Культурные достижения государства Корё.

 

Эпоха Корё вошла в историю, как время всестороннего, удивительного развития экономики и расцвета культуры. Отдельные достижения восхищают тем, что они оказались актуальными на тот момент истории и намного опережали аналогичные опыты других цивилизаций. С другой стороны, культурные плоды корейского социума, были отнюдь не случайны, а объективно подсказывались самой жизнью, необходимостью накопленного опыта. Достижения государства Корё взросли на переданном богатом наследстве Силы, в свою очередь основывавшихся на материальных и духовных накоплениях Пекче, Когурё, Гая. Они отражали потребности государства и каждым элементом конструкции социума подтверждали связь, подобно механизму, подразумевающему строгую последовательность, алгоритм предшествующих операций. В этом заключается важная особенность истории Кореи. Она не допускает разрывов, пропусков, отсчёта истории произвольно, с некоего отдельного знаменательного (смутного) события и причиной тому являются ступени эволюции идеи и сознания социума. Пропуск делает невозможным логическое объяснение события.

Непростое поступательное движение общества прервалось с окончательным установлением в 1271 году монгольского господства. Монгольский период привел к неисчислимым человеческим потерям; тысячи лучших мастеров-ремесленников оказались в монгольском плену. Непоправимый ущерб был нанесен и культурным накоплениям; подверглись разрушению многие памятники, были безвозвратно утеряны десятки тысяч томов бесценных книг. Никому не дано описать полномасштабно картину любых военных бедствий, а потому попытаемся лишь осмыслить общий фон культурной панорамы.

В эпоху Корё произошло поразительное по географическим масштабам расширение внешнеэкономических связей государства. В страну, невзирая на тяготы бесконечного пути, стали прибывать арабские и персидские купцы. Оценив по достоинству изделия корейских мастеров-ремесленников, они со всей очевидностью сочли, что цель вполне оправдывает затраченные средства и время. Особый интерес торговых странников вызывали высококачественная бумага, бронзовые изделия и невиданная, уникальная керамика с изумрудным отливом, создававшим впечатление свежести влажного зеленого листа омытого дождем. Изготовление неописуемых по красоте и очарованию изделий, требовало стабильного соблюдения сложного технологического процесса, включавшего многократную выдержку при высоких температурах, использование специальных добавок и знание происходящих химических изменений. Корейские керамические изделия пользовались спросом, даже в Китае. Они и сегодня не оставляют никого в равнодушии. Примечательно, что купцы с далекого Ближнего Востока умудрялись в качестве предлагаемого товара доставлять за тысячи километров знаменитых арабских скакунов. Возвратившись, они разносили дальше весть о стране Корё находящейся на краю света. Так произошло заочное знакомство Европы с государством Корё, трансформировавшееся в соответствии с языковыми удобствами в нынешнее Koria и Korea. Таковы общеизвестные факты экономических связей государства Корё. Вместе с тем, нужно заметить, что предметы и документы, обнаруженные в наше время, свидетельствуют о более ранних торговых отношениях с арабскими купцами, в эпоху Силлы. К этому склоняют йеменский ладан середины восьмого века, обнаруженный в каменной башне храма Пульгукса, арабские географические карты фиксирующие местоположение государства Силла, каменные скульптуры и предметы археологических раскопок.

В эпоху Корё параллельно с распространением философии конфуцианства, происходит дальнейшее динамичное развитие буддизма. Буддизм остается главенствующей идеологией государства. Приход к власти земледельческой элиты, увлекавшейся сон-буддизмом, привел к организации новых школ и созданию ряда библиотек при храмах.

Комфортному сосуществованию подвигала одинаковая трактовка ряда важных с философской точки зрения моментов, которые необходимо выделить. Традиционно, более привычно многие отмечают возникшую тесную связь между буддизмом и даосизмом, не замечая при этом, что между конфуцианством и буддизмом изначально обретались схожие воззрения, способствовавшие взаимообогащению.. Прежде всего, это касается такого принципиального вопроса, как знание и путь обретения знания. Мэн-цзы говорит: «тот, кто до конца использует свои способности, тот познает свою природу, кто познает свою природу, тот познает небо.… Все вещи находятся в нас». Они полностью отвечают смыслу установок Будды: «Мудрый человек должен быть светильником разума самому себе. Человек должен учиться тайнам жизни у самого себя, а не слепо верить в другие учения». В том и другом случае признается главенство человека в определении знаний и обращается внимание на важность личных умозаключений, волевых усилий. Это не тема сомнения адекватности интуиции на сигналы внешнего Мира, затронутая греческим философом Протагором, указывавшим на то, что человек является мерой знаний. Допущенная в них возможность правоты каждого, как умного, так и глупого не имеет в основе этические принципы. Нет в восточных учениях намека и на доступность истинных знаний только Богу, к чему склоняет Платон и его последователи в христианстве.

Сходную с буддизмом позицию, конфуцианство занимало и в отношении вопросов равенства этических обязанностей и желаний. Тезис Будды о связи неуёмных страстей с дискомфортом личности в устах Мэн-цзы, выливается в форму: «Чтобы поддерживать сердце, нет ничего лучше, чем иметь мало желаний».

С обретением прочных позиций буддизмом, конфуцианством, с возникновением множества течений, в народе не развеялись, не исчезли элементы шаманистских верований затрагивающие мир природы, которым больше отвечал и соответствовал даосизм. Легенды, мифы, сказки, где природа наделяет героя тайными силами, соответствует той роли, которую в познании Мира даосизм отводит человеку познавшему путь природы-дао. Учение, пользовалось симпатией народа, и в эпоху Корё возник первый даосский храм.

Даосизм рассматривает Мир как самостоятельную, самодостаточную систему, пребывающую в вечном, циклически повторяющемся движении. Причина динамики материи виделась не во вмешательстве творца, перводвигателя и прочих внешних причин, а во внутреннем свойстве противоположностей «инь» и «янь», формирующих различные формы энергии «ци». Это не атомарная конструкция Демокрита, или мини душевых--монад Лейбница, а именно энергетическая, более приближённая к мнению современной науки о природе Вселенной и её движущих силах. Сходство имеет и эволюционный процесс. Теория инь-янь не противоречит современной науке и в вопросе единообразия живой и мёртвой материи. Даосы были убеждены, что взаимодействие инь-янь, порождало «ци» формирующее многообразие вещей, событий в Мире и человека. Распад «ци» возвращал все в новую исходную диспозицию. Процесс подчинялся своему объективному правилу, принципу и закону. Человеку не дано было охватить его многообразие и перспективу в целом, просчитать ход Бытия, как не дано ему обозревать события в глубинах большой реки. Человеческий глаз не способен заметить даже самого движения вод, если река плавно и ровно течет по равнине. Здесь явно присутствует намёк на невозможность понимания, осмысления человеком того, что не присутствует в чувственных опытах человека. Но невидимое, необозримое, неслышимое и неощутимое тоже требовало обозначения. Наименование есть первый шаг к изучению и оно получило имя До (Дао). Так утверждает философ Чжуан-цзы, благодаря которому труд Лао-цзы обрёл более понятную связь с человеческим бытиём и диалектическое совершенство.

Мышление к итайских философов всегда диалектически обосновано и логично, а потому путь «Дао» начинается из «Небытия». В Небытие хаоса зарождается энергия инь и янь. Их связь ведёт к формированию новой энергетической составляющей ци. Следующий этап, условно именуемый рождением огня, земли, метала, дерева, воды, означает явление Бытия, то есть мира вещей. Небытие-начало, Бытие-конец. Конец, подразумевающий новое начало. Нет внешних причин обусловливающих перемены, есть глобальное внутреннее свойство «Дао», подвигающее к движению звёзды, солнце и луну. Чжуан-цзы считал, что в таком порядке мышления обретается истина. Маленькое семя вырастает в огромное древо, вселенная породила солнце и землю, а любая, даже самая благополучная жизнь, ведя к старению, прерывается смертью. Разве не очевидно, что причина пребывает внутри, в неведомом нам внутреннем постоянно действующем принципе, пронизывающим всё и вся. Лао-цзы предполагает наличие в каждой вещи принципа способствующего его индивидуализации, который подчиняется, пребывает в рамках общего всеобъемлющего закона. Что субъективное дао, не противоречит объективному дао. Чжуан цзы соглашаясь с таким утверждением считает, что мир обнаруживает различие форм и единство энергетического содержания, обусловливающее движение. Он называет такое движение законом природы. В схеме философов нет места богу. «Естественность» Лао-цзы и Чжуан цзы, подразумевающая свойство универсума, наиболее адекватна содержанию слова «природа». В других местах «естественность», продолжительное время намекала на присутствие бога-механика или творца.

Мысль о присутствии единого глобального закона, коему подчиняется Универсум, обретается в идеях многих философов; в теории «всеобщего потока» Гераклита, в теории эволюции Эмпедокла, в «вещи в себе» Канта, «абсолютной идее» Гегеля и в идеях Шопенгауэра о вселенской воле, отражением которой служат любые события. Но всем им, не достаёт той свободы от метафизики, той убедительности, логической завершённости, коя присутствует в теории о Дао.

Картина несомненного, присущего всему универсуму внутреннего движения при отсутствии, порой, внешних признаков, по мысли даосов, являлось олицетворением гармонии. То есть гармоничный покой противоречил критериям даосов. Все сущее: живое и не живое, великое и малое, по их мнению, подчинялось и трансформировалось следуя дао-пути. Человек мог наблюдать его проявление на тысячах примеров, но ему не дано понять, обозреть масштабы своим сознанием. Его представление о разгадке чаще отражают иллюзию, необоснованное самомнение разума, ограниченного сроком бытия. К тому же, как отмечает Чжуан-цзы, человек не должен забывать, что не разум породил мир, а разум возник из материального мира. Может ли бабочка однодневка знать о смене времён года? Может ли лягушка, прожившая всю жизнь в колодце ведать о море? Человек не имеет понятий об объеме знаний и порой не может отделить знания от незнания. Его знания ограничены опытом человечества, обусловлены конечными условиями существования в бесконечной вселенной и отражают не процесс, а событие. Конечным невозможно достать бесконечное. Очевидно только то, что во все в мире подчиняется естественному вселенскому порядку Дао. В коей тьма и свет, большое и маленькое, пустота и наполненность, белое и черное, женщина и мужчина – соотносятся не как исключающие друг друга противоположности, а как части единого целого.

Философия Лао цзы и Чжуан цзы всегда подразумевала диалектическое единство, взаимную необходимость противоположностей. Подобно тому, как гармонично в равновесии пребывают объекты природы в любое время года. И в ней никогда не было намёка на борьбу противоположностей.

Даосские философы считали, что человек внося свои представления, наделяя именем (символами), придавая значения и свойства предметам, зачастую заблуждается. Предполагая, что явления-сущности ими действительно обладают, он отклоняется от приближения к пониманию дао-пути Универсума. «Имя—гость реальности». Чжуан-цзы убедительно указывает на то, что человек наделяя окружающий мир именами, фактически лишь расставлял знаки служащие ориентирами его мышления. Они были условны, не несли у истоков адекватную информацию о реальном качественном отличии объекта. Корову могли именовать лошадью, а лошадь коровой. С точки зрения объёмов разница была невелика. Слово никогда не подразумевало детальный анализ содержания. Именно поэтому понимание смысла слов «бифштекс из крокодила», если мы его никогда не пробовали, мало, что сообщает нам. Нынешний смысл слов стал итогом обобщения, уточнения окружающего мира, существовавшего задолго до их зарождения. Мир не содержит имён, таков его вердикт. Мир динамичен, изменчив, непостоянен, слова же, в конечном счёте, обрели статичную, фиксированную форму определённых смыслов опираясь на процесс познания и интерес человека. Истинную картину мира, в режиме реального времени, слова не способны отразить.

Наша главная цель видится не в изучении фантомного мира слов, а реальных объектов. Размышляя посредством слов, человек забывает об этом, и отсюда проистекают многие метафизические недоразумения, в коих объективный предмет изучения подменяется субъективным восприятием слова. Глубокую правоту Чжуан цзы подтверждает история Европейской философии. Мир идей Платона, онтологическое доказательство существование Бога св. Ансельма, Лейбница, Абсолютная идея Гегеля-все они, так или иначе, подразумевают безосновательное поклонение метафизическому «Слову». Удивительно, но Чжуан цзы изначально, без труда разглядел, что слова подразумевают не только общий смысл, качества, но и отношения между предметами, событиями, объектами. Европейские философы вплоть до 20 века не замечали этого факта. Объяснить это можно тем, что действительно, если Бог стоял у истоков идеи «Слов», у него не было необходимости рассматривать диспозицию «в», «левее», «южнее», «ниже» и т.д.

В суждениях Чжуан-цзы полностью отсутствует метафизический налёт. Он не сомневается в реальности материального мира уже из того, что считает сознание вторичным продуктом развития природы. Между тем вопрос соответствия выводов сознания реальности, затрагивающий проблему познания, был предметом постоянных споров между мыслителями. Вспомним парадоксальное утверждение Беркли, что все идеи о внешнем мире, всего лишь плод нашего ума и мы бессильны доказать их реальность, а потому причислить их к знаниям. Чжуан-цзы не отрицает сложность правильного вывода, наглядным примером коего служит его размышление о сне про бабочку. Проснувшись, он пытается выяснить кто он: бабочка, которой снится сон про Чжуан-цзы, или все-таки Чжуан-цзы, которому приснился сон про бабочку. Но Чжуан-цзы не отрицает существования окружающего мира и значения органов восприятия, памяти в формировании знаний, понимая, что они являются источниками информации о внешнем мире. Он не отрицает его существования, настаивая на том, что неотъемлемым свойством его являются не вкус, цвет, запах, а беспрестанное движение, вносящее ложные представления. Его размышления, подразумевает иное: Предположения, подобные уверенности человека в видении физического совершенства или неотразимой красоте голоса, развеваются убегающими в панике животными. Здесь нет того недоверия, которое испытывал Платон к чувственному восприятию человека, относя его к мнению и полагая, что к знаниям можно причислить идею, содержащуюся в общих словах, кои по причине непостижимости, существования вне ума и физического мира сопрягаются с арсеналом Бога. Сходно с тем, как каждый в отдельности имеет субъективное мнение о человеке, кошке, дереве и т.д., но точным знанием обладает только творец, создававший всё. Ведавший, в чём состоит идея человека, кошки и дерева.

Вопросы, поставленные Чжуан-цзы, затрагивают проблему свободы интеллекта. В своём размышлении, он мечтает, подобно энергии Ци, объять землю, солнце, звёзды, проникнуть во все уголки Вселенной. И он убеждён, что только свободное сознание делает человека свободным, может привести его к знаниям. Его аргументация проста: Спящий пребывает в плену сна, но если, проснувшись, человек продолжает находиться в оковах привязанностей, предрассудков, обычаев, суеверий, привычек, страхов, чем его жизнь отличается от видения сна? Можно ли с уверенностью утверждать, что он проснулся? Как мы можем определить, что он бодрствует, если круг его инстинктивных интересов, верований продолжается оставаться иллюзорным? Интеллект Чжуан-цзы направляется жаждой познания великого философа. Его мысли беспристрастны и не привязаны к личным горестным обстоятельствам личной жизни. Они диктуются сознанием, отбросившим всё то, что заботит тело. Это истинное философское размышление, не расчленяющее Мир на своих и чужих, личное и общее, направляемое только стремлением к знанию. Святой, в его утверждении, не тот, кто творит чудеса, а кто наблюдая частное понимает общее.

Ракурс обращения внимания Чжуан-цзы, задевает важные философские вопросы, затрагивающие познание и методологию познания. Может ли человек, зависящий от колеблющихся, как пламя свечи построений разума, установить точную грань между знанием и неведением, достаточностью и нехваткой, реальностью и миражом, в Мире, имеющем бесчисленные невидимые связи, причины?

Некоторые рекомендации Чжуан-цзы напоминают нечто сходное с представлениями о медитации. В том видении, как обычно представляют это непосвящённые по голливудским фильмам. Но совместив требование обретения интеллектуальной свободы с поиском ответа на вопросы, человек мыслящий придёт к выводу, что речь идёт о необходимости правильного сосредоточения, очищения сознания от груза текущих забот и старых представлений. Только опорожнённый сосуд, может быть наполнен. Великие истины всегда требовали всецелой самоотдачи, единоличного внимания, забвения всех желаний. Мысль, акцентированная на её поиске, обретала бесконечный, бесчувственный и всеобъемлющий характер. Чжуан-цзы определяет течение такой мысли, как следование по пути дао и обосновывает единством происхождения Мира и общностью принципов пронизывающих всё и вся. Даоский способ мышления, соответствовал критериям истинного философского размышления и видимо, закономерно, что оно имеет сходство с суждениями, прослеживаемыми в конфуцианстве, буддизме и аналитической философии.

Мы считаем естественным течение воды с более высокого места в низину, голубизну неба, смену времён года и зелень листьев. Наша уверенность обратилась в постулат «закона мышления», утверждающий, что всё в мире является таковым, как оно есть, не задавая вопроса: почему? Дао Чжуан-цзы выводит мышление за барьер «законов мышления». Он обращает внимание на то, что, когда мы говорим «есть», должны задуматься о том, когда этого «не было». Если употребляем слово «начало», не должны забывать, что оно подразумевает «конец» и некое неведомое «начало». В итоге обнаруживается, что любое «начало», не ново и пришло на смену другому «началу».

Утверждение даосов, о необходимости сопряжения достоверных знаний с объективными внешне незаметными, но вездесущими фактами Бытия, весьма интересно. Современная философия показывает, что действительно, в области принимаемой человеком за знания, не так уж много незыблемого, что может быть принято безоговорочно. Всегда остаётся место для скептицизма, и речь идёт, о преобладании фактов перевешивающих к тому или иному мнению. При этом сам факт следует рассматривать как независимый от ума комплекс событий с наибольшей вероятностью, ибо сам ум формирует веру, но не факт.

Этика даосизма столь же реалистична и гуманна. Она советует следовать человеколюбию, жить в стремлении к гармонии с окружающей природой, проявляя бескорыстие, сохраняя взвешенность и равновесие. Не следует забывать, что действие может иметь негативные последствия, а бездействие иногда равнозначно действиям. Таковы рекомендации даосов, не возносящие человека и не низводящие его до уровня покорного раба общества, или Природы. Они рассматривают человека как часть единого Мира и определяют ему важное место гаранта, ответственного за весь космический порядок, имея в виду эксклюзивность его разума. Мир, Вселенная, Небо—в устах мудрецов, слова синонимы Природы и будет ошибкой выискивать в них присутствие творца или зодчего. Философский смысл Неба подтверждает корейская пословица, мудро намекающая на то, что «прежде чем сорвать звезду, необходимо увидеть небо».

Знание в представлении даосов—это понимание реально обретающейся в мире гармоничной связи. Даосы прекрасно осознавали философское наполнение понятия «свободы», что человек набитый желаниями или просящий, у кого бы то ни было, у бога или людей, толику блага, не может быть свободным. На приглашение правителя поступить на службу, тот же Чжуан-цзы, пребывая с удочкой в руке, в воде, не оглядываясь, бросает «…говорят, кости священной черепахи ныне хранятся в драгоценной шкатулке. Интересно, будь это в её воле, чтобы она предпочла; быть в обрамлении драгоценностей или таскать свой хвост по грязи?». Скептицизм, непринужденность, атеизм, убедительная реалистичность, отстраненность от коммерческих, технических и прочих интересов установок, наложили особый «даоский» отпечаток на становление других философских учений и в целом на развитие восточных цивилизаций. То, что ныне они вызывают интерес и симпатию в странах Запада, лишь доказывает, что в этих идеях существует нечто важное, сочетающееся с понятиями, гуманизма, либерализма и вечного смысла жизни человека.

Кажется, что во взглядах даосов прослеживаются убеждения, объединяющие их с греческими стоиками: углубленность в самосовершенствование, отстраненность и склонность к метафизике. Но данный взгляд, неверен. Во-первых, если стоики, обусловливая судьбу человека самостоятельными волевыми устремлениями, одновременно нелогично искали опору у бога, то у даосов отсутствовало подобное противоречие. С другой стороны сферой внимания даосов всегда оставалась реальная земная жизнь. Ценность добродетельного сознания, поведения, они обосновывает конструкцией Бытия, где нет места для некоего, самостоятельно, постоянно, обретающегося негатива или позитива, а существует необходимый сплав единства противоположностей, порождающий многообразие Бытия. Вселенная даосов, не предрасположена к злу, или добру, её цель гармоничное движение по пути--Дао. В этом заключается по убеждениям даосов принцип естественности и всеобщности закона природы. В них отсутствует упование Спинозы на неведомый смертному разуму, итоговый баланс добра по божьей воле. Посылки необходимости добродетельного, гуманного, терпеливого, мужественного, стоического поведения даосов, в отличие от них, подразумевают свободу человеческой воли. Наконец в учении о Дао отсутствует отстранённость. Вся жизнь, литературная деятельность Чжуан-цзы свидетельствует об его активной жизненной позиции, о целостности взглядов и образа жизни. Несомненно, мир не сохранил в философском единстве стоические идеи Сенеки, императора Марка Аврелия, по причине отсутствия этой целостности. Жизнь человека, сопряжённая с постоянными потерями, тяготами, неизменно требуя мужества и стойкости, направляет на путь сурового стоика. И справедливости ради, заметим, что немногие подобно Чжуан-цзы терпя лишения, смогли сочетать прочность своих убеждений с неизменным жизнелюбием и любопытством.

Обратив взор на символические знаки янь и инь, можно заметить несомненное сходство учения даосов с инь; во всем достигается превосходство, убедительность благодаря естественности, уступчивости, согласии, мнимой слабости. Оно уподобляется мягкой воде, послушно стекающей вниз и захватывающей необозримое пространство, точащей камни без усилий и борьбы.

Говоря о даосизме необходимо держать в уме некоторые базовые моменты, без коих невозможно понять, как его суть, так и осмыслить влияние, оказанное им на почти все без исключения течения восточной философии. Во-первых, следует понять неоднозначность смысла вносимого в слово «Дао». Чтобы усвоить замечание, вспомним, насколько широко, иногда уместно, а чаще неуместно, используется слово «философия».

Когда Лао-цзы ведёт речь о происхождении Вселенной из «Дао», под «Дао» подразумевает не материю, а бесконечный процесс зарождения и распада бытия, не доступный органам чувств, не имеющее формы, размеров, цвета и запаха. Процесс берёт старт из пустоты. Как говорит Лао-цзы: Дао берёт начало из небытия. Оно представляет основу всех вещей. Небытие Чжуан-цзы и более поздних даоских философов, представляя энергетический хаос содержащий инь и янь, отличается от видения Лао-цзы. Возникшие инь и янь не следует считать имеющими намёк на присутствие материи. Они скорее подразумевают некую неделимую первооснову физического мира, коя трансформируется в энергетическую форму ци (ги). Небытие на данном этапе оборачивается бесформенным, первозданным хаосом. Следом наступает момент рождения форм и жизни. Лао-цзы так объясняет диалектику процесса Дао: Одно создаёт два, два создают три, три формируют весь Мир. Иными словами небытие, пустота, не совсем являющаяся пустой, создаёт инь и янь. Они создают ци и формируется мир Бытия. Под «Дао», понимается корень всего сущего и свойство природы, принцип, подчиняясь коему, происходит движение, развитие и возврат к изначальному небытию всего материального Мира. Природа (Небо) идёт своим путём, подчиняясь естественному порядку Дао. Он естественен, как свойство природы, подразумевающее смену времён года, тень и освещённость, сток вод с возвышенностей вниз, тепло и холод.

Природа не создаётся по прихоти высших сил, не руководствуется чьими-то приказами. Она идёт своим путём, благодаря тому, что заложено в ней, пребывает в ней изначально и всегда гармонично уравновешенна, подобно временам года. И этот путь не имеет прямого отношения к людям: «От встречи Неба с Землёй возникает роса. Небо следует своим порядком и ничего не приказывает людям»-таков окончательный вердикт Лао-цзы. Отмечая строгий, неукоснительный Природный порядок, он закономерно приходит к мысли о необходимости правил и в социуме. Так возникает ещё одно значение «Дао», подразумевающее необходимые, постоянно действующие принципы этики в человеческом обществе. Таким образом, понятие дао, даже в устах Лао-цзы не имело единого смыслового наполнения. Реалии человеческого бытия способствовали тому, что в последствии оно распалось на множество частных обозначений подобно тому, как это произошло с категорией «философия».

В процессе герменевтики даосизма большинство исследователей обычно не идут дальше зыбкого изображения инь и янь, кои представляются взаимоисключающими антагонистическими формами. Восток никогда не подразумевал смертельного столкновения, о чём свидетельствует круговое движение символов, про кое говорили, что инь обволакивает янь. Дополнительную порцию заблуждения вносит представление инь, как олицетворения слабости, а янь как силы, хотя сам философ неоднократно указывает на непреодолимую мощь мягкой воды. Между тем за символами скрывается методология философии, принципы познания, активная позиция человека, провозглашаемая Лао-цзы, и их неверная интерпретация приводит к непониманию. Учение сравниваемое с инь, склонявшее к недеянию, не подразумевало абсолютную пассивность, а скорее говоря устами философа действия, исходящие из понимания необходимости бездействия. Оно отличалось неизменной склонностью к диалектическому раскладу события: как одно порождает два, а из двух возникает третье. Наиболее наглядным фактом, подтверждающим активную и диалектическую подоплеку учения, служит и тот факт, что при жизни Лао-цзы и после, многие мыслители рассматривали его труд, исключительно, как наставление по военной стратегии и тактике. И это самый убедительный пример диалектичности даоисткого учения, утверждающего постоянное наличие разных сторон Бытия, движения и дуализма, относительности Мира.

Отсутствие интереса к мистике, потусторонним проблемкам, обращённость на реалии жизни, чётко выраженный атеизм учения, оказали огромное влияние на порядок мышления философов. Атеизм прочно наследовался учением Конфуция, подразумевающим в основе идеи даосизма. Материалистическая теория Лао-цзы оставляла немало вопросов относительно пустоты-небытия, безымянного Дао, инь-янь, энергии ци, не деяния, что явилось благодатной почвой для деятельности многих поколений философов. И в то же время, она была для мыслителей настолько убедительной, что никогда не давала повода для спекуляций о божественной персоне творца. Сбиться не позволяла заданная колея суждений. Наглядным примером такой логической предопределённости служат выводы философа Ванчуна в ханьскую эпоху: «Человек живёт благодаря энергии питаемой кровеносными сосудами. Смерть прекращает движение крови. Остановка движения крови, прерывает поступление энергии. Как это может способствовать появлению духа?». К подобным выводам направляла убедительная логика учения. Так опираясь на диалектику учения Лао-цзы, Чжуан-цзы, любой здравомыслящий, анализируя выражение «Бог существует», мог прийти к пониманию того, что «существование» подразумевает «конечность» и «начало». То есть другое «существование», явно неприемлемое для Бога. Стартовая обстановка пустоты небытия, тоже делала невозможным божественное пребывание.

Восхищаясь согласованностью суждений даоских мыслителей, можно лишь с грустью констатировать, что аналогичного здравомыслия недостаёт многим «учёным» людям, даже в наше время. Конкретная актуализация темы размышлений, помогла отстраниться от привычки прибегать к отвлечённым суждениям, умозаключениям, лелеять пустые надежды у народов Дальнего Востока. Она же приучила терпеливо взирать на убеждения—хобби ближнего, что укрепляло прочность социума во временной перспективе.

Даосы были далеки от того, чтобы рассматривать человеческий разум как отдельную самодостаточную субстанцию. Эта видение разума прочно закрепилось в Дальневосточном буддизме. Наконец, их суждения не категоричны, а вероятностны и позволяют варьирование сомнений. Совсем не случайно с даосизмом связана одна из древнейших и величайших произведений прошлого «И-цзин» - «Книги перемен», написанной с использованием особых знаков – гексаграмм. Книга получила известность ещё в 17 веке в Западной Европе под определением «Гадательной книги» и действительно поставила много вопросов перед исследователями, выявив трудности более сложные, чем те, что встали перед Шампольоном, при расшифровке египетских иероглифов. До настоящего времени споры вокруг «И-цзина» продолжаются, подобно тому, как археологи, обнаружившие некий инструмент прошлого, зная предназначение, строят предположения о спектре и способах его применения. В целом же содержание книги распутано и стало понятно, что она имеет целью не гадание, а перемены, варианты диспозиции Мира. Её предназначение расширение философского кругозора, постижение правильного поведения в виду перемен, что явно далеко от христианского предположения запрограммированной обречённости из коей вытекает гадание. Сам Конфуций, уделявший ей большое внимание в последние годы жизни, никогда не рассматривал её как книгу гаданий, а как средство воспитания альтернативного мышления, в преддверии вызовов времени. Некоторые дальневосточные учёные, вполне резонно считают, что именно «Книга перемен» внесла заметный вклад в привычку китайского народа смотреть на обстоятельства диалектически.

Только китайцы, испытывая недостаток средств в безудержном полете мысли, придумали в дополнение к существующей письменности, располагающей к творчеству в широком диапазоне, гексаграммы, позволившие им углубить и раздвинуть горизонты мышления. Замечание находит доказательство и в знакомой всем интерпретации неба, земли, древа, огня, металла и воды, коя, несомненно, предшествовала даосизму. Соответствующие им гексаграммы, обрамляя пребывающие в вечном круге движении янь и инь, служат государственным флагом Республики Корея. Дерево (небо) символизировало творчество, рождение, импульс, огонь (земля) – возбуждение, рост, развитие, металл – завершенность, оформление, вода – стойкость, сохранность, разрешение, распад. Круг-- пребывающую в вечном движении мир, материю. Образно, в целом, картина иногда представлялась как времена года, в котором дерево соответствовало весне, огонь – лету, металл – осени, вода – зиме. С другой стороны картина служит пейзажем первозданного хаоса, когда ещё не произошло становление материальных форм. В одном из наименований государственного флага содержится именно этот смысл. Совокупность символов выявляет распространенную с незапамятных времен китайское видение вселенского гармоничного Бытия в его безостановочном варьирующем движении. Схема является первоосновой и из неё вытекают все остальные гексаграммы. Некоторые некомпетентные исследователи спешат подчеркнуть, указывая на знак металла, что картина своим происхождением обязана железному веку и не могла быть создана ранее. При этом упускают из виду по неведению, или умыслу, что иероглиф, переводимый как металл, обозначает, если быть точным, золото, известное с незапамятных времён, намного раньше меди и олова, послуживших основой бронзового века.

История сообщает, что именно знакомство с гексаграммами, в основе коих пребывают длинная черта-янь и короткая-инь навело философа Лейбница на попытку использовать 0(ноль) и 1(единицу) в математической интерпретации Мира. В эпоху Лейбница идея не имела последствий, но в современных компьютерах успешно используется данный принцип и несомненно, если секреты Универсума будут разгаданы, то будут зафиксированы так, как мечтал философ..

Для древнекитайских философов даосов стихии и материи подчинены дао и они прибегают к ним как к символам, для объяснения своего образного видения, чем для объяснения происхождения видов и метаморфоз. Совершенно иную позицию занимают древнегреческие мудрецы. Гераклит полагает, что основа многообразия мира зиждется на огне, Анаксимен – в воздухе, Фалес – в воде. Эмпедокл принял все сразу и добавил землю. Философски все это звучит менее убедительно. Гексаграммы, прибегая к коим, китайские мудрецы строили предположения о циклично возникающем и исчезающем Бытие, вселяют уверенность, что даосизм сложился намного раньше того времени, когда Лао-цзы, Чжуан-цзы и другие многочисленные китайской философы подвели под него свои эксклюзивные этические обоснования.

Философские убеждения, подвигнувшие Корё на более высокий уровень требований, нашли отражение в характере культурных связей с Китаем, в системе образования, в развитии театрального искусства и в литературном творчестве. В моду вошли притчи и повествования о жизни добродетельных героев, в коих отчетливо прослеживались буддистские, конфуцианские, даосские мотивы. Эпоха Корё продолжая традиции корейской поэзии взрастила целую плеяду замечательных поэтов: Че Сын, Че Чивон, Чон Чжисан, Ли Инно, Ли Гюбо, Ким Гык, Ю Они, Ли Чуна и др.

Но несомненно, главной, выдающейся и непреходящей драгоценностью древне-корейской литературной сокровищницы эпохи Корё, свидетельствующей о ее расцвете, стали «Самгук саги» - исторические записи о трех государствах», составленные группой учёных под руководством Ким Бусика, по велению короля Инчжона в 1145 году. Титанический труд ставил своей целью сведение воедино и обобщение всей предыдущей истории Кореи. Только самые важные материалы, легшие в основу сборника, составили двадцать восемь томов. Они дополнялись десятью томами жизнеописаний великих деятелей и обширной документацией, включавшей географические карты и пояснения. В итоге весь объем достиг почти пятидесяти (50)томов! На Земле не так уж много народов владеющих подобной бесценной письменной жемчужиной.

Историческая наука, со времён Конфуция рассматривалась, как важное средство этического воспитания, и укладывалась в особые единые каноны, отличающие её от субъективных вольных трудов летописца. Важна была прошлая этическая сторона поступков персонажей на фоне очевидных нынешних требований морали. Что, несомненно, обусловливало не заинтересованный, объективный подход, ибо не имело намерений сочинять политические выгоды. История своей целью ставила оценку событий на весах этики и вполне понятно становилась средством, прежде всего этического воспитания. Заметим, что поэзия и живопись, ставили ту же задачу, подразумевая шлифовку словарного и образного мышления. В этом и скрывается причина выпадения полотен эротического жанра и поэзии с частушечным уклоном.

При написании использовались исторические материалы с книг и документов, изданных в Когурё, Пекче, Силле, Гая. «Самгук саги» навсегда останутся величайшим историческим памятником письменной культуры корейского народа и важнейшим документом, из которого историки черпали и продолжат черпать бесценные знания о жизни корейского народа в далеком прошлом. Ценность «Самгук саги» не ограничивается только исторической значимостью; написанная прекрасным слогом в богатстве словесного оформления, они имеют и огромное литературное значение. Живое дыхание прошлого доносится к нам с помощью выразительных жизнеописаний королей и приближенных, через повествования о личностях овеянных легендой.

Жизнь Ким Бусика протекала в эпоху становления конфуцианских норм, что не могло не наложить отпечаток на тональность изложения и выбор материала. Его внимание не привлекли многие исторические события в Когурё, Пекче и Силле, как неважные. Точно также, он не счел необходимым уделить внимание четвертому государству Гая, поглощенному соседями и несмотря на ограниченные территориальные размеры, имевшему неоспоримые экономические и культурные достижения. Эти и другие моменты, послужили поводом для упреков современных историков, считающих, что в то время, располагая обширным материалом, автор мог бы более подробно развернуть исторические записи. Весьма любопытным явилось то, что критики, обвинявшие его в официальной сухости и недостаточности, казалось бы, грандиозного труда, появились сразу же после выхода «Исторических записей о трех государствах». До сегодняшнего дня масса историков, пребывая на службе политических режимов, отстраняясь от исторического и научного подхода, готовят неудобоваримое, предназначенное для определенных спекулятивных целей. Ким Бусик, исполнявший конфуцианские пожелания монарха был далёк от лицемерных намерений подобных фальсификаторов. Его труд выделяет объективность, свобода и самостоятельность. Он уделил место и устному народному творчеству, хотя, возможно, наложил ограничения, исходя из конфуцианского скептицизма к недостоверным вещам.

Неудовлетворенность его трактовкой истории, как неполной, имела замечательное последствие и привела к неожиданному литературному и историческому обогащению корейской культуры. Через сто лет после выхода «Самгук саги» буддийский подвижник Ирён, счел своим долгом исправление положения и выпустил «Самгук Юса» - неофициальную историю трех государств. Стиль исторического изложения «Юса» позволял ему собрать воедино факты, мифы, легенды, песни независимо от власти и обрамить историю седой старины изящным орнаментом устного народного творчества, черпавшим вдохновение из шаманизма, учений даосизма, конфуцианства и восьмивекового пребывания в лоне буддизма. Будет непростительной ошибкой рассматривать его как сборник легенд или мифов. Жанр «Юса», производное от «Яса» представлял панораму истории с точки зрения, видения оппозиции, коя всегда, несколько отличается от официальной. Он отражал сложившиеся исторические представления народа. Пятитомный труд Ирёна, стал прекрасным дополнением к работе Ким Бусика, и ещё одним бесценным шедевром корейской письменной культуры, имеющим историческое и литературное значение.

Вдумчиво оглядывая открытие школ, храмов, библиотек, расцвет литературного творчества, идейных течений, усложнение организационной структуры государства, следует понять, что всё это было бы немыслимо и неосуществимо без успехов книгопечатания. Все опиралось на достижения книгопечатания. Передавая знания в устной или рукописной форме можно взрастить десяток, другой подвижников, но невозможно воспитать просвещённое сословие, обеспечить выпуск объёмных письменных трудов. В тоже время следует понимать, что и само книгопечатание вытекало из философских идей, обратившихся в способ существования и мышления народа.

Книгопечатание с деревянных досок с вырезанным текстом (ксилография), распространившись ещё в период Силлы, в Корё приобрела характер печатного бума. Во многих районах страны возникли печатные предприятия, где печатались не только книги по буддизму и конфуцианству, но и развлекательные произведения отечественных и китайских литераторов. Поражает масштаб ксилографического книгопечатания того времени. Сообщается, что в течении 60 лет начиная с 1021 года королевская типография выпустила 6000 томов только специальных книг. Получается, примерно по 5 томов в год, для сравнения вспомним, что в 1698 году по указу Петра I приступили к изданию библии и за год отпечатали 3 экземпляра, а к 1720 году императорская шрифтовая типография «разогрелась» всего лишь до двух десятков книг в год.

Печатное дело в Корё не стояло на месте, постоянно пребывая в поиске и развитии. Пытаясь совершенствовать и ускорить книгопечатание, мастера начали экспериментировать с деревянным шрифтом. К сожалению, он был непрочен и недолговечен. Пробовали и керамический шрифт. Не нужно думать, что мастерам-печатникам не приходила мысль использовать металлический шрифт. Попытки перехода на металлический шрифт, предпринимались и в Китае, о чем было известно, но все кончилось безрезультатно. Выяснилось, что такое книгопечатание, дело очень капризное и предъявляет дополнительные требования к бумаге и туши, не говоря уже о том, что изготовление бронзового шрифта зависит от талантов литейщиков. В Корё проводились напряженные исследования по всем этим направлениям. Они подгонялись желаниями правителей, чьи библиотеки часто сгорали в пламени какого-нибудь происшествия. Поставленная ими задача требовала не только восстановления, но и пополнения книжных запасов.

Наконец труды увенчались успехом, и в 1234 году наступил долгожданный исторический момент, когда свет увидела первая книга, отпечатанная металлическим шрифтом. Это была первая книга в мире, отпечатанная подобным способом. К великому сожалению, до наших дней она не дошла, и, только, экземпляр датируемый 1377 годом, чудом сохранился. Сохранившийся экземпляр, выпущенный за 100 лет до того, как в Западной Европе Иоган Гутенберг приступил к этому необходимому делу и за 200 лет до выхода первой русской книги, ныне хранится в Парижской государственной библиотеке. В смуте конца 19 века, книгу приобрел и вывез из страны французский посланник, увлекавшийся коллекционированием.

Достижения книгопечатания в Корё признавали даже в Китае и не гнушались покупать высококачественную бумагу и тушь, а японцы во время Имчжинской войны 1592-1598 гг постарались завладеть и вывезти не только красивый шрифт, но и мастеров-печатников. Документы передают, что к 14 веку скорость печати в Корё достигла 3500 знаков в день. Лучший результат И. Гутенберга не превышал 500 знаков. Книгопечатание явилось революционным событием, перевернувшим человеческое бытие и корейский народ стал первооткрывателем. С рождением печатного способа передачи информации, произошёл резкий скачок потенциала разума. Возросшая сфера знаний раздвинула границы возможностей человека, исключив для широкого круга людей, необходимость опираться только на личный жизненный опыт. Ведь не секрет, что человек может усердно следить за явлениями природы или годами путешествовать по разным странам и сохранить в первозданной, первобытной чистоте разум, так и не поняв причину суеты муравьев и культуру других народов. Взирать, не означает видеть. Ничто кроме книги, до нашего времени не в состоянии сформировать стройные, логически уложенные систематические знания. Нехватка и неуважение книжных знаний, приводит к набору случайной, отрывочной информации, не пониманию принципа логоса, умножению без надобности сущностей и неправильному акцентированию в процессе мышления, что способствует лишь заблуждениям, суеверию и самоуверенности. Все обозримые великие события Западной Европы, начиная с конца 15 века, обеспечивались и стали возможными благодаря книгопечатанию. Великие географические открытия, становление Английского парламента, Американская и Французская революции, технические достижения, переоценка философских истин – все было связано и обеспечивалось печатанием книг. Книгопечатание было инструментом всех последующих преобразований. И именно книги по медицине, сельскому хозяйству, кулинарии, ремёслам служат наиболее ярким доказательством высокой культуры бытия народа.

Первыми в Европе книги стали печатать, предположительно, голландцы в 1440 году и в короткое время в разных местах возникли сотни типографий. Остальные страны переняли ноу-хау, и уже к 1500 году в Западной Европе насчитывалось 1700 книгопечатных предприятий превратившихся в центры распространения новых идей. История передаёт, что за 1517-1520 гг. сборник с лекциями Мартина Лютера разошелся в количестве 300 тысяч экземпляров. Сообщают, что у дверей типографии выстраивались очереди в ожидании свежеотпечатанных «горячих» экземпляров. Подобный бум предварял спустя два с половиной века и Американскую революцию, когда сочинения Томаса Пейна за полгода разошлись в количестве 500 тысяч экземпляров в стране с населением примерно 4,5 млн. человек.

Историю Российского книгопечатания традиционно отсчитывают с середины 16 века, с момента выхода первой книги в типографии подвижника И.Федорова в г. Львове, входившем тогда в состав Австро-Венгерской империи. Первый удачный эксперимент не привел к стремительному распространению моды. Практически на протяжении последующих 300 лет, открытие не имело ни значения, ни последствий, что тоже весьма примечательно и характеризует привычки общества. В государстве, где подавляющая часть населения была приписана к сословию крепостных-рабов, книгопечатание не было насущной необходимостью и даже наоборот, исходя из своих задач, власть культивировала подозрительное, недоверчивое восприятие человека с книгой. Несомненно, в этом зарыта одна из причин некорректного перевода зарубежных авторов, а порой и прямого извращения содержания. Видимо, не случайно в русском языке отсутствуют взлелеянные на родной почве синонимы слов культура, литература, театр, музыка, архитектура, школа, история, цивилизация, леди, джентльмен и философия, тесно связанных с традициями письменности и просвещения. Как ни удивительно, но превозносимая, восхваляемая тысячелетняя история русской государственности и письменности, не может прочно опереться на книги, в коих освещалось бы будничная жизнь народа: как лечился, как готовил пищу, растил скот, взращивал хлеб и какие пел песни. Несомненная слабость письменной культуры видимо и стала причиной того, что современный словарный запас «великого и могучего» русского языка примерно в четыре раза уступает английскому или китайскому.

Глубокие изменения, затронувшие Корё, отражая новые веяния, повлияли на архитектуру, оформление ландшафта, интерьера помещений, живопись, скульптуру и ремёсла. Произошедшее, свидетельствовало о становлении воззрений, врастании философских идей в местные условия бытия и национальные одеяния. Наряду с широким использованием камня при строительстве зданий, крепостей, мостов, храмов в Корё привычно применяли дерево и сочетали тот и другой материал. Прошедшие через века, величественные, изящные сооружения и храмы того времени, таящие поразительные секреты древних мастеров, продолжают восхищать всех. В эпоху Корё утвердился особый ландшафтный дизайн, продолженный в эпоху Чосона, являющийся ныне визитной карточкой страны и воплощающий гармоничное единство творений человеческих рук и природы. Во всем, включая произведения художников, присутствует загадочный смысл и чудо, легко открываемое через философский ключ, через призму даосизма, буддизма и конфуцианства. Получившие в ту эпоху модное распространение бронзовые отливки, используемые в качестве украшений, отделки интерьера и предметов обихода, тоже укладываются в рамки воззрений, следующих из уверенности необходимости гармоничного сосуществования Природы и человека.

Среди наиболее известных скульптур эпохи Корё является 18 метровое изваяние Будды в Чуннане (храм Кванчокса) середины 10 века с необычным головным убором. Народное предание рассказывает, что в давние времена, когда войска варваров в очередной раз подступили к рубежам страны, дорогу им преградила разлившаяся река Амнокан. Во время безуспешных метаний в поисках переправы, вражеский полководец внезапно заметил старого буддийского монаха переходящего бурлящий поток. Возрадовавшись, что желанный брод наконец-то найден, он немедля отдает приказ переправляться, и много воинов погибло в тот день в глубоких водах реки. Разгневанный военачальник повелел отыскать монаха и предать его лютой казни. Дабы впредь никому неповадно было вводить в заблуждение, но долгие поиски не дали результата. И только одинокая шляпа, обнаруженная на береговой гальке, подтверждала его недавнее присутствие. Сообщают, что многие в этот день видели, как внезапно ожил цветок лотоса в руке каменного Будды и наполнился своим дивным, несравненным, алым цветом.