекты действительно совершенно неверно трактуют свой опыт. К примеру, при отрицании слепоты люди убеждены, что имеют визуальные переживания, хотя они, похоже, отсутствуют. В подобных случаях, однако, мы не имеем дело с полностью разумными системами. В системах с нарушенными механизмами формирования убеждений возможно все. Такие системы могли бы считать себя Наполеоном или верить в то, что Луна розовая. А вот мой «поблекший» изоморф Джо совершенно разумен, и его когнитивные механизмы работают не хуже моих. В разговоре он кажется абсолютно вменяемым. Мы не можем указать на какие‑то необычно слабые выводные связи между его убеждениями или на какой‑либо систематический психиатрический дефект, приводящий к ошибочным рассуждениям. Джо — в высшей степени осмысленная, разумная личность, не выказывающая никаких симптомов конфабуляции, характерных для тех, кто отрицает слепоту. Эти случаи, таким образом, не похожи друг на друга. Правдоподобно не то, что никакая система не может кардинально заблуждаться относительно своих переживаний, а то, что подобным образом не может заблуждаться рациональная система с нормально функционирующими когнитивными механизмами. Нет сомнений, что Джо — это рациональная система, механизмы которой работают не хуже, чем у меня, и поэтому это не затрагивает наш аргумент.
Возражение 3: Аргументы с соритами подозрительны.
Некоторые возражают, что этот аргумент имеет форму сорита или «скользкой горки» и что такие аргументы обычно сомнительны. С помощью соритов можно «показать», что даже крупица песка — это куча; в конце концов, миллион песчинок образует кучу, а если мы уберем одну песчинку из кучи, мы все равно останемся с кучей. Эта реакция, однако, основана на поверхностном прочтении данного аргумента. Аргументы, в которых используются сориты, обычно достигают своих целей, игнорируя тот факт, что та или иная кажущаяся дихотомия в действительности представляет собой континуум: между кучами и не — кучами, к примеру, имеется множество неопределенных промежуточных случаев. Мой же аргумент недвусмысленно признает возможность континуума, но показывает, что промежуточные случаи невозможны по независимым причинам.
Аргумент был бы соритом, если бы он имел такой вид: я обладаю сознанием; если заменить один нейрон сознательной системы на кремниевый чип она по — прежнему будет обладать сознанием; поэтому система, состоящая из одного кремния, будет обладать сознанием. Но он имеет иную форму. Верно, что аргумент против внезапно исчезающих квалиа основан на невозможности внезапного перехода, но важно то, что он нацелен на демонстрацию невозможности внезапных больших переходов, от богатого сознательного опыта к его полному отсутствию. Это неправдоподобно по причинам, совершенно не связанным с выкладками соритов[161].
Четвертое возражение указывает на то, что этот аргумент доказывает слишком много. Если он устанавливает принцип организационной инвариантности, то сходный аргумент установил бы принцип поведенческой инвариантности. Для достижения этой цели мы сконструировали бы континуум случаев, простирающийся от меня до любой поведенчески эквивалентной со мной системы. И сходное рассуждение привело бы нас к выводу, что такая система должна была бы обладать сознанием. Похоже, однако, что некоторые из подобных систем, к примеру гигантская таблица соответствий, содержащая данные о реакциях на любые вводимые паттерны, которую описывает Блок (Block 1981), лишены сознания. Поэтому в рассматриваемом нами аргументе должен быть какой‑то пробел.
Возражение 4:
Сходные аргументы могли бы приводить к выводу о поведенческой инвариантности.
Это возражение не проходит по двум причинам. Во — первых, мой аргумент отчасти опирается на тот факт, что функционально изоморфная система будет обладать той же когнитивной структурой, что и моя, и, в частности, будет формировать те же суждения. Именно это привело нас к выводу, что блеклая система Джо должна кардинально ошибаться в своих суждениях. Аналогичный тезис неверен по отношению к поведенчески эквивалентным системам. Идеальный актер не обязан формировать те же суждения, что и я. Так же и таблица соответствий и промежуточные системы. Они будут работать, используя совершенно другие механизмы.
Во — вторых, далеко не очевидно, как можно было бы малыми шагами переходить от меня к произвольному поведенческому изоморфу при полном сохранении поведенческой эквивалентности. Как это можно было бы, к примеру, сделать с таблицей соответствий? Быть может, это можно было бы осуществить резкими большими шагами, но этого будет недостаточно для аргумента: если между смежными системами надо делать большие шаги, то внезапно исчезающие квалиа уже не кажутся столь невероятными. В случае функциональных изоморфов можно было естественным образом продвигаться очень малыми шагами, но для поведенческих изоморфов подобного естественного метода не существует. Кажется поэтому маловероятным, что подобный аргумент имеет хоть какие‑то перспективы.
В общем, думаю, что единственной осмысленной реакцией на этот аргумент со стороны оппонента организационной инвариантности было бы смириться с возможностью блекнущих квалиа и признать вытекающую из нее возможность того, что разумная сознательная система могла бы кардинально заблуждаться относительно своего опыта, или, быть может, смириться с другой возможностью и допустить внезапно исчезающие квалиа и связанные с этим резкие разрывы. Эта позиция малопривлекательна, так как она предполагает разрыв между сознанием и познанием, альтернатива которого выглядит гораздо более правдоподобно; но, в отличие от других возражений, она не является очевидно неверной. Впрочем, аргумент от скачущих квалиа в параграфе 5 предоставит дополнительные свидетельства против возможности отсутствующих квалиа, так что противникам принципа инвариантности не стоит рассчитывать на спокойную жизнь.
Мимоходом отмечу, что, используя похожий аргумент, можно было бы показать, что системы, функциональная организация которых сходна (но не идентична) с организацией сознательной системы, будут обладать сознательным опытом. Принцип инвариантности сам по себе совместим с солипсистским тезисом о том, что опыт порождается моей организацией и только ей. Но так же, как мы воображали постепенное изменение моего физического состава, мы можем вообразить постепенное изменение моей организации, при котором мои убеждения о моем собственном опыте останутся по большей части неизменными, я останусь разумной системой и т. д. По соображениям, сходным с теми, что приводились выше, кажется очень вероятным, что сознательный опыт сохранится при таком переходе.
Инвертированные квалиа
Аргумент от блекнущих квалиа указывает на то, что мои функциональные изоморфы будут обладать сознательным опытом, но он не позволяет заключить, что изоморфы будут обладать сознательным опытом того же типа. Иными словами, функциональная организация определяет наличие или отсутствие сознательного опыта, но она могла бы не определять природу этого опыта. Для заключения о том, что функциональная организация определяет природу опыта, нам предстоит показать невозможность функциональных изоморфов, обладающих инвертированными квалиа.
Идея инвертированных квалиа известна большинству из нас. Мало кто в какой‑то момент не задумывался, не могло ли быть так, что то, что кажется одному красным, выглядит для другого как синее, и наоборот. Это одна из тех философских головоломок, где вначале даже неясно, имеет ли соответствующая идея вообще хоть какой‑то смысл и которые могут вызывать затруднения даже после продолжительных размышлений.
Похоже, что впервые возможность инвертированных квалиа была рассмотрена Джоном Локком в его «Опыте о человеческом разумении»:
Впрочем, идея голубого, имеющаяся у одного человека, может отличаться от этой идеи у другого. В наших простых идеях не было бы ничего <ут ложности и в том случае, если бы вследствие различного строения наших органов было бы так определено, что один и тот же предмет в одно и то же время производил бы в умах нескольких людей различные идеи; например, если бы идея, вызванная фиалкой в уме одного человека при помощи его глаз, была тождественна с идеей, вызванной в уме другого ноготками, и наоборот. Ведь этого никогда нельзя было бы узнать, потому что ум одного человека не может перейти в тело другого, чтобы воспринять, какие представления вызываются с помощью органов последнего; и потому не перепутались бы ни идеи, ни имена и ни в тех, ни в других не было бы никакой ложности. В самом деле, если все вещи, имеющие строение фиалки, будут постоянно вызывать в ком‑нибудь идею, которую он назовет «голубое», а все вещи, имеющие строение ноготков, будут постоянно вызывать идею, которую он также постоянно будет называть «желтое», то, каковы бы ни были эти представления в его уме, он будет в состоянии так же правильно различать по ним вещи для своих надобностей и понимать и обозначать эти различия, отмеченные именами «голубое» и «желтое», как если бы зти представления или идеи в его уме, полученные от этих двух цветков, были совершенно тождественны с идеями в умах других людей (кн. 2, гл. 32, пар. 15; пер. А. Н. Савина).
Здесь Локка интересуют инвертированные квалиа скорее у систем с сходным поведением, чем у точных функциональных изоморфов. Кажется несомненным, что тут фиксируется концептуальная возможность. Нас интересует вопрос, идет ли при этом речь и об эмпирической возможности.
Даже те люди, которые считают себя материалистами, нередко полагали, что функциональные изоморфы могли бы иметь иные осознанные переживания. Так, нередко признается естественно возможным, что мой функциональный изоморф с иным физическим составом мог бы ощущать синее там, где я ощущаю красное, или что‑то в этом роде. Это и есть гипотеза инвертированных квалиа. Если она верна, то, хотя наличие сознательного опыта могло бы зависеть только от функциональной организации, характеристики опытных переживаний зависели бы от физиологического состава или какого‑то другого нефункционального фактора[162].
Ранее мы видели, что эту позицию трудно согласовать с материализмом. Если наличие у функционального изоморфа инвертированных квалиа является естественно возможным, то оно логически возможно. Значит, в равной степени логически возможно и наличие инвертированных квалиа у физического изоморфа, так как концептуальная связь между нейронами и конкретным видом квалиа существует не в большей степени, чем концептуальная связь между кремнием и конкретным видом квалиа. Из этого следует, что характер конкретных опытных переживаний представляет собой некий дополнительный факт, выходящий за пределы физических фактов, и что материализм должен быть ложен (если только не принять вариант «сильной метафизической необходимости»). В дальнейшем, однако, я абстрагируюсь от этого обстоятельства. Мое обсуждение не будет зависеть от истинности материализма или дуализма.
Возможность инвертированных квалиа, или «инвертированного спектра», как ее порой называют, иногда подвергается сомнению по верификационистским основаниям, состоящим в том, что мы никогда не могли бы узнать о том, что происходит что‑то иное, так что здесь могло бы и не быть реального различия (напр., Schlick 1932). Очевидно, что я не принимаю эти доводы: одного лишь факта невозможности сказать, какие именно квалиа переживает система, недостаточно для заключения, что этот вопрос не имеет фактического характера, так как природа квалиа концептуально не связана с поведением; поэтому здесь я не буду принимать во внимание подобные возражения. Как уже отмечалось в главе 3, эту гипотезу иногда критикуют также и по тем соображениям, что наше цветовое пространство ассиметрично, так что никакая инверсия не могла бы установить надлежащие соответствия (напр., Hardin 1987; Harrison 1967, 1973). Некоторые из прежних моих ответов применимы и здесь, хотя теперь нас интересует естественная возможность; так, мы по — прежнему можем апеллировать к возможности существ с ассиметричным цветовым пространством и спрашивать о возможности их инвертированных функциональных изоморфов. В любом случае, я буду игнорировать эту трудность, допуская в целях аргумента, что наше цветовое пространство симметрично, и доказывая, что инвертированные квалиа все равно невозможны.
Обсуждение инвертированных квалиа чревато путаницей. Когда я говорю «переживание синего», имею ли я в виду (1) то, что субъект называет переживанием «синего», (2) переживание, вызываемое синим объектом, или же (3) то, что я называю переживанием «синего»? Я выбираю третий вариант. В ходе всего обсуждения под «переживанием синего» будет пониматься такое переживание, которое я называю «синим», которое обычно имеется у меня, когда я смотрю на синие объекты — небо, море и т. д. При таком словоупотреблении представимо, что другие (или даже я сам в будущем) могли бы иметь такие переживания синего, которые были бы вызваны желтыми объектами, объектами, называемыми ими «красными» и т. п.
Аргументы в пользу инвертированных квалиа, как и в случае с отсутствующими квалиа, зачастую состоят просто в тезисе о представимости, хотя очевидно, что такие тезисы оставляют открытым вопрос о естественной возможности. Выдвигалась и пара аргументов в пользу естественной возможности разного рода инвертированных квалиа, но ни один из этих аргументов не опасен для принципа организационной инвариантности.
Первый из этих аргументов позволяет сделать вывод о возможности инвертированных квалиа при неизменности поведения (см. Gert 1965; Lycan 1973 и Wittgenstein 1968). Вначале мы отмечаем, что квалиа могли бы инвертироваться в субъекте, возможно, путем переброски соединений между сетчаткой и центральными участками моего мозга, пока я сплю. После пробуждения я скажу, что небо неожиданно стало казаться красным, трава — желтой и т. д., и у нас будут все основания считать, что мои квалиа оказались инвертированными. После этого мы рассматриваем возможную ситуацию, когда мозг какого‑то человека был переделан подобным образом при рождении. Квалиа такого человека могли бы быть систематически инвертированными по отношению к норме, но, разумеется, он приучился бы назвать небо голубым, траву — зеленой и т. д., так что подобное инвертирование могло бы никогда не отразиться на его поведении[163].
Это, однако, не позволяет заключить о возможности инвертированных квалиа при фиксированной функциональной организации. Чтобы убедиться в этом, достаточно обратить внимание на то обстоятельство, что при переброске моих соединений демон серьезно изменил мою функциональную организацию. Аналогичным образом изменилась и функциональная организация субъекта, у которого подобные изменения были произведены при рождении, так что он не будет моей функциональной копией. Он может разделять со мной какие‑то из моих функциональных свойств на грубом уровне, но он совершенно точно не будет иметь одинаковую со мной высокодетализированную функциональную организацию. Значит, такие случаи не угрожают принципу организационной инвариантности[164].
Родственный аргумент, выдвинутый Блоком (Block 1990), отсылает к «Инвертированной Земле», где небо желто, трава красна и т. п.[165] Мы можем предположить, что я схвачен и перенесен на Инвертированную Землю, но при этом на меня надеты инвертирующие цвета контактные линзы, так что все кажется мне нормальным. Блок использует этот сценарий для выдвижения аргументов против репрезентационалистского взгляда на квалиа, приравнивающего, к примеру, переживание синего к перцептивному состоянию, связанному с синими объектами (через какое‑то время, проведенное на Инвертированной Земле, переживания синего будут связаны у такого человека с желтыми объектами). Он также использует его против функционализма такого рода, при котором переживания синего отождествляются с состояниями, порождаемыми синими объектами.
Этот случай опять‑таки никак не может опровергнуть принцип организационной инвариантности. В конце концов, когда на Инвертированной Земле я смотрю на желтое небо через мои инвертирующие линзы, моя внутренняя функциональная организация не будет отличаться от той, которая имеется у меня, когда я смотрю на синее небо на Земле, не будет различий и в моем опыте, в точном соответствии с предсказаниями этого принципа. В лучшем случае этот мысленный эксперимент позволяет оторвать переживания от свойств нашего окружения и от «широких» функциональных свойств, включающих окружение ; но я говорю только о внутренней функциональной организации. Данный мысленный эксперимент не указывает случаи наличия различных переживаний у двух внутренне изоморфных систем, так что он не затрагивает принципа инвариантности[166].
Скачущие квалиа
Кто‑то мог бы подумать, что можно напрямую адаптировать аргумент блекнущих квалиа для получения аргумента против возможности инвертированных квалиа. К сожалению, это не проходит. Представим, как мог бы разворачиваться подобный аргумент. Мы начинаем с меня, ощущающего что‑то красное, и инвертированной системы, ощущающей синее. Путем постепенной замены мы конструируем ряд случаев, в каждом из которых имеется какой‑то промежуточный цвет. Но в этой картине нет ничего неверного! Промежуточные системы — это попросту случаи мягкого инвертирования квалиа и не более проблемны, чем предельный случай.
Конечно, может быть не очевидным, что именно ощущают эти промежуточные системы. Возможно, никакой из цветов нашего обычного цветового пространства не может подходить на эту роль, не вступая в противоречие со схемами категоризации и различениями, присущими этой системе. Не исключено, однако, что они ощущают совершенно новые цвета, недоступные для моего ощущения, но тем не менее составляющие континуум от красного до синего. Это было бы странным, но не таким уж невероятным. Важно то, что здесь полностью отсутствовала бы та проблема, которая была характерна для случая с блекнущими квалиа. Эти системы не заблуждались бы систематически относительно характеристик своего опыта. Там, где они говорили бы о переживании различий, они так и могли бы переживать различия; там, где они заявляли бы о интенсивных переживаниях, они имели бы интенсивные переживания, и т. д. Конечно, цвета, именуемые ими «красным», были бы отличны от того, что я называю красным, но в этом нет никакой проблемы; это происходит и при обычной инверсии. Важно, что, в отличие от случая с блекнущими квалиа, структурные черты переживаний этих систем остаются полностью неизменными.
Тем не менее можно отыскать сходный и хороший аргумент против возможности инвертированных квалиа[167]. Предположим опятьтаки для целей reductio , что инвертированные квалиа эмпирически возможны. В таком случае могут существовать две функционально изоморфные системы, находящиеся в одинаковом функциональном состоянии, но имеющие различные переживания. Примем для наглядности, что эти системы — я, ощущающий красное, и мой кремниевый изоморф, ощущающий что‑то синее (здесь есть деталь, связанная с генерализацией, и позже я обсужу ее).
Как и пр
