Глава 37. Новая Археология (процессуализм).

Серутанское направление

 

1. Третье течение Новой Археологии. С самого начала в Новой Археологии были различимы три направления: гемпелианское, аналитическое и серутанское.

Третье направление, серутанская археология, работает с экологическими проблемами в духе Новой Археологии. Оно было распространено первоначально в Америке, но позже и в Англии. Культуру оно рассматривает как органическую систему, с саморегуляцией и обратными связями. Название "Serutan" ("серутан-") образовано от родительного падежа слова "природа" (англ. "nature's") – пожалуйста, прочтите это английское слово как бы в манере обратных связей, т. е. в обратном направлении … Поскольку это течение выявляет регуляцию и саморегуляцию, оно имеет еще одно обозначение, шуточное: Ex-Lac Archaeology (Ex-Lac – это популярное в Америке слабительное). Всё это самоназвания. Приверженцы этого направления – это, по крайней мере, люди с чувством юмора.

Ведущие представители серутанской археологии – Флэннери в Америке, Ренфру в Англии - исходят из "второй кибернетики" американца японского происхождения Могоро Маруямы. Статья Маруямы "Вторая кибернетика: процессы, увеличивающие отклонения" появилась в журнале "Америкен Сайентист" еще в 1963 г. Маруяма заметил, что во многих органических и социальных системах работают не только негативные обратные связи, но и позитивные. Их задача не застопорить и удалить опасные явления, но увеличить полезные явления. Но поскольку очень трудно установить, в какой ситуации и до какой степени некое явление полезно, и еще труднее ухватить начинающийся опасный процесс, то увеличение может перейти за границу стабильности и вывести систему из равновесия.

Например, Вы обсуждаете со своим приятелем сегодняшнюю лекцию и выражаете свое мнение о ней. Ваш приятель вежливо поправляет Вас. Вы указываете ему – тоже очень вежливо – на ошибочность его позиции. Поскольку, как выясняется из его ответа, он не понимает Ваши аргументы – ну, как не слышит, - позитивная обратная связь работает в вашем сознании и ведет Вас к решению усилить Ваши аргументы и слегка повысить ваш голос. Он, естественно, делает то же самое. Затем вы говорите более возбужденно и слегка грубовато и уже допускаете, чтобы ваши руки жестикулировали перед его физиономией. Он просит Вас убрать руки. Вы, будучи недовольны тем, что он перевел спор на чисто внешние проявления, находите и в его внешности некоторые отталкивающие черты и сообщаете ему об этом. Позитивные обратные связи заставляет процессы взаимного раздражения работать в сторону увеличения, и спор может соскользнуть в перебранку и даже в драку. Так начинаются войны. Иногда из ничего, и притом, что никто не хотел зайти так далеко в этом направлении.

Разумеется, такие процессы протекали не только в разрушительных направлениях, но и в созидательной деятельности: каждый успех в укреплении связей, пусть и небольшой, вдохновляет и побуждает работать дальше в том же направлении, развивать его, глядишь – и появляются более крупные успехи. Оценка выгод партнером стимулирует и его к ответным мерам, и т. д.

2. Кент Флэннери и становление производящего хозяйства. Кент В. Флэннери (Kent V. Flannery, род. 1934) моложе Бинфорда на четыре года, на три года старше Дэвида Кларка. С начала 1950-х годов он учился в Чикагском университете (в 1954 получил диплом бакалавра, в 1961 - магистра). Сначала занимался у Бредвуда, затем перешел к Бинфорду. У Бредвуда он усваивал неоэволюционизм на материалах неолита Месопотамии (отражено в его статье 1965 г.), у Бинфорда – идеи Новой Археологии на американских материалах. Говоря о 1962 г. Бинфорд уже упоминает Флэннери в числе тех своих студентов, которые занимаются у него "по временам". С 1958 г. Флэннери увлекся работой в Мезоамерике, и там его руководителем поначалу был Ричард МакНиш. Потом Флэннери стал работать в поле самостоятельно. В 1964 г. он защитил в Чикагском же университете диссертацию. По окончании Чикагского университета Флэннери устроился работать в музее Мичиганского университета, стал преподавать в этом университете, и Мичиганский археологический центр в Ан Арборе стал навсегда его гнездом. Студенты потянулись в его семинар, где блистал яркий, остроумный и доброжелательный Флэннери (рис. 1). Место Бинфорда в Мичигане занял он.

В 1964 году появилась его первая статья "Микросреда и мезоамериканская преистория" – в соавторстве с Майклом Коу, а еще через четыре года он участвует в первом сборнике Бинфордов "Новые перспективы…". Статья его там, тоже в соавторстве с Майклом Коу, называется "Социально-экономические системы в формативной Мезоамерике". Напоминаю, формативными культурами американцы называют культуры неолитические.

Это он в 1967 г. опубликовал статью "Культурная история против культурного процесса: спор в американской археологии". В этой статье он встал на защиту концепции Бинфорда, поставившего изучение культурного процесса перед задачами реконструкции культуры. Видимо после этой статьи Новую Археологию стали называть "процессуальной". В этой же статье Флэннери отверг как таксономистскую идею концентрации на артефакте, так и идею Бредвуда о необходимости "видеть индейца за артефактом". За тем и другим он обнаружил систему и поставил задачи установить ее другие элементы, найти ее источники энергии и регулирующие механизмы (Flannery 1967: 104).

В сборнике Бинфордов он прослеживает, как в условиях разных природных ландшафтов в микрорайоне (пойма реки, луг, лес и т. п.) ранненеолитические популяции избирают разные пути хозяйствования и одомашнивания растений: одни сосредоточивают свои обиталища на одном ландшафте и ведут одинаковое хозяйство, а другие рассредоточиваются по разным ландшафтам и в каждом ведут свое, специализированное хозяйство (рис. 2). В первом случае все живут натуральным хозяйством, во втором возникает обмен. Это сказывается и на социальной организации: в первом случае равенство и экзогамный род, во втором – иерархия и командные функции старших по принципу первородства. В это самое время к аналогичным выводам Маршал Салинз пришел, изучая разные ресурсы микрорайонов в Полинезии, и молодые американисты сумели опереться и на его данные как параллели.

Предмет этих статей опять же сельскохозяйственная революция на Мексиканском Нагорье, V – III тыс. до н. э. Флэннери обладает хорошей эрудицией, он, конечно, знал труды Грэйема Кларка и его учеников – Хиггза с его палеоэкономическими исследованиями, с анализом ресурсов микрорайона и т. п.

Интересы к теоретическому рассмотрению закономерного развития, к значению экологии, вполне в рамках Новой археологии. Но выявленное разветвление вело, прежде всего, к выбору многолинейной эволюции. Подобно Дэвиду Кларку, Флэннери захвачен экологическими интересами. Но Кларк обязан ими британскому энвайронментализму – как ученик Грэйема Кларка, тогда как Флэннери продолжает развитие от неоэволюционизма, только не от Уайтовской его версии, а Стюардовской, многолинейной, которая была, как я уже говорил, очень близка к энвайронментализму. В этом смысле Флэннери продолжает традицию Грэйема Кларка с его интересом к взаимодействиям человека и природной среды, к использованию ее ресурсов. Но в еще большей мере он продолжал неоэволюционистскую традицию Чайлда с его размышлениями о неолитической революции. Далее, из наметившегося пути исследований (разветвление, многолинейность) вырастает гораздо большая роль индукции, чем это было принято Бинфордом. Роль одних и тех же факторов оказывается разной в разных условиях и ситуациях. Законы имеют не столь решающее значение. Более важной оказывается саморегуляция систем.

Флэннери реконструировал системы обеспечения средств к существованию (procurement-systems, systems of maintenance) для докерамических обществ, прослеживал их сезонность, всё это в рамках неоэволюционистской и энвайронменталистской традиций с их методами экологических исследований и подключением общей теории систем. Однако он хотел найти причины революции, установить движущие силы процессов. Предшествующие системно-экологические теории не позволяли это выявлять. С помощью негативных обратных связей они объясняли только равновесие системы, не ее выход из него! В поисках этого выхода Флэннери обратился ко Второй Кибернетике – к позитивным обратным связям.

Одновременно со статьей в сборнике Бинфордов, т. е. в 1968 г., появилась большая статья Кента Флэннери и в другом сборнике - под редакцией неоэволюционистки Бетти Меггерс. Критики Новой Археологии называют эту статью лучшей работой Новой Археологии. Статья эта - "Теория Археологических Систем и ранняя Мезоамерика".

В ней Флэннери рассматривает систему взаимоотношений между человеком и двумя видами растений (маисом и бобами) на переходе от охоты и собирательства к земледелию. Поначалу это даже не были главные виды растений среди ресурсов собирательства. Он доказывает, что случайные, но выгодные людям генетические изменения маиса (кукурузы) и бобов поощряли мезоамериканских охотников-собирателей всё больше увеличивать свою зависимость от этих двух растений, а эта зависимость в свою очередь побуждала людей дальше проводить селекцию растений. То есть, приведены были в движение системные изменения, которые, согласно принципам Второй Кибернетики Маруямы, не остановились, пока кукуруза и бобы не стали главными факторами интенсивного земледелия.

"Эксплуатация этих растений была сравнительно малой системой снабжения по сравнению с магвеем, фруктами кактуса, оленем или бобовым деревом, но позитивные обратные связи, последовавшие за этими начальными генетическими изменениями, побудили маленькую систему перерасти по пропорциям все остальные и постепенно изменить всю экосистему Южно-Мексиканского Нагорья" (Flannery 1968: 79).

Так сложилась экосистема, в которой главными регулирующими механизмами были "сезонность" и "шкалирование" (балансирование между системами хозяйствования). Свою теорию культурной стабильности он применял и по отношению к современной крестьянской жизни в долине Техуакана в Мексике. По Флэннери, они и сейчас живут в таких же домах и тем же хозяйством, что и пятьсот лет назад. Те мелкие хозяйственные стимулы, которые смогут, самопроизвольно увеличиваясь и нарастая, когда-то вывести это население из стабильного состояния, пока не видны. Но у Флэннери появились и мысли о том, что причины эволюции не ограничиваются хозяйственными факторами. Он развил эту тему, перейдя к причинам городской революции Чайлда.

 

3. Флэннери среди типичных образов. Работы Флэннери блестяще написаны, ясно, остроумно и оснащены обширным материалом. В 1976 г. он опубликовал труд своего семинара "Ранняя Мезоамериканская деревня", где он был ответственным редактором и сам написал ряд статей (но не все). Из 12 глав Кенту Флэннери целиком принадлежат две (первая и последняя), в одной главе им написано больше половины текста, в трех главах половина и еще в двух по одному разделу. Без его участия - только три главы. Его научный текст перемежается в ряде мест литературно-художественными (или, если угодно, научно-популярными) забавными интермедиями. В них он с юмором представляет выдуманные (или реальные, но превращенные в выдуманные) беседы между типическими фигурами американской археологии, и эти разговоры объясняют важные и трудные проблемы лучше, чем детальные научные трактаты.

Эти разговоры подводят читателя к выводам отнюдь не безоговорочно в пользу Новой Археологии. Острая критика Новой Археологии здесь аккумулирована и в значительной мере открыто признана. Это, так сказать, самокритика Новой Археологии. Большой контраст с работами Бинфорда, тон которых всегда пророческий и ригористичный.

В тех интермедиях и введениях, которыми Флэннери снабдил всю книгу, он беседует с несколькими живо выписанными фигурами. Первая фигура – это Real Mesoamerican Archaeologist, далее называемый сокращенно R.M.A. (на русском это будет Реальный Мезоамериканский Археолог, в сокращении – РМА). Он любезный, дружелюбный и гостеприимный романтик, влюбленный в Мезоамерику, в ее людей, пищу и напитки. Вне работы это шумный выпивоха, исполнитель песен фолк и неистощимый рассказчик историй. Он невероятно щедр неопубликованными материалами.

Его Флэннери делает типичным представителем традиционной археологии и описывает его уровень работы весьма иронически. Стремления у него самые научные, но пожелания у него расходятся с реализацией. Глубокие шурфы, которые он закладывает для добычи стратиграфии и материала, Флэннери сравнивает с "телефонными будками". Копает РМА произвольными пластами. Потом строит по ним сериационные таблицы с ладьевидными кривыми – всё выглядит вполне прилично. Но что за этим стоит?

Его отчеты проверяет наезжающий иногда Great Synthesizer – Великий Синтезатор, сокращенно G.S. (по-русски ВС), его прежний учитель. Он начал свою карьеру в археологии так же, как и РМА, но скоро "усек", что раскопки курганов не так уж удобны, гораздо удобнее писать о курганных раскопках других археологов, особенно о раскопках его бывших студентов, очень благородно предоставляющих свои материалы. К тому же ВС однажды нашел обожженный початок кукурузы в отвале своего раскопа, что направило его интересы на "экологический подход".

Третья фигура – Sceptical Graduate Student, аббревиатура – S.G.S., по-русски приблизительно это будет Скептический Старшекурсник или сокращенно ССК (буквально graduate student – это студент с дипломом бакалавра, учащийся на степень магистра). Этот неприятно дерзкий парень усвоил математику и не имеет никакого почтения к авторитетам. Фигура эта используется Флэннери для воплощения увлеченности Новой Археологией, идеями Бинфорда. "Я бы хотел, чтобы Вы побеседовали с парнем перед тем, как он отправится в поле, - сказал РМА. – Он тут у меня прочел уйму ваших статей…".

"Конечно, с радостью".

"… и не согласен практически ни с одной из них".

А студент тут же спросил, считает ли Флэннери, что можно получить нужные данные об экологической адаптации, заложив в памятник ряд телефонных будок. "Я читал Бинфорда", - начал он. Я немного окаменел, потому что эти религиозные фанатики всегда действуют мне на нервы". Студент стал пересказывать идеи Бинфорда о репрезентативных выборках, а Флэннери подумал: "Хитрожопый юнец!" ("Smart-ass kid"). Это на вопрос ССК "Знаете ли Вы Бинфорда лично?" Флэннери ответил: "Да, я был с ним в день, когда он накормил 5000 студентов несколькими ломтями хлеба и кульком рыбы". К этому энтузиасту Бинфорда Флэннери относится с симпатией, но тоже скептически.

Все три фигуры Флэннери аттестует как "выдуманные фигуры", "составные образы". Но очень детальная передача приключений, разговоров и подробностей биографий заставляет подозревать, что здесь та же ситуация, что и в автобиографических заметках Бинфорда, только Флэннери просто убрал имена и фамилии, вводя (по крайней мере, как основу образов) вполне реальные фигуры. Отыскать их среди известных личностей можно. Они должны быть в числе тех коллег-мезоамериканистов, кого Флэннери благодарит в той же книге за многолетнюю помощь материалами и советами. Возможно, Скептический Студент – наиболее составная из трех фигур. Об одном из авторов тома, молодом Уинтере, Флэннери прямо отмечает (1976: 51), что в 1969 г. он играл роль ССК. А с движением вверх по фигурам их индивидуальность и близость к реальным личностям резко повышается. В ВС (Великом Синтезаторе) по его авторитетности в Мезоамериканской археологии и пропаганде экологического подхода, выросшего из находки початка кукурузы, нетрудно узнать Ричарда МакНиша. В автобиографии МакНиша опубликованы снимки его совместных с учениками раскопок (рис. 3), при виде которых ясно становится, что имели в виду Флэннери и ССК под "телефонными будками". Поскольку РМА является учеником ВС, для опознания нужно посмотреть, кто из учеников МакНиша (названных в его автобиографии) указан в благодарственном списке Флэннери. Такой есть только один – Мелвил (Майк) Фаулер. Скорее всего, это и есть прототип РМА.

Таким образом, неоэволюционистскому лидеру мезоамериканистов МакНишу у Флэннери отведена та же роль, которую Бинфорд за 4 года до того отвел лидеру таксономистов своего региона Гриффину. Обе фигуры достаточно крупные, чтобы послужить мишенью для сосредоточенной атаки, но Флэннери, видимо, учел раздражение, вызванное грубоватой прямотой Бинфорда, и завуалировал персональность.

Дискуссия с РМА развернулась по вопросу о воcприятии археологического культурного материала. РМА придерживался нормативистской концепции, столь ненавистной Бинфорду и его ученикам. Везде он искал типические формы – типы керамики, типы памятников.

"Когда РМА посетил меня в поле в 1967 г., он был восхищен разнообразием и специализацией современных деревень в долине Оахаки. "Не замечательно ли, - высказался он, что Азомпа делают зеленую керамику, а Коятепек черную, Сан Хуан Гвелавиа делают корзины, Эютла плетеные маты, Теотитлан делают простыни, а Санто Томас Ялиеза пояса". Но когда РМА работает над формативным периодом в той же самой долине, он раскапывает одно "хорошее" местонахождение и обобщает из него относительно "формативной культуры" для всего региона. По каким-то причинам он не ожидает от деревень формативного периода того же разнообразия, как от современности, хотя археологические источники говорят о наличии такого" (Flannery 1976: 6).

Флэннери настаивал на том, что нужно изучать вариабельность древнего населения. РМА недоумевал: "Но как я могу открыть полный размах вариаций для всех этих мест? Я же не могу раскопать каждый квадратный фут каждого местонахождения в долине!" Флэннери говорил, что на то имеется методика репрезентативных выборок. РМА на это: "Знаю, знаю. Случайные выборки и т. д. Меня так тошнит слушать всё это, что вот-вот вырвет. Я просто не заинтересован делать что-либо столь сложное".

А ВС, выслушав объяснения, сказал: "Ну, что же. Мне кажется, вы говорите то же самое, не больше и не меньше, чем мы уже говорим много лет. Конечно, риторика другая, но…".

Раскапывая поселение в долине Рио Сан Хасинто, РМА применял методику британских археологов Питта Риверса и Мортимера Уилера: кессонный метод. Между квадратами оставлялись бровки, и всё выглядело сверху, "как поднос из холодильника для изготовления кубиков льда". Очень красиво и услащало душу генералов, какими были и Питт Риверс и Уилер. РМА очень хотел найти дома, но, раскопав шурфами в шахматном порядке довольно значительную площадь, домов не нашел. Зато серия шурфов отлично выглядела на аэрофотосъемке. Он записал в отчете, что домов на этом поселении нет. Через два года туда явились археологи из спасательной экспедиции, потому что местность уходила под ирригацию, и пустили на поселение бульдозер. Поскребли – оказались полы дома. Поскребли рядом – еще 16 домов, причем расположенных по четкому плану. Именно из-за четкости плана РМА их не обнаружил: он заложил первый шурф случайно рядом с домом, а уж все дальнейшие – с одинаковыми интервалами один за другим, и все они попали в интервалы между домами.

Флэннери рассказал эту историю, чтобы пояснить, почему методика выборочного исследования требует случайного разброса, а не упорядоченного размещения. Дискуссию они продолжали в Квинта Лас Розас, служившем раньше ночным увеселительным центром, но захиревшем. Еще сохранялся жертвенник с надписью: "О Ты, который был зачат без греха, помоги нам грешить без зачатия!". За столиком РМА рассказал об экспедиции, которая шурфовала дельту Сан Хуана по системе случайных цифр, и триумфально заключил: "И вы знаете, что они нашли?" - "Не могу вообразить". - "Они пропустили Теотихуакан. Господи помилуй, самый большой доколумбов город в Новом Свете, 20 кв. км, расчетное население 125 тыс., и они профукали его!" Тут официант привел трех девиц, которые скромно уселись на колени диспутантов. Несмотря на эти помехи, ССК возразил РМА, что у Бинфорда рассмотрен этот случай. Бинфорд указал, что они ведь и не искали уникальный центр. Они хотели составить себе представление о тех населенных пунктах, которые имелись в долине, – об отдельных усадьбах, о временных стоянках, о постоянных деревнях и т. д., о пропорциях между их количествами – и это представление было получено с помощью 20%-ной выборки.

РМА стал зевать и Флэннери предложил отправляться по домам. "Вы идите домой, - сказал ССК, - а я останусь обсудить с Розой очень интересное предложение, которое она мне как раз сделала".

"С ней? – возмутился РМА. – Вы думаете, она лучшая в этом месте?" И он предложил ССК предпринять 20%-ную выборку из всего сообщества девиц, прежде чем решать.

"Как археологу, - улыбнулся Студент, - мой инстинкт (открыть скобку), т. е. опыт (закрыть скобку), говорит мне, что она уникальна с 99%-ной достоверностью".

А Флэннери заключает, что это ведет к пониманию роли выборочного исследования. "Есть времена и места, где ваши знания ограничены и проведение систематических случайных выборок есть единственная оправданная процедура. В других местах и другое время, при некотором предварительном знании, ваш инстинкт скажет вам, когда вы попадете на истинно великое место" (Flannery 1976: 133 – 136).

Когда перешли к анализу регионального распределения местонахождений, РМА развернул карту, а ССК, заглядывая ему через плечо, сказал: "Нет ничего, что бы он любил больше, чем уйма точек на карте".

"Особенно, когда я имею Гениального Добровольца, чтобы переводить их в тушь", - ответил РМА и добавил: "Наш Юный Гуру бесится, потому что я не дал ему добавить кучу пунктирных линий, связывающих эти точки, как МакНиш сделал это в своей статье…"

"Я хотел смоделировать всю систему поселений, - пожаловался ССК. - А он полностью спёкся на уровне конфигурации (пэттерна)".

"Система, пэттерн – какая разница? – пожал плечами РМА. – Это слова…".

ССК показал на снежинку и ответил:

"Посмотрите… Каждая снежинка состоит из кристаллов льда. Каждый такой кристалл имеет одну и ту же форму и может быть описан в нескольких коротких фразах. Но нет двух одинаковых снежинок, и чтобы описать их нужно в 10-20 раз больше слов. Вы знаете, как выглядел первый кристалл, и можете описать конечную конфигурацию (пэттерн) снежинки. Чего вы не можете описать и даже не можете понять, это набор правил, произведших эту частную конфигурацию. Это и есть система. Вот что вы упустили…" (Flannery 1976: 161 – 162).

Переходя к анализу эволюционных изменений, Флэннери обрушился на РМА, который объяснял всё "давлением перенаселенности".

"Происхождение сельского хозяйства? Давление населения на ресурсы диких растений произвело его. Происхождение ирригации? Его произвело давление населения на раннее сухое хозяйствование. Расслоение населения? Давление населения на стратегические ресурсы. Городская цивилизация? Давление населения на "экосистему человека" Позднего Формативного периода. Коллапс городской цивилизации? Давление населения на ту самую экосистему тысячей лет позже. Никаких вопросов: планированное деторождение могло бы пресечь Мезоамериканскую цивилизацию в зародыше.

Коль скоро давление населения стало таким важным орудием, можно было ожидать, что РМА имеет состоятельные и стандартизированные средства для его изучения и измерения. Ничего подобного – никаких средств" (Flannery 1976: 225).

Исследования Флэннери и его команды показали, что в то время как общее население за формативный период выросло, в каждом отдельном микрорегионе оно изменялось по-своему, то вырастая, то падая. А перенаселенность, зависящая от соотношения между населением и доступными ресурсами, и вовсе не была постоянной величиной. Она образовывалось кое-где иногда. По этим причинам Флэннери считает, что она не могла быть причиной социальных изменений, создания государства, а являлась скорее их следствием.

Обсуждая стилистические изменения керамики как отражение локализованности или распространенности домашних традиций (и соответственно способа унаследования домов и обитания мастериц), Скептический Студент возмутился тем, что РМА использовал керамику любого происхождения – из случайных находок, из грабительских раскопок и даже купленную у грабителей. Это противоречит науке, - настаивал он. "Вы неисправимый идеалист, - насмехался над ним РМА. - За хорошую цену всякий продаст". И он рассказал анекдот про Бернарда Шоу. Тот спросил одну даму за ужином, согласна ли она переспать с ним за 10 000 долларов. Та ответила "Да". А за 1 доллар? Дама возмутилась: "За кого Вы меня принимаете?!" "Ну, это мы ведь уже установили, - ответил Шоу. – Вопрос только в цене".

Выяснилось, что РМА считает возможным по-разному трактовать связь схожих керамических стилей с социальными условиями. Он склонен к обычным диффузионистским интерпретациям, но не принимает исследований Джеймса Дица.

"Итак, вы верите, - сказал ССК, - что есть связь между контактами двух групп населения и сходством их стилей и орнаментов?" - "Конечно".

"Но вы не верите, что есть какая-либо связь между интенсивностью взаимодействия двух родов, и степенью сходства их стилей и орнаментов?" - "Конечно, нет", - ответствовал РМА.

"Мне кажется, – заметил ССК, что вы немножко напоминаете леди из рассказа о Бернарде Шоу. Мы ведь установили принцип, в который вы верите. Вопрос только в глубине вашей приверженности".

Для себя Флэннери прокладывал линию между двумя крайностями. В чем, например, он видел причину того, что "теория центральных мест" не прививается в Мезоамериканской археологии"?

"Для этого есть, по крайней мере, две причины. Одна состоит в том, что многие Реальные Мезоамериканские Археологи отбрасывают эту модель сходу из-за того, что ее выдвигали географы, работавшие с Западными обществами… Другая причина в том, что многие Скептические Студенты приняли эту модель с переходящим все границы энтузиазмом, сравнимым только с энтузиазмом детей, получивших новую игрушку" (Flannery 1976: 170).

Однако нетрудно заметить, что, собственно говоря, против ССК у Флэннери нет особых возражений, только ирония по поводу излишнего увлечения Бинфордом.

В общем, всё очень здорово, весело, остроумно. Но если отвлечься от несомненного превосходства стиля Флэннери над архаической и несколько наивной манерой МакНиша, то приходиться удивиться, как много результатов и даже теоретических положений взято Флэннери у того же МакНиша. Не один початок кукурузы был у МакНиша, а прослежена линия окультуривания маиса на протяжении тысячелетий; она всё-таки была установлена МакНишем, а Флэннери только добавил количественные уточнения; места сезонного обитания стал выделять МакНиш, а Флэннери продолжил; схемы обменных связей со стрелками ("модели") чертил уже МакНиш. Конечно, Флэннери внес очень много, сменил демографические причины развития на системные сдвиги из-за позитивных обратных связей. Но всё же, видимо, МакНиш был одним из отправных пунктов серутанской археологии (и не только от противного). Несомненно, Флэннери был и сам долгое время Скептическим Старшекурсником при МакНише.

Когда МакНиш в 2001 г. умрет, именно Флэннери напишет два больших некролога. Один из них будет называться "Были великаны в те дни".

Через 6 лет после "Ранней Мезоамериканской деревни", в 1982 г., Флэннери еще раз обратился к беседе с выдуманными фигурами – в статье "Золотой Маршалтаун". Но на сей раз выступление было остро направлено против Бинфорда, а еще больше – против Шиффера с его "поведенческой археологией", поэтому есть смысл изложить содержание этой статьи в следующей главе, рассматривая это направление.

 

4. Флэннери и происхождение цивилизации. Если, исследуя происхождение сельского хозяйства, Флэннери сосредотачивался на сдвигах в экосистеме и стимулы искал в изменении природных факторов, то, прослеживая дальнейшее развитие, он первостепенное внимание стал уделять социокультурному фактору.

В статье 1972 г. "Культурная эволюция цивилизаций" он пришел к выводу: человеческие цивилизации столь сложны и процесс их развития столь прихотлив, что причинно-следственые связи, являющиеся коньком историков, теряют значение. В таком развитии не найти простых причин и прямых следствий. Триггер (Trigger 1989: 337) называет эту трактовку историзмом нового типа (neo-historicism). Флэннери заявил, что изучение культурного развития должно сосредоточиться не столько на условиях, вызывающих культурное изменение, сколько на типах культурных изменений, выступающих в археологических материалах. Два типа эволюционных механизмов вывил он в них – "поощрение" (promotion) и "линеаризацию" (linearization). В развивающейся иерархии "поощрение" подразумевает формирование специальных институций для принятия важных ролей. Линеаризация (так сказать, выпрямление вертикали власти) появляется там, где высшие руководящие органы удаляют органы низшие из-за того, что те не справились с функционированием в новых сложных условиях. Установление этих двух типов было продвижением от экологических интересов, более всего характерных для энвайронментализма и многолинейного неоэволюцинизма, к социально-экономическим факторам, занимавшим Чайлда. По Флэннери, варианты культурной эволюции ограничиваются не количеством ландшафтов (их разнообразие велико), а количеством принципиально возможных социально-экономических решений, которых гораздо меньше.

В книге 1976 г. ("Ранняя "Мезоамериканская деревня") Флэннери рассматривал и вопросы сложения иерархии поселений, используя для этого "теорию центральных мест" Кристаллера и Лёша. Он вообще всё больше приходил к мнению, что ключ к объяснению перехода от формативного этапа культуры к более поздним формам лежит не в отношениях человека с природой, в отношениях между людьми, социальных отношениях.

 

5. Колин Ренфру, сверстник Дэвида Кларка. Очень необычная фигура в Новой Археологии – Колин Ренфру. Подобно своему сверстнику Дэвиду Кларку, ученик Грэйема Кларка, но также и Глина Даниела, он существенно отличается от Дэвида Кларка. Он вступил несколько позже в мир археологических публикаций, но очень скоро стал одной из виднейших фигур, и не только в археологии. Обычно "новые археологи" ориентированы на левые силы, политически оппозиционные, почти революционные (что соответствует их радикальной позиции в дисциплине). Ренфру же политик, ориентирующийся на правые круги, член парламента от консервативной партии (тори), за свою деятельность пожалован титулом лорда и теперь заседает в палате лордов Англии как лорд Кеймсторн.

Как констатирует Тимоти Чемпион в своем обзоре,

"Работа Ренфру, по-видимому, никогда не вызывала такого враждебного приема, как работа Кларка. Частично это, вероятно, было обусловлено отсутствием (по сравнению с Кларком) жаргона и относительной доступностью писаний Ренфру. Более важно, что его подход был более открытым объяснением конкретных данных, чем изложением методологии для самой себя. Его собственные исследования большей частью коренились в проблемах европейской преистории…" (Champion 1991: 133).

Спрошенный о причинах скверного приема, оказанного Кларку, сам Ренфру отвечал так:

"Три причины, я думаю. Прежде всего, он был по природе более смелым в теории; он намеревался вводить теорию авантажным и вразумительным образом и назвал ее "теорией". В британской археологии люди спокойно обходились с некоторым количеством теории, пока она не слишком бросалась в глаза, и не любили называть ее "теорией". Во-вторых, я думаю, он был бестактным в своем введении – он говорил опознаваемо об определенных британских археологах и был, пожалуй, груб по отношению к ряду открытых, положительных людей, которые, право, показали себя готовыми быстро изменять свои идеи. Потом, конечно, он применял, пожалуй, тяжелый жаргон…" (Renfrew in Bradley 1984: 75).

Говоря об обиженных "положительных людях" Ренфру имел в виду, конечно, прежде всего своего учителя Глина Даниела.

Родился Эндрю Колин Ренфру (Andrew Colin Renfrew, род. 1937) на севере Англии, в графстве Дарем. Очень часто фамилию его пишут у нас как Ренфрю, исходя из правила, что дифтонг ew передается через русское ю (new = нью), но забывают оговорку, что после r в английском yu (ю) звучать не может, звучит u (русское у). Впрочем, имя Эндрю тоже должно подчиняться Ртому же правилу, а пишеся по традиции Эндрю.

Ренфру моложе Флэннери на три года. С 13 лет принимал участие в раскопках римско-британского поселения в Кентербери. Окончив школу, 19-ти лет ушел служить в армию, где был офицером-связистом в военно-воздушном флоте. В 1956 г., т. е. 21 года, поступил в Кембриджский университет в колледж Св. Иоанна и изучал там сперва естественные науки, а потом археологию с антропологией. Его учителями по археологии были Глин Даниел, руководитель археологических занятий в колледже Св. Ионанна, и завкафедрой Грэйем Кларк. Читали лекции и руководили занятиями также Джон Коулз и Эрик Хиггс.

В это самое время его сверстник Дэвид Кларк учился тоже в Кембридже, но в другом колледже – Питерхаус. Поскольку он проходил академические ступени двумя годами раньше, то в последние годы учебы Ренфру, Кларк был приставлен руководить им. Можно представить, что это несколько задевало самолюбие Ренфру.

Как и Дэвид Кларк, молодой Ренфру, освоивший строгость и единство методики естественных наук, не принимал разделения археологии на две абсолютно сепаратные отрасли – классическую археологию (с восточной) и первобытную (со средневековой). Он интуитивно стремился закрыть эту пропасть (впоследствии он опубликует в защиту этого взгляда блестящее выступление в Америке на юбилее центра классической археологии - Археологического Института: "Великая Традиция и Великий Раскол"). Но в студенческие годы его решение проблемы было иным, чем у Кларка. Отучившись три года (это в Англии обычная длительность обучения в университетах), Ренфру, интересовавшийся по примеру Миннза скифами, хотел отправиться на авто в Россию, но советские власти его не пустили. Тогда он отправился в Афины, в Британскую Археологическую Школу, а пройдя там стажировку, поступил в аспирантуру в Кембридже и одновременно начал руководство раскопками на Кикладских островах (Ситагрос и Антипарос). В эти годы он встречался с ассами классической и восточной археологии Карлом Блегеном, Джоном Каски (раскопщиками Трои), Саулом Уэйнбергом. В 1965 г. защитил диссертацию на тему "Культуры неолита и бронзового века Кикладских островов и их внешние отношения". Под внешними отношениями подразумевалась прежде всего торговля обсидианом. От поступления до защиты диссертации обучение в Кембридже заняло 12 лет (за вычетом года в Афинах).

 

6. Шеффилд: взлет к славе. После защиты диссертации начался новый период в жизни Ренфру. В возрасте 28 лет (рис. 4) он устроился читать лекции по преистории и археологии в Шеффилдском университете и за 7 лет работы (1965 – 1972) прошел по ступеням лекторской карьеры: преподаватель (Lecturer) – старший преподаватель (Senior Lecturer) – доцент (Reader). Это же время является годами его стремительного взлета как исследователя и научного лидера. Вначале на него повлияла статья Кларка о матричном анализе – сам занялся им. Вскоре отправился на семестр в Калифорнийский университет, встречался там с Бинфордом, Сэкетом, но большее впечатление на него тогда произвела Мария Гимбутас с ее поисками индоевропейцев (позже это проявилось). Значение Бинфорда и привлекательность Новой Археологии открылись ему только в 1968 г, после публикации первого сборника Бинфорда и "Аналитической археологии" Кларка.

По тематике его исследования являлись логическим продолжением его раскопок на Кикладских островах и обнаружения внешних связей этой культуры. Особую привлекательность же и быстрый рост авторитета молодому ученому обеспечили новаторские идеи и, конечно, обширные знания. Его изначальная склонность к естественным наукам побудила его сразу же встать на сторону Бинфорда. Он принял некоторые основные идеи Новой Археологии как свои и в дальнейшем оценивал Бинфорда очень высоко: "…я считаю, что Люис Бинфорд с его соратниками сделал больший вклад в археологическое мышление, чем любой другой исследователь в этом веке" (Renfrew 1980: 294).

К идеям Новой Археологии, роднившим его с Бинфордом, принадлежали приоритет проблеме объяснения, рассмотрение культуры как системы с субсистемами, отрицание археологических культур и типов как норм, страсть к измерениям и к выявлению многих переменных. Отрицание археологических культур сразу же разводило его с Дэвидом Кларком на разные края поля в восприятии археологического материала. Но и с Бинфордом выяснялось всё больше разногласий. Для Бинфорда объяснение сводилось к подведению под закон, а Ренфру, выученик Даниела, сходу отвергал универсальные законы. Зато ход мыслей Флэннери о саморегуляции систем оказался ему очень близок, и он с симпатией воспринимал первые статьи Флэннери, а с еще более пристальным вниманием – теорию Магоро Маруямы.

Так определилось место Ренфру среди течений Новой Археологии – в Серутанском ее крыле.

Первая серия его статей, которая густым роем появилась в годы 1964 – 1970 и продолжалась дальше, всё более редея, была посвящена культуре Кикладских островов. Она образовала материальную базу для постановки и решения первых проблем, занимавших Ренфру. Статьи эти были посвящены возникновению кикладской металлургии, мраморным статуэткам, торговле обсидианом, всё это с обильным использованием нейтронных и изотопных анализов состава сырья, вообще торгово-обменным отношениям. Одна из этих статей, самая теоретическая, "Торговля и культурный процесс в Европейской преистории", излагала доклад 1967 г. и была предложена в чикагский "Каррент Антрополоджи" для дискуссии. Как водится в этом журнале, дискуссия прошла по почте, а затем статья была опубликована вместе со всей дискуссией в 1969 г.

В статье Ренфру отвергал все три основных модели причинного объяснения изменений в культуре, в частности происхождения цивилизации – инвазионистскую (миграциями), "диффузионистскую" (у него – это только влияниями) и неоэволюционистскую. Он предлагал отказаться от Чайлдова понятия археологической культуры и изучать культурный процесс в регионе, рассматривая взаимодействие разных факторов (рис. 5), из которых главный – торговля, а она появляется еще до цивилизации, в неолите. В дискуссии приняли участие Джулиан Стюард, Бинфорд, Муберг, Саул Уэйнберг и др. Джулиан Стюард защищал неоэволюционизм, Уэйнберг – возможность миграций (а о критике миграционизма выразился так: "хватит бичевать дохлую собаку!"), Бинфорд же, конечно, одобрил общий подход к прошлому как к культурному процессу, но заметил, что Ренфру не отличает цивилизацию от урбанизации. Ренфру отвечал каждому, например, Уэйнбергу: как же собака дохлая, когда она "не хочет лежать и еще кусается"? (Renfrew 1969).

Я тоже принял участие в дискуссии, но с обычным для советских ученых опозданием (из-за прохождения громоздкого цензурного фильтра), так что моя полемическая статья с ответом Ренфру и моим ответом на ответ были опубликованы в следующих номерах, в 1970 г. Я отметил, что филиппики против миграционизма, диффузионизма и эволюционизма, а также приверженность внутренним факторам развития очень напоминают советскую археологию 30-х – 40-х и начала 50-х годов, а отказ от понятия "археологическая культура" (якобы это всего лишь наша конструкция) противоречит приводимым Ренфру фактам распространения обсидиана: оно обрывается как раз на границе археологических культур. Ренфру был несколько озадачен моим наблюдением, что он, пожалуй, стоит ближе к марксизму, чем Грэйем Кларк. Он отвечал язвительно и остроумно, но в конце признал, что мои взгляды во многом согласуются с его, что "размышления Клейна - стимулирующие и провоцирующие. Более полное и позитивное изложение его нынешней позиции по вопросу о природе культуры и процессу культурного изменения … обладало бы очень реальным интересом" (Renfrew 1970). И он тут же выступил с инициативой - предложил издателю "Каррент Антрополоджи" заказать Клейну и его коллегам обзорную статью по теоретическим проблемам. Результатом явилась моя "Панорама теоретической археологии" 1977 года, а у меня завязалась прочная связь с Ренфру, которая продолжается вот уже три с половиной десятилетия. Впоследствии, когда я был арестован, Ренфру и Бинфорд, чтобы поддержать меня, посвятили мне теоретический сборник 1982 г.

Пиком серии работ Ренфру о Кикладах был огромный том, изданный в 1972 г., "Возникновение цивилизации: Киклады и Эгейский мир в III тысячелетии до Р. Хр.". В этом томе содержится самое полное изложение (применительно к археологии) теоретических положений Магоро Маруямы (Magoroh Maruyama) о второй кибернетике, позитивных обратных связях и их увеличительном эффекте, приводящем к смене состояния. Этим томом Ренфру утвердил свое место в серутанской археологии, где он встал рядом с Флэннери. Поскольку Ренфру исследовал особенно радикальные перемены в культуре, при чтении его тома стала особенно ясна близость второй кибернетики диалектике с ее качественными скачками, а трактовок Ренфру – теории стадиальности. Опять повторение советской археологии на новом этапе! Но повторение более детализированное: если в теории стадиальности всё ограничивалось прямым переносом идеи из философии, то здесь разработан механизм ее реализации в культуре.

В этом томе Ренфру также применил разработки американских антропологов-неоэволюционистов Фрайда и Сервиса. От Сервиса он взял его схему эволюции социо-политических общностей: от орды через племя к вождеству и затем государству. В своих неолитических обществах Ренфру увидел вождества, добавленные Сервисом к схеме Моргана.

Вторая серия статей Ренфру, в основном 1967 – 71 годов, разрабатывала тему радикальной смены хронологии европейского неолита, энеолита и бронзового века, внесенную в 1950 г. открытием Уилларда Либби – появлением радиоуглеродных датировок. Это была настоящая Радиоуглеродная Революция. Для Ренфру это означало замечательную поддержку его войны против диффузионизма, за самостоятельное развитие Европы под действием внутренних факторов развития. Само открытие радиоуглеродной датировки еще не произвело столь магического эффекта – оно углубило европейский неолит и бронзовый век на сотни лет, однако оставило их всё еще более поздними, чем развитие на Древнем Востоке.

Но вот изучение спилов старых (почти по 5 тысяч лет!) секвой и пиний в Америке позволило построить очень точную шкалу дендрохронологии для Юго-Запада Америки (в Аризоне и Калифорнии), растянутую на 6700 лет, а к этому присоединились составные дендрохронологические шкалы, составленные по старым дубам в Ирландии на 5300 лет и в Германии на 7500 лет. Теперь можно было взять радиоуглеродные образцы из разных мест этих спилов, чтобы проверить точность радиоуглеродных дат и всего метода по Либби. Это было сделано в 1966 – 67 годах. Проверка внесла поправки ("калибровку") в прежние радиоуглеродные даты в сторону еще большего углубления (рис. 6 - 7), что радикально изменило ситуацию. Ренфру назвал это Второй Радиоуглеродной Революцией. Начало бронзового века сдвинулось вглубь на 700 лет, а неолит – на тысячу – полторы. Теперь мегалиты Англии и Испании оказались древнее каменных сооружений Эгейского мира, а металлургия Балкан приблизилась по времени к месопотамской и египетской.

Ренфру был не единственным археологом, кто сразу оценил и принял эти новации (одним из первых был чешский археолог Эвжен Неуступны – Evžen Neustupný), но Ренфру сделал это наиболее развернуто и последовательно. В своих статьях он выявил место и причины ошибочной синхронизации европейской хронологической системы с эгейско-восточной (рис. 8 - 9) и сформулировал принципы нового рассмотрения неолита и бронзового века – как автохтонно и автономно развивающихся. Если раньше памятники Уэссекса (дольмены, Стоунхендж, Эйвбери) рассматривались как отражение Микен или критских толосов, то теперь нужно было искать местные стимулы развития. "Уэссекс без Микен" – называется одна из статей Ренфру в "Антиквити", 1968 г. Все эти статьи Ренфру были обобщены в его книге 1973 года "Перед цивилизацией: радиоуглеродная революция и доисторическая Европа". Последовали ее переиздания в Америке и переводы в Токио, Париже, Мадриде, Риме. А статьи были тоже переизданы, уже в 1979 г., собранные в один том: "Проблемы в Европейской преистории".

Завершая свое пребывание в Шеффилде, Ренфру (с поддержкой Питера Аккоу – Peter Ucko) организовал в Шеффилде огромную международную и междисциплинарную конференцию ("исследовательский семинар") по теме "Объяснение изменений в культуре: модели в преистории". Итоги конференции были выпущены в 1973 г. тяжеленным томом. Сам Ренфру выступил с докладом "Памятники, мобилизация и социальная организация в неолитическом Уэссексе". Это было естественное следствие нового подхода к Уэсексу – нужно было выяснить факторы местного развития. Прибегнув к локационному анализу, Ренфру увидел их в социальной организации "вождеств", нуждающихся в символах власти и способных мобилизовать достаточно рабочей силы для возведения крупных каменных сооружений. В более чем 60 докладах конференции выступали виднейшие археологи, этнографы и биологи мира наряду с молодыми учеными (не было только Дэвида Кларка), а особенно горячая дискуссия фокусировалась на схватке Бинфорда с Бордом. Схватился там Бинфорд и с британским этнографом Эдмундом Личем, завершившим конференцию призывом к отходу от функционализма. Схватка была столь горячей, что, как вспоминает Ренфру, едва не дошло до рукопашной ("…almost came to blows". – Renfrew 1984: 75).

Я также участвовал в этой конференции, но заочно, поскольку был невыездным. Мне заранее были посланы в Ленинград тексты всех докладов, а я послал свои выступления по ним и, конечно, свой доклад: "Марксизм, системный подход и археология". Выйти без марксизма на международную арену тогда было совершенно немыслимо. Но партбюро истфака, ознакомившись с моей статьей, выразило возмущение тем, что я употребляю только термин "марксизм" вместо положенного "марксизм-ленинизм", а, кроме того, в моем разделе о марксизме был поднят на щит Богданов, раскритикованный Лениным (был ведь термин "богдановщина"). Основным же содержанием статьи были возможности применения системного подхода в археологии. В своем докладе чех, эмигрировавший во Францию, Богумил Соудски использовал кубическую "модель (культуры) Клейна" для построения всей стереометрической модели для системы культур Европы, и эта диаграмма была вынесена на суперобложку тома. Таким образом, консерватор Ренфру способствовал провозглашению на воздвигнутой им трибуне того, что он считал сугубо марксистскими взглядами (тут он расходился с ленинградским партбюро). Вообще он человек со смелыми идеями и, как всякий талант, открыт возражениям.

Эти три тома, вышедших в течение двух лет, 1972 – 73, молниеносно сделали 35-летнего Ренфру (рис. 10) знаменитым.

 

7. Неомарксизм в Англии. Между тем, марксизм пробивался в британскую археологию. Разумеется, не советский марксизм, а западный неомарксизм. Влияние это распространялось из Франции, где компартия тогда была сильна и многочисленна и имела значительную поддержку в интеллигенции. Под воздействием учения философа Луи Альтюссера, сочетавшего марксизм со структурализмом, во Франции образовалась школа нео-марксистской антропологии (или этнологии). М. Годелье (Godelier), Э. Террэ (Terray) и К. Мейясу (Meillassoux) распространили марксовы идеи о противоречиях и конфликтах в капиталистическом обществе на докапиталистические общества, включая первобытное. Они применяли к этим обществам не только понятия производства и производственных отношений, басиса и надстроек, но и борьбы общественных групп за власть и функционирование идеологии. Маркс и Энгельс такой борьбы и идеологии в доклассовом обществе не подразумевали, разве что в эпоху его разложения.

Эти антропологи выявляли в первобытном обществе борьбу за контроль над биологическим воспроизводством (то есть борьбу за женщин и за доминирование в браке), борьбу за контроль над распределением благ, за статус. Идеология же имела и тогда задачу делать естественным неравное распределение благ, маскировать неравенство или отрицать его.

Эту модель, развивавшуюся во французских работах 1972 – 79 годов, подхватили некоторые британские археологи и воплотили в археологии, находя в археологическом материале первобытности предметы престижа, неравенство распределения благ в могилах и т. д. В 1977 г. появился сборник таких работ под редакцией Фридмана и Роулендза "Эволюция социальных систем", на следующий год работа Франкенштейна и Роулендза "Внутренняя структура и региональный контекст раннежелезного века в северо-западной Германии". В 1980-х работы этого плана пошли сплошным потоком. Среди них выделяется книга Ричарда Дж. Брэдли "Социальные основания преисторической Британии" (1984 г.).

Всё это течение подобно неоэволюционистам, энвайронменталистам и Новой Археологии отвергало внешнетерриториальные источники культурного развития, но отличалось от всех этих течений тем, что отвергало и местные, но внекультурные источники, то есть стояло за чисто внутренние, сугубо внутренние источники развития – производство обмен, социальную организацию.

 

8. Саутэмптон: социальная археология. Все три тома, сделавшие Ренфру знаменитым, вышли, когда Ренфру работал уже не в Шеффилде, а в Саутэмптоне, на южном побережье Англии, где он получил заведование кафедрой и стал профессором. Его инаугурационная лекция была озаглавлена просто: "Социальная археология" (издана в 1973 году как брошюра). Уже его доклад на шеффилдском семинаре был посвящен социальной организации Уэссекса. Теперь он вывел это на уровень общей проблематики. С одной стороны, это было естественным развитием его убеждения в автохтонности развития европейского неолита и бронзового века – естественно было обратиться к внутренним, социальным факторам развития. С другой стороны, Ренфру, исключительно чуткий к новым веяниям, опередил других англичан в обращении к социальной тематике, выступив одновременно с французскими антропологами-марксистами!

Есть и еще один возможный мотив его отхода от непосредственого отвержения диффузии. Сами же радиоуглеродные даты показали всё же, что диффузия с Ближнего Востока в Европу имела место, хотя и касалась не мегалитов, а производящего хозяйства и металлургии. Первую крупную сводку этих данных представил, как ни странно, не диффузионист, а Грэйем Кларк – в 1965 г. в статье "Радиоуглеродные датировки и экспансия селькохозяйственной культуры с Ближнего Востока в Европу". Вскоре к этому добавились работы с привлечением популяционной генетики – Аммермана и Кавалли-Сфорца (1971 – 84 гг.) и многих других. Диффузия опять вошла в повестку дня. Но Ренфру уже занимается другими проблемами.

Он отвергает традиционную иллюзию, что если данных достаточно, то из них, как из кубиков, можно составить картину прошлого. Нужен сложный анализ – выявление социальной стратификации, форм управления, локационный анализ и т. д. (Renfrew 1973). Он строит схему иерархии по соответствию размаха сооружений количеству рабочей силы, на это потребной (рис. 11). В том же году вышла статья "Уэссекс как социальная проблема", в следующем году "За обеспечивающим хозяйством: эволюция социальной организации в преисторической Европе". Социальная интерпретация была издавно коньком советской археологии. Продолжая серию работ советских археологов (Круглова и Подгаецкого, Равдоникаса, Артамонова) по социальной интерпретации степных погребений бронзового века, я опубликовал в 1967 г. в немецком журнале статью "Богатые катакомбные погребения", в которой анализировал погребальный инвентарь как показатель статуса (в частности заключал, что символами властного статуса были не боевые топоры, а лук и стрелы). Право, может показаться, что, по крайней мере, в сфере интересов Ренфру двигался по стопам советской археологии!

Но Ренфру больше ориентировался на американцев. Заимствуя социальные термины от американских неоэволюционистов, в 1974 г. Ренфру внес детализацию одного из обозначаемых этими терминами понятий – вождеств. Он предложил определять коллективные погребения неолита с мощными сооружениями, требующими властной организации труда, как следы "вождеств, ориентированных на группу", а индивидуальные погребения бронзового века - как отражающие "индивидуализирующие вождества".

К его социальной археологии подключился другой саутэмптонский археолог Стивен Шеннан, ученик Дэвида Кларка. В 1977 г. он защитил в Кембридже диссертацию на тему: "Колоковидные кубки и их контекст в центральной Европе. Новый подход" (осталась неопубликованной). Шеннан увидел в этих кубках не результат миграции с континента, а "статусный набор" (status kit) – вещи, отмечающие высокий статус погребенных. Этот набор распространялся как мода, в порядке трансмиссии по Центральной и Северной Европе. Правда, погребения с колоколовидными кубками не были столь богатыми, как "княжеские погребения" бронзового века – погребения вождей. Но это была тенденция хоронить воинов всего верхнего слоя индивидуально (а не коллективно, как в неолите) с вещами, отмечавшими их имущественную самостоятельность.

Гораздо позже, в 1984 г., Ренфру собрал все свои статьи по "социальной археологии" и издал их в виде сборника "Подходы к социальной археологии" (одновременного с книгой Брэдли; в том же году вышел и сборник Бинтлифа "Европейская социальная эволюция: археологические перспективы" – "социальная археология" размножилась). По сборнику Ренфру видно, что главным инструментом проникновения в социальную организацию древних обществ для него являлось пространственное распределение материалов, локационный анализ. А главным объектом интереса – "вождества", поскольку они характерны для европейского неолита и бронзового века. Ради этнографического ознакомления с подобными обществами Ренфру посетил в 1978 г. полинезийские острова на Тихом океане Тонгу, Макаве и остров Пасхи. На Тонгу беседовал с королем Тауфа'ахау Тупоу IV (рис. 12), и тот его заверил, что деревня живет веками без существенных изменений. Поэтому и статья была названа "Острова вне времени".

Итогом длительных занятий социальной археологией и связей этого плана явились также два сборника, вышедших уже после ухода из Саутэмптонского университета, – "Ранжирование, ресурсы и обмен: Аспекты археологии раннеевропейского общества" (ред. совместно со Ст. Шеннаном, 1982) и "Взаимодействие в политике равных и социополитические изменения" (ред. совместно с Джоном Черри, 1986 г.). Под "взаимодействием в политике равных" (peer polity interaction) Ренфру имел в виду контакты между вождествами, в которых формировались общие для обширного региона стили в культуре и наборы вещей без какой-то однонаправленной диффузии и без миграций. Для него и его единомышленников интеракция (взаимодействие) заменила миграции и диффузию в объяснении сходств на обширных территориях.

Особенно примечателен первый из этих сборников – о ранжировании и обмене. В конце его помещены критические статьи Роберта Уоллона и Люиса Бинфорда. Уоллон выражает разочарование: все статьи описательны, вместо объяснений дают индуктивные обобщения. Также вместо объяснений предлагаются модели, сводящиеся к аналогии и метафоре. Ренфру всего лишь реифицирует (овеществляет) теоретические понятия, введенные антропологами-неоэволюционистами Сервисом, Салинзом и Фрайдом – "вождества" и т. п. (то есть подбирает конкретные примеры). О причинах перехода к этим структурам нет ничего. Еще резче отзывы Бинфорда. "Эти подходы находятся в прямом конфликте со взглядами, которые принято ассоциировать с "антропологической позицией" (он имеет в виду свою "Археологию как антропологию". – Л. К.)" (Binford 1982: 162). Расхождение с археологами "Закона и Порядка" налицо.

Оно шло по многим линиям. Ренфру очень критически относился к "библии гемпелианцев" – книге Уотсон, Лебланка и Редмена. Он считал ее столь "некорректной" и "местами поверхностной", что в понимании природы археологии авторы "больше напутали, чем разъяснили" (Renfrew 1994: 4). Не согласен был Ренфру и с целевой установкой для экспедиций. Он считал, что археологические исследования большей частью должны быть "немного оппортунистичны" (Renfrew in Bradley 1884: 76) – в том смысле, что материал обычно доставляет неожиданные возможности ("opportunities").

 

9. Группа "Спасение" и ТАГ. Научная деятельность Ренфру в русле Новой Археологии, начавшись в конце 60-х, развертывалась в основном в 70-е годы, когда, как мы увидим далее, в Америке уже доминировало новое направление. Но и в Англии в это время для Новой Археологии обстановка складывалась не самым благоприятным образом. Новая Археология, при всех своих полевых амбициях, концентрировалась главным образом на теоретическом осмыслении раскопок, на философских баталиях и применении методов математики. Но в обществе на первый план выходила полевая археология.

Произошел некий сдвиг в сознании англичан. В течение 1960-х годов произошел окончательный распад Британской империи – независимость получили Южная Африка, Гана, Нигерия, Уганда и Кения. Из-за неурядиц, связанных с основанием государств, разделением Индии, волны эмигрантов двинулись в бывшую метрополию. Прибытие их породило расовые столкновения. В 1968 г. властям пришлось принять Акт о Расовой Напряженности. Тогда же Британия испытала экономический спад – ее традиционные отрасли (кораблестроение, текстильная промышленность и др.) оказались неконкурентоспособными. Всё это имело следствием комплекс ущемленного национального самолюбия. Любопытным образом с этим совпадает по времени взлет британской культуры: британские моды хлынули в Европу и Америку, Битлз и Роллинг Стоунз оказались в рейтингах далеко впереди американских рок-групп. Именно в это время британская общественность озаботилась британским культурным наследием. Тут вдруг все заметили, что послевоенная реконструкция и строительство массами уничтожают археологические памятники.

Группа инициативных полевых археологов (Питер Фаулер и др.), собралась в 1969 г. и создала национальный комитет, названный в 1971 г. "Спасение" ("Rescue"). Он начал оказывать сильное давление на правительственные органы, и средства, отпускаемые на полевую археологию заметно возросли (Wainwright 2000: 914 – 920). В 1974 г. Филип Ратц (Philip Rahtz), опубликовал сборник "Спасательная археология" (рис. 13). Уроженец Бристоля, Ратц по его собственным воспоминаниям учился в школе плохо, но служа во время войны летчиком, заинтересовался археологией, так как часть стояла возле Стоунхенджа. После войны работал учителем, фотографом и одновременно самостоятельно копал памятники и публиковал их, приобретая всё больший опыт. Связался с кафедрой средневековой истории Биримингемского университета, защитил там диссертацию и в 1963 г. получил первый академический пост, а дальше продвигался по служебной лестнице. В 1978 г., уже после выхода сборника, он стал заведующим кафедрой археологии в Йорке (рис. 14). К Новой Археологии относился сугубо скептически. Свою автобиографию назвал "Living archaeology" ("Живая археология", "Живя археологией"), как бы подчеркивая: вот она, жизнь археологии, а вовсе не этноархеология! (Rahtz 2001; 2004). Он чем-то напоминает РМА из очерка Флэннери.

Создание группы "Спасение" и выход сборника означали перемену настроения значительной части археологов Англии. До того в Англии господствовало высказанное еще Коллингвудом убеждение, что копать нужно только для решения определенной научной проблемы, а Новая Археология и вовсе отстаивала только узко-целевые экспедиции. Ратц поставил всех перед фактом массовой гибели памятников. Их нужно спасать – раскопками. "Памятник существует; он содержит факты потенциально исторической ценности; он вот-вот будет разрушен; в этой стране осталось только ограниченное и уменьшающееся количество таких памятников; конечно, эти факты должны быть спасены" (Rahtz 1974: 83).

В одной из статей этого сборника другой воитель за приоритет полевой археологии, Крис Массон (Chris Musson) настаивал на том, что нужно установить такой порядок, при котором шесть полевых археологов, копая круглый год, могут за год раскопать целое городище или римский лагерь. Такой археолог может в специализации за три года догнать профессора. "Для настоящей личности круглогодичная спасательная работа может быть бесконечно более удовлетворяющей, чем дурацкая академическая карьера с ее более эфемерными целями" (Musson 1974: 87 – 88). Еще в одной статье сборника Грэйем Уэбстер (Graham Webster) призывает к созданию в стране не-академического не-исследловательского не-теоретического сообщества практических археологов. Именно их он предлагал именовать Новыми Археологами. Для подготовки их в университетах он рекомендовал старые учебники и резкую статью Хогарта против Новой Археологии Бинфорда и Кларка. В таких условиях мессианские доктрины Бинфорда и Кларка, призывающие в некоторых университетах к освоению философии и теории и введению археологии в сонм социальных наук – всё это "для раскопщиков, теперь закусивших удила, звучало как тайные ритуалы мамбо-джамбо в башне слоновой кости" (Bintliff 1986: 16).

В 70-е годы Кларк, наметив отход от процессуальной археологии, умер, а Бинфорд, как я покажу далее, тоже отступил от нее. Серутанцы оказались единственными продолжателями процессуальной археологии в течение 70-х, а Ренфру - единственным лидером Новой Археологии в Британии. Он воевал, по крайней мере, за некоторые ее принципы и достижения.

В 1977 г., собрав археологов (студентов и преподавателей) обоих университетов, в которых он был заведующим кафедрой – в это время (Саутэмптонского) и прежде (Шеффилдского), Ренфру совместно со своим другом и соратником Эндрю Флемингом основали TAG – Theoretical Archaeology Group (Группу Теоретической Археологии), состоявшую в основном из молодежи и заседавшую с тех пор ежегодно, каждый раз в новом городе. Эти заседания, из английских ставшие международными, превратились в основной форум новых движений в теоретической археологии.

 

10. Саутэмптон: теория катастроф. Не успела угроза всеобщей атомной смерти несколько умериться в результате разрядки, как новая угроза надвинулась на мир. В 1965 г. вышла книга Эстер Бозеруп "Условия сельскохозяйственного роста". В ней основным фактором, воздействующим на развитие земледелия, объявляется демографический. Он-то оказывается первичным и неподвластным социальному контролю. Книга эта имела большое влияние на новых археологов. В 1968 г. другая книга, "Популяционная бомба" Пола Эрлиха, произвела еще большее впечатление. В ней было показано, что неудержимое размножение человечества, опережающее рост производства продуктов питания, грозит неминуемой и скорой катастрофой. Учение Мальтуса, некогда повлиявшее на Дарвина, получило новую жизнь. В 1996 г. по этому поводу был созван в Каире международный конгресс. К этому нужно добавить нефтяной кризис начала 70-х, нарастание конфликта благополучного севера эйкумены с голодающим югом. Цепь конфликтов и катастроф стала как бы нормальным состоянием мира. В 1988 г. в Америке вышел сборник Нормана Йоффи и Джорджа Кауджилла "Коллапс древних государств и цивилизаций" с участием Роберта Адамса и других видных археологов. В 1999 г Майкл Бэйли выступил с идеей, что в дендрохронологии по аномально тонким кольцам можно выявить грандиозные катастрофы, поражавшие мир в прошлом (извержение вул