Как ковалась папская власть

После коронации Карла Великого между папской властью и уровнем руководства христианским миром, который стал осуществлять папа Иннокентий III, существовали препятствия двоякого рода. Во-первых, ощущалась нехватка идеологии. Со времен Геласия в Риме всегда заявляли, что власть в религиозных вопросах настолько иного порядка, что ее не мог на законных основаниях осуществлять тот или иной император или король и что духовным мечом должен обладать папа римский как преемник святого Петра. Но это утверждение не признавалось. Ответное утверждение римских императоров в период заката Римской империи, королей государств-правопреемников и правителей династии Каролингов, что они были назначены Господом Богом и, значит, должны управлять как церковными, так и государственными делами от Его имени, было принято как в теории, так и на практике огромным большинством церковнослужителей с момента обращения Константина в христианство.

Во-вторых, даже если кто-то и хотел признать папскую альтернативу, то огромные преимущества императоров и королей, обладавших как богатством, так и практическим влиянием, представляли собой проблему другого рода. На протяжении поздней Античности и в начале Средних веков императоры и короли имели подавляющее присутствие в жизни огромного большинства особенно высокопоставленных служителей западной церкви: назначали епископов и аббатов наиболее значимых монастырей, появляясь время от времени в их краях и созывая их на ассамблеи, на которых обсуждались все ключевые церковные вопросы и принимались новые уставы. Благодаря Карлу Великому в особенности римская церковь теперь была значительно богаче, но даже ее новое богатство бледнело и казалось несущественным рядом с доходами монархов-Каролингов. Кроме того, существовала та старая проблема, которая сделала город Рим нецелесообразным как средоточие императорской власти в позднеримский период, когда центр тяготения сместился к северу от Альп. Город физически находился на периферии – с учетом скоростей передвижения того времени – и имел чрезвычайно неудобное месторасположение. Рим оставался, как выразился один обозреватель в IV в., «священной территорией, далекой от большой дороги», то есть, подобно Юстиниане-Приме, он находился чертовски далеко от любого места, которое имело значение для большинства людей, и делать его центральным пунктом всякий раз, когда требовалось решение какой-либо проблемы, стало нецелесообразно[297].

Однако в середине IX в. был сделан главный шаг к решению по крайней мере первой из этих проблем. Все давно уже признали, что Римская епархия и ее епископ, папа римский, могут по праву претендовать на совершенно особый статус в христианском мире, но перед лицом мощного сочетания идеологического оправдания и практической власти, которые могли пустить в ход короли и императоры, они так и не достигли многого в плане реальной власти и влияния в противоположность простому престижу. Это в чем-то похоже на пребывание на посту вице-президента США: вы прекрасно живете где-нибудь и время от времени участвуете в какой-нибудь церемониальной суете, но – лишний человек (на ум приходит Дик Чейни в роли папы римского Григория Великого) – вы совершенно неуместны в ключевых процессах западной церкви. Это оказывалось верным и во времена Каролингов, и в IV в., и раньше. Однако если и не существовал документальный послужной список лидерства, его всегда можно было придумать, и в середине IX в. по западному христианскому миру начал циркулировать ряд узаконенных фальшивок, рассчитанных на большое будущее.

Все собрание из четырех текстов известно как Pseudo-(= ложный)Isidore по имени, которое появляется в предисловии к самому важному из них. Все выглядит так, будто первоначальное намерение состояло в том, чтобы приписать эту часть коллекции Исидору Севильскому – великому испанскому епископу, ученому и законодателю, но затем кто-то с большим чувством хронологии заметил, что часть материалов датированы после его смерти, так что их автор превратился в неизвестного человека по имени Исидор Меркатор. Эти тексты включают собрание канонов испанского и галльского церковных соборов (Collectio Hispana Gallica Augustodunensis, если быть точным), длинное письмо от папы Адриана I (772–795) архиепископу Ангильраму из Метца (Capitula Angilramni), продолжение собрания капитуляриев Каролингов аббата Ансегия, с которыми мы познакомились в главе 6 (Benedictus Levita), и, наконец, собственно Pseudo-Isidore – смешанное собрание постановлений из более широкого круга церковных соборов, чем в первом тексте (включая все старые Вселенские соборы), и большое количество папских декреталий. Охватывая древние церковные соборы, их галльские и испанские аналоги в эпоху государств-правопреемников, материалы эры Каролингов и массу папских декреталий, это собрание представляет собой более или менее полное собрание церковных законов во всех его разнообразных источниках – так обстояли дела в IX в.

Однако это собрание стало во всех отношениях смесью подлинных и подложных документов, за одним исключением – письма Capitula Angilramni, которое было абсолютной подделкой. Многие отдельные постановления в Collectio Hispana Gallica Augustodunensis являлись достаточно подлинными, но их латинский язык систематически усовершенствовался, чтобы он больше отвечал нормам Каролингов, и это дало необходимую возможность «подогнать» часть его содержания в соответствии с целями тех, кто его подделал. Аналогично около четверти документов времен Каролингов, собранных в Benedictus Levita, были подлинными, но остальные – опять-таки подделки.

Главным произведением, однако, считается само собрание текстов Pseudo-Isidore, которое, подобно «Галлии» во времена Юлия Цезаря, вышло в них частях. Две из трех состояли главным образом из подлинных текстов, хорошо известных латинской церковной аудитории: сборник постановлений церковных соборов начиная от Никеи и до VII в. и папских декреталий с IV в. до времени правления Григория II (715–731). Многие из них освещали те же темы, что и сборник Dionysio-Hadriana, посланный папой Адрианом I Карлу Великому и ставший отправной точкой для последующих церковных законов Каролингов, но опять-таки с некоторыми значительными исправлениями. И к этим известным уже материалам был затем добавлен сборник более ранних папских декреталий со времен папы Климента I в конце I в. до папы Мильтиада (умер в 314 г.). В начале VI в. Дионисий Эксигус не смог найти никаких полностью оформленных декреталий для своего сборника, датировавшегося раньше чем конец IV в., как мы видели в последней главе, и на это имелась веская причина: их попросту не было. Каждая из этих предположительно более ранних декреталий в Pseudo-Isidore являлась совершеннейшей фальшивкой. Этот сборник – умная, высококачественная подделка, сочетавшая фальсификацию с широким знанием настоящих текстов, впечатляющим владением различными латинскими стилями и прекрасным пониманием разных эпох в истории христианства. От начала до конца все подлинное и знакомое было тщательно собрано, чтобы заставить излишне доверчивого читателя принять правдоподобное и поддельное.

Что касается фальшивок, то они имели громкий успех, быстро, как вирус, распространились среди монастырских и соборных переписчиков латинских христианских рукописей. Иногда в отношении отдельных текстов раздавались сомневающиеся голоса, но до наших дней дошли свыше сотни частично или полностью законченных рукописей Pseudo-Isidore, датируемых до 950 г., то есть в первую сотню лет существования этого сборника (огромное число копий для данного периода), а тридцать законченных рукописей старше даже чем 900 г.[298]

Этот успех отражает, разумеется, само мастерство подделки, но это только часть рассказа. Если копнуть глубже, то сборник появился точно в нужный момент, чтобы произвести сильное воздействие. К середине IX в. correctio Каролингов было в полном разгаре, и западные служители церкви отчетливо понимали, что их действиями должен руководить установленный церковный закон. Каковы же основные источники этого закона на самом деле? Начиная с Admonitio Generalis Карла Великого, вышедшего в 789 г., им вдолбили в головы, что правильное отправление христианских обрядов определяется сочетанием прошлых постановлений Вселенских соборов, главных региональных церковных соборов и папских декреталий, как и затем модернизированных соответствующим образом новых постановлений капитуляриев Каролингов. Однако заполучить все соответствующие тексты было далеко не просто. Даже самые недавние из них – капитулярии Каролингов – собирались бессистемно до 840-х гг., а доступ к другим текстам оставался частичным. Рукописи не доказывают даже, что крупную церковную библиотеку обязывали иметь свои собственные копии всех главных текстов. Поэтому тогда не существовало другого сборника церковных законов сколько-нибудь аналогичного охвата необходимых источников, чем предлагал Pseudo-Isidore. Все, о чем вы когда-либо слышали, было включено в один удобный сборник, написанный на отличном, подражающем классической латыни языке времен Каролингов. И любые детали его разночтений и другие версии аналогичных текстов, которые у вас случайно могли оказаться, можно было легко опустить как ошибки копировальщиков с учетом небрежности и фрагментарности имевшихся альтернативных рукописей, которые по-прежнему могли похвастаться более чем одним латинским переводом, например, документов Вселенских соборов и многих частичных собраний папских писем и соборных постановлений. Иными словами, Pseudo-Isidore появился в тот момент, когда церковнослужители Каролингов знали уже достаточно, чтобы понимать, на какие материалы они должны полагаться, но еще не умели различать правдоподобные подделки.

Но если бы случайность хронометража сыграла решающую роль в принятии сборника, мне не нужно было бы рассказывать вам, что блестящее сочетание подлинного и поддельного в Pseudo-Isidore оказалось абсолютно неслучайным. Такую тонкую и сложную, трудоемкую работу по изготовлению подделки никогда бы не предприняли без весьма конкретной цели. Какова же она была?

Первый ключ к разгадке лежит в общем представлении властных структур о позднеантичном христианстве. Correctio Каролингов, как мы видели в последней главе, делало большой акцент на власти архиепископов над епископами, делая их, действующих непосредственно под покровительством императорской власти, главными «выкручивателями рук» в процессе реформ, ответственными за воздействие на остальное духовенство, включая викарных епископов, с целью убедить их поддержать реформу. Сборник Pseudo-Isidore представил во многом другой взгляд на то, как должна выглядеть законная христианская религиозная властная структура. Во-первых, включенные в него поддельные документы расширили представления о папской власти в исторической перспективе. Как мы уже видели в пятой главе, какая-то мысль о том, что император Константин когда-то сделал серьезную уступку власти папе Сильвестру, уже существовала в VIII в. и была использована Адрианом I с целью «поощрить» Карла Великого к небывалой щедрости после его завоевания Лангобардского королевства. Но в Pseudo-Isidore эти идеи полностью созрели в форме «Константинова дара» – сфабрикованной фальшивки, которая претендовала на то, чтобы быть подлинным даром императора в IV в. Она однозначно заявляла, что, уехав в Константинополь, император передал всю власть над западной церковью папе римскому Сильвестру[299]. Это основное принципиальное заявление затем было подкреплено множеством практических примеров этой предполагаемой папской власти в действии в поддельных декреталиях. В равной степени важно и то, что под папской «крышей» власть архиепископов умалялась с двух направлений: сверху вниз – изображена позднеантичная церковь, в которой дарение папами статуса патриарха умаляло власть архиепископов; снизу вверх – защищался статус простых викарных епископов от стоящих над ними епископов митрополии, сводя право архиепископа вмешиваться в управление епископом своей собственной епархией практически к нулю. Важно то, что сборник также установил строгие правила, которые сделали гораздо более трудным перевод епископов из их епархий, чем это могла бы признать существовавшая в IX в. практика.

При Карле Великом и Людовике Благочестивом смена епископов происходила очень часто: какая-то юридическая процедура соблюдалась, но если вы теряли расположение императора, то ваши дни на этом посту были сочтены. Pseudo-Isidore, напротив, утверждал, что без признания епископом своего проступка необходимо было собрать не менее семидесяти двух независимых свидетелей, готовых подписаться под выдвинутыми обвинениями, прежде чем могло начаться рассмотрение соответствующего дела в суде. А как только суд начинался, обвинению не становилось легче. Епископ мог дать отвод судье, даже если им являлся архиепископ его митрополии, и подать апелляцию высшей власти римской епархии в любой момент судебной процедуры (до, во время или после суда). Это была полная чепуха – ничего подобного никогда не происходило на практике. Но в сборнике Pseudo-Isidore использовали вопиющую фальсификацию, чтобы состряпать такую историю поздней Античности, когда папская власть управляла связной структурой, внутри которой другими ключевыми игроками были не императоры и архиепископы, а патриархи, назначенные папами, и епархиальные епископы[300]. Впервые сборник транслировал общепринятую, но совершенно неопределенную идею того, что римская епархия представляла собой что-то особенное в логически ясном объяснении того, что на деле должна означать эта «особость». Поддельный взгляд на прошлое перекрыл дефицит идеологии, которая давно уже низвела пап римских до подчиненного положения в империи. Наконец, соблазнительно думать, что мы видим развитие института папства в движении, в процессе захвата практического контроля над властными структурами западного христианского мира.

Но в то время как одна часть ученых давно предполагала, что текст «Константинова дара» состряпали где-нибудь в папском архиве, второй набор ключей к разгадке наводит на другую мысль. К середине IX в. так называемый ренессанс Каролингов означал, что ученые на севере Франкии писали на гораздо более близком к классическому варианте латыни, чем их коллеги в папском архиве, где еще не укоренились новые стандарты. Сборник Pseudo-Isidore написан на безупречной латыни времен Каролингов, и это вместе с некоторыми анахронизмами, встречающимися в отдельных фальшивках вроде «Константинова дара», прямо указывает на Северную Франкию. След рукописи, аналогично, безошибочен: сборник появился на севере, а затем распространился и по всей стране, что указывают и первые отчетливые следы его использования. В 852–853 гг. архиепископ Титгауд Трирский заявил о патриаршем главенстве над своим соседом архиепископом Реймсским на том основании, что он архиепископ давней римской провинции Белгики I, тогда как Реймс являлся столицей Белгики II. Впервые взгляд на прошлое Римской империи был использован для того, чтобы заявить претензию в IX в., и стал явным знаком действия Pseudo-Isidore, даже если этот сборник и не цитировался напрямую. Первая открытая цитата его текста звучит более или менее в это же время и в том же месте – в синодальных решениях, опубликованных архиепископом Гинкмаром Реймсским 1 ноября 852 г. И начиная с этого момента свидетельства его неявного и открытого использования и даже его непосредственные цитаты стремительно растут, всегда начинаясь в Северной Франкии и распространяясь вовне. Свидетельства неопровержимые: фальшивые представления на папскую власть в древности, изложенные в сборнике Pseudo-Isidore, были порождены не в Риме, а в Северной Франкии[301]. Почему?

Ставлю на то, что сборник – по крайней мере какая-то его часть – впервые появился во времена ссоры между Людовиком Благочестивым и его сыновьями в начале 830-х гг. В ключевой момент аббат Вала из Корбийского монастыря и архиепископ Лионский Агобард, как отражено документально, преподнесли папе Григорию IV тексты на тему папской власти, о которых сам папа до этого не знал. Ошеломляющее правдоподобие состоит в том, что загадочные документы входили в сборник Pseudo-Isidore. И Вала, и Агобард поддерживали права старшего сына Людовика Лотаря, и оба были обеспокоены тем, что изменение планируемого решения вопроса о престолонаследии 817 г. с целью включить в него Карла Лысого может подвергнуть опасности успех церковной реформы, уменьшив перспективу на продолжительные скоординированные действия. Летом 833 г. папа Григорий поехал на север Франкии, чтобы попытаться стать посредником в мирном урегулировании вопроса, и в этот момент сторонники Лотаря постарались использовать его в своих собственных целях – предложили иной взгляд на папскую власть, чтобы укрепить его позиции. Может, именно это побудило папу римского поехать в лагерь Людовика с целью провести переговоры о мире по непосредственной просьбе его сыновей, в то время как они – успешно и тайно – уводили от него его сторонников, чтобы затем низложить его, – пока неясно. Но эта модель точно передает общий контекст, в который мы должны поместить создание этого текста. Сборник Pseudo-Isidore был сфабрикован небольшой группой франкских церковнослужителей с огромными связями в высшем свете для своих собственных целей, в которые входило повышение значимости папской власти ради нее самой, но в той мере, в какой это их устраивало. И если они, возможно, начали с того, что воспользовались конкретным кризисом 833 г., то размах их дальнейшей деятельности быстро расширился. В частности, акцент текстов сборника на том, что следует значительно затруднить возможность избавиться от епископов, объяснялся недавним резким ростом смещений епископов с должности. И хотя использование папской власти было скорее эпизодическим, чем главным пунктом в плане, одной из привлекательных сторон для фальсификаторов в изложении расширенного взгляда на римскую власть стал именно факт расстояний. С учетом того, что Рим находился так далеко, а папская власть не имела эффективных рычагов власти во Франкии (на тот момент там не было, например, папских судов и судей), оказалось весьма безопасным использовать образ папской власти в древности, чтобы помешать осуществлению совместной власти императором и его архиепископами. Выведение на сцену Рима не столько усиливало практическую власть папы римского, сколько способствовало независимости епископов[302].

Но если таковой являлась изначальная цель сборника, то его возможности и искусная фальсификация означали, что за него ухватились и другие группировки для претворения в жизнь своих собственных целей. В 850-х гг., как мы уже видели, архиепископу Трирскому пришла в голову фантазия возродить древнюю церковь, управляемую патриархом (смысл для него лично: более высокий статус и увеличение доходов, так как успех в утверждении превосходства дал бы ему определенные права над владениями Реймса). В 860-х гг., аналогично, агрессивно-независимый епископ Ланский Гинкмар – племянник и викарный епископ архиепископа Реймсского Гинкмара – использовал Pseudo-Isidore с целью сделать себя независимым от власти своего дяди. В конечном итоге ни одна уловка не привела к успеху, а молодой Гинкмар кончил особенно плохо: поплатился и епископским саном, и обоими глазами[303]. Но это был не тот исход конкретных случаев, который имел значение в долгосрочной перспективе. На самом деле более важным стало то, что использование удобного сборника Pseudo-Isidore разными франкскими церковнослужителями, даже в их собственных целях (и дядя Гинкмар тоже склонялся к этому), одновременно делало сборник церковным законом и мало-помалу начинало внедрять свой образ христианской власти с папой римским во главе в сознание западноевропейских священнослужителей. Это также со временем посеяло семена перемен в самом Риме.

И снова тайные планы отдельных франкских церковников стали катализатором. В начале 860-х гг. Гинкмар Реймсский снова оказался не в ладах с другим своим викарным епископом, на этот раз Суассонским – Ротадом. Предмет конфликта: имеет ли право викарный епископ (как это утверждалось в сборнике Pseudo-Isidore – он снова в центре спора) лишать какую-то часть духовенства своей епархии средств к существованию. Гинкмар сказал, что не имеет, согласно стандартной практике церкви Каролингов. В конечном счете он стал склоняться к тому, чтобы убрать Ротарда из его епархии. Тут, ссылаясь на Pseudo-Isidore, Ротард обратился в Рим лично к папе римскому Николаю I (858–867). Тот сначала хотел передать дело на рассмотрение провинциальному синоду, согласно стандартной практике того времени, при которой такой исход – Гинкмар на председательском месте – был вполне предсказуем. Однако Ротард оказался находчивым малым и пустился в дорогу, которая, как и все, понятное дело, вела в Рим, и захватил с собой экземпляр сборника Pseudo-Isidore. И тогда настроение Николая I внезапно и радикально изменилось. Имея перед глазами «доказательства» древней христианской практики, 24 декабря 862 г. папа римский издал новое постановление. Следуя правилам, изложенным в Pseudo-Isidore, он теперь потребовал, чтобы апелляция Ротарда слушалась в Риме – с ним в качестве председателя[304].

Оружие, изготовленное на севере Франкии совершенно для других целей, проникло в Рим, оказалось в руках папы, который не побоялся его использовать. Результаты были подобны взрыву. Николай I не являлся нерешительным, застенчивым человеком и не боялся заниматься делами западной церкви, безжалостно утверждая свою собственную власть в 860–861 гг. – еще до появления Ротарда – над архиепископом Иоанном Равеннским, попытавшимся остаться независимым. Но новые идеологические оправдания и рекомендуемые процедуры, предоставленные в Pseudo-Isidore, подняли границы его амбиций на совершенно новый уровень. В результате последние пять лет его правления были отмечены рядом драматических вмешательств папской власти в дела, в которые его предшественники никогда не посмели бы сунуть нос. Самым значительным вмешательством оказалась попытка императора Лотаря II развестись со своей бездетной женой Теутбергой. Вмешался папа римский Николай I, потому что после долгих пререканий в 862 г. Лотарь убедил синод в Ахене (состоял из его церковнослужителей) дать ему разрешение на повторный брак с плодовитой наложницей Вальдрадой. Однако папа Николай I проявил свою власть, созвав собственный синод в Латеранском дворце в октябре 863 г., который объявил постановление провинциального синода недействительным и даже зашел так далеко, что отлучил от церкви двух архиепископов, которые председательствовали на нем.

Путь, возможно, был извилистым, но имеет значение то, куда он привел. В лице папы Николая I, вооруженного Pseudo-Isidore, мы видим папскую власть, которая наконец начинает соответствовать ожидаемым от нее служебным обязанностям действующей главы западной церкви. Ничего, что папа римский не выиграл все свои сражения, он по крайней мере пытался сражаться в тех случаях, когда его предшественники старались главным образом с довольным видом сидеть в Риме и получать периодические поздравления. Pseudo-Isidore представила модель того, как признанный авторитет папы римского может был облечен в практическую власть, и в руках Николая I эта модель была использована на практике. В его действиях присутствует дух революции, равно как и в откликах некоторых его современников. Известно, что летописец Регино Прюмский едко заметил, что папа пытается «сделать себя хозяином всего мира». Определенные элементы даже в Риме сочли, что новомодные претензии Николая трудно принять: никакого культа не установили в память о нем. Но отступать от примера Николая I, поражающего своей энергией, было нельзя. Папа Адриан II (867–872) оказался так же напорист в утверждении права папской власти вмешиваться в церковные дела северных провинций: в ссору между двумя Гинкмарами, например, на ее последних этапах или стал диктовать Бретани, как надо управлять делами ее церкви[305].

Поэтому если оценивать западное христианство в 870 г., то было бы трудно не прийти к выводу, что давно установленные модели стали меняться, что имперская власть над церковью находилась в процессе замены властью епископа Рима или, по крайней мере, впервые получила достойный вызов. Путь был далек от завершения. Но поведение Карла Великого, использовавшего папскую власть в своих собственных целях, отразилось на последующих двух политических поколениях франкских церковников, особенно тех, кто хотел ускользнуть – даже если только в каком-то конкретном случае – от имперской/архиепископской власти, которая поддержала correctio. Нахождение внешней власти, к которой можно обратиться, когда вам не нравится решение, которое вы, вероятно, получите ближе к дому, – это общечеловеческое явление. Много лет назад я слушал удивительный доклад, в котором исследовался вопрос о том, как колониальные суды Британской Родезии оказались заваленными бракоразводными делами, инициированными женщинами, потому что те были склонны считать, что эти суды не настолько автоматически встают на сторону мужчин, как их местные деревенские суды. Когда такие апелляции делаются достаточно часто, действия отдельного человека могут относительно быстро изменить давно устоявшиеся модели власти. Папа Николай I – это последний епископ Римский, который вошел в историю с официальной приставкой к имени «великий», и это, как вы можете подумать, есть отражение его настойчивых усилий, направленных на то, чтобы поднять авторитет папской власти на совершенно новый уровень. Он мог заслуживать или не заслуживать этого эпитета: я далек от того, чтобы судить. Однако вот что совершенно ясно: несмотря на идеологические заигрывания, зашифрованные в Pseudo-Isidore, видимое возвышение Николаем I папской власти оказалось иллюзорным.

Порнократия

В январе 897 г. папа Стефан VII официально открыл синод в базилике Святого Иоанна Латеранского. От самого здания в настоящее время мало что осталось, так как изначально оно было построено во времена самого Константина, но современная постройка стоит на том же месте. Стефан созвал синод, чтобы рассмотреть дело своего предшественника – папы римского Формозы (891–896), который присутствовал на нем лично – в каком-то смысле. Формоза умер в апреле предыдущего года, и Стефан распорядился эксгумировать его разлагающийся труп, восемь месяцев находившийся в земле, облачить его в папские одежды и посадить на скамью подсудимых. Формозу обвиняли в том, что он нарушил канонический закон: в 891 г. он был переведен из своей епархии в Портусе и стал епископом Римским (пятнадцатый Никейский канон запрещал такие перемещения). Также его обвиняли в клятвопреступлении (в какой-то момент Формоза был смещен с поста епископа Портуса и дал клятву, что никогда больше не будет епископом) и выполнении обязанностей епископа, будучи мирянином (так как впоследствии он снова стал епископом Портуса, после того как дал клятву). Прежде всего Стефан обвинял Формозу в главном грехе – активном стремлении к должности папы римского вместо того, чтобы предоставить свершиться воле Божьей (именно такого обвинения отчаянно пытался избежать Карл Великий в 790-х гг.). Согласно одной версии, Стефан большую часть суда разглагольствовал над трупом своего предшественника на тему «Когда ты был епископом Портуса, почему ты столь амбициозно узурпировал Римскую епархию?»[306].

Защита Формозы была возложена на молодого дьякона и, по имеющимся данным, не слишком довольного этой ролью, который стоял за трупом и периодически безо всякого воодушевления бормотал, что он невиновен. Последовавшее затем внезапное изменение означает, что судебные записи, которые, вероятно, изначально велись, до нас не дошли, но мы все же знаем (удивляйтесь), что Формозу признали виновным. Занятие им папского трона было объявлено незаконным, его имя вычеркнули из документов, а все официальные постановления, изданные им в статусе папы римского, отменили. С трупа сняли папские одежды, три пальца на правой руке, которыми Формоза пользовался, когда раздавал благословения, отрезали, и после краткого пребывания на кладбище для чужестранцев, привязали груз к его телу и бросили в Тибр. Ничто из этого и отдаленно не соответствовало поведению, ожидаемому от человека, занимавшего папский престол, и даже в конце X в. (семейству Борджиа не удастся совершить ничего столь же скандального), так что, наверное, неудивительно, что сам папа Стефан долго не протянул. В августе того же года он был смещен со своей должности, а к концу того же месяца – мертв: его заставили молчать – задушили. Окончательный вердикт по этому делу вынес Всемогущий, так как в тот же год сильное землетрясение уничтожило место суда, как выразился один современник, «от алтаря до дверей».

Но если суд над Формозой – самый ненормальный случай за всю историю папства, это был не единичный момент вызывающе оскорбительного соперничества. В конце IX–X в. на смену великому искусству управлять церковными делами папы римского Николая I пришла череда ожесточенных усилий и борьбы в его епархии – лейтмотив истории папской власти более чем на сто лет. Нелепые выходки папы Стефана относятся к ее упадку – периоду, в течение которого не менее девяти разных людей занимали папский престол в 896–904 гг. Но период, охватывающий полтора века после смерти непосредственного преемника Николая I – Адриана II, был отмечен столь многими, часто насильственными, сменами папской власти, что становится просто невозможно привести последовательный список всех пап. Часто несколько кандидатов претендовали на этот пост одновременно. Впоследствии порядок восстановили путем разграничения между истинными папами и незаконными самозванцами, но этот иногда произвольный процесс не может скрыть того, что периодические волнения, сопряженные с насилием, были характерны для этого периода. Почти одна треть всех тех, кто занимал папский трон между 872 и 1012 гг., умерли при подозрительных обстоятельствах. И если не все их кончины задокументированы, то мы знаем почему, так как прекрасно понимаем, что происходило тогда. К удушению обвинителя Формозы мы можем добавить такие запоминающиеся моменты, как удушение Иоанна X (914–928) и увечье греческого самозваного папы Иоанна XVI (997–998), который сумел выжить после того, как ему выкололи глаза, отрезали нос, губы, язык и кисти рук. Все величие третьей четверти IX в. исчезло в кажущейся бесконечной собачьей грызне за власть в Римской епархии, начальный этап которой получил оскорбительный ярлык «порнократия» (власть шлюх) от Льютпранда Кремонского – того самого обозревателя, который описывает с такой ужасающей притягательностью суд над Формозой. Льютпранд был особенно обеспокоен влиянием, которое оказывали на порядок наследования папского престола представительницы династий местных римских аристократов в первой половине X в. Это они были теми шлюхами, которых он имел в виду. Но более тщательный анализ этого явления – краха папской власти наводит на мысль о том, что порнократия в более широком и менее зависимом от пола смысле прекрасно подходит в качестве ярлыка для всего этого периода[307].

Чтобы понять, что происходило, важно не давать себе искать ряд точек, которые, оглядываясь на прошлое, можно соединить линией, ведущей к папству, каким мы его знаем, и считать, что мы располагаем всей исторической информацией. Если применить этот подход к эре Каролингов, то быстро становится ясно, что даже во время важных периодов в IX в. политика пап римских всегда оставалась весьма спорной, со скрытой тенденцией к насилию. Это был ожесточенный бунт, поставивший под угрозу глаза и язык папы римского Льва III и давший Карлу Великому рычаг воздействия, нужный ему для осуществления своей коронации императором. Кроме того, Лев пережил второй, менее известный бунт к концу своего правления, а Карлу Великому пришлось в 790-х гг. несколько раз выступать в роли спасителя, так что в структурном смысле императоры-Каролинги действовали как реальный ограничитель насильственных внутренних размежеваний, которые всегда угрожали сорвать крышку политической жизни в республике Святого Петра. Например, папа Паскаль I (817–824) был настолько непопулярен среди определенных слоев римского населения, что люди не хотели, чтобы его захоронили в соборе Святого Петра. Чтобы удержать власть, ему также пришлось ослепить и обезглавить двух своих самых высокопоставленных чиновников – primicerius Теодора и nomenclator Льва. Последовавшее затем расследование, проведенное по наущению своего отца Лотарем (старшим сыном Людовика Благочестивого), назначенным императором, не усмотрело необходимости какого-либо вмешательства Каролингов в это дело, однако появился документ Constitutio Romana, который ввел согласованный набор процедур для избрания папы римского, включая период, пока император размышляет над предложенной кандидатурой и дает свое одобрение – это должно было минимизировать возможность будущего насилия во время выборов[308].

Но резкое внутреннее размежевание, очевидное во время пребывания у власти папы Паскаля, так полностью и не исчезло. Его преемник – Евгений II (824–827) – был местным римским аристократом, но он являлся компромиссным кандидатом, введенным Лотарем ввиду множества претендентов на трон. Сергий II (844–847) аналогично добился власти, лишь сокрушив большую группу соперников, поддержавших кандидатуру архидиакона Иоанна. Эта борьба оставила на улицах Рима много мертвых, но Сергий, по крайней мере, отказался санкционировать казнь своего поверженного конкурента. А список все продолжается. Рагиберт – посланник папы римского Льва IV (847 —?) – был убит по пути во Франкию. Папа обвинил и судил за убийство трех своих соотечественников – высокопоставленных римлян Георгия, Адриана и Петра. Даже великий Николай I не сумел получить всеобщую поддержку. В память о нем не возник культ, как мы уже видели, а его преемник Адриан II счел необходимым приказать церковникам, собравшимся на собор в Труа 8 мая 868 г. (через год после смерти Николая I), включить своего предшественника в молитвы, читавшиеся во время мессы. В результате, предоставленные самим себе, они этого не сделали. И сам Адриан не сильно преуспел. В годы его правления произошел известный инцидент, когда его дочь, возможно, изнасиловал и, безусловно, похитил вместе с ее матерью некий Элевтерий, который затем убил обеих женщин. Все это вполне могло носить личный характер – источники не сообщают нам, – но так как Элевтерий являлся родным братом некоего Анастасия, который имел императорскую поддержку как кандидат на папский престол приблизительно с 850 г., тут наверняка замешаны хорошие деньги как, по крайней мере, составная часть насильственного плана. Действительно, вся последовательность насильственных смертей пап римских началась с Адриана, который был забит до смерти своей собственной свитой, изнемогавшей от нетерпения дождаться, когда подействует подсыпанный ему яд[309].

Основная идея фактов, относящихся к IX в., в целом проста. Политика Папской республики всегда была порочной и склонной к противоречиям, но, пока империя Каролингов оставалась достаточно сильной, чтобы вмешиваться, в какой-то степени поддерживался порядок, так как бунт против должным образом избранного (а значит, одобренного императором) папы римского с высокой степенью вероятности наказывался мечом, а любые чрезмерно скандальные махинации с избирательными округами во время выборов вызвали бы вмешательство и, вполне вероятно, назначение компромиссного кандидата, вроде Евгения II. Поэтому далеко не случайно политика пап римских переставала действовать должным образом. Начиная с конца 870-х гг. после смерти Карла Лысого, Людовика Немецкого, Людовика II и огромного числа их ближайших преемников в мире Каролингов политика определенно утратила свою последовательность (глава 6). Как прямой результат этого, в Риме могли падать перчатки, и мы быстро оказываемся в базилике Святого Иоанна Латеранского в 897 г. Но это только подсказывает следующий вопрос: почему политическая жизнь в республике Святого Петра была подвержена такому системному размежеванию?

То, как обошлись с разлагающимися останками папы Формозы, указывает нам правильное направление. Стефан, как вы помните, и отменил все постановления своего предшественника, и приказал отрубить те пальцы, которыми он благословлял верующих, что было неотъемлемой частью церемонии, посредством которой любое письменное решение папы официально вступало в силу. Одно из таких постановлений носило явно личный характер. Стефан стал епископом благодаря папе Формозе, так что отмена его постановлений освобождала первого от любых обвинений в том, что он был переведен на папский трон из другой епархии в нарушение того самого пятнадцатого Никейского канона, который был основным в обвинениях против Формозы. Однако у нас нет ни каких письменных данных о том, что он занимался чем-то серьезным на религиозном фронте: не составлял церковных законов и не поощрял никаких реформ в период своего пребывания у власти, хотя для своего времени был очень серьезным церковнослужителем. Его служба в папской миссии в Булгарии в годы правления папы римского Николая I, по-видимому, была выдающейся, так как булгарский хан, как отмечают письменные источники, хотел, чтобы Формоза, и никто иной, стал его новым архиепископом[310]. Оставив в стороне конкретную проблему со Стефаном, отмененные постановления, о которых шла речь, не имели религиозного характера; они были письмами о назначении, извещениями о новых дарах и подтверждении старых, сделанных Формозой за шесть лет пребывания в должности папы римского. Подобно императору из рода Каролингов, папа в IX в. являлся главой государства – республики Святого Петра – и помимо всяких религиозных функций должен был решать вопросы назначения на явно мирские должности. Папский престол также давал ему право распоряжаться всеми финансовыми активами, которые оказывались в границах республики. А значительную часть времени любого правления необходимо было потратить на распределение бенефиций, чтобы отплатить за предоставлявшиеся услуги и построить необходимый плацдарм поддержки.

Благодаря Карлу Великому и Людовику Благочестивому запасы основных финансовых фондов, имевшихся в распоряжении пап римских в IX в., были поистине огромны. Отец и сын обеспечили Папскую республику огромным количеством земельных владений и рядом ценных прав в других частях Италии: бесконечными процентами от налогообложения, доходами от судебных и рыночных сборов, не говоря уже о бесчисленных традиционных выплатах помимо этого. Именно это «золотое дно» позволило своим первым получателям – Адриану I и Льву III – обновить внешний вид своего города. Однако в более долгосрочной перспективе все это богатство, которое продолжало стекаться (Адриан и Лев тратили проценты, не трогая основного капитала), оказалось отравленным кубком, по крайней мере, в смысле способности папы римского обеспечить религиозное руководство западной церкви в широком понимании этого слова. Проще говоря, у пап был двойственный перечень служебных обязанностей: пользоваться авторитетом в латиноговорящем христианском мире и в то же время управлять республикой Святого Петра. Благодаря Карлу Вели кому объем папского богатства означал, что на должности, в ведении которой находился шнурок от кошелька, было сосредоточено столько политического расчета на местах, что на осуществление религиозных функций практически не оставалось ни времени, ни энергии.

Даже тогда, когда империя Каролингов была могущественной, борьба за контроль над богатством периодически угрожала сокрушить религиозный аспект этой должности. Например, режим Сергия III в середине 840-х гг. вошел в историю с особенно дурной репутацией. В списке биографий более или менее современных пап Liber Pontificalis зафиксировано, что во времена Сергия его брат Бенедикт сколотил себе состояние, продавая земельные участки и право занимать отдельные должности. Однако прежде чем делать поспешные выводы, важно заметить, что биографию Сергия написали в годы правления его преемника, а упрочить свою собственную репутацию за счет уже умершего и поэтому бессловесного предшественника всегда было эффективной стратегией. Ее и принял папа Стефан V (885–891), который (согласно последнему сохранившемуся фрагменту из Liber Pontificalis) приказал провести публичную инвентаризацию, чтобы показать, что разграбление священных сосудов из церквей Рима имело место до того, как он вступил на эту должность. Также по его распоряжению снова ввели старый обычай, по которому духовенство собора Святого Петра взимало плату за свои услуги[311]. Власть Сергия III, наверное, была еще более вопиющей, чем некоторые ее действия по получению прибыли, но я сильно сомневаюсь, что они далеко выходили за границы нормы. Напряженное и далеко не религиозное соперничество за папский престол в противном случае необъяснимо. Особенно престолонаследие оказывалось в фокусе всех действий, так как это был тот момент, когда группы людей, не извлекающих выгоду из существующего распределения имущества и финансовых активов, получали шанс поддержать кандидата, который лучше позаботится об их интересах в будущем, а так как занимавшие свои должности люди не отказывались от своих прибылей без борьбы, то, естественно, конкуренция ужесточалась.

За фасадом утвержденной религиозной власти папы римского над западным христианским миром даже в славные дни Николая I крылась ее слабость. Основной вопрос, присущий местной политической жизни Папской республики, – кто получит выгоду от притока денежных активов – поднимался всегда. Порождаемое этим вопросом размежевание лишь отдаленно сдерживалось, по меньшей мере, угрозой императорского вмешательства, и, как только империя перестала быть реальной силой в Центральной Италии, местная политика истощилась, поставив осуществление широких религиозных полномочий папской властью на второе место. Действительно, если проанализировать документы IX в. более внимательно, то из всех подробностей выявится один главный момент.

В одном смысле мы уже встречались с ним под маской Pseudo-Isidore. Это были махинации одной группы церковнослужителей империи франков, которая создала этот текст, и целого ряда других людей, на глазах которых его цитировали, пускали в обращение и копировали, в то время как его придуманный образ христианского прошлого вступал в игру в ряде последующих контекстов, которые казались бы невообразимыми для его первоначальных создателей. Во всем этом отдельные папы, по крайней мере до Николая I, никогда не играли и даже не замышляли играть ту роль, которую им предоставляли сфальсифицированные тексты. Папы в IX в. были в основном пассивными бенефициариями (если это правильное слово) более активных ролей, которые им хотели приписать церковнослужители империи франков – ради своих собственных целей. Предоставленный самому себе перечень служебных обязанностей папы римского даже тогда вращался вокруг таких традиционных вопросов, как спонсирование миссионерской работы и создание (или не создание) новых епархий для епископов и архиепископов (опять же в контексте миссионерской деятельности). Папские синоды обычно вторили текущим проблемам correctio Каролингов, и даже там, где у них на уме было что-то более грандиозное, папы римские проявляли осторожность и не ступали в область установленных прав императоров. Столкнувшись со ссорой двух претендентов на пост патриарха Аквилеи – епископа Андрея из Фрежюса и Венерия из Градо, – папа Сергий решил, что самым лучшим ответом будет созыв церковного собора. Но созыв таких соборов считался давно установившимся правом императоров, и Сергий должным образом обратился к Лотарю за разрешением[312]. В первой половине IX в. нет ни малейшего намека на то, что папы уже начали думать, что особый статус епархии Святого Петра должен давать ей право вмешиваться в процесс назначения на высшие церковные посты или практические взаимоотношения императоров, королей, архиепископов и епископов, живших далеко за пределами епархиальных владений в Италии.

И даже когда конкретные папы римские в третьей четверти века стали проявлять большую активность, то она тоже была возможна лишь в рамках развивавшихся структур империи Каролингов. Некоторые моменты, которые вошли в историю как великие победы пап, полностью зависели от поддержки императоров. В 860–861 гг. Николай I наконец урезал независимость архиепископа Иоанна Равеннского, заставив своего потенциального ровню приехать в Рим и покорно склониться перед собой. В этот момент папа великодушно простил его, возвратив Иоанну свое полное расположение в обмен на процент от доходов Равенны. Но, как записано даже в Liber Pontificalis, ключевой момент этого обмена настал, когда император (по своим причинам) отказался в дальнейшем поддерживать независимость архиепископа[313]. В целом Николай мог оказать большее влияние, чем его предшественники, потому что действовал в недолгий период возможностей, предоставленных ему разделением все еще функционировавшей империи между различными влиятельными фигурами. В реальности эгоистичные желания Карла Лысого и Людовика Немецкого, которые хотели унаследовать его земли, для предотвращения развода Лотаря II сделали больше, чем суетливое вмешательство Николая. И если бы на горизонте был хотя бы один правитель из рода Каролингов, который хотел бы развода, вряд ли папа имел бы в таком деле какие-то рычаги воздействия. Так и в делах епископов Ротарда Суассонского и Вулфлада Буржского: здесь Николай опять смог отчасти противостоять архиепископу Гинкмару Реймсскому. Но это удалось сделать лишь с явного согласия Карла Лысого, что стало временным различием интересов между королем и его архиепископом, давшим Николаю I такую возможность. Король папу использовал для того, чтобы с его помощью запугать архиепископа, и это был всего лишь мимолетный союз.

Более того, в тот период, даже если монарх из династии Каролингов действительно хотел бы добиться того или иного конкретного результата в религиозных делах, то у папы не было никаких по-настоящему независимых рычагов власти, чтобы изменить его позицию. Классический случай – христианская миссия в Моравии, когда Николай и несколько его преемников использовали свое влияние для поддержки известных греческих братьев – Кирилла и Мефодия. Многие восточноевропейские церковнослужители относились к ним враждебно, но сочетание папской поддержки и императорского молчаливого согласия позволило братьям и их преемникам заниматься своим делом более двадцати лет между 862 и 885 гг. Когда же после смерти Мефодия королевская воля изменилась, папа Стефан V с ней согласился, и тогда учеников умерших братьев немедленно изгнали[314]. Таким образом, успех папской власти в IX в. либо напрямую зависел от императорской поддержки Каролингов, либо приходил в условиях возможных действий в каком-нибудь подходившем для них временном интервале. Однако ни в одном случае папская власть не действовала независимо от империи, и как только она начала по-настоящему разваливаться на части с конца 880-х гг., стало невозможно поддерживать даже существовавшую модель частичного и случайного управления религией. Уже не только не было империи, которая подсказывала папе, когда нужно вмешаться и дать пищу папским постановлениям, но и сама должность папы римского пала жертвой требований, предъявляемых римскими политическими процессами.

Конечно, не все в Риме рухнуло в полнейший хаос на религиозном фронте. Суд над Формозой относится к начальному периоду потрясения, когда исчезли определяющие структуры периода Каролингов, но до того, как какая-нибудь даже умеренная стабильность появилась на их месте. И хотя правление пап в конце IX – начале XI в. имело тенденцию быть краткосрочным, девять пап за девять лет – это уже слишком даже для этого периода. Такой уровень анархии отражает тот факт, что все заинтересованные стороны занимались тем, что играли мускулатурой для установления новой неофициальной иерархии в кардинально изменившемся мире. Но с середины первого десятилетия X в. начала складываться основная модель нового посткаролингского порядка. В отсутствие какого-либо сдерживания со стороны Каролингов папская власть оказалась включенной во властные структуры местной земельной знати Центральной Италии, и главное влияние на нее оказывала обычно та семейная группировка, которая добилась главенствующего положения на местном политическом небосклоне. Два таких клана, в частности, передавали друг другу контроль над папской властью в течение последующих ста пятидесяти лет.

Первым на сцену вышел род Теофилактов. Его основатель – по имени Теофилакт, что неудивительно, – был графом Тускулумским, владевшим большими поместьями в римских окрестностях, и изначально верным слугой последнего монарха из побочной ветви Каролингов, интересовавшегося делами в Риме приблизительно в 900 г., – Людовика Слепого, прозванного так потому, что его экспедиция в Италию стоила ему зрения. Но с помощью Людовика Теофилакт распространил свое влияние на сам Рим, в котором он впервые появляется в 905 г. в качестве командующего республиканскими армиями. К 915 г. остальная римская знать приняла его руководящую роль, провозгласив его «консулом», а его первое назначение папы римского – Иоанна X (914–928) состоялось годом раньше. Подобно самим Каролингам, внутри самого этого рода по мере выдвижения на первый план нового поколения имелось много интриг и возможностей утвердиться где-нибудь с краю для других группировок. Но, вообще-то говоря, этот клан держался у власти на протяжении последующих двух поколений в лице прежде всего его дочерей – младшей Теодоры (вообще-то Теодорой звали жену Теофилакта. – Пер.) и имевшей дурную славу Марозии, а затем – и ее сына Альбериха II, который носил почетный титул «граф и сенатор римлян» в 933–954 гг. Разные члены этой семьи (иногда конкурируя друг с другом и всегда в союзе с многими представителями римской знати) таким образом несли ответственность за большинство папских назначений в 910–950 гг. Во второй половине X в. род Кресцентиев, земельные владения которого были расположены в Сабинских горах к югу и востоку от города, имел такую же власть, прежде чем в начале XI в. главенство вернулось к той ветви потомков Теофилата, которые все еще имели политическую поддержку как графы Тускулумские[315].

Господствуя над папским престолом, эти знатные кланы, безусловно, мотивировались желанием контролировать экономические ресурсы, которые благодаря Карлу Великому были в полном распоряжении римской церкви. Однако это не означало, что их положение определялось без учета религиозных аспектов должности. Альберих II, например, нес ответственность за продвижение кандидатуры папы Льва VII (931–939), которого связывала давняя дружба с великим монахом-реформатором Одо Клюнийским (о котором подробнее чуть позже), и даже привез его в Рим, чтобы тот помог реформировать три древних городских монастыря – Сан-Паоло, Сан-Лоренцо и Святой Агнес. В XI в. графы Тускулумские тоже дали – буквально – Бенедикта VIII (1012–1024). Будучи урожденным Теофилактом, он был не только назначенцем династии, но и реально ее представителем. Он являлся сыном графа Григория – главы Тускуланского рода с конца X в. и главенствовал в Риме с начала XI в., возглавив мятеж, в результате которого Кресцентии были изгнаны. Но, несмотря на то что он считался настоящим римским аристократом, Бенедикт чрезвычайно серьезно отнесся к религиозным аспектам своей должности и тесно сотрудничал с императором Генрихом II (который сам будет канонизирован, так что они составили прекрасную пару).

Но для каждого «хорошего» папы в этот период – то есть такого, который серьезно относился к исполнению своих религиозных обязанностей в широком смысле слова, – легко найти другого, который демонстрировал к ним сравнительно небольшой интерес. В добавление к Льву VII Альберих II также нес ответственность за назначение папой римским Иоанном XII своего собственного сына (955–964). Иоанн занял эту должность в неканоническом возрасте восемнадцати лет (епископам должно было быть по меньшей мере тридцать) и пользовался богатствами и другими привилегиями своего поста на полную катушку, прежде чем умер от инсульта всего лишь через девять лет, якобы в постели с замужней женщиной. В 1032 г., аналогично, сын Григория и его преемник в роли главы Тускуланского клана Альберих III в подходящий момент тоже назначил одного из своих сыновей – и он при крещении наречен Теофилактом, как и его дядя Бенедикт VIII, – и самого последнего представителя Тускуланского клана на пост папы римского, который, подражая своему дяде, стал величать себя Бенедиктом IX (1032–1048/56). На этом сходство закончилось. Новый Бенедикт не проявил ни малейшего интереса ни к чему относившемуся к религии и занимался сексом (якобы во всех возможных формах), получая богатства и строя заговоры против оппозиции (которую быстро породило в городе его возмутительное поведение) до такой степени – опять-таки якобы, – что организовывал убийства. Неясность в отношении дат в его биографии отражает его бурное правление. Первый срок его пребывания в должности закончился, когда в 1044 г. он был выдворен из города. На следующий год он пробрался назад в город, после чего решил продать собственную должность своему крестному отцу, чтобы получить возможность жениться (единственный известный папа, продавший свою должность), но затем снова ее занял на короткое время, прежде чем его окончательно сместили[316].

Все это эффективно иллюстрирует узкие границы того положения, в котором оказалась папская власть, как только лишилась структур империи Каролингов. Даже в руках занимавших более активную позицию пап римских в конце IX в. она оставалась реактивной, зависимой от императоров и их церковнослужителей, которые доводили до ее сведения те или иные вопросы и были готовы использовать свои собственные властные структуры – иногда, – чтобы осуществлять на практике ее постановления. Когда империя исчезла, это же произошло и с огромной частью инфраструктуры, которая позволяла папам римским выходить на более широкую арену. Как прямой результат, республика Святого Петра оказалась ввергнутой в неприятную и иногда скандальную борьбу за контроль над активами, которыми одарил ее Карл Великий.

Аристократические кланы, которые вышли на передний план, являлись, безусловно, христианскими и восприимчивыми к существовавшим вокруг них религиозным течениям. Они или их назначенцы (часто одни и те же с учетом склонности семьи Тускулани удерживать папский трон в своем роду) могли иногда быть искренне заинтересованы в текущих делах западного христианского мира в целом. Но прежде всего должность папы считалась ключевым элементом в наборе активов, благодаря которым эти кланы поддерживали свою власть в Центральной Италии. И как таковое более широкое религиозное руководство всегда оставалось жалкой тенью местной политической функции в перечне должностных обязанностей папы. Иллюзия, которая могла возникнуть благодаря необдуманному совмещению представления о папской власти в Pseudo-Isidore и ее практического функционирования во времена папы Николая I, полностью рассеивается из-за того, что случилось потом. Именно империя Каролингов во всех своих проявлениях (и правители франков и церковнослужители) самыми разными способами дала возможность папской власти осуществлять более широкое влияние на западную церковь в IX в. Полностью лишенная своих собственных независимых рычагов власти, она всецело полагалась на властные структуры империи Каролингов, чтобы играть какую-то более заметную роль, и, когда они исчезли, должность папы римского низвелась до уровня пешки в местной политической игре. Иногда ее буквально продавали тому, кто предлагал заплатить за нее больше, и с 890-х гг. эта должность стала подобна шлюхе – или, быть может, дойной корове, если вы будете снисходительны, – знати Центральной Италии: действительно, порнократия.

Папы варваров

Но если римская знать обладала достаточной властью над институтом папства, чтобы заставить его, предоставленного самому себе, довольствоваться церемониальной ролью вице-президента западного христианского мира, основная часть должностных обязанностей которого сосредоточивалась на том, чтобы быть посредником в крупных спорах, разгоравшихся в Центральной Италии, то другие влиятельные группы не довольствовались такой ситуацией. Самой очевидной группой, заинтересованной в переменах, стала череда подражателей императорам. Благодаря Карлу Великому среди будущих императоров появилась заметная тенденция: они хотели короноваться в Риме. Альтернативный представитель клана Каролингов Людовик Благочестивый, которому был уготован путь «сделай сам», так и не сумел восстановить символическую власть, полученную в день Рождества Христова 800 г. Аналогично, благодаря примеру Каролингов теперь уже установившимся принципом стало то, что эти императоры считали своим долгом заботиться о качестве религиозной жизни в Риме – самом главном религиозном центре латинского Запада. В Западной Европе после Каролингов эти две традиции периодически совпадали, чтобы привести в Рим североевропейского правителя, жаждущего получить титул императора, короновать его и завоевать несколько очков, сделав что-нибудь для борьбы с коррупцией в институте папской власти.

Именно эти моменты имперского вмешательства фактически лежали в основе чередующегося влияния кланов Тускулани и Кресцентиев. Оттон I прервал первый период господства рода Тускулани, хотя и с запозданием. Невоздержанность Иоанна XII (937–964), сына Тускуланского графа Альбериха II, к началу 960-х гг. уже высекала искры внутреннего бунта у римлян, поэтому Иоанн был готов короновать Оттона императором 2 февраля 962 г., ища какой-нибудь внушительной политической поддержки. Хотя он знал, что императорский титул даст Оттону возможность вмешиваться в дела Рима. Как только Оттон уехал снова, Иоанн попытался минимизировать ущерб, подстрекая к заключению союза византийцев и мадьяр против него. Тогда Оттон вернулся и заменил его новым человеком – Львом VIII. Это был ход, который также в конечном счете позволил – когда интерес императора переместился назад на север, а Лев быстро умер – утвердиться влиянию рода Кресцентиев за счет вытесненных Тускулани. Первым папой римским из этого лагеря стал Иоанн XIII (965–972) – брат первого Кресцентия. В свое время власть этого клана была нарушена отчасти Оттоном III в 990-х гг., и вполне определенно – его двоюродным братом и преемником Генрихом II во втором десятилетии XI в. Это наконец позволило роду Тускулани вернуться сначала в лице Бенедикта VIII, брата тогдашнего графа[317].

Но Оттон III и Генрих II оказались не просто заинтересованными в том, чтобы их короновали, – они посвятили себя делу церковной реформы. К 1000 г. двумя по-настоящему насущными проблемами западной церкви оставались симония и брак церковнослужителей. Симонией называлась покупка церковных должностей по имени Симона Магуса, который, как написано в Деяниях апостолов (8: 9-24), предлагал апостолам Петру и Иоанну деньги, если они наделят его способностью передавать Дух Святой наложением рук. Из-за того что многие церковные институты (епархии, монастыри и особенно приходские церкви) были частной собственностью на тот момент и так как их основатели (и наследники основателей) сохраняли на них права, в некоторых местах считалось абсолютно нормальным, если новый человек выплачивал финансовую компенсацию за то, что занял ту или иную должность. Ко времени правления Оттона III прямые покупки такого рода вызывали всеобщее осуждение, но эта проблема ставила более коварные вопросы об определении границ. Если назначенный преподносил затем владельцу тот или иной подарок, то называлось ли это симонией? Развивая эту мысль, все больше радикально настроенных реформаторов также доказывали, что ни один мирянин – связано это с подарками или нет – вообще не должен иметь право голоса в решении вопросов о назначении на церковные должности. Короли и императоры не считали, что подпадают под эту категорию. Эта более широко понимаемая программа своими корнями уходила в движения за монастырскую реформу IX–X вв. И многие реформаторы пришли к заключению, что мирские интересы, особенно в отношении монастырских богатств, были главными препятствиями, мешающими многим монастырям принять новые стандарты поведения, учения и установленного порядка богослужения, которые впервые вышли на первый план при Карле Великом и Людовике Благочестивом. Однако в X в. эта программа вышла за рамки монастырского контекста и охватила церковь в целом. Осуждение браков церковнослужителей имело аналогичное происхождение, отражая опять-таки изначально монастырский акцент на связь с целомудрием и набожностью. Оно распространилось сначала на требования, а затем ожидания того, что соборное духовенство должно жить общинной, лишенной секса жизнью, а также отказаться от частной собственности, а затем – с добавлением доли священной теории – перешло к доводу о том, что духовное лицо не может должным образом совершать таинства, если оно состоит в браке или имеет наложницу. Как в XI в. высказался Петр Дамиан в пользу реформы, «если вы совершаете инцест с вашей духовной дочерью, то с какой совестью вы осмеливаетесь прикасаться к таинству Тела Господня?»[318].

Оттон III и Генрих II были готовы найти решение обоим этим вопросам и видели в трансформированной папской власти средство, которое может помочь им в выполнении этой задачи. Они придерживались в общих чертах той же точки зрения, что и Карл Великий (их долг перед Богом привести церковь к более совершенной форме христианской религиозности), но, в отличие от него, предоставляли папской власти более активную роль в этом процессе. Тем не менее партнерские отношения по-прежнему складывались на императорских условиях. Оттон III был особенно бескомпромиссным в своей позиции. Он публично отрекся от «Константинова дара» как от фальшивки, ясно дав понять, что он является – и таковым его следует считать – старшим партнером в таком союзе. Будучи не в восторге от уровня потенциальных кандидатов на должности, которых он нашел в Риме (изначально его позвал приехать папа Иоанн XV в качестве противовеса Кресцентию-младшему – сыну первого Кресцентия), он ввел двух северян как своих собственных назначенцев на папскую должность. Первым был его двоюродный брат Бруно – Григорий V, а затем, после безвременной (и таинственной) смерти Григория в 999 г., Герберт Орийякский стал Сильвестром II (999-1003). Бруно являлся внуком Оттона I и поэтому имел прямое саксонское происхождение, хотя его отец в конечном итоге стал герцогом Каринтии, расположенной дальше к югу. Герберт был родом из южно-центральной части Франции. Оба – высокообразованные продукты церкви посткаролингского периода в Северной Европе: Григорий как священник Оттона был выпускником соборных школ Восточной Франкии, а Герберт – один из величайших ученых своего времени (известный тем, что повторно ввел в обращение в Западной Европе счеты и армиллярную сферу из своих знаний греческой математики и естественных наук, сохраненных арабами) – был монахом, получившим образование в одном из самых известных монастырей X в. – Орийяке в Верхней Оверни. Оба они также занимались одной и той же программой реформ, и Герберт прожил достаточно долго, чтобы оказать на этот процесс немалое влияние. Генрих II, со своей стороны, был доволен работой с представителем семьи Тускулани Бенедиктом VIII, но тот и сам был предан реформе. Император и папа римский совместно председательствовали в Павии в 1022 г. в посвященном реформе синоде, который снова поднял шум против двойных (однотипных) злоупотреблений в центре действующей программы реформ[319].

Эта новая модель христианского руководства: главный – император, который действует вместе с гораздо более активным папой римским – была необходима к 1000 г. там, где ее не было двести лет назад, по одной простой причине. После поразительной череды завоеваний Карл Великий привел западный христианский мир в большей или меньшей степени под свою непосредственную власть. И хотя его преемники из Оттонианской и Салианской династий претендовали на тот же титул, про них этого уже нельзя было сказать. По условиям Каролингов, последние контролировали Восточную Франкию, Северную Италию и кое-что еще по мелочи. Западная Франкия не подпадала под их власть, равно как и обширные, недавно ставшие христианскими земли на Иберийском полуострове и в Восточно-Центральной Европе, где к 1000 г. Богемия, Польша и Мадьярское королевство уже приняли латинское христианство. На большей части этого расширившегося западного христианского мира богослужения вели священники, которые были верны другим королям и князьям, которые не могли доброжелательно относиться к прямому, чисто имперскому, вторжению в свои земли. В этих обстоятельствах папская власть стала более нейтральной союзницей, участие которой в реформаторском процессе помогало защититься от подозрений в том, что она может оказаться прикрытием для политического вторжения. Имея на своей стороне папскую власть, реформа могла быть представлена как задача для всего западного христианского мира – предотвращение возможного повторения ситуации, сложившейся в 500–700 гг., в которой этот мир на практике функционировал в виде изолированных церковных общин в каждом отдельном королевстве (глава 7).

Что сделало союз император – папа римский гораздо более эффективным, а также предотвратило любую реальную возможность повторения раздробленности после развала Римской империи в посткаролингский период – это то, что существовала вторая важная группа влиятельных людей, готовая к большей активности папской власт