Образование и разбитие СССР 15 страница

Новое качество этой общности отмечено в связи с выводом о завершении перехода к социализму и принятием новой Конституции СССР. По Сталину, она стала результатом уничтожения эксплуата­торских классов, «являющихся основными организаторами междуна-ниональной драки», наличием у власти класса — носителя идей ин­тернационализма; фактического осуществления взаимной помощи народов во всех областях хозяйственной и общественной жизни; на­конец, итогом расцвета национальной культуры народов СССР. «Из­менился в корне облик народов СССР, исчезло в них чувство взаим­ного недоверия, развилось в них чувство взаимной дружбы и налади­лось, таким образом, настоящее братское сотрудничество народов в системе единого союзного государства». Подчеркивалось далее, что в отличие от буржуазных конституций, в основе своей являющихся «на­ционалистическими, т.е. конституциями господствующих наций», новая Конституиия СССР, наоборот, — глубоко интернациональна. Она исходит из того, что все нации и расы равноправны и независи­мо от их прошлого и настоящего положения наделены «одинаковыми правами во всех сферах хозяйственной, общественной, государствен­ной и культурной жизни общества».

Конституция СССР 1936 г. и конституции союзных республик, принятые на ее основе, не упоминали о национальных меньшинствах, существовавших в то время национальных районах и сельсоветах, о

261

политике «коренизации», которой придавалось большое значение в 20-е годы. Сталин объявил, что в Советский Союз входило «около 60 наций, национальных групп и народностей», несмотря на то что перепись населения, проведенная 17 декабря 1926 г., зафиксировала в три раза больше национальностей, проживающих в стране. Все это не могло не свидетельствовать о коренном изменении политики в от­ношении национальных меньшинств и малых народов. Поощрявший­ся ранее процесс развития национальных меньшинств, их языков и культуры направлялся в новое русло.

В начале 1936 г. пресса отмечала большие успехи на языковом фронте строительства социалистической культуры, выразившиеся, в частно­сти, в переходе на латинизированный алфавит 68 национальностей, или 25 млн советских граждан. Для развития успеха Президиум Совета Национальностей ЦИК СССР предлагал созвать Всесоюзное совеща­ние по вопросам языка и письменности национальностей СССР и рассмотреть широкий круг проблем, связанных с развертыванием ра­боты по оказанию систематической помощи национальностям в раз­витии литературного языка и научной разработке орфографии, тер­минологии и словарей, с подготовкой языковедческих кадров в Цен­тре и на местах. Однако Сталин и Молотов неожиданно выступили против созыва совещания. Более того, в мае 1936 г. отдел науки, науч­но-технических изобретений и открытий ЦК партии предложил осу­дить латинизацию как «левацкий загиб Наркомпроса и т. Луначарско­го», поскольку «враги» использовали ее для отрыва трудящихся наци­ональных республик и областей от общей семьи народов СССР: «Прикрываясь разговорами о ''международном характере¹' латинской основы, они отстаивали ориентацию на буржуазную культуру Запад­ной Европы».

В феврале 1937 г. секретарь Совета Национальностей ЦИК СССР заявил о необходимости решать задачу сближения «алфавитов и даже родственных диалектов и языков отдельных национальностей» и про­яснил в этой связи смысл оценки количества наций, прозвучавшей во время принятия новой Конституции: «Сталин указал, что в Совет­ский Союз входят около 60 наций, национальных групп и народно­стей. Мы же во ВЦКНА только на латинской основе имели 71 алфавит. Видимо, в деле латинского алфавита кое-что есть по отношению к малым народностям надуманного и вредного, что не сближает малые национальности с основными народами, а разъединяет и отталкивает их». В результате появилось постановление Политбюро от 2 июля 1937 г., ликвидировавшее Всесоюзный центральный комитет нового алфа­вита (основан в 1925 для осуществления языковой политики) как уч­реждения, выполнившего свою задачу.

Новая Конституция уже не рисовала перспективу превращения СССР в будущем в мировую республику. Она исходила из представле­ний об отечестве, суженном до реальных границ государства. Отноше-

262

иие к его прошлому резко менялось. Этот поворот был явно обозна­чен в год принятия Конституции. В начале 1936-го Бухарин, живопи­суя в «Известиях» блеск большевистских достижений в перестройке страны, привычно пытался усиливать их сопоставлениями с позор­ной отсталостью дореволюционной России, темнотой и убогостью ее народов: «Нужны были именно большевики... чтобы из аморфной, малосознательной массы в стране, где обломовщина была самой уни­версальной чертой характера, где господствовала нация Обломовых, сделать ударную бригаду мирового пролетариата! Эта расейская рас­тяпа! Эти почти две сотни порабощенных народов, растерзанных на куски царской политикой! Эта азиатчина! Эта восточная "лень"! Куда псе это девалось?»

Упражнениям такого рода, начатым в свое время с легкой руки Ленина, было решено положить конец. Бухарина поправили так, буд­то решили провести через строй перед всей страной. Приговор, пред­решавший судьбу этого политического деятеля, был вынесен на стра­ницы центральной партийной газеты. Передовая статья «Правды», редактировавшейся Л. 3. Мехлисом, гласила; «Только любители сло­весных выкрутасов, мало смыслящие в ленинизме, могут утверждать, что в нашей стране до революции "обломовщина была самой уни­версальной чертой характера", а русский народ был "нацией Обломо­вых". Народ, который дал миру таких гениев, как Ломоносов, Лоба­чевский, Попов, Пушкин, Чернышевский, Менделеев, таких гиган­тов человечества, как Ленин и Сталин, — народ, подготовивший и свершивший под руководством большевистской партии Октябрьскую революцию, — такой народ называть "нацией Обломовых" может лишь человек, не отдающий себе отчета в том, что он говорит». Бухарин-ская статья была отождествлена с фашистской писаниной «в доказа­тельство того, что русские даже не люди», и с ненавистью, которая «в первую очередь направляется на русский народ» именно потому, что клеветники великолепно понимали реальную роль этого народа в борьбе за превращение России в «великую пролетарскую державу».

«Правда» призывала преодолеть «"левацкий интернационализм", непонимание того, что коммунисты отнюдь не должны отгораживаться от положительной оценки прошлого своей страны». Дело изобража­лось таким образом, будто «партия всегда боролась против каких бы то ни было проявлений антиленинской идеологии "Иванов, не по­мнящих родства", пытающихся окрасить все историческое прошлое нашей страны в сплошной черный цвет». Однако тут же переносился икиент на предстоящую фазу этой борьбы^-. «Мы разгромим все гни­лые, антиленинские концепции, клеветнически извращающие наше прошлое». Концепция, которую предстояло создать и утвердить, дол­жна был^отражать «богатый, полный глубокого содержания истори­ческий путь и вписавший столько славных страниц в историю челове­чества». Хорошо знать «замечательную», как подчеркивалось, исто-

263

рию страны было необходимо, чтобы «со всей сознательностью лю­бить свою великую Родину».

Противостояние «Известий» и «Правды» в трактовке истории рус­ского народа приобретало особое значение, поскольку вплеталось в контекст решения более масштабной задачи об исторической науке и историческом образовании в стране. 27 января 1936 г. газеты напечата­ли постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР о создании специальной комиссии под руководством Жданова «для просмотра, улучшения, а в необходимых случаях и для переделки уже написанных учебников по истории». Опубликованы были также «Замечания» Сталина, Жда­нова и Кирова от 8 августа 1934-го по поводу конспекта учебника по истории СССР. Передовица «Правды», разъяснявшая смысл этих до­кументов, призывала историков к борьбе «с антиленинскими тради­циями школы Покровского и в методе и в конкретной картине рус­ской истории», к ликвидации присущих этой школе «полуменьшеви­стских пол у центристских идей и троцкистской контрабанды». СНК и ЦК указывали, что «задача преодоления этих вредных взглядов» име­ла «важнейшее значение для дела нашего государства, нашей партии и для обучения подрастающего поколения». «Пришло время, — писал один из членов конкурсной комиссии, — чтобы мы дали нашей мо­лодежи учебники истории, готовящие ее к предстоящим великим боям на международной арене. История в руках большевиков должна быть конкретной наукой, объективной правдой и тем самым великим ору­жием в борьбе за социализм».

Знаком решительных перемен на историческом фронте стала лик­видация Коммунистической академии, возглавлявшейся ранее По­кровским. К преодолению ошибок его школы были привлечены ранее осуждавшиеся как «великорусские националисты» историки дорево­люционной школы С. В. Бахрушин, Ю. В. Готье, Б. Д. Греков, В. И. Пичета, Е. В. Тарле, А. И. Яковлев и др. Выученики «школы Покровского» (Н. Н. Ванаг, А. Г. Пригожий, С. Г. Томсинский, Г. С. Фридлянд и др.), не сумевшие правильно сориентироваться в новых условиях, были репрес­сированы. Основание «национальной» школы советских историков свя­зывается с именем ученика В. О. Ключевского академика Б. Д. Грекова, возглавлявшего Институт истории АН СССР в 1937—1953 гг.

Отличие новой исторической концепции от прежней заключалось в трактовке места и роли русского народа в отечественной и мировой истории. Уже первая статья-отповедь Бухарину утверждала: «Трудя­щиеся всех наций Советского Союза на деле знают, какую огромную помощь оказал им великий русский народ. Они идут с ним рука об руку по одному пути, к одной цели». Тема эта развивалась в последу­ющих статьях: «Все народы — участники великой социалистической стройки — могут гордиться результатами своего труда; все они — от самых маленьких до самых больших — полноправные советские пат­риоты. И первым среди равных является русский народ, русские рабо-

264

чие, русские трудящиеся». Утверждалось, что на блестящих образцах борьбы за освобождение человечества, на богатейшей истории вели­кого народа «будут воспитываться многие поколения борцов за миро­вой коммунизм».

В канун принятия новой Конституции СССР значимость новой исторической концепции наглядно продемонстрирована в случае с постановкой А. Я. Таировым в Камерном театре Москвы пьесы Д. Бед­ного «Богатыри». Герои былинного эпоса выведены в спектакле в ка­рикатурном виде. В духе антирелигиозных кампаний 20-х годов в спек­такле было представлено крещение Руси как случайное событие «по пьяному делу». Казалось, что постановку с использованием музыки великого русского композитора А. П. Бородина ожидал больший успех и сравнении со спектаклем «Крещение Руси», поставленным в Ле­нинграде в конце 1931 г. и шедшим до весны следующего года. В нем, согласно журнальной статье того времени, былинные богатыри выс­тупали в роли жандармской охранки, Соловей-разбойник олицетво­рял именитое купечество, Византия перекликалась с фашистским Чападом, князь Владимир выведен как представитель самодержавия и к концу спектакля принимал образ предпоследнего царя-держимор­ды. Критика тогда лишь слегка пожурила спектакль за обобщение всей православной Руси в образе пришибленного, появляющегося в неиз­менно пьяном виде и произносящего путаные и непонятные слова Микулы Селяниновича.

Реакция на «Богатырей» оказалась совершенно иной. На премьере спектакля был Председатель Совнаркома Молотов. Посмотрев один акт, он демонстративно встал и ушел. Режиссеру передали его возму­щенную оценку: «Безобразие! Богатыри ведь были замечательные люди!» Пьеса Д. Бедного никак не соответствовала изменившемуся отношению к истории. Она была незамедлительно осуждена специ­альным постановлением Политбюро от 14 ноября 1936-го и снята с репертуара как чуждая советскому искусству. Главе Комитета по де­лам искусств при СНК П. М. Керженцеву предложили написать статью для «Правды» в духе принятого решения, и уже на следующий день она была опубликована. Спектакль был подвергнут в ней подлинному разгрому. Официальная реакция на постановку, усиленная многочис­ленными собраниями творческой интеллигенции, воочию демонст­рировала серьезность намерений власти отбросить негодные традиции и изображении «замечательной» истории русского народа.

В 1937 г. концепция об исторической роли русского народа приоб­рела новую составляющую. «Великий» и «первый среди равных» впредь было предложено именовать еще и «старшим братом» других совет­ских народов. Связано это было, скорее всего, с новой трактовкой старой задачи о ликвидации фактического неравенства наций. В 20-е годы это велось с явно русофобской прямолинейностью. Например, в книге о Советской Конституции уверждалось: «Одно из драгоценней-

265

ших прав отсталых наций в Советском Союзе есть их право на актив­ную помошь, и праву этому соответствует обязанность "державной нации" оказать помощь, которая есть только возвращение долга». Дер­жавная русская нация для удобства взимания с нее долга была про­сто-напросто исключена из числа субъектов федерации, а ресурсами РСФСР и русского народа бесконтрольно распоряжался наднацио­нальный союзный Центр.

Новое титулование русского народа позволяло по существу деза­вуировать заявления об окончательном разрешении национального вопроса, которые вели к нежелательным практическим последствиям. К примеру, Председатель Совнаркома РСФСР Д. Е. Сулимов заявлял: «Автономные республики и области (РСФСР) в своем культурном и хозяйственном развитии достигли такого уровня, когда смело можно говорить, что они в исключительно короткий срок прошли огромный путь хозяйственного и культурного возрождения и догнали основные русские районы и области». Это означало, что дальнейшей помощи «от­ставшим» народам и регионам со стороны русского народа не требова­лось. В интересах же соблазненных «приманкой русофобства» (Г, П. Фе­дотов) «отставших» народов продолжены политика ликвидации «ос­татков» национального неравенства и «колоссальная работа, в которую должны вовлекаться широкие массы как самих бывших угнетенных национальностей, так и тех народов, которые находятся на более пе­редовых позициях». В 1938 г. обозначившаяся коллизия разрешилась в пользу продолжения помощи. «Несмотря на колоссальные успехи на­циональных республик в деле изживания былой отсталости, все же нельзя еще говорить о полной ликвидации всяких элементов факти­ческого экономического и культурного неравенства. Вследствие это­го, — утверждалось в журнале "Советское государство", — остаются в силе и особые задачи ленинско-сталинской национальной политики, связанные с вопросом ликвидации этого неравенства, на основе но­вого, несравненно более высокого уровня, достигнутого передовыми частями нашего Союза».

Все это означало, что Конституция 1936 г. не стала окончатель­ным шагом в решении национального вопроса. Порочная практика прошлого, когда он решался в основном за счет русского народа, преодолена не была. Руководство страны продолжало использовать «приманку русофобства» для того, чтобы выглядеть защитником ма­лых народов от «великорусских шовинистов». Титулование «старший брат» должно было психологически компенсировать исполнение об­ременительной обязанности. Этим приемом предписанная ранее рас­плата по историческим долгам сравнивалась с отношениями в семье, где старшие братья трогательно заботятся о младших. Новое титулова­ние, распространившееся с 1937 г., как правило, оснащалось оговор­ками, что положение «старшего брата» русский народ «использовал, прежде всего, чтобы помочь подняться, расправиться, развиться тем

266

народам, которых наиболее угнетало царское правительство, которые всего больше отстали в экономическом и культурном развитии».

Концепция отечественной истории, отражавшая новое видение исторической роли русского народа, складывалась при подготовке нового школьного учебника по истории и сопровождалась постоян­ной критикой участников конкурса в нежелании отречься от схемы Покровского. Авторы почти всех 46 конкурсных рукописей учебни­ков, заявил А. С. Бубнов на заседании жюри конкурса 25 января 1937-го, проводят антиисторическую линию при анализе процесса собирания Руси, образования и укрепления Московского княжества. Они упре­кались, в частности, в непонимании того, что вхождение Украины «в единоверное Московское царство в сложившихся исторических усло­виях было наименьшим злом для украинского народа». Так же следо­вало рассматривать и присоединение Грузии к России. Историки при­зывались к пересмотру старой точки зрения, «которая изображала колониальную политику России, как сплошное черное пятно в исто­рии Русского государства».

Написанный историками Московского государственного педаго­гического института во главе с А. В. Шестаковым «Краткий курс исто­рии СССР» для 3—4-го классов рассматривал советский период в пре­емственной связи с общим развитием российской государственности. Рукопись этого учебника в наибольшей мере соответствовала требо­ваниям правительственной комиссии и признана лучшей. Ее доработ­ку осуществляла специальная группа ученых под руководством

A. А. Жданова, в которую были включены опытные историки старой
школы К. В. Базилевич, С. В. Бахрушин, Б. Д. Греков, Н. М.Дружинин,

B. И. Пичета. Утвержденный 22 июля текст представлял «своеобразный
сплав двух главных идей — идеи возвеличивания старой государствен­
ности и идеи неизбежности и благотворности победы социализма в
России». В начале октября 1937 г. издание вышло в свет. Воплощенные
в нем государственно-патриотическая концепция отечественной ис­
тории, идея преемственности лучших традиций предков новыми по­
колениями соотечественников повторялись другими учебниками.

Для занятий в высшей школе были рекомендованы переизданные тогда же курс русской истории В. О. Ключевского, материалы из учеб­ника по русской истории С. Ф. Платонова, другие работы историков старой школы. Решено было переиздать «Историю XIX века» фран­цузских историков Э. Лависса и А. Рамбо — с частью, посвященной истории России. Особенно примечательно в этом издании предисло­вие Е. В. Тарле, напечатанное и в журнале «Большевик». Роль России и русского народа в мировой истории представлялась здесь в духе, диа­метрально противоположном «школе Покровского». Россия, писал Тарле, была не только жандармом Европы; от начала и до конца XIX в. она оказывала «колоссальное влияние на судьбы человечества... Этот иск был временем, когда русский народ властно занял одно из цент-

267

ральных, первенствующих мест в мировой культуре». Россия дала миру не только «четырех титанов» — Пушкина, Гоголя, Толстого, Досто­евского, одно из первых мест заняли русские и в области живописи (Суриков, Репин, Верещагин, Серов), и в музыке (Глинка, Мусорг­ский, Римский-Корсаков, Даргомыжский, Рахманинов и Чайковский), и в точной науке (Лобачевский, Менделеев, Лебедев, В. Ковалевский). Этот век «был временем, когда впервые особенно ярко проявилось мировое значение русского народа, когда впервые русский народ дал понять, какие великие возможности и интеллектуальные и мораль­ные силы таятся в нем и на какие новые пути он может перейти сам и в будущем повести за собой человечество».

Новая историческая концепция, утверждавшаяся в 1936—1937 гг., отнюдь не была лишь событием науки. В условиях подготовки к войне она становилась основой массовой пропаганды, героико-патриоти-ческого воспитания, духовной мобилизации населения на защиту Родины. Традиции Гражданской войны и пролетарской солидарности для Отечественной войны мало подходили. Новым целям историко-патриогического воспитания служили и широкое празднование сто­летия памяти А. С. Пушкина в начале 1937 г., и выход на экраны в июле кинофильма «Петр Первый», в котором российский император неожиданно предстал перед зрителями откровенно положительным героем, величайшим государственным деятелем, пекущимся исклю­чительно о благе отечества. 7 сентября 1937 г. состоялось открытие Бородинского исторического музея, приуроченное к 125-летию вой­ны с Наполеоном и сопровождаемое многочисленными патриотичес­кими статьями в газетах, которые прославляли, в нарушение револю­ционно-пролетарских традиций, фельдмаршала Кутузова и других полководцев, еще недавно изображавшихся врагами трудящихся, ре­акционерами.

§ 7. Внешняя политика

С конца 20-х годов на обстановке в мире и внешней политике СССР во многом сказывалось воздействие мирового экономического кризиса, приобретшего наиболее выраженный характер в 1929—1933 гг. Это привело к значительному сокращению промышленного произ­водства в развитых капиталистических странах: в США оно уменьши­лось на 46, в Германии — 40, во Франции — 31, в Англии — 16%. Кризис был следствием усиления процессов концентрации и цик­личности производства в условиях научно-технической революции, развернувшейся с конца XIX в. Монополистические объединения, быстро развивавшиеся в годы Первой мировой войны и после нее, во многом определяли внутреннюю и внешнюю политику государств. Борьба монополий за прибыль приводила к еще большему нагнета-

268

нию противоречий в отношениях между государствами — участника­ми этой войны. Отношения между ними были и без того обострены неравноправной Версальской системой договоров, принятых в резуль­тате поражения в ней Германии.

Начало мирового экономического кризиса поначалу расценива­лось в СССР, и особенно в Коминтерне, как предвестие нового этапа долгожданной мировой пролетарской революцию. Однако капитализм в очередной раз продемонстрировал свою живучесть: кризис был пре­одолен. Во многом — благодаря усилению государственного вмеша­тельства в экономическую и общественную жизнь и перекачке ресур­сов из колониальных и зависимых стран. Преодоление кризиса в силу особенностей разных стран происходило в трех вариантах: либераль­но-реформистском (характерном для США, Англии), социал-рефор­мистском (Скандинавские страны, на первых порах Франция) и то­талитарном (Германия, Италия, Япония).

Советский Союз, приступивший к модернизации своей экономи­ки в условиях враждебного окружения, фактически был вынужден вести борьбу за выживание. В наиболее отчетливой форме такая стра­тегия выражена И. В. Сталиным в феврале 1931 г. на Первой Всесоюз­ной конференции работников социалистической промышленности: «Мы отстали от передовых стран на 50—100 лет. Мы должны пробе­жать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас со­мнут». Внешняя политика на период форсированной модернизации страны имела целью обеспечить безопасность для проведения рекон­струкции народного хозяйства страны и создания надежных Воору­женных сил, способных оградить страну от внешней угрозы.

По Конституции страны самыми высокими полномочиями в об­ласти внешних сношений обладал Верховный Совет СССР. Общее руководство сношениями возлагалось на правительство. В действитель­ности непосредственно руководили внешней политикой Политбюро и его глава. Повседневную внешнеполитическую деятельность осущест­вляли Наркомат (министерство) иностранных дел, возглавлявшийся Г. В. Чичериным (1923-1930), М. М.Литвиновым (1930-1939), В. М. Мо­лотовым (1939—1949). Внешнеэкономическую в 1926—1930 гг. возглав­ляли Наркомат внешней и внутренней торговли (нарком А. И. Мико­ян), позднее — Наркомат внешней торговли (А. П. Розенгольц в 1930— 1937; Е. Д. Чвялевв1938;А. И. Микояне 1938-1949).

В начале первой пятилетки внешнюю политику СССР пришлось вести в условиях усиления интервенционистских настроений в импе­риалистических странах. Стремясь клирному сосуществованию госу­дарств с различными социально-политическими системами, Совет­ский Союз присоединился к подписанному в Париже девятью держа­вами в августе 1928 г. «пакту Бриана—Келлога» (инициаторы — министр иностранных дел Франции и госсекретарь США) об отказе от войны как средства внешней политики и первым ввел его в действие. В ок-

269

тябре 1929-го удалось восстановить дипломатические отношения СССР и Великобритании, разорванные в 1927-м.

В том же 1929 г. Советская страна впервые после окончания Граж­данской войны подверглась серьезной военной провокации. 10 июля отряды маньчжурских войск и белогвардейцев разгромили советское консульство в Харбине; захватили Китайско-Восточную железную дорогу (КВЖД), находившуюся с 1924-го в совместном советско-ки­тайском управлении; арестовали советскую администрацию дороги (более 200 человек). Одновременно маньчжурские войска начали об­стреливать Советские пограничные заставы и населенные пункты. По­пытки советского правительства разрешить конфликт мирными сред­ствами были сорваны. 16 августа ЦИК и СНК приняли постановление о разрыве дипломатических отношений с Китаем. Советское прави­тельство создало Особую дальневосточную армию под командовани­ем В. К. Блюхера (18,5 тыс. бойцов и командиров), которая в октябре-ноябре 1929-го изгнала интервентов из советских районов Приморья и Забайкалья. 22 декабря 1929 г. подписано советско-китайское согла­шение, по которому на КВЖД восстанавливалось прежнее положе­ние. Однако полномасштабное восстановление дипломатических от­ношений между двумя стрнами произошло лишь в 1932 г.

В 1931 г. на Дальнем Востоке возникла новая опасность для СССР. Япония, захватив Маньчжурию, стала превращать ее в военный плац­дарм для нападения. Началась интенсивная подготовка Квантунской армии к будущей войне. Япония отказывалась подписать предложен­ный СССР акт о ненападении. В 1935 г. Советский Союз был вынужден продать КВЖД властям Маньчжоу-Го. Поставлен он был также и пе­ред необходимостью преодолевать экономическую блокаду со сторо­ны западных держав.

В 1930 г, Вашингтон и Лондон обвинили СССР в вывозе на миро­вой рынок товаров по демпинговым ценам и добились введения запре­тов на советский экспорт. Правительство Франции в мае J930 г. высту­пило с планом создания блока европейских государств под названием «пан-Европа», направленного против Советского Союза. Враждебную политику в отношении СССР вело правительство США. Оно упорно отказывалось признать его, а в 1931 г. запретило ввоз некоторых совет­ских товаров в свою страну.

Советское правительство отвечало на эти меры перенесением внеш­неторговых сделок на страны, которые воздерживались от подобных действий. В условиях кризиса многие капиталистические фирмы, не­смотря на эмбарго, продавали Советскому Союзу станки и оборудо­вание. В США удалось закупить до 50% общего экспорта тракторов из этой страны, в Германии — около 25% сельскохозяйственных машин, в Англии — более 10% текстильного оборудования, в Польше — по­чти все ее литье. Таким образом, советские заказы даже помогали выходу экономики этих стран из кризиса. Поэтому и деловые круги

270

Запада были заинтересованы в нормализации отношений и расшире­нии экономических связей с СССР. В результате Франция отменила запретительные меры в отношении советского экспорта, Германия и Италия предоставили Советскому Союзу кредиты.

В 1932 г. международные позиции СССР значительно окрепли. Пос­ле длительных переговоров состоялось подписание договоров о ненапа­дении с Латвией, Эстонией, Финляндией, Францией и Польшей. В том же году советская делегация выступила на Международной конферен­ции в Женеве с предложением о всеобщем и полном разоружении.

В 1933 г., в условиях нарастания военной угрозы в Европе (после прихода в Германии к власти фашистов) и Азии (в связи с агрессией Японии против Китая), СССР стал участником Конвенции об опре­делении агрессора и выступил с инициативой создания системы кол­лективной безопасности в Европе и Азии. Он подписал акты об опре­делении агрессора с Польшей, Румынией, Латвией, Эстонией, Тур­цией, Ираном, Афганистаном, а также с Чехословакией и Югославией. В сентябре заключен договор о ненападении между СССР и Италией. Позиции нашей страны укрепились также с признанием существова­ния Советского Союза правительством США. Президент Ф. Рузвельт, победивший на выборах 1932 г., направил председателю ЦИК СССР М. И. Калинину в октябре 1933 г. предложение начать переговоры о нормализации отношений между двумя странами. В ответном письме от 19 октября Калинин сообщил американскому президенту о приня­тии предложения советской стороной. Дипломатические отношения между СССР и США были установлены 16 ноября 1933 г.

К середине 30-х годов Советский Союз установил дипломатичес­кие отношения с большинством стран мира. 18 сентября 1934-го он был принят в Лигу Наций, что свидетельствовало о растущем автори­тете СССР на международной арене. Резко сокращается риторика о мировой революции и внутри страны. VII конгресс Коминтерна, ра­ботавший в Москве в июле—августе 1935 г., провозгласил курс на создание единого антифашистского народного фронта. В этих условиях Советский Союз изменил направление своей внешней политики. По­лагая, что системы договоров о ненападении недостаточно, он на­правил усилия на создание системы коллективной безопасности от агрессии, прежде всего со стороны Германии. Одной из инициатив было предложение советской дипломатии о заключении «Восточного пакта», в который помимо СССР вошли бы Польша, Чехословакия, Финляндия, Эстония, Латвия, Литва и Германия. Он предусматривал оказание военной помощи любой стране — участнице пакта, подвер­гшейся агрессии, кто бы ни был агрессором, и был направлен на то, чтобы создать препятствие на пути развязывания войны, в первую очередь со стороны Германии. Одновременно предлагалось заключить и Тихоокеанский пакт с участием СССР, США, Англии, Голландии и Японии. Предложения не были приняты. В сентябре 1934 г. отвергла

271

свое участие в пакте Германия. Ее поддержала Польша. Однако Совет­скому Союзу удалось заключить в мае 1935 г. пакты о взаимопомощи в случае агрессии с Францией и Чехословакией. Тогда же обе эти стра­ны заключили договор о взаимопомощи между собой.