Глава 35. Новая археология (процессуализм). 3 страница

Между тем, из работ Гулда и других выросла целая отрасль теоретической археологии – этноархеология, к которой был вынужден присоединиться и сам Бинфорд и в которой он сам дал лучшие образцы (Burenhult 1987).

Это связано с еще одним аспектом культуры и еще одним просчетом Бинфорда. Уайт говорил о живой культуре, изучаемой этнографами и антропологами. Бинфорд незаметно соскользнул с этого подхода к археологическому, перенес оживление объекта в археологию. Коль скоро факты позволяют узнавать так много о культуре, в чем же разница между живой и мёртвой культурой? Для Бинфорда ни в чем. Разницы нет. Мёртвая материальная культура интерпретируется у него как органическая система. Это означает, что каждое изменение во времени, наблюдаемое в мёртвой культуре, можно интерпретировать как ее ответ на внешнее воздействие – другой культуры или, что предпочтительнее для Бинфорда, природной среды.

Возможности другого происхождения этих изменений (уже посмертного – после смерти данной культуры, после ее отложения в земле) игнорируются. Это одно из слабых мест процессуализма. Может быть, его главная слабость. По Бинфорду, формальная структура комплексов артефактов вместе с контекстными отношениями между артефактами "должны представлять и представляют систематическую и понятную картину всей вымершей культурной системы (Binford 1962/1972: 23). Слова "всей вымершей" подчеркнуты им. Он и его сторонники стремятся к изучению процесса жизни и забывают, что объект, к которому они относят этот процесс, мёртвый, давно умерший и посмертно изменившийся очень радикально.

 

9. Дедуктивная процедура. Исходя из нео- и постпозитивистских рецептов, Бинфорд и его ученики предложили археологам схему исследовательского плана (в русской терминологии: исследовательской процедуры), которая издавна применяется в физике, химии и биологии. Здесь исследование начинается не со сбора материала вслепую, а с выдвижения гипотезы, долженствующей объяснить наличный материал, затем из этой гипотезы выводятся ожидания относительно фактов, независимых от исходного материала, и эти ожидания затем проверяются – соответствуют ли они этим новым фактам. Проверка гипотезы как раз в этом сопоставлении и состоит. Эта дедуктивная схема выдвинута Люисом Бинфордом для археологии в 1967 – 72 годах и особенно ригористично – его учениками Джоном Фрицем и Фредом Плогом (рис. 10 и 11) в 1979 г. В их статье ядром исследовательской процедуры является объяснительная гипотеза, подводящая факт археологии под закон антропологии (так что объяснение возникает из теории). Список шагов следующий:

1) выдвижение гипотезы,

2) выведение из нее ожиданий,

3) выработка плана сбора фактов для проверки этих ожиданий,

4) добывание данных (независимых фактов для проверки),

5) анализ данных, преобразующий их так, чтобы их можно было применить для проверки ожиданий,

6) оценка гипотезы по результатам проверки, оценка объяснения.

Также и другие американские "новые археологи" (Пэтти Джо Уотсон, Стивен ЛеБланк и Чарлз Редмен) в 1971 г. последовали этой модели. Ориентация их совместного исследования на проверку некой гипотезы пронизывает весь ход исследования и определяет не только последовательность, но и облик всех шагов – начиная со сбора материала ("Собираются только данные, рассматриваемые как отвечающие требованиям" – Watson et al. 1971: 157). Авторы пишут: Эта процедура – не только законная, но она есть жизнь науки" (Watson et al. 1971: 14). Это явно крайняя абсолютизация – дедуктивная схема оказывается здесь дедуктивистской.

Археологи ясно указывают на философский источник их методологических идей. Это гипотезно-дедуктивная схема Карла Поппера (1935) – Карла Гемпеля (1942) – Эрнеста Нагеля (1965). Эти философы, бывшие членами Венского кружка неопозитивистов, эмигрировали в Британию и США, где и развили окончательно свою философию и методологию науки. По их схеме, исследователь должен объяснять конкретные данные посредством подведения их под научный закон. Эта схема появилась на основе логического позитивизма, но была развита позже на пост-позитивистском уровне. Тут не всё так однозначно. И объяснение не сводится к подведению под закон, нередко вообще достаточным является сведение сложного и непонятного к простому, привычному и потому понятному. И подведение под закон очень непростая операция – как, например, быть с вероятностными законами? Схема была неоднократно (и в большой мере справедливо) критикуема в философии и археологии – за ее ограниченность и узость, упрощенность и непомерные претензии. Но было всё-таки доказано, что объяснение через закон остается центральным и определяющим видом объяснения в исторических дисциплинах. Кроме того, гипотезы остаются важной стадией любого объяснения, а объяснение – ядром полного исследования.

Также эта схема образует вполне реальный аспект археологического исследования. Противопоставление двух процедур сформулировал Джеймс Н. Хилл (James N. Hill, рис. 12):

Что дедуктивисты вменяют в вину своим противникам-индуктивистам? Что индуктивистская процедура построена на ложных предпосылках, а именно:

1) как если бы можно было действительно выйти в поле без априорных представлений и собрать всю информацию, которую содержат памятники, всё, что попадется под руку -"пылесосный метод", иронизирует Джеймс Хилл (Hill 1972: 76);

2) как если бы данные, собранные таким способом, были универсальны и любой исследователь мог бы позже использовать их для решения своих задач;

3) как если бы каждый археологический факт был однозначен, факты говорили бы сами за себя и их простого обобщения было бы достаточно для познания прошлого.

Однако, продолжают свои обвинения дедуктивисты, значение фактов зависит от аспекта рассмотрения, а при сборе фактов часто одна программа исключает другую технически (скажем, слой может быть снят либо горизонтальными сечениями, либо вертикальными, и получаемая при этом информация различна, но оба метода сразу применить невозможно).

Индуктивистская процедура стремится приспособить цели работы к характеру собираемых данных, а характер этот предопределен ненаблюдаемыми, неосознанными сторонами подготовки исследователя. Когда археологи собирают материал вслепую, они получают много подробностей, которые никому не нужны – ни сейчас, ни в будущем.

Что же индуктивисты инкриминируют своим противникам? Вина дедуктивистов состоит, по их мнению, в следующем:

1) что те видят в материале только один аспект рассмотрения и игнорируют богатство и разнообразие информации, которую эти источники содержат, и более того – это может повести к лакунам в сборе данных;

2) что дедуктивистская процедура не подходит именно археологам, поскольку памятники обычно преподносят сюрпризы – они часто дают не то, чего от них ожидают, при чем иногда то, что неожиданно вылезает из земли, гораздо интереснее всего, чего от них ожидали;

3) что ориентация на проверку одной единственной гипотезы психологически сбивает ученого: она толкает его только на сбор новых подтверждений этой гипотезы и никак не на опровержения;

4) что есть экспедиции (спасательные), которые вызваны не потребностями ученых, а нуждами повседневной практики;

5) что в отличие от физиков, химиков и биологов археологи обычно не имеют возможностей проверять свои гипотезы экспериментами, и т. д. Археология есть, так сказать, неповторимый эксперимент.

Хилл всячески преуменьшает или смягчает некоторые из этих недостатков, извиняет другие как неизбежные.

На деле, по меньшей мере, часть из взаимных обвинений справедлива относительно абсолютизаций этих схем процедуры, и это показывает ограниченность обеих. Есть возможные ситуации, в которых индуктивная схема процедуры справедлива (например, исследование "белых пятен", региональные монографии, обработка неожиданных экспедиционных материалов). Есть исследования, которые требуют, наоборот, дедуктивной процедуры (тематические проблемные исследования, атрибуция находок, полемические труды). Важно, что большей частью нельзя отнести эти обвинения к предложенной Тэйлором промежуточной схеме проблемно-ориентированной процедуры, при которой вперед выносится не сбор материала и не выдвижение гипотезы, а определение проблемы.

 

10. Математические методы. Главное выражение сциентизма – это применение математических методов и формализация. То и другое начинается до Новой Археологии и проходит также и вне ее, но она реализует эту деятельность намного более интенсивно. И делает ее более сложной. Вместо простой статистики или двухмерной корреляции (составления координатных таблиц) введен факторный анализ (многомерная статистика) по алгебраическим формулам, который без компьютеров был бы практически немыслим.

Почему факторный анализ? Поскольку каждый артефакт может выполнять разные функции, даже функции разных уровней культуры – техномического, социотехнического и идеотехнического, - в интерпретации приходится членить артефакт и рассматривать по отдельности разные его аспекты. Соответственно, в типологии приходится работать не с артефактами, а с их деталями и признаками. Придав равный вес всем признакам и отбросив культурную иерархию, Бинфорд пришел к тому, что поставил под вопрос существование типов в археологии и выдвинул требование искать более сложные и более тонкие взаимоотношения признаков разных комплексов – с помощью многомерного, а именно факторного анализа. Признаки вместо типов вышли на первый план типологии!

Примером применения факторного анализа может служить анализ палеолитических орудий в Бинфордовской статье 1972 г. "Построение моделей – парадигм и нынешнее состояние палеолитических исследований". Сначала подсчитаны все орудия каждого вида в каждом из комплексов (уровней глубин) каждого из местонахождений, взятых для анализа (по образцу рис. 13). Затем проведено сравнение местонахождений по программе многопеременного (факторного) анализа, разумеется, компьютерной. Получено пять факторов с числовыми данными по каждому виду орудий (рис. 14). Затем рассмотрены суммарные проценты видов орудий относительно других видов орудий в разных местонахождениях (рис. 15); далее проявление каждого из типов орудий в каждом факторе с выявлением кластеров в определенных процентных диапазонах (в пример приведены рубила и ножи в факторе I, а также кливеры в факторе IV - рис. 16); и, наконец, показано распределение этих кластеров на координатной сети обеих использованных в предшествующей таблице категорий орудий с обозначением местонахождений в каждом кластере (рис. 17), и так по многим видам орудий. Теперь факторы готовы для культурно-исторической интерпретации.

В другой работе Бинфорд выявляет пять факторов в палеолитических местонахождениях Сирии, Израиля и Франции и сопоставляет их с фациями мустье Борда (рис. 18), которые Бинфорд считает не этническими культурами а "структурными позами", сезонно обусловленными.

Математическими методами Бинфорд и его ученики выявляли орудия, между которыми намечались устойчивые связи – по встречаемости или по одновременному изменению. Такую группу орудий Бинфорд рассматривал как инструменты, функционально связанные и переносимые с места на место для какого-то цельного комплекса операций. Как профессиональный чемоданчик или ранец с инструментами ремесленника. Так он интерпретировал орудия в своих "структурных позах" – как наборы для сезонных работ. Хотя эти орудия могут быть найдены не вместе, факторный анализ может выявить их связи. Это получило название ранцевого анализа (tool-kit analysis).

Поскольку процессуалисты отбросили исторический подход и ищут в массовом материале только законы, для них отдельные факты теряют всякое значение. Факты одного рода взаимозаменяемы. Зачем тогда стремиться к полноте объема фактов, ко всеобъемлющим исследованиям? "Новые археологи" перешли к репрезентативным выборкам. Тогда, однако, нужно придерживаться строгих правил, как делать выборки, чтобы они были в самом деле репрезентативными (этим занимается теория выборок). Но идея удовлетвориться выборками (примеры – участки для сборов по системе случайных цифр или в шахматном порядке даны у Уотсон с соавторами – рис. 19), да еще вслепую (а это обязательное условие репрезентативности) встретила непонимание и непринятие археологов традиционной ориентации.

 

11. Критика Новой Археологии. Представители ведущих школ традиционной археологии отнеслись к Новой Археологии неприязненно и зачастую резко отрицательно. "Новый костюм короля", "новая алхимия", "не новая и не археология". Многие пишут о догматизме и нетерпимости Бинфорда, Уолтер Тэйлор сравнивает Новую Археологию с евангелической сектой. Бредвуд описывает ее схоже:

"Насколько я понимаю, чистая "новая" археология рассматривает себя как выражение научной революции… Большей частью ее литература появилась за последние десять лет, но исследование 1948 г. Уолтера Тэйлора, несомненно, позволяет аттестовать его как Иоанна Крестителя нового движения. А правда, я хотел бы, чтобы какой-нибудь историк религии рассмотрел возникновение этого "нового" движения. В нем, кажется, есть много от ревностной, очень горячей, не понимающей юмора истовости нового религиозного движения. Есть Малые Пророки, есть, по крайней мере, один Мессия, есть отряд апостолов, и мы можем видеть deus ex machina в образе компьютера IBM. Фарисеев и иереев старой религии обличают и жестоко клянут. Есть и Обращение Полины (Бредвуд намекает на переход Пола Мартина в Новую Археологию. – Л. К.) и, право же, есть Священное Писание. Но есть ли уже хоть проблеск сектантства, раскола или - более того – Реформации?" (Braidwood 1972: 44).

Ну, раскол не замедлил появиться, Реформация тоже, но к этому обратимся далее. Бредвуд иронически изображает Бинфорда мессией, Иисусом Христом нового движения. Флэннери тоже иронизирует (Flannery 1976: 4), сочинив диалог со Скептиком:

"- Знали ли Вы Бинфорда лично? – наконец спросил он.

- Да, - ответил я. – Я был с ним в тот день, когда он накормил 5000 студентов несколькими ломтями хлеба и кульком рыбы".

В другой статье Флэннери (Flannery 1973: 50) повысил Бинфорда в сане. Иисусом Христом Новой Археологии он назвал Гемпеля, посадив его одесную Бинфорда, так что для того он уготовил роль Саваофа! Ренфру высказался в том духе, что появление Новой Археологии не было внезапной революцией – перефразируя поэта Поупа: "Бог сказал: да будет Бинфорд, и бысть свет" (Renfrew 1980: 294).

Я в своих статьях признавал новизну и богатые возможности введенного "Новыми Археологами" анализа. Однако я одновременно отмечал, что при этом анализе они игнорируют нестабильность и структурное строение культурной системы, и они пытаются объяснить эклектически изменение системы – с помощью взаимодействия равновесных факторов (плюрализм). На практике, однако, они предпочитают демографический фактор (новая абсолютизация?), и он сделан ими зависимым от экологии. Их системный подход покоится на традициях экологической школы, и при объяснении культурных изменений ученые ориентированы на внешние толчки (Джеймс Хилл).

Кушнер и Триггер в "Америкен Антиквити" и "Антиквити" подвергли сомнению, можно ли рассматривать культуру как адаптационный механизм и как систему, а главной целью археологии считать объяснение культурных сходств и выявление законов.

Наиболее развернутая критика Новой Археологии была дана в работах Дона Баярда и Манфреда Эггерта.

Дон Баярд (род. 1940, рис. 20), копавший в Тайланде (местонахождение Нон Нок Та) выступил в 1969 г. с резкой критикой в большой статье «Наука, теория и реальность в "новой археологии"», а в 1978 со слегка смягченной критикой в статье "15 лет Новой Археологии" (признавая некоторые возможности Новой Археологии). Он отрицает такую уж новизну Новой Археологии, подробно рассматривая ее зависимость от неоэволюционизма и функционализма; отвергает роль универсальных законов, отстаивая специфичность каждого события и факта; не признает возможности рассматривать культуру в археологии как систему.

Манфред Эггерт (Manfred K. H. Eggert) из Майнца (Германия) провел 1973 – 1975 гг. в США на стажировке при Ирвинге Раузе и в 1974 – 76 гг. опубликовал ряд критических статей о Новой Археологии, завершившиеся в 1978 г., так сказать, "монографией в журнале" ("Прэхисторише Цейтшрифт") под названием "Преисторическая археология и этнология: штудии по американской Новой Археологии". Он также подробно рассматривает инновационные явления в "традиционной археологии" (Джулиана Стюарда, Беннета, Клакхона, Ирвинга Рауза, Уолтера Тэйлора и Уилли). Затем он критически разбирает философские основы Новой Археологии, а далее ее стратегию исследований: системный подход, экологическую и эволюционистскую направленность. Он отвергает бинфордовскую надежду обойтись без этнографических аналогий и его упование на доказательства одной гипотезы по Гемпелю, предпочитая выбирать из целого веера гипотез (старый принцип Чемберлена – принцип множественности гипотез). Он отвергает бинфордовский безграничный оптимизм, полагая, что археологическое познание имеет четкие границы.

По ходу изложения новаций Бинфорда, приведших археологию в волнение, я приводил и соображения о сомнительности и несостоятельности значительной их части.

При всей свежести и плодотворности этих новаций, необходимо признать, что острая критика его позиций во многих отношениях справедлива. В большой мере критика вызвана общими ошибками гипотезно-дедуктивного метода, принятого Бинфордом, и крайностями социологизма. Под социологизмом понимается сведение всего содержания культурно-исторического процесса к выражению общих законов, так же как истории – к социологии, а археологии – к антропологии (кстати, противоположная крайность, а именно сведение археологии к истории, также имеет свои пороки). Неприемлема также и модель, уподобляющая культурную систему волейбольной сетке. На деле в культуре действует иерархия компонентов – это Новая Археология признает. Но она не учитывает, что в реальности это приводит к значительной автономии различных частей. Воздействие на одну часть может совершенно не задеть другую. Наконец, Новая Археология считает, что по археологическим остаткам может адекватно изучать динамику прошлого непосредственно. А это не так.

Конечно, Новая Археология всё делала с перегибами, со впаданием в крайности, но то направление, которое она с таким радикализмом прокладывала, означало значительную подвижку, значительное обогащение инструментария и расширение возможностей археологии. Она сделала археологию гораздо более теоретической наукой, чем та была до нее; ориентировала археологию на социальные проблемы; ввела большее разнообразие математических методов, чем это делали другие направления, и обеспечила Америке лидерство в археологии, по меньшей мере, на два десятилетия.

 

12. Кризис процессуализма. Из-за отмеченных слабостей и перегибов Новая Археология была неспособна получить преобладание над контекстным направлением. По прикидке Кента Флэннери (Flannery 1972: 103) на глазок, только 10% американских археологов можно было отнести к "процессуальной школе", а из остальных 90% большинство (60%) ориентировано на культурную историю и процентов 30 признавали то и другое. Возможно, это было слишком оптимистической прикидкой и оценивало скорее заметность и концентрацию внимания, чем объективное состояние дел. Эзра Заброу в 1980 проследил ссылки на 80 наиболее популярных авторов за 1968 – 72 гг. (Zubrow 1980). Оказалось, что в 1972 г. самым цитируемым автором был Зьюнер, затем шли пятеро: Хоул, Бредвуд, Хелбек, Бинфорд и Флэннери. Ни на один труд не было более 0,3% всего массива ссылок, а вся Новая Археология привлекла только 2,5% ссылок.

В 1977 – 78 гг. цитируемость новой археологии выпросла: самыми цитируемыми авторами являются уже Тэйлор и четыре "новых археолога" – Кларк, Хилл, Флэннери и Бинфорд, причем цитируемость Кларка выросла до 0,1%, а Бифорда – до 0,7%. Но цитируемость отражает состояние умов с некоторым запозданием – на несколько лет (требуется время на чтение, написание работ, прохождение в печать).

Знаками упадка Новой Археологии, видимыми с ранних 70-х, были свидетельства разочарований, а именно ее раскол и отход научной молодежи. Во-первых, в 1970-х от Новой Археологии отделилась Поведенческая Археология (Behavioral Archaeology) Шиффера, которая восстала против непосредственного изучения культурного процесса по археологическим остаткам, т. е. против ядра процессуальной археологии. Во-вторых, примечательно уклонение от контакта с Новой Археологией неких неназванных молодых людей, нареченных, по словам Кента Флэннери (Flannery 1973: 49), "young fogeys" (приблизительный перевод: устарелыми юнцами), которые позже – в 80-х – оказались вполне определенными молодыми учеными, прямыми противниками Новой Археологии – постпроцессуалистами (Ян Ходдер). И самое интересное, у нас почти не отмеченное, - раскол Новой Археологии на три блока, причем не просто организационный – три группы ученых, а со своими вариантами учения. Это были три варианта Новой Археологии. А если считать учения Мальмера и Гардена за версии Новой Археологии, то таковых будет уже пять. Ну, такого расширения придерживаются немногие обозреватели, но три варианта констатируют все компетентные критики.

Отход британских "новых археологов" зафиксировал сам Бинфорд, отлучив их лидера Дэвида Кларка, несомненного союзника, от Новой Археологии. А разделение остальных на "археологов Закона и Порядка" и тех, кто видел в материале более пластичную саморегуляцию культурных систем, выявил и огласил в печати ученик Бинфорда Кент Флэннери, который и возглавил эту группу. Деятельность "археологов Закона и Порядка", гемпелианцев, во главе с самим Бинфордом, мы рассмотрели. В следующих двух главах рассмотрим два другие варианта Новой Археологии.

Но хуже всего было то, что сам Бинфорд разочаровался в Новой Археологии, хотя первое время скрывал это, и этот поворот ускользнул почти от всех обозревателей. Но об этом пишет в его биографии Клайв Геймбл (Gamble 1999: 820 – 821):

"Год 1969 был важным для Бинфорда. Хотя этот год прошел неотмеченным в его первой истории (1972), десятилетием позже он написал откровенное воспоминание о своей археологической одиссее, которое признает его [этого рубежа] значение (1983: 101 – 111). Вопреки фанфарному сообщению "Археологических перспектив" (1972), "В поисках прошлого" (1983) говорит о его разочаровании своей работой над французским мустье … Многопеременный анализ отказал. Отношения между вещами в археологических материалах не были податливыми результатами. Корреляции между классами каменных орудий, фауной и самой пещерой привели к множеству различимых конфигураций, но не дали объяснения. Структура материала в местонахождении - таком, как Комб Греналь, - была ясна, но причины, по которым она изменялась, оставались во мраке. Язык Сполдинга отказал, а Уайт никогда не занимался археологическими источниками…

Именно в этот момент связь Бинфорда с Новой Археологией окончилась. Движение сослужило свою службу, и многочисленные труды конференций и сборники, публикуемые во всё возрастающем количестве в течение 1970-х …, являются памятниками огромному успеху "Новых перспектив" и программе Новой Археологии. Как мы видим во втором сборнике его статей (Binford 1983), Бинфорд стал критиком самого движения, которому он же, по-видимому, положил начало".

К такому же выводу я пришел на четверть века раньше. Опубликовано это тоже раньше, но не столь рано (Klejn 1995: 78 – 80; см. также Клейн 2004:238 - 239).

Я затратил много труда на сбор материала о Новой Археологии и осмысление его (это было нелегко, учитывая, что я был невыездным). Написал к 1978 г. толстенную монографию "Новая Археология" (она планировалась как моя докторская) и популярную книжку "Революция в археологии", получил на них отличные отзывы, но напечатать не удалось. Хотел издать Окладников в Новосибирске, долго мурыжил рукопись, но так и не решился. Лишь кое-что нашло выражение в моей "Панораме теоретической археологии" 1977 г. и в нескольких статьях. Однако американский археолог Лестер Эмбри (Lester Embree), взявший на себя функции летописца Новой Археологии и собиравший материал для этого, прислал мне свой препринт (1979 г.), в котором указывает, что основные заготовки для своей истории он вытащил из опубликованных на английском работ Клейна. Рукописи же мои сохранились. Если их издадут когда-нибудь посмертно, то читателям нужно учесть, что писались они в советское время, когда марксистские оценки были обязательными. Они в моих рукописях наличествуют, но это не помогло. Любой, даже критический, разбор Новой Археологии, если это учение не отвергалось сходу, воспринимался, прежде всего, как острейшая критика советской археологии. Революции и новации в археологии должны были непременно происходить в советской науке, а не появляться с американской стороны. Книги, описывавшие их, не проходили. Да еще если напрашивался и обсуждался вопрос, почему это всё появилось именно там.

Что же до Бинфорда, то он замечателен тем, что не впал в уныние, увидев зияющие провалы, а со свойственной ему энергией взялся за работу и стал одним из основателей нового учения, более нового, чем Новая Археология, но это уже другая глава.

 

13. Некоторые уроки. Заключение делать рано, потому что Новую Археологию мы еще будем рассматривать дальше, а некоторые частные уроки можно попытаться продумать. И главный из них, мне кажется, вот какой. История взлета Новой Археологии неизбежно ставит именно тот вопрос, над которым втайне задумывались уже советские идеологи и заправилы археологии, когда отвергали мои обзоры того, чтó происходит за рубежом: почему новации и революции в науке происходят там, а не у нас. Более того, почему некоторые идеи, возникшие у нас, так и остались неразработанными на нашей почве, а развитие получили именно там, у них. Это плодотворный, стимулирующий вопрос.

Второй урок – для тех молодых, кого увлекает борьба за свои идеи и за лидерство в науке. Многие отмечают блестящую организацию борьбы со стороны Бинфорда: его работа с молодежью, устройство полевых школ и городских семинаров, захват позиций в журналах и издательствах и т. д. Недаром его группировку называли "мафией Бинфорда", индейским кланом во главе с вождем, сравнивали с военными кампаниями. Но при этом забывают, что, несмотря на это, никаких успехов не было бы, если бы он не поражал яркостью и новизной (по крайней мере, для Америки) своих идей, острой формой их подачи и колоссальной работоспособностью. Он, прежде всего, самоотверженный труженик. Поэтому и лидер.

Третий урок связан с перегибами и просчетами Новой Археологии. Какой блестящий был взлет, какие огромные ожидания и надежды – и как быстро всё пришло к кризису! Но, может быть, развитие пошло бы иначе, достижения были бы больше и устойчивее, если бы не было такой поспешности и неподготовленности в существенных вопросах. Если бы "новые археологи" действовали осторожнее, продуманнее.

Конечно, многое происходит от взрывного характера Бинфорда, от максимализма и горячности его еще более молодых учеников. Но, мне думается, что если бы они все были более начитаны и лучше владели языком и языками, то многих огрехов можно было бы избежать. Начитанность и владение языками дали бы им более широкий кругозор, а хорошее владение литературной речью привело бы их к более точным формулировкам, в которых некоторые ошибочные положения сразу были бы забракованы.

Впрочем, возможно, это сделало бы их выступления менее острыми и менее сенсационными. И не было бы Новой Археологии.

 

Вопросы для продумывания:

1. Какие основания считать новации Бинфорда революцией в археологии?
2. Каковы основания считать именно Бинфорда основоположником Новой Археологии, а не Колдуэлла или тех других, кого выдвигают критики Новой Археологии?
3. Рациональнее ли считать учения Мальмера и Гардена особыми направлениями археологии или разновидностями Новой Археологии?
4. В возникновении Новой Археологии сказались социальные факторы и логика чисто научного развития. Что из них, с Вашей точки зрения, было определяющим?
5. Корни Новой Археологии восходят к неоэволюционизму, функционализму и контекстуализму. Можно ли какое-нибудь из этих течений (или какое-нибудь другое) считать основным в составе ее корней?
6. Философия науки, разработанная нео- и постпозитивистами, много критиковалась. Но всё же вспышка ее популярности у археологов не прошла бесследно. Так ли это, и, если так, то почему?
7. Традиционная археология подчеркивала свою связь с историей, Новая Археология – с антропологией. Какая из этих установок представляется Вам более основательной?
8. Законы истории признают и марксисты и некоторые другие детерминисты (как материалистической ориентации, так и идеалистической). Чем от них всех отличаются процессуалисты?
9. Дон Баярд в пику Новой Археологии приводит красивые цитаты из Коллингвуда, где тот призывал изучать не события, а процесс. Баярд мог бы сослаться и на французских историков школы Анналов, которые ориентировали изучение на долговременные процессы изменения социальных структур, а не моментальные ситуации. Чем отличается от этих призывов процессуальная археология?
10. С кем Вы готовы солидаризироваться в вопросе о потенциале археологических источников и значении этнографических аналогий – с Чжаном Гуанчжи или с Бинфордом?
11. Чьи доводы в выборе процедур исследования перевешивают – индуктивистов или дедуктивистов?
12. Применима ли в археологии теория выборок и, если применима, то при каких ограничениях?