Еgo te intus et in cute novi 2 страница

Наконец изменение коснулось лицевых костей. Волчица щелкала зубами и выла, медленно подползая на четвереньках к Буслаеву.

«А она ничего… Какая смуглая гибкая спина! Вообще хорошо, что я не слабонервный!» — подумал Меф, ласково почесывая почти превратившуюся Ирку за ухом. Несколько мгновений спустя превращение вполне завершилось, и лишь сознание оставалось пока волчьим. Ирка подвывала и терлась лицом о его колено. Сообразив, что еще немного — и к валькирии вернется разум, Меф поспешно встал и набросил на раздетую валькирию покрывало.

Стыдливость — прекрасное качество, но схлопотать в шею копье потому только, что случайно увидел нечто не предназначенное для публичного просмотра, удовольствие небольшое. Понимая это, Меф вновь опустился в кресло и невинно уткнулся в томик Монтеня.

Негодующий возглас и надвинувшаяся на страницы книги тень подсказали Мефу, что сознание валькирии-одиночки вернулось и незнакомец на кресле, скрывающий лицо за книгой, обнаружен.

Книга отлетела в сторону, отброшенная круговым ударом ноги. Меф оценил растяжку. Принимая во внимание мешавшее покрывало, удар был хрестоматийно хорош, Ирка увидела лицо того, кто сидел на кресле, и, вскрикнув, отшатнулась. Копье, уже занесенное для удара, выпало у нее из рук.

— Привет! — поздоровался Меф.

— ЭТО ТЫ?

Схватив с пола одежду, спавшую с нее, когда она превратилась в волчицу, Ирка метнулась за ширму.

В дверь просунулся Антигон. Испытующе покосился на Мефа, на хозяйку. Ирка закричала на него, метко швырнула ботинком, и кикимор сразу скрылся. «Какие чистые патриархальные отношения!» — оценил Меф.

— Ты здесь давно? — спросила Ирка из-за ширмы.

— Ну, некоторое время, — сказал Меф осторожно.

— Некоторое время — это сколько? Десять минут? Пять? Минуту?

— Ну… минут сорок. Во всяком случае, не больше часа, — предположил Буслаев.

— ТАК ДОЛГО? И я… волчица тебя не разорвала?

— Как видишь: нет. Она неплохо ко мне отнеслась.

— Да уж! Ты небось сидел на шкафу!

Меф обвел глазами комнату, однако шкафа так и не увидел. «Спишем на речевой оборот», — решил он и сказал:

— Я чесал ее за ухом, пока она лизала мне руку… — заметил он.

Ирка двинулась с таким негодованием, что ширма упала. Хотя она была уже не нужна. Валькирия успела натянуть джинсы и свитер.

— Тебе? Руку? Да она отгрызла бы ее по локоть!

— Ну хорошо. Я преувеличил. Она не лизала мне руки. Она всего лишь положила морду мне на колени, — признался Меф.

Ощутив смутно, но верно, что на этот раз все сказанное правда, валькирия резко отвернулась.

— Какой позор! На колени! — сказала она.

— Я не понимаю, чего тут такого унизительного? Волчица положила мне на колени морду, я почесал ее за ухом, — удивился Меф.

Валькирия метнула копье, мгновенно оказавшееся у нее в руке. Копье вонзилось в спинку кресла в нескольких сантиметрах от уха Мефа. Буслаев даже не сдвинулся с места. Он знал, если бы валькирия-одиночка действительно пожелала попасть, она бы не промахнулась.

— Признайся, что ты солгал! Она бы не позволила! — крикнула валькирия чуть не плача.

Меф многозначительно промолчал. Зачем дедать чужую работу? Пусть теперь потрудится воображение. Валькирия бросилась лицом на кровать и зарылась лицом в подушку. Спина ее вздрагивала. Ирка ощущала, что Меф не солгал. А раз так, то какой позор! Неужели ее любовь к этому насмешливому типу так сильна, что проникла даже в сознание волчицы? Это уже полный финиш!

Кто- то толкнул дверь. В спальню ввалился Антигон с подносом, на котором стояла кофейная чашка. Избегая взгляда Ирки, он подошел к Мефу и протянул ему чашку.

— Ваш кофе, Осляндий Слоняев! Пейте — не обляпайтесь! — сказал он мрачно и, повернувшись, ушел.

Ирка проводила кикимора взглядом, полным изумления. Затем перевела глаза на Мефа:

— АНТИГОН СДЕЛАЛ ТЕБЕ КОФЕ? ДА МНЕ ОН ЕГО СРОДУ НЕ ДЕЛАЛ!

Меф отхлебнул из чашки.

— Это заметно.

— Что?! — не поняла Ирка.

— Как что? Дилетантизм налицо. Сахара здесь явно больше двух ложек! Я же его просил! — сказал Буслаев.

Валькирия заметалась по комнате.

— Это наглость! Ты уволок моего пажа! Ты заставил волчицу положить тебе морду на колени Ты… ты… ты… просто негодяй!

Меф слушал ее и досадливо хмурился. У него было ощущение дежавю. Когда-то он уже слышал подобные интонации. Но где, у кого? У Дафны, когда он впервые прикормил Депресняка? Или все-таки не у Дафны? Дальше память не пускала. Он словно пытался вспомнить некое хорошо известное ему слово, но не мог.

— Как тебя зовут, валькирия? — спросил он быстро.

— Ирка, — ответила она прежде, чем успела подумать. Есть вопросы, ответы на которые записаны на подкорку, и выскакивают быстрее, чем разум успевает предостеречь, что лучше промолчать.

— Ирка? — удивился Меф. — Я знал когда-то одну Ирку… Ту самую, которую ты похитила и вернула. И зачем тебе это надо было? Нелепость какая-то. Одни Ирки крадут других.

Память нашарила нить, но тотчас ее упустила. Ирка испытала одновременно и боль, и облегчение. «Он совсем ничего не понял. Даже сейчас! А… это же все магия!» — подумала она.

Мимолетно, но верно валькирия-одиночка сообразила, что, даже назови она ему свою фамилию, Меф никогда не связал бы ее с той, другой, до тех пор, пока она намеренно не пожелала бы открыть тайны. Магия, магия, магия…

«Никто из прежних знакомых валькирии не узнает ее. Валькирия не должна открывать никому тайны. Иначе тайна защитит себя сама, и всякий услышавший ее умрет», — прозвучало в памяти навеки затверженное.

Неожиданно ногу Мефа охватило точно жидким огнем. Вскочив, он сунул руку в карман и, дуя на пальцы, достал стеклянный шар. Сплошной темный туман, прежде заполнявший его, сменился золотым, настойчиво искристым, пылающим. Казалось, сияние пытается пробиться наружу и опалить Мефу руку.

Валькирия с недоумением уставилась на шар.

«Она не понимает, что это! Бросить его и все. Я получу ее эйдос, и дарх, который пришлет мне Лигул, будет чем заполнить», — подумал Меф.

Все казалось таким простым. Искусительно простым. Просто разжать пальцы.

— Откуда это? Там внутри свет! — сказала Ирка.

Меф очнулся.

«Да уж. Знала бы ты, какой там свет», — подумал он.

Шар раскалялся в ладони у Мефа. Он едва удерживал его. Буслаеву чудилось, что он слышит запах собственной горелой плоти. То, что он продолжал перебрасывать его из руки в руку, почти не спасало. Еще немного, и шар закончит все сам.

— Здесь есть окно? — крикнул он Ирке.

— Зачем тебе!

— Открой его! Живее!

Мефу казалось, что голос его прозвучал спокойно, но, наверное, в нем было нечто, заставляющее поторопиться. Валькирия на миг застыла, принимая решение, а затем метнулась к стене и сорвала персидский ковер, утепляющий стену. За ковром оказался люк, который Ирка без церемоний вышибла наружу ударом ноги.

Подскочив к окну, Меф размахнулся и с силой швырнул шар между деревьями. Тот прошел по дуге, задел ветку и упал в сугроб метрах в двадцати от «Приюта валькирий». Ирка хотела посмотреть, но Мефодий сбил ее с ног и навалился сверху.

Несколько секунд прошло в томительном ожидании. В комнату сунулся Антигон и в замешательстве запрыгал на пороге. Ничего не поймешь в этом переменчивом мире. То ли омерзительная хозяйка убивает прекрасного Буслаева, то ли милый принц Буслаев убивает омерзительную хозяйку.

— Встань с меня! Ходишь с ногами по душе, так не ходи хотя бы по спине! — озлобленно крикнула Ирка.

Меф начал приподниматься, но тут за окном запоздало полыхнуло. Это не был взрыв в привычном понимании. Из снега беззвучно взвился на огромную высоту и тотчас опал узкий столб золотистого света. Вдали залаял пес. Меф вскочил и подбежал к люку. Ему почудилось, что он увидел нечто желто-белое, скрывшееся в кустарнике.

Ирка удивленно смотрела на Мефа и шевелила губами. Похоже, она хотела что-то спросить, но не спрашивала. Мефодий внезапно ощутил, что ему нечего сказать. Он приходил убить валькирию. Не убил. Хотел отнять эйдос — не отнял. Даже шар и тот выбросил. Что тут скажешь?

Он буркнул что-то, что могло сойти за прощание, вышел из комнаты и спустился по канату. Ирка стояла у люка и смотрела, как он уходит, увязая в снегу.

Антигон стоял у дверей, переминаясь с ноги на ногу. Он умирал от любопытства и ждал объяснений.

— Зачем заходил Дохляндий Осляев? — спросил он.

Ирка не ответила. Она стояла к кикимору спиной, и плечи ее вздрагивали.

— Будем считать, что он заходил выпить кофе! — ответил сам себе Антигон, утоляя любопытство. Он уже понял, что никто ему ничего не скажет.

Что ж, лучше такое объяснение, чем совсем никакого.

Меф вернулся в резиденцию мрака в глубокой задумчивости. Арей ждал его, причем даже не в кабинете, а в приемной, что свидетельствовало о большом нетерпении.

— Где? — без предисловий спросил Арей, едва Меф появился.

— Что?

— Эйдос валькирии. Ты его принес? Я жду!

Арей протянул руку. Массивная и короткопалая — никогда прежде рука мечника не казалась Мефу такой огромной и загребущей, как ковш экскаватора.

— Я его не принес. Не сумел, — сказал Меф, заставляя себя спокойно посмотреть в глаза Арею. Он знал: мечник терпеть не может трусливых уверток и отговорок. Лучше сказать ему прямо.

— Почему не сумел? Струсил? У тебя не было возможности?

— У меня имелась отличная возможность. Я фактически ничем не рисковал, пока она была волчицей. Наконец, я мог бы заставить ее отдать эйдос, угрожая убить слугу… Но я не сделал ни того, ни другого, — сказал Меф.

Арей склонил голову и мрачно, исподлобья посмотрел на Мефа. Его взгляд прожигал. Меф ощутил на мгновение сверлящую боль. Видно, опомнившись, Арей закрыл глаза.

— А шар? — спросил мечник с убийственным презрением.

— Он мне не пригодился.

— В самом деле? А что тебе вообще может пригодиться? Тогда дай его сюда!

— Не могу.

— Почему?

— Я его выбросил.

— Ты выбросил мой шар? Шар мрака? Просто взял и выбросил? Тогда почему, будь ты проклят, я этого не почувствовал? Это не могло пройти незамеченным! Ты лжешь мне! — Голос Арея, поначалу тихий, набирал обороты. Под конец он стал таким громким, что у Мефа заложило уши.

Меф молчал, не оправдываясь. Он готовился уже к новой боли, но тут что-то отвлекло Арея. Рядом с ним материализовался один из суккубов — маленький потненький старичок, у которого не было даже имени, а лишь загадочная фамилия Маравебердыев. Под этой фамилией он, во всяком случае, числился в списках отчетности мрака. Эйдосов Маравебердыев приносил немного, зато был незаменим в слежке. Так уж он устроен, что на него никто и никогда не обращал внимания. Взгляд соскальзывал с него, точно старичок был облит жидким мылом из туалета супермаркета.

Маравебердыев склонился к уху Арея и что-то поспешно зашептал. Меф увидел, как Арей брезгливо отодвинулся и вытер ухо. Должно быть, суккуб забрызгал его слюной.

Мечник махнул рукой, и Маравебердыев исчез. Арей задумался о чем-то, не глядя на Мефа. Насколько можно было судить по его лицу, мысль была неприятной. Меф уже решил, что мечник забыл о нем, когда Арей вдруг сказал:

— Тебе повезло, если это можно назвать везением. Задание отменяется или скорее откладывается на неопределенное время… Пока это мое решение, но, думаю, на этот раз Лигул без возражений ко мне присоединится, — сказал Арей.

— Лигул. Но почему?

— Светлые знают, что ты охотишься за валькирией, и пользуются этим, чтобы охотиться за тобой. Мы не можем так рисковать.

— Светлые знают? Но откуда? — озадачился Меф.

Арей поморщился:

— Снова вопросы! Твоя наивность граничит с идиотизмом! Ты что, не заметил, как златокрылые подменили тебе шар?

Меф запоздало вспомнил, что туман в шаре был не темным, а золотистым. Тогда, правда, это его не особенно удивило, но теперь, после слов Арея, старые сомнения всколыхнулись.

— Златокрылые? Но я же нигде не… Так, значит, тот старикан с собакой… — начал он озадаченно.

Арей расхохотался.

— С собакой? Так ты поверил, что это была собака? Запомни, синьор-помидор: ничто не врет чаще глаз.

 

Глава 7

НИЛБ!

 

 

— Нилб! — сказал Меф, вытирая покрытый гарью лоб.

С недавних пор он произносил слово «блин именно таким образом. Равно как и некоторые другие слова, которые исключительно понимали комиссионеры. Особенно из тех, что являлись порой из невесть какой глуши в телогрейках и резиновых сапогах, принося с собой эйдосы в устарелых железных колбасках из-под валидола или на дне стеклянных мерзавчиков.

Таким экземплярусам нельзя было сказать «Обождите!», а только «Куды прешь?». И не «Отойдите от стола!», а «Ща нос вомну!».

— Нилб! — повторил Меф.

Почти двадцать минут, размахивая ботинком, он гонялся за огнедышащей — а точнее, огнеплюющей сороконожкой. Сороконожка выпрыгнула со страниц книги, когда он случайно прочитал вслух одно магическое заклинание, не отмеченное в книге даже кавычками. Ох уж эти скрытые цитаты!

Комната выглядела закопченной. Все, что могло сгореть, сгорело. Все, что могло оплавиться, оплавилось. Шторы были похожи на… хотя этому безобразию нет названия. Да и на что могут быть похожи болтавшиеся на карнизе кольца, а тлеющая вонючая дрянь — это разве матрас? Однако больше всего Мефу было жаль фотографии, которая стояла у него на столе до той минуты, пока двойной огненный пленок не превратил ее в ничто.

Фотография была с секретом. На ней как будто была Зозо, но стоило отвернуть рамку, и под первой фотографией оказывалась Даф, снятая летом на пляже, когда она на две недели летала к морю.

— Это завсегда похвально, когда молодые люди любят своих мам… Я так тронут! Просто слов нет, одни эмоции! — заявил как-то Тухломон, всунувший в комнату свое любопытное рыльце. Он зарыдал бы от умяления, не вышиби его Меф пинком за дверь.

— Я тебя прощаю! Ты жертва нашего века. В наше суровое время так мало человеческого тепла! — фялософски прошамкал Тухломон, скатываясь по лестнице.

Спустившись в приемную, Меф застал тренировку в самом разгаре. Арей занимался с Натой, Чимодановым и Мошкиным. Улита и Даф ограничивались ролью наблюдателей. Ведьма следила за боем с азартом, едва удерживаясь, чтобы не вмешаться. Даф морщилась. Она не любила ничего колюще-режущего. В случае необходимости ей хватало флейты.

Чимоданов, вооруженный коротким широким мечом, нападал яростно, но был слишком предсказуем. Все его атаки прочитывались еще до начала. Бойцу уровня Мефа было нечего с ним делать. Мастер же уровня Арел заколол бы его спичкой.

Ната больше визжала и строила глазки, чем думала о защите и атаках. Рапира, которой она вооружилась по примеру Улиты, была гораздо опаснее для самой Вихровой, чем для ее противников. Зато чего у Наты действительно было много, так это азарта. Уронив рапиру, она, недолго думая, сорвала с ноги туфлю, а, потеряв туфлю, кинула в Чимоданова вазой.

— Ты что, озверела, психопатка? Сейчас по мозгам получишь! — взвыл Петруччо.

Улита поймала его за локоть.

— Спокойно, юноша! Держите свои эмоция в трехлитровой сберегательной банке! Никто друг друга не убивает! Это всего лишь мирная дружеская резня! — сказала она.

У Евгеши дела шли, как ни странно, неплохо. Он работал чисто, но как-то слишком беззубо, без задора и азарта. Лицо у него во время рубки было виноватое, точно он говорил своему противнику: «Все это ужасно глупо, все эти мечи, все эти удары. Я тебе не надоел, нет? А мне-то самому как это все надоело!»

Арей наконец дал сигнал остановиться. Мефодий понял, что сейчас будет разбор полетов. И он действительно состоялся.

— Я не нанимался созерцать это убожество, — сказал Арей Чимоданову.

Нате он кивнул сдержанно и вполне благосклонно. Видимо, не ожидал от нее большего.

— А у меня? Все плохо, да? попытался сам догадаться Мошкин.

— У тебя внешне все нормально, но ты пока не боец. И не уверен, что когда-нибудь им будешь, — с сожалением сказал Арей Мошкину.

— Почему?

— От клинка ты уклоняешся так далеко, что это уже походит на панику. С противником ты церемоиншься. даешь ему работать. Рубка на мечах не шашки. Здесь не требуется ходить по очереди. Почему ты не сделал выпад, когда Чимоданов открылся?

— Э… ему было бы больно.

— Ну хорошо. А по кисти почему ты его не рубанул?

— Боялся попасть по пальцам.

— О Тартар, за что мне такое испытание? И это ученики мрака, наша гордость и надежда! Первый осел бьет второго осла железкой по голове, а второй осел думает о его пальцах!… И это в то время, когда третья макака хихикает и строит всем рожи! — простонал Арей и отвернулся.

В резиденции воцарилось долгое молчание. Улита от нечего делать взяла со стола выпущенный на Лысой Горе журнальчик.

— Никто не хочет развлечься? Вступительные тесты в магический колледж! Читать? Там всего один вопрос.

— давай! — сказала даф.

— Закончите историю! Одна девочка гуляла в лесу и нашла замерзшую змею. девочка подошла и…

Откусила ей голову, чтобы выгрызть спинной мозг. Говорят, помогает от перхоти, — кровожадно сказал Чимоданов.

Зудука на его плече потер ручки. Глазки его загорелись. Улита, склонив голову, посмотрела на Петруччо долгим проникновенным взглядом.

— Фу, какая гадость! дорогой, ты перепугал магический колледж и маньячное училище. Тест провален. Еще версии? Ты, Мошкин?

— Д-девочка выкопала я-ямку. Похоронила змею, сделала холмик и положила сверху камень, — предположил Евгеша.

Улита похлопала его по широкому плечу.

— Умничка, чувствуется опыт! Спорю, что у тебя в детстве был хомячок… А вдруг змея жива, а ты ее закопал, да еще и камнем придавил. Низкий балл… Еще желающие? Мефодий?

— Ну… э… девочке стало жаль змею, и она сунула ее за пазуху, чтобы согреть своим теплом. Змея отогрелась и укусила девочку. Хорошая девочка умерла. Змея же вновь притворилась замерзшей. Это была уже седьмая ее девочка в эту зиму… — сказал Буслаев.

Ведьма посмотрела на него пе без уважения.

— Шмыг-шмыг! Я рыдаль!. Так, ценой своей жизни, юннаты спасали редкие виды пресмыкающихся… Не знаю, как остальные экзамены, но этот тест ты бы прошел. Ты, даф?

— А, может, все было не так? Может, змея была заколдованным принцем и ждала именно этого часа, чтобы кто-то снял заклятие? — с надеждой спросила Дафна.

Улита фыркнула:

— От тебя, светлая, ничего другого я не ожидала… Лишь ты умеешь приляпать свадебный хеппи-энд в историю с гадюкой. Только вообрази себе эту шизофреничку, которая идет и целует всех подряд: кошек, сусликов, змей, жаб. И все в надежде, что хоть кто-то превратится в принца и на ней женится. А потом какая-нибудь жаба — раз! — и превращается в пьяного водопроводчика, который был наказан за то, что перепутал резервуар родниковой воды с канализацией.

Даф улыбнулась — открыто, радостно. Ее улыбка обезоруживала. Даже самоуверенная ведьма после такой улыбки ощущала себя не в своей тарелке. Шуточки должны жалить, когда же они не жалят и тебе так спокойно улыбаются, ощущаешь, что что-то не в порядке в датском королевстве.

— Сьехидничала? Надеюсь, тебе стало легче, — сказала Даф.

— И не надейся… Ты мне лучше другое скажи. Если б история Мефа о змее, которая ужалила отогревшую ее девочку, была правдой, попала бы девочка в Эдемский сад, или о ней сказали бы там, что она непроходимая дура?

Даф честно задумалась. Признаться, этические задания всегда давались ей со скрипом.

— Скорее всего попала бы, — предположила она осторожно. — Но не только потому, что пригрела змею. Тут все сложнее. У одних к поступку ведет длинный и мучительньгй путь, другим же поступок дается легко — как дыхание, как продолжение мысли.

— Вот-вот. Полностью согласен с предыдущим оратором. Пожертвовать жизнью сознательно — это одно, а случайно подавиться во сне вставньтми зубами — другое. За второе проездные билеты в Эдем не выдаются, — демагогически заявил Меф.

Арей хлопнул ладонью по столу и молча ткнул пальцем в групповой портрет бонз мрака. Бонзы мрака на портрете слушали их разговор с жадным вниманием.

— Главное отличие умного от дурака в чем? — спросил Арей.

— Дурак слюни пускает, — сказал Меф.

— Нет. Слюни — это уже дело третье. В том, что умный мечтает про себя. Адью, господа! — сказал Арей.

В следующую секунду он щелкнул пальцами и куда-то исчез. Исчез мгновенно, без шума, пыли, молний и прочей скучной рутины, которой так любят сопровождать телепортацию дилетанты. Мефодий посмотрел на его освободившееся кресло и подумал, что сесть туда, конечно, можно, но почему-то не хочется.

С исчезновением Арея исчезла и та нотка официальности, которая заставляла всех вести себя более-менее прилично. Чимоданов обнаглел и стал ссориться с Натой, но получил отпор и переключился на Мошкина, как на самого безобидного. Мошкин слушал Чимоданова рассеянно, улавливал лишь обрывки слов. Вокруг Енгеши вился Зудука, казавшийся продолжением своего хозяина. За спиной он прятал, судя по застенчивой улыбочке, что-то особенно пакостное.

Дафне надоело попусту беспокоиться, и она поднесла к губам флейту. После короткой лирической маголодии — сугубый экспромт! — на Зудуке очутились смирительная рубашка и почему-то синяя купальная шапочка. Эта шапочка взялась неизвестно откуда и очень озадачила даф, вовсе не стремившуюся к тому, чтобы она возникла. «Наверное, побочный продукт магии!» — подумала она.

На улице мело. Ветер гнал по Большой,дмитровке волны снега колючие как деньрожденный поцелуй небритого родителя. Снег вновь вошел в контакт с Мистическим Скелетом Воблы. Мошкина, единственного, кто видел мистическую воблу вблизи, посетили визуальные глюки. Эти маленькие заросшие существа непоседливой ратью роились вокруг. Как следствие, мир вновь начинал страдать повышенной хвостатостью.

Мошкин незаметно посмотрел на Нату. Ее рыжий лисий хвост беспокойно обвивал ноги, непрерывно двигался, точно заметал следы. Мошкин вздохнул. Ну конечно, ничего другого, по большому счету, он не ожидал. Любовь зла, и не одних же козлов любить, на долю лис тоже должно что-то перепасть.

Хвост Даф оказался лошадиным — таким же легким и длинным, как ее волосы. «Это еще ничего, даже романтично где-то», — подумал Енгеша не без зависти и переключился на Петруччо. Оказалось, что Чимоданова природа обременила маленьким непоседливым обрубком, какой бывает у бесхвостой обезьяны.

А что у Буслаева?

Ага! Хвост у Мефа был прямой, длмнный и склонный к полосатости. Тигр.

Лошадь и тигр, по-моему, нормальное сочетание, — подумал Евгеша, увлекавшийся некогда гороскопами. Одновременно он поймал себя на том, что боится оглядываться. Вдруг его собственный хвост окажется ослиным?

Евгеша не заметил, как перед ним вырос бесхвостый обезъян Чимоданов. Он наклонился и оказался вдруг так близко, что Мошкин сумел разглядеть поры на носу врага и застрявший кусок яичницы между глазным зубом и одним из его соседей.

Что он от меня хочет? Надоел — прямо тошнит! — подумал Мошкин. Ему хотелось забиться в угол и читать. Больше ничего. Чтобы не было мельтешащих, надоевших людей и комиссионеров.

— Ау, гараж! Я с кем разговариваю? Ты меня слушаешь, нет? — завопил Чимоданов, размахивая перед глазами Мошкина ладонью.

Взгляд Евгеши беспомощно сместился вниз. Вьюга за окном завыла потерявшимся псом. Рамы задрожали. Бедного Мошкина заштормило. Сущность Петруччо окончательно слилась для него с сущностью обезьяны.

— Блоха… Нет, рукой не надо! Выкуси ее зубами, — сказал Евгеша, сочувственно протягивая руку к подмышке Чимоданова.

Петруччо ударил его по ладони.

— Ты что делаешь? Заболел? Топай к своей Нате! Я видел: ты целовал вчера стул, на котором она сидела!

— Что? Правда, стул? Сиденье или спинку? — заинтересовалась Улита, обожавшая, как известно, романтичные подробности. И почему все самое хорошее достается всегда стулу?

Мошкин застыл, как человек, которому загнали под лопатку нож Это было уже слишком. Хвосты разом исчезли.

— Чимодан! Ты…, ты…, ты… — выпалил Мошкин, замахал руками и выскочил из приемной.

Петруччо крайне удивился:

— Что «ты… тьы… ты?» Ну «я, я, я»! Уже и правды нельзя сказать? Что за бешеный собак его укусил?

— А ты не лезь в его дела, — сказала Даф.

— При чем тут его дела? да он глаз с нее не сводит! Вчера весь вечер разглядывал ее отражение в подсвечнике. Видно, неудобно было в упор пялиться. И еще он украл у нее перчатку! Помните, Ната вопила, что не может найти, а Зудука видел ее в комнате Мошкина! Ну он после этого нормальный, нет?

— Все, что происходит между двоими — нормально. Ненормально — это когда третий начинает совать нос, — отрезала Даф.

Чимоданов оскорбился.

— А-а-а! Светлая! Ты меня достала! Я подошлю к тебе сто пластилиновых человечков с отравленными булавками! — заявил он. Это была его постоянная угроза.

Даф вздохнула.

— Милый Петя, твоя склонность к вербальным оскорблениям — свидетельство некрофильских тенденций в поведении. В свою очередь, упомянутые некрофильские тенденции в поведении говорят о двух вещах: недоразвитии коры головного мозга и запоздалом младенческом инфантилизме!

Чимоданов некоторое время осмысливал сказанное. Так и не осмыслил, но на всякий случай повторил:

— Все равно подошлю человечков!

— Только сначала подошли их ко мне!… И сам приходи с ними! — хладнокровно сказал Меф.

Петруччо быстро взглянул на него. С Буслаевым он по некоторым причинам дальновидно не связывался. Рассерженный Меф мог, сам того не желая, размхзать его по стене слоем не толще пяти миллиметров. И его, и его пластилиновых друзей. Такой аккуратный бутерброд на тему человека.

— Я — что? Я так просто, — пробурчал он и улетучился.

Даф некоторое время потопталась, ощущая внутренний дискомфорт, а затем отправилась отыскивать и утешать Мошкина. Ей было его жаль. Школа света есть школа света. Ну, конечно… Из чужой ноги занозы вытаскивать всегда приятнее, чем из собственной! — хмыкал по этому поводу Меф, отравленный цинизмом Эди Хаврона.

Гулять с Даф по московским улицам было одно наказание. Она вечно отыскивала несчастненьких и принималась им помогать. Несчастненькие это интуитивно ощущали и тянулись к ней косяками. Бездомные собаки, побитые пьянчужки, нюхающие клей подростки, выпущенные досрочно уголовники и несчастные влюбленные — все находили у Даф утешение. Редкая прогулка с Даф обходилась без того, чтобы к ним не подошел малоадекватный тип и, кося лиловым глазом, не рассказал бы про стерву-жену, которая отправила его в психушку, а пока он лежал, выписала его из квартиры. С одной стороны, типа как будто было жалко, а с другой — Меф интуитивно ощущал, что перебивать его не стоит — может укусить за нос.

Если же несчастненьких поблизости случайно не обнаруживалось, Даф вполне могла отправить Мефа помогать какой-нибудь старушенции поднимать на пятый этаж телевизор. И это при том, что старушенция явно опасалась Буслаева, прятала от него ключи и не отрывала глаз от коробки.

— Она же меня боится! Ей небось казалось, что я этот телевизор ей сейчас на голову опущу и квартиру ограблю! — говорил Меф.

— Ничего-ничего… Терпи! Делать добрые дела все равно полезно! отвечала на это Даф.

Сейчас она нашла Мошкина у него в комнате. Евгеша сидел на диванчике, обняв колени, и раскачивался. Рядом лежал вафельный торт со следами зубов на шоколаде. Заметно было, что Евгеша уже утешился сладеньким.

— Привет! — сказала Даф, делая вывод, что Мошкин переживет и этот пинок судьбы.

«Пожалуй, Меф прав. Профессиональные несчастненькие, они самые живучие. Их хлебом не корми — дай только помучиться», — подумала она грустно.

— Привет! Торт будешь? — сказал Евгеша, любуясь лошадиным хвостом Даф.

Даф кивнула. Мошкин стал ломать торт. Он съел еще куска два, напитался жирами и углеводами, и из него вдруг полился нескончаемый поток речи, прерываемый лишь риторическими вопросами. Даф, страдая, уже косилась на часы, как вдруг Евгеша прекратил жаловаться на судьбу и рассказал ей о Депресняке, за которым гнались златокрылые, и о Мистическом Скелете Воблы у кота в зубах.

— Я действительно это видел, да? — спросил он под конец.

Даф подавилась вафельным тортом и едва не отправилась в Эдем с рейсовым автобусом. Она поняла!

 

* * *

 

Около полудня шеф-повар крупного столичного ресторана принес обед. Повар отдувался и был весь в снегу. Некогда он отдал эйдос в аренду и теперь выслуживался. Фургончику по снегу проехать было невозможно, и обед пришлось везти на санках. Несмотря на это, повар ухитрился доставить его горячим.

— Умница! Вижу, что старался! Солить-то надо? Или соль, сахар и яды добавляются по вкусу? — поинтересовалась Улита, когда повар, принужденно улыбаясь, закончил расставлять тарелки.

Повар подобострастно захохотал и хохотал так долго и натянуто, что всех утомил.

— Отставить смех! — поморщилась ведьма. — Чем больше человек пытается мне угодить, тем меньше я ему верю. Бери пример с Мефа. Хамит каждый день, зато какой милашка! Просто по головке бы погладила, да патронов мало!

Дафна быстро взглянула на нее. Улита выглядела веселой, но внутренне — Даф нельзя одурачить была на пределе. Даф вызывала в памяти календарь полнолуний и состыковывала его с расстановкой планет в Водолее. С точки зрения звезд день был вполне благоприятный, хотя и не без своих тараканов.