Еgo te intus et in cute novi 4 страница

— Говорил тебе доктор: если хочешь поковырять в носу, не используй отбойный молоток. Для этого существует мизинец! — говорила потом Мефу Улита.

Размазавшись по дну, пластилин улавливал вибрации в салоне лимузина, и с ним вместе вздрагивал и кусочек в ухе Мефа, передавая ему все звуки. Фокус простой и безотказный. Недаром комиссионеры так любили забывать в резиденции волосы, якобы упавшие с расчески, и обрезки ногтей.

Лимузин уже отполз на сотню метров. Все было тихо. Меф решил было, что не сработало, как вдруг молодой, зашкаливающе энергичный голос стал отстреливать слова, как горошины из трубочки.

— Хотите свежую шутку моего сочинения? Самый простой способ убить сразу двух зайцев — натравить их друг на друга!

Меф машинально оглянулся, словно говоривший мог оказаться за его спиной. Но нет, вне всякого сомнения, звуки доносились из куска пластилина. А вот и второй голос. Лигула ни с кем нельзя спутать. В его голосе, точно во фритюрнице, булькал и потрескивал жир:

— Не смешно, Гервег!… А снег все идет. Москвичи так одеревенели, что им лень даже грешить.

Они сидят по своим квартиркам, мерзнут и орут на родственников, потому что больше им орать не на кого. А это скучно, друг мой, скучно и банально. В сварах с родственниками нет полета!

Красивые пороки исчезают и замещаются тошной бытовухой. После семейных ссор комиссионеры гребут эйдосы лопатой, да только что толку? За прошлую неделю количество испорченных эйдосов выросло на семь процентов! На семь! На любой лопухоидной бирже это бы вызвало обвал!

Меф жадно вслушивался, слизывая с губ падавший снег. Он внезапно сообразил, кто тот шутник, что пытается натравить зайцев друг на друга. Новый советник Лигула. Как дальновидный руководитель, горбун редко отдает приказы сам. Обычно они передаются через советника, чтобы было кого обвинить в случае провала. Таким образом, сам горбун всегда находится в стороне.

Бедные же советники долго не живут. Но, несмотря на все это, молодых стражей, желающих поиграть в большую политику, всегда хватает.

«Представь себе высоченного дылду! С широкими бедрами и узкими плечами. Лысоватого. Щеки худые, впалые. Глазки плутоватые. Улыбочка на губах точно наклеенная. Такая сладкая и кривая. Непонятно, зачем он вообще улыбается. Зовут Гервег… Так вот, эта орясина ко мне еще и клеилась!» — описывала Улита, недавно побывав вместе с Ареем в Тартаре.

— И ты его отшила? — спросил Меф.

Улита многозначительно промолчала. Она относилась к числу тех женщин, которые, хотя и любят кого-то одного, предпочитают иметь стратегический запас, которым, возможно, никогда не воспользуются.

«Этот Гервег из кожи вон лезет, чтобы стать незаменимым. Да только у Лигула ни один советник долго не задерживается», — добавила Улита.

Смятое ухо Мамая вновь зашуршало голосами.

— Сколько темных стражей в городе?

— Как вы приказывали, с сегодняшнего вечера никого, кроме Арея. Нельзя, чтобы мечник что-то заподозрил.

— А рыбий скелет?…

— К поискам воблы я привлек некоторое количество комиссионеров из стратегического резерва Тартара.

— Златокрылые их разгонят, — сказал Лигул.

Меф не увидел, но безошибочно почувствовал, что Гервег ухмыльнулся.

— Потери среди комиссионеров не так уж и велики. А резервы у нас чудовищные. Даже если мы будем терять по тысяче комиссионеров в день (а мы не теряем и сотни!), их хватит на три миллиарда лет. А ведь есть еще, к слову сказать, суккубы.

— Ты не очень-то расшвыривайся! Запас карман не тянет, — проворчал Лигул.

— И тут еще один момент! Охота за комиссионерами здорово отвлекает златокрылых от собственных поисков, — бойко добавил Гервег.

— В любом случае первыми Мистический Скелет Воблы найти должны мы, а не светлые! Это ты, надеюсь, понимаешь? Имей в виду, Гервег, в случае неудачи твой череп станет пепельницей. Не слишком оригинально, согласен, да только пепельницы всегда бывают нужны. В твои глазницы я буду бросать окурки, — прошуршал Лигул.

Гервег хихикнул, но хихикнул как-то без особого веселья.

— Зачем в глазницы, хозяин?

— Затем, что снизу, где сейчас шея, я поставлю серебряное блюдо. Мне давно хотелось так сделать, но лопухоидные черепа не то, совсем не то…

Что с девчонкой? Ты все подготовил?

— Нет еще. Я хочу дождаться, когда прибудет отряд из Нижнего Тартара, — сказал Гервег.

— Те головорезы, чьи пороки утомительны даже для мрака? Но зачем? — удивился Лигул.

— Всякое может случиться… Арей выскочит и — чик!… Случайная стычка, хи-хи… — заискивающе сказал советник.

Лигул задумался. Похоже было, что он колеблется.

— Арея не трогать! Отряд из Нижнего Тартара не посылать! Слишком много чести, девчонка не так уж опасна. Достаточно будет нескольких стражей из моей Канцелярии. Выбери из них кого побойчее, — сказал он наконец.

— Хорошо, повелитель, — согласился Гервег.

Заметно было, что приказ ему не слишком по вкусу. На отряд из Нижнего Тартара явно было больше надежд.

— Светлая ни о чем не подозревает? — после долгого молчания спросил Лигул.

— Нет, не думаю. За ней следят уже месяц. Нам известны все ее передвижения. Несколько раз она встречалась с одним очень подозрительным мотоциклистом. Мы не можем точно утверждать, что это страж, однако не исключено, что девчонка льет воду на мельницу света.

— Перестань, Гервег! Говоря откровенно, мне безразлично: верна она нам или им. Что нам действительно нужно — это ее сердце… Охо-хо-хо, некогда я любил держать в руках их сердца. Но это было давно, очень давно, — мечтательно прервал его Лигул.

— Совершенно точно… — залебезил советник. — Сердце светлого стража, который опекает Буслаева! Какое решение! Гениальное и лаконичное, как двадцатитомник спартанских высказываний с примечаниями и комментариями!…

— ГЕРВЕГ! Дошутишься!

— А что я такого сказал? Только то, что это разом решает вопрос с контролем над эйдосом наследника, прекращает снегопад и усиливает наше влияние в славянском секторе за счет сокращения присутствия здесь светлых стражей.

Другие сектора давно не так значимы. Третьим Римом у них и не пахнет. В плане эйдосов там ловить фактически нечего, все задавлено жиром.

— Ты что, мне лекции вздумал читать? — рассердился Лигул.

Гервег заерзал.

— Простите, повелитель! Прикажете мне принять яд?

— Ты и так принимаешь его чаще, чем слабительное, Гервег… А что будет, если девчонка разнюхает? Говорят, у светлых мощнейшая интуиция.

Гервег хихикнул с интонацией пакостной старушки, дождавшейся-таки смерти соседки, которой она два года упорно не возвращала сковороду.

— Не разнюхает! Двенадцать вавилонских мудрецов, которым мы создали почти что рай в Нижнем Тартаре (всего три часа пыток в неделю, хвала великодушию Лигула!) наложили на нее временное заклятье. Она мгновенно забудет о грозящей ей опасности, даже если ее предупредят.

— Хм… Ты и здесь распорядился? Но, кажется, у этой магии есть какие-то побочные действия.

— О да, повелитель! Повышенная обидчивость!… Теперь она будет набрасываться на всех, пока Мефодий не… — начал Гервег.

— Погоди! Все-таки мы на территории Арея.

Лучше будет… — резко прервал Лигул.

Меф так и не понял, что будет лучше с точки зрения горбуна из Тартара. Ухо ему обожгло жаром. Пластилин раскалился. Буслаев едва успел отбросить его, прежде чем он превратился в оплавленную растекшуюся массу. Проклятый Лигул! Он был слишком осторожен.

Мамай ждал Мефа в машине с тем равнодушным терпением (ехать так ехать — стоять так стоять), что встречается лишь у профессиональных водителей. У разбитого киоска уже начали собираться прохожие. Машины они явно не замечали. Один из мужчин даже ухитрился пройти ее насквозь, на мгновение став расплывчатым.

Помнится, первое время Меф долго привыкал к подобной магии. Она казалась ему противоестественной.

Меф легко вскочил в машину. Для него она была вполне реальной.

— Где мое ухо? — спросил Мамай.

— На совести Лигула. Все вопросы к нему… — кратко ответил Меф.

Мамай сплюнул в пространство — сплюнул, разумеется, тоже пластилином — и резко дал задний ход. Буслаев подумал, что обращаться с вопросами к совести Лигула хан не станет. Причем не только за отсутствием оной.

 

У спортклуба «Пижон» Мамай стал сдавать задом, собираясь с разгону въехать в парковочное место, куда в обычных условиях не встала бы и детская колясочка.

— Перегрелся? — доброжелательно поинтересовался Меф.

— Слушай, а! Новую машину хочу! Эту разбить надо, нет? В канцелярии что скажут: «Совсем с ума сошел! Старый машина не разбит, а новый бэрэшь!» — доверительно сказал он Мефу.

Меф в очередной раз удивился Мамаю. Тот то начинал говорить вполне литературным языком, то общался как узбекский джинн. Должно быть, комиссионеры, эти природные клоуны, были вообще мало последовательны в своих действиях.

Меф не стал дожидаться, пока Мамай разберется со старой машиной, и выскочил. К клубу вели обледенелые ступени из гладкого мрамора — идеал строительной бестолковости. Поднявшись, он толкнул вертящуюся дверь и вошел. Никто не спросил у него пропуск. За стойкой дежурного никого не было, лишь пищал сдернутый с рычажков телефон. Рядом стоял белый стаканчик с кофе. Сам не зная зачем, Меф заглянул в него. На дне стаканчика шевелились белые черви. Под ноги Мефу подкатилась старая газета. Он ловко наступил на нее и провернулся на каблуке. Газета стерпела, лишь издала короткий сдавленный хрип. На полу на краткий миг обозначился некто, со внешностью плоской и невзрачной, как профиль на старой монете. «Ну, разумеется! Ничто так не губит комиссионеров, как излишнее любопытство», — подумал Буслаев.

Буслаев прошел через раздевалку, толкнув мешавшую ему дверцу шкафчика. Отсюда вели две двери — в душевую и в зал. Меф машинально выбрал дверь в душевую. До сих пор никого, кроме прикинувшегося газетой комиссионера, ему не встретилось. Куда подевались Арей и Улита? Об отъезде Лигула он уже знал. Другие бонзы мрака, видно, тоже не стали задерживаться. Пока все говорило о том, что мероприятие закончилось, гости схлынули, а он опоздал.

Через душевую Меф заглянул в бассейн, сохранивший следы недавнего разгула. В бассейне плавали пустые кувшины из-под бухарских джиннов и несколько спасательных жилетов с «Королевы Элизабет». Кроме того, на дне бассейна лежал колоссальных размеров якорь. Кто-то из бонз или скорее из их свиты порядком повеселился.

Решив заглянуть и в другие помещения клуба, Меф огляделся и понял, что ему придется вновь пройти через душевую. Он был уже почти у раздевалки, когда услышал чьи-то шаги. Не задумываясь, Меф прижался к стене. Едва он это сделал, как мимо него кто-то быстро прошел. Это был суккуб Хнык, сшитый суровой ниткой из двух половин: мафиозного красавца и томной девицы расшатанной нравственности. Хнык был так увлечен, передразнивая кого-то, что Мефа не заметил. С суккубами это случается сплошь и рядом.

— Ах, нюня моя, какая прелесть! Разрушить самую великую любовь столетия приятнее, чем убить родную маму!

Меф застыл. А Хнык уже томно вертелся, высоко вскидывая руки, как балетный танцовщик.

— Легче, легче, еще легче! Вот так! Возможно, мне позволят взять ее крылья! Хотя обманут, противные, точно обманут! Бедного Хныкуса Визглярия Истерикуса Третьего вечно обманывают! Вытирают ноги о благородство его души!… А, кто здесь?

Хнык пугливо замер. Холодная сталь меча Древнира, меча, способного уничтожать даже духов, коснулась его горла.

— Не двигайся!

Суккуб умоляюще скосил на Мефодия глаза. Обычного оружия он бы не испугался, но этого… Опаснее меча Древнира была лишь коса Аиды Мамзелькиной.

— Не убивайте меня, наследник! — пискнул он.

— Отвечай: чьи крылья тебе обещали? Дафны?

— Мне? Какие крылья? Что вы, наследник? Клянусь мамой, папой, дедушкой и братцем Тухломошей: ничьи.

Знавший, как мало нежности связывает Тухломона и Хныка, Мефодий невольно усмехнулся. Хнык знал, кем поклясться.

— Жаль. Надеюсь, нитки у тебя с собой? Штопаться придется долго и упорно, — Буслаев с трудом удерживал меч, которому не терпелось сделать Хныка на голову короче.

— Не надо, наследник! После вашего меча раны не зарастают! Бедный Хнык окажется в Тартаре. Там такой кошмарный климат! Срочно требую политического убежища в Эдеме!… Пусть меня там насильно обкуривают благовониями и кормят апельсинами! Но предупреждаю: разрезанными на дольки, а то я буду подло плеваться гремучим ядом… Ай, что вы делаете? Вы чуть не отрезали мне нос!

— Сожалею. Это не я, это меч! У меня устала рука, — сказал Меф.

— В каком смысле устала? Что, совсем?… Ай, нюня моя! Что бедный несчастный Хнык сделал вашему мечу? Взял у него в долг и не отдал? Обидел его маму? Почему ему так хочется меня прикончить?

Рука Мефа снова дрогнула. Заметно было, что клинку Древнира суккуб сильно не нравится. Его конец стал подозрительно изгибаться. Поняв, чем он рискует, суккуб взвизгнул.

— Не затягивай! Чем быстрее ты все расскажешь, тем больше шансов, что я сумею убрать его в ножны, — заметил Меф.

Перепуганный Хнык облизал губы и, не сводя глаз с кривящегося клинка, затрещал, как счетчик Гейгера.

— Гервег! Новый советник Лигула! Он хочет, чтобы я выманил Даф из резиденции. Придумал бы все, что угодно, но чтобы она хотя бы на минуту вышла наружу.

— Зачем?

— Уберите меч!… Он меня щекочет!… Они пришлют стражей, чтобы Даф схватили и доставили в Тартар.

Меф кивнул. Это он и без того знал.

— Зачем?

— Да не знаю я, правда не знаю… Кто я такой, чтобы сам Лигул открыл мне тайну? Я жалкий, я ничтожный, я…

— Рука разжимается. Я предупреждал, чтобы ты не тянул… Когда ты должен выманить Даф?

— Вечером второго числа, наследник. Больше я ничего не знаю! Ничего!

На этот раз Мсф ему поверил. Срок, названный Хныком, вполне совпадал со сроком, о котором упоминал советник Лигула. Итак, второго февраля. Усмирив клинок, Меф спрятал его в ножны. Меч Древнира разочарованно зазвенел. Он предпочел бы не оставлять суккуба в живых.

— Что нам делать, наследник? Если Гервег или Лигул узнают, что я проболтался, бедного Хныка убьют, совсем убьют… — протягивая к нему руки — одну тонкую, женскую, и другую, грубую и сильную, спросил суккуб.

Меф изучающе посмотрел на него. Насколько можно доверять суккубу? Хотя дело и так зашло слишком далеко.

— Они не узнают. Во всяком случае, не от меня! Но держись от Даф подальше. Тебе все понятно? Клянусь эйдосом, увижу рядом с Даф — зарублю.

Суккуб быстро заглянул в темные глаза Мефа и торопливо закивал;

— Конечно, наследник! Хнык все понимает! Если Хныка не убьет Лигул, его убьет Буслаев… Не убьет Буслаев — убьют Арей или светлая… Хныку себя жалко. Почему он, такой красивый, должен всех бояться? Почему все не могут просто любить Хныка, гладить его, целовать? Вначале спинку, потом шейку, потом ушки, потом, возможно, животик…

Меф передернулся.

— Оставь свои фантазии для доктора Фрейда! Сгинь!

Суккуб жалко улыбнулся женской половиной рта.

— Хорошо, наследник! Хнык все понимает. Хнык не хочет умирать. Он попытается затеряться… Он не сунется к Даф. Он обманет Лигула, обманет Гервега, всех обманет. Он знает местечко, где его никто не найдет. Никто и никогда… Хнык заляжет на дно.

— Ни Лигул, ни Гервег не должны знать, что мы с тобой встречались! — предупредил Меф.

Суккуб закивал так поспешно, что едва не потерял голову:

— Само собой! Хнык ни с кем не встречался!… Он одинокий, совсем одинокий… Никогда ни с кем не встречался!… Как вы думаете, наследник, Хныка кто-нибудь когда-нибудь полюбит большой и чистой любовью? Или все его будут только подло желать?

Меф досадливо отмахнулся. Ему было уже не до суккуба. А тот все не отставал. Ощущал жар непроданного эйдоса и, теряя голову, жался к Мефу, как голодная собака. Приседал, вставал на цыпочки.

— Какой-то мудрец, нет, не я — какой же я мудрец? я всего лишь скромный гений! — говорил, что неразделенной любви не бывает. Бывает только неразделенная похоть… Мысль какая, а?

Меф потянулся к ножнам. Уловив его движение, суккуб отпрыгнул.

— Все-все! Меня уже нету! Я залег на дно! Я просто милое воспоминание, ваш сладкий сон в июньскую ночь!

То и дело оглядываясь, Хнык быстро направился к выходу, но вдруг остановился и, нелепо щурясь, что у суккубов, выверенных до последней ноты, было верным признаком искренности, быстро крикнул:

— Берегите вашу великую любовь! В нашем замусоренном страстями мире давно не было ничего такого же красивого!… Даже мы, суккубы, в умилении. Мы умеем ценить прекрасное. И не думайте: Хнык умеет быть благодарным! Чмоки-чпоки, наследник!

Суккуб лукаво подмигнул Мефу миндалевидным правым глазом и растаял.

 

Глава 9

ТРЕТЬЯ СИЛА

 

Человек должен возвыситься над жизнью, он должен понять, что все события и происшествия, радости и страдания не затрагивают ее лучшей и интимной части.

Артур Шопенгауэр

 

 

Меф вышел из душевой, миновал раздевалку и свернул в один из проходов, где вдоль стены тянулись длинные гофрированные трубы. В конце коридора была приоткрытая дверь, в которую Меф и заглянул. Почти все небольшое помещение занимал неглубокий квадратный бассейн, из тех, что обычно устраивают в банях. С его поручней свисал старый полосатый халат. Меф узнал его: это был халат Арея, подаренный мечнику одним стражем из Бухары.

Почти сразу из парной раздался шипящий звук, какой бывает, когда поддаешь пару. Значит, Арей все еще был здесь. Меф скинул свитер, рубашку и потянул на себя дверь парной. Ему показалось, что он оказался в геенне огненной. В полутемной парной висело колеблющееся марево.

Камни были накалены докрасна.

— Закрывай скорее дверь, мальчик мой! Ты хочешь меня заморозить? Мое хрупкое здоровье не перенесет сквозняка, — прозвучал знакомый голос.

На лавке лежал Арей. Здоровенный лысый банщик хлестал его березовым веником. На красной распаренной спине мечника Меф заметил не менее дюжины давних шрамов.

— Ну и жарко у вас тут! Просто как в геенне! — сказал Буслаев и тотчас пожалел о своих словах.

Арей расхохотался:

— Тоже мне: сравнил палец с рапирой! Хорошо, что Лигул уже уехал. Он давно мечтает затащить тебя в Тартар на экскурсию. А то как? Наследник и никогда не бывал в собственных владениях? Геенна, синьор помидор, это чистый сгусток огня. И тут же рядом — холод, от которого трескаются кости…

— Но зачем? — наивно удивился Меф.

— Привычка, друг мой! Сто лет мучений, и любой сможет с легкостью спать даже на раскаленном железе. Тогда из жара его бросят в холод, а потом из холода снова в жар, и так множество раз. А бывает, руки и голову пожирает огонь, в то время как ноги пребывают в ледяном холоде… Но это все мелочи. Пытки — это для слабонервных тупиц и институток. В сущности, нет мук хуже нравственных. Когда-нибудь ты это поймешь, увы.

По въевшейся с младших классов привычке Меф вскинул руку в жесте, который Улита с издевкой называла «школьный хаиль».

— Можно спросить?

Мечник с иронией взглянул на его взметнувшуюся руку.

— Вольно! Расслабьтесь, юнкер!

— Так я спрашиваю?

— Ну, рискни…

Меф решился. Этот вопрос давно маячил где-то на горизонте его сознания, выныривал и сразу скрывался, потому что непросто было набраться мужества и задать его.

— А зачем вообще муки? Зачем мраку заставлять тех, кто попал в Тартар, страдать? Где логика? Что мешает мраку отказаться от всех его пыток? Если бы в Тартаре была жизнь как в Эдеме, многим людям стало бы все равно куда попадать, — выпалил Меф.

Арей привстал и уставился на Мефа. В руках у банщика замер березовый веник.

— Это что еще за вражеская агитация? Кто тебя подучил?

— Никто.

— Ну-ну, знаю я твою «никто» с котом и косичками… Думаешь, только мы их мучаем? Они и сами друг друга мучают, посменно. И палачи, и заплечных дел мастера — все туда же. Запутались уже, кто кому и за что не отомстил. Нравственность падает один раз, зато бесконечно. У свалившегося камня тормозов нет. Соображаешь?

— Смутно.

— Скверно, что не понимаешь. Сдается мне, что если бы Эдем и Тартар вдруг поменялись местами — то есть наши насельники оказались бы в Эдеме, а их светленькие в Тартаре, всем составом, — через год у них под землей зеленели бы сады, а наши спилили бы все райские деревья на виселицы, предварительно все старательно загадив. А что? Очень даже запросто… Предложим этот вариант светленьким?

— А оно им нужно? — усомнился Меф.

— Почему бы и нет? Им лишняя фантазия не помешает. У них со своей туго, особенно когда дело касается счастья. Счастье — состояние по определению однообразное. Тебя не удивляло, как человек представляет себе ад? Какие подробности! Волосы встают дыбом! И дыбы, и колесование, и подвешивание на крючьях за язык, и танталовы муки, и пронизывающий ветер! А как про Эдем заговаривают — сразу фантазия в тупик. Точно открытка с курорта. Оливки, молодые дубы, цветники, жеребенок, играющий со львом… Вот и все. Убогий минимум из сектантской брошюрки.

— Все равно не понимаю, зачем страдать, — честно сказал Меф.

Он был весь мокрый. Мозг, чудилось ему, от жара сварился вкрутую. Арею тоже было жарко.

Он провел синеватым языком по потрескавшимся губам.

— На самом деле никому не известно, когда возник Тартар и, главное, зачем. Но кое-что важное для себя я все же уяснил. Только в страдании может выковаться характер. Тот характер, который нужен стражам мрака. Это вторая половина ответа про мучения! — сказал он с неожиданной доверительностью. — Ты не видел моего халата?

— Принести?

Арей мотнул головой:

— Не надо, не сейчас, я хочу еще попариться. Хасан вытворяет с моими старыми костями настоящие чудеса.

Арей гортанно приказал что-то Хасану на не известном Мефу языке, и тот, отбросив веник, стал растирать ему спину войлочной рукавицей.

— Эх, хорошо! Когда Хасан, мой старый друг, растирает мне спину, я ощущаю себя почти стражем света. Помнишь, Пушкин в «Путешествии в Арзрум» упоминает безносого банщика? Мой Хасан ничуть не хуже, и даже то, что у него пока есть нос, не слишком роняет его в моих глазах.

Меф поднял глаза на лысого банщика, который с невозмутимым видом массировал Арею поясницу.

— Не волнуйся! — сказал Арей. — Он по-русски ни бельмеса не понимает или притворяется, что не понимает. Этого я пока не уяснил.

— А откуда он вообще взялся? Комиссионер?

— Выше бери! Хасан — сын одного из джиннов.

— Внебрачный? — зачем-то спросил Меф, пытаясь осмыслить, как можно быть сыном джинна.

Тяжелые веки Арея дрогнули.

— Идиотский вопрос, мальчик мой! Мне не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь из джиннов был женат. Странно другое, откуда у джиннов вообще могут быть дети? Впрочем, этот вопрос лучше задать Улите. Она обожает вникать в детали, при условии, что они не касаются ее основной работы.

Арей замолчал. Меф стоял и обливался потом, не решаясь уйти. Казалось, мечник целиком отдался умелым рукам банщика и совсем забыл о нем. Однако пауза вышла не такой уж и длинной.

— Да, кстати, Лигул спрашивал о валькирии, — вдруг сказал Арей. Слова прозвучали медлительно, в такт движениям рук Хасана.

Меф покачнулся и ухватился за стену.

— Он уже знает, что я не отнял у нее эйдос? Ему рассказали?

— Еще бы. Кто-то из комиссионеров подглядел, как вы с ней мило беседовали.

— По-моему, мы беседовали не так уж и мило, — неуверенно произнес Мефодий.

— По правде говоря, Лигул тебя не так уж и ругал. Он сказал, что ничему не удивляется, учитывая, что ты общаешься с… В общем, он использовал это как повод, чтобы заговорить о Дафне! — произнес Арей без каких-либо эмоций.

Меф вытер мокрое лицо и смахнул пот на камни. Капли зашипели. Если бы Лигул мог отбросить копыта от одного его желания, начальник Канцелярии уже сейчас задергался бы в конвульсиях. «Спокойно! Главное, не проявлять интереса!» — сказал себе Меф.

— А-а-а!-протянул Буслаев.

— Особенно малютку интересовало, не встречаешься ли ты с Дафной. Вопрос, простительный для старушки, но несолидный для главы Канцелярии Тартара, — продолжал Арей.

Меф осторожно заблокировал сознание. Это была ненавязчивая и умелая блокировка. Опасные мысли отодвигались в глубь сознания, при том, что сознание оставалось внешне прозрачным. Высший пилотаж. Арей, как учитель, был бы доволен, даже смекни он, что его собственная наука используется против учителя.

— И что вы ему сказали? — спросил Меф, первым не выдержав молчания.

Арей, распаренный, крякающий, красный, блаженствовал в умелых руках Хасана. Внебрачный сын джинна вкалывал, как гномик в урановых шахтах.

— Я сказал, что меня не интересует личная жизнь моих сотрудников, пока они хорошо выполняют свою работу. Даф, сказал я, неоценима в сортировке пергаментов! — лениво отозвался Арей.

Меф, знавший, как хитро Даф путает делопроизводство мрака, посылая пергаменты не в те отделы, промолчал. Арей всегда относился к бумажной рутине со снисходительностью воина, ненавидящего писанину. Ему проще было зарубить комиссионера, чем проштамповать ему регистрацию.

— Дафна молодец. Она… ну это… старается. Делает успехи… то есть… — поправился Меф, заметив насмешливый взгляд Арея.

— Лигулу мой ответ не слишком понравился. Он сказал, что твоя личная жизнь его интересует мало. Пороки для мрака — это святое. Встречайся с кем хочешь, хоть с суккубами, только не со светлой.

— Она не светлая, — сказал Меф.

Арей насмешливо скривился.

— Ой ли?… Ну мне-то не пудри мозги, дружок! Создания Эдема не для тебя. Ищи девушек на другой дискотеке.

— Почему?

Арей приподнялся и предупреждающе взглянул на Мефа.

— Третья сила. Это тебе скажет кто угодно. Ты перестанешь быть темным, она перестанет быть светлой. Это дурной, очень дурной пример. На эйдосы он влияет разрушительно.

— При чем здесь эйдосы?

— В ментальном мире все взаимосвязано. Ты наследник мрака. Что допустимо для слуги, недопустимо для господина.

Арей говорил, а Меф и слушал, и не слушал. Он уже понял, что его шеф ничего не знает о планах Лигула и о том разговоре в лимузине. Говорить ему или нет? Можно ли считать Арея своим союзником или, прежде всего, он союзник мрака? Мысли плавились, мешались. Перед глазами все плыло. Сознание Мефа съеживалось, как шагреневая кожа. С веника, которым размахивал Хасан, разлетались обжигающие капли. Внебрачный сын джинна уже двоился, но и это была еще не конечная станция.

Нет, понял Меф, сейчас он ничего не скажет. Просто потому, что язык заблудится, потеряется в звуках, как белая овечка в окрестностях мясокомбината.

Внезапно стены покачнулись, и Меф, убежденный, что продолжает стоять прямо, с удивлением увидел, как на него наплывает деревянный пол. С сауной клуба «Пижон» определенно что-то происходило. Она раскачивалась, как палуба корабля. Меф шагнул к двери, но внезапно понял, что никуда не идет, а зачерпывает ногами пустоту, поскольку давно лежит на полу.

А бас Арея все звучал, и непонятно было, обращен ли он к Мефу или в пустоту.

— Четырнадцать — пятнадцать — шестнадцать лет — это возраст любви, мой мальчик. Настоящей любви. Дальше эта способность нередко теряется, ибо к чистой любви примешивается много других чувств, которые имеют к ней столько же отношения, сколько жук, попавший в миксер, имеет отношение к молочному коктейлю.

Думаешь, я тебя не понимаю? Еще как понимаю. Но главного это не меняет: ты должен расстаться сДаф!… Если ты этого не сделаешь, Лигул рано или поздно до нее доберется. Я хорошо знаю этого паука: он способен долгое время умильно улыбаться, а затем однажды подкрадется эдак бочком, будто между прочим, и нанесет ядовитый укус.

 

Глава 10

ТАЙФУН «ДАФНА»

 

Женщины с легкостью лгут, говоря о своих чувствах, а мужчины с еще большей легкостью говорят правду.

Жан де Лабрюйер

 

 

Пока Меф по капле вытягивал истину из суккуба Хныка и беседовал с Ареем, Даф в одиночестве шла по улице, поражаясь, как быстро приспосабливаются москвичи к климатическим изменениям. Из окон второго этажа подростки прыгали в гигантские сугробы и выбирались оттуда, извиваясь червяком, часто без шапки, но в великолепном настроении. Отчасти великолепное настроение объяснялось тем, что школы были закрыты третий день.

Пропуская друг друга, пешеходы пробирались по все углублявшимся тоннелям. Кое-где тоннели покрывались щитами, поверх которых их благополучно заваливало снегом. На оживленных улицах тарахтели снегоходы, и тут же рядом крайне довольный чудак с лицом, увенчанным блюдцами круглых очков, лежал животом на санях, в которые впряжены были две лайки. Все чаще попадались люди на самодельных снегоступах из коробок и ящиков, бодро шлепавшие по глубокому снегу.

Что касается лыжников, то их было столько, что это уже не стоит упоминания. Причем лыжи у большинства были охотничьи, широкие, беговые же совсем почти исчезли.

— Хм… Пожалуй, немного лишений — это как раз то, что нужно зажравшейся цивилизации, чтобы прийти в чувство и стать немного человечнее», — подумала Даф.

Она была не в духе. Ей хотелось летать, а не ползать по сугробам. Но летать-то как раз и нельзя было. Трижды она отмечала на горизонте, в молочном небе, стремительные росчерки. Златокрылые! И тоже небось ищут ее котика. Про комиссионеров и говорить не приходилось. Их пластилиновые шустрые мордочки мелькали всюду — в толпе, на крышах, на рекламных вывесках, где они обнимали стройных красоток, находившихся в полном экстазе от минеральной воды, или, потягивая коктейль, раскачивались в туристических гамаках дальних стран, где никогда не бывает зимы.