С чего начинается успех оратора 4 страница

23. БЛЕСК И НИЩЕТА СИНХРОННОГО ПЕРЕВОДА

Hастало время подробно поговорить о поражающем воображение и, одновременно, в чем-то примитивном виде переводческой деятельности — синхронном переводе. О синхронном переводе слышали все. Все знают, что синхрон­ным называется такой перевод, который осуществляют од­новременно с речью оратора, что синхронный перевод — обя­зательный атрибут всех солидных международных конфе­ренций, что синхронно могут переводить только «избранные» переводчики и что они получают за свою работу солидные гонорары. Все это верно и в то же время не совсем так. Поста­раемся прояснить в юношеских головах эти и справедливые, и далекие от истины положения. Начнем с истории появле­ния синхронного перевода.

В 1926 или 1927 году (различные источники сообщают разные даты) на имя бостонского радиоинженера Гордона Финли и президента фирмы «ИБМ» Томаса Уатсона был вы-

124

дан патент на синхронный перевод. Им удалось создать уста­новку, в которой была воплощена идея владельца магазина в Бостоне Эдуарда Филена об одновременном с речью орато­ра переводе. В 1928 году на VI конгрессе Коминтерна в Со­ветском Союзе впервые переводчики переводили синхронно, используя только микрофон. Об этом пишет один из первых асов синхронного перевода в нашей стране Е.А. Гофман, ссы­лаясь на журнал «Красная нива». Вот его слова: «В журнале "Красная нива" за этот год можно увидеть переводчиков, си­дящих в креслах перед трибуной. На шее у них громоздкое приспособление, поддерживающее микрофон. Телефонов (наушников) нет. Звук воспринимается непосредственно с трибуны»¹. Рассматривая фотографии, понимаешь, что та­кая организация перевода не вызывала особого восторга ни у переводчиков, ни у их слушателей. Ловить содержание речи оратора или переводчика в котле постоянных помех (хожде­ние и разговоры делегатов и членов президиума, шум прохо­дящего транспорта и многое другое) слишком утомительное и малоэффективное занятие как для переводчиков, так и для присутствующих в зале. Поэтому синхронный перевод кос­нулся своим крылом нашей страны следующий раз только в 1933 году на XIII пленуме Исполкома Коминтерна, когда переводчикам были предложены наушники. Затем синхрон­ный перевод использовался эпизодически: в 1935 году — на XV Международном физиологическом конгрессе в Ленин­граде, в 1936 году — на заседаниях бельгийского парламен­та (в Бельгии два государственных языка), в 1938 году —в Голландии и т. д.

По-настоящему, как профессиональный вид деятельно­сти, синхронный перевод заявил о себе на Нюрнбергском процессе во время суда над нацистскими военными преступ­никами. Именно там была предложена современная амери­канская установка, которая впервые показала преимущества синхронного перевода в многоязычной аудитории, и именно там были представлены впервые две профессиональные ко-

Гофман Е.А. К истории синхронного перевода // Тетради переводчика. — 1963. №. 1. -С. 20.

125

манды синхронных переводчиков: одна — советская, дру­гая — американская. Только после этого, несмотря на ожес­точенное сопротивление переводчиков ООН, которые не хо­тели признавать преимущество синхронного перевода над последовательным, синхронный перевод с 1951 года прочно утвердился не только в ООН, но и на многочисленных меж­дународных форумах.

Почему же синхронный перевод вытеснил последователь­ный с наиболее важных международных конгрессов и кон­ференции? Только по одной причине. Потому что после вто­рой мировой войны возросло в несколько раз количество ра­бочих языков в залах встреч представителей различных стран. На авансцену международной жизни вышли и Совет­ский Союз, и Китай, и Латинская Америка. Если до второй мировой войны международные организации в своей работе ограничивались двумя языками (французским и англий­ским), то после победы союзников над фашистами рабочими языками стали и русский, и китайский, и испанский. Совер­шенно очевидно, что в таких условиях последовательный перевод потребовал бы в пять раз больше времени для засе­даний (пять официальных рабочих языков), чем синхронный перевод. Что касается качества перевода, то, без всякого со­мнения, при наличии квалифицированных переводчиков последовательный перевод даст значительно более высокие результаты с точки зрения точности, полноты, экспрессии выражения и нормативности текста перевода.

В нашей стране, бедной на международные контакты вплоть до хрущевской оттепели, знакомство с международ­ными форумами и совещаниями совпало с приобщением их участников к синхронному переводу. Классического после­довательного перевода с записями у нас многие так и не уви­дели. Абзацно-фразовый же перевод, при котором перебива­ют даже в середине высказывания, ломая и стилистику и экспрессию речи, ничего общего с работой переводчика-про­фессионала с большой буквы не имеет. Скорее всего, по этой причине устного переводчика высшей квалификации у нас называют синхронным переводчиком. Во французском и анг-

126

лийском языках принято другое наименование — «перевод­чик конференций».

Остановимся еще на одном преимуществе синхронного перевода. Синхронного переводчика для его эффективной работы требовалось изолировать от шума зала заседаний, а его речь сделать доступной каждому реципиенту (слушаю­щему). Так возникли кабины синхронистов и встроенные в кресла делегатов телефонные установки, позволяющие вы­бирать им тот язык, который они лучше всего понимают. Как правило, такие установки предусматривают 5-6 рабочих языков. Впрочем, и здесь мы оказались впереди планеты всей. Если на XX съезде в 1956 году зал Кремлевского Двор­ца съездов был оборудован с учетом семи рабочих языков, то уже к концу 60-х годов он позволял использовать на конфе­ренциях и съездах тридцать(!) рабочих языков. Конечно, все 30 языков никогда не использовались, тем более что первые кабины синхронного перевода оборудовались полностью за­крытыми из боязни террористических актов. Герметичность кабин угнетала переводчиков, которые были лишены воз­можности наблюдать за оратором, а следовательно, и лучше его понимать. Позже эти кабины были оснащены телевизо­рами, а нивые уже строились с застекленной стороной, кото­рая позволяла переводчику наблюдать за тем, что делалось в зале, в президиуме и как произносит свою речь оратор. Имен­но через стекло кабины переводчика нашей команде синхро­нистов пришлось наблюдать и старческий плач одного из руководителей Советского государства К.Е. Ворошилова, когда Н.С. Хрущев поносил его за пособничество группе ста­линистов в Политбюро, и триумф первого космонавта пла­неты Ю. Гагарина, и полуграмотное чтение написанных рефе­рентами речей Л.И. Брежнева. А до кабин Кремлевского Дворца съездов мы находились вообще далеко от зала засе­даний, на другом этаже, в закупоренном пространстве под наблюдением работников госбезопасности и не имели досту­па в зал.

Одновременно за рубежом был создан и радиовариант для синхронного перевода. Он функционировал следующим

образом: при входе в зал все участники заседания получали небольшие радиоприемники, которые можно было повесить на шею; они имели свои собственные телефоны в виде пластмассовых пробочек, которые вставлялись в уши и кото­рые были связаны с приемником проводом; на самом прием­нике был переключатель, позволяющий выбрать один из рабочих языков. Такие радиоприемники ловили речь ора­тора не только в зале, но и в соседних помещениях. Это об­стоятельство очень нравилось делегатам, особенно запад­ным. Они предпочитали проводить большую часть времени не в зале заседаний, а в буфете, болтая со своими коллегами и появляясь на своих местах только тогда, когда объявля­ли о выступлении интересующего их оратора. Через стекла кабин синхронистов нередко можно было наблюдать стран­ную картину: выступает оратор, в зале сидит пара делега­тов и только места, отведенные для советской делегации, всегда оставались заполненными. Наши люди демонстри­ровали редкую для залов заседаний Парижа или Брюсселя дисциплину, прекрасно понимая, что иначе в делегацию советской общественности или профсоюзных активистов не попадешь. Но если в составе наших делегаций можно было часто встретить «лишних» людей, которых возили в каче­стве доказательства того, что государством у нас управля­ют простые люди (кухарки), то деловые представители «им­периализма» быстро оценили преимущества радиовариан­та синхронного перевода и не теряли драгоценного времени на сидение в зале заседаний. Естественно, именно они и вы­сказались за синхронный перевод.

Кроме того, синхронный перевод стал быстро «устраи­вать» и ораторов, и переводчиков. Ораторов, поскольку он выдворил с трибуны переводчика, который своим профессио­нализмом нередко подчеркивал неграмотность и косноязы­чие выступающего, отодвигая его на второй план и уязвляя его самолюбие. Переводчиков, поскольку их затворничество и речевое жонглирование двумя языками придавало им оре­ол исключительности и дарило известную независимость. К тому же, ляпнув какую-нибудь глупость, оратор мог свалить

128

всю вину на переводчика, так как ошибки в сложных усло­виях одновременного слушания и говорения всегда более простительны.

К сказанному нельзя не присовокупить то действитель­но сложное, что существует в профессии синхронного пере­водчика.

Во-первых, работа переводчика в режиме синхронности требует постоянной мобилизации внимания и непрерывного говорения. А это приводит к тому, что через 20-30 минут перевода у синхрониста появляется усталость артикулярно-го аппарата, язык становится «ватным», снижается самокон­троль и в тексте перевода возникают серьезные ошибки. Именно по этой причине режим работы синхронных перевод­чиков предполагает, как минимум, сорокаминутный отдых после двадцати минут работы, а следовательно, и создание групп или команд в составе 3-4 человек для каждой каби­ны. К сожалению, эти условия работы часто нарушаются. Иногда по вине переводчиков, которые, стремясь больше за­работать, предпочитают переводить вдвоем по очереди, а чаще по вине работодателей, стремящихся сэкономить валю­ту или послать в командировку вместо полного комплекта переводчиков комплект чиновников. Иногда это происходит и по другим причинам.

В 1959 году меня направляли в командировку в Сток­гольм в качестве синхронного переводчика на очередную Конференцию сторонников мира. Мне было поручено вмес­те с Н.В. Алейниковой, опытной переводчицей, великолеп­но владеющей французским языком, обеспечить француз­скую кабину. Два человека на кабину — это уже работа на износ. Каково же было мое удивление, когда на аэродроме стало известно, что соответствующие органы не дали добро на ее поездку за рубеж. И это при том, что и до этого и после она не раз выезжала за границу. Конечно, пути ведомства госбезопасности неисповедимы, но факт остается фактом — в Стокгольме оказался только один синхронный переводчик с французским языком — языком, господствовавшим в то время в Движении сторонников мира. Это была, пожалуй,

129

самая изнурительная международная конференция в моей жизни. С 10 часов утра и до 2 часов дня я сидел без подмены в кабине и переводил с французского на русский и наобо­рот. Во время обеда приходилось отвлекаться на перевод разговоров наших руководителей с франкофонами. С 4 ча­сов дня до 6-7 часов вечера — снова работа конференции, а после ужина нескончаемые переговоры в номерах гостини­цы, где решались основные спорные вопросы и редактиро­вались резолюции. Только после полуночи измученный, не способный более открыть рот и шевельнуть языком, я воз­вращался в свой номер и погружался в беспокойный сон, наполненный натиском «происков империализма», «гонки вооружений», «поджигателей войны» и других штампов, ничего кроме набора звуков для меня более не значащих. Как я завидовал своим коллегам по английской будке, где О.Н. Быков, в будущем доктор наук и заместитель директо­ра ведущего академического института, и А.В. Коллонтай, тоже будущий доктор наук и уже тогда внук знаменитой соратницы В.И. Ленина, блаженствовали, на мой взгляд, имея возможность постоянной подмены, хотя и им прихо­дилось трудиться основательно. На фоне беспросветной ус­талости меркли интересные люди с их интересными судь­бами, лишенные из-за отсутствия переводчиков контактов со своими знаменитыми коллегами из других стран. А их было много. Именно видные деятели литературы и искус­ства составляли «имидж» своих делегаций. В советскую делегацию, например, входили на этот раз и Дм. Шостако­вич, великий композитор XX века, и Григорий Александ­ров, известный режиссер, автор лучших кинокомедий эпо­хи сталинизма, и поэт Н. Тихонов, возглавлявший в то вре­мя Советский комитет сторонников мира, и еще один поэт — бурный, политизированный А. Сурков, и уже упоминавшие­ся мною А. Корнейчук и И. Эренбург. Эта командировка длилась 10 дней, но вернулся я в Москву выжатый как ли­мон, замученный и уже неспособный к словоизлияниям, которых ждали от меня мои приятели и сослуживцы после «интересной» командировки. Синхронный перевод своей

130

непрерывностью и напряжением действительно в состоянии замучить даже опытного переводчика.

Вторая трудность синхронного перевода связана с реак­цией переводчика, а точнее, с его реактивностью. Синхронист вынужден ежесекундно мгновенно реагировать на восприни­маемые на слух слова, а точнее, словосочетания. Именно по­этому синхронный перевод отпугивает медлительных людей, хотя и превосходно владеющих иностранным языком. Хоро­шее знание двух или нескольких языков не является непре­менным условием успехов синхронного переводчика. Таким условием, скорее, является наличие у него непременного за­паса эквивалентных пар лексических единиц, связанных между собой знаковой связью, позволяющих переводить не через анализ и синтез, а в плане модели «стимул-реакция», т. е. не через мышление, а через условные рефлексы. Имен­но в этом направлении должна происходить и подготовка синхронных переводчиков, о чем мы будем еще говорить бо­лее подробно.

Перечисленные трудности синхронного перевода иску­паются его невидимым преимуществом, о котором далеко не всегда любят говорить переводчики. Для работы в каче­стве синхронного переводчика не обязательно безукоризнен­но владеть узуальным, обычным набором разговорных стан­дартов иностранного языка. А именно эта сторона речи ино­странца вместе с произношением выдает его «чужеродность» при общении с носителями языка. И если произношение при желании можно отработать в скучнейших фонетических уп­ражнениях, то запомнить и правильно употребить род су­ществительных, спряжение неправильных глаголов, а глав­ное — бесконечное количество исключений из правил, для человека даже с выдающейся памятью в условиях оторван­ности от соответствующего языкового окружения, — зада­ча чрезвычайной трудности. Где-нибудь он обязательно до­пустит ляпсус. Я уже говорил о потомке князей Андрони­ковых, личном переводчике французских президентов. Прекрасно владея русским языком, который он усвоил в детские годы, князь самоуверенно вещал в последователь-

131

ном переводе: «Встречу руководителей Франции и Совет­ского Союза следует рассматривать как происшествие (!) ог­ромной важности...» Поправить князя его русские колле­ги, в том числе и ваш покорный слуга, так и не решились. Так вот, в отношении ляпсусов в синхронном переводе: их допускают даже при переводе на родной язык, а не только в дебрях иноязычной грамматики. И это воспринимается, если только ляпсус не следует за ляпсусом, как закономер­ное явление в работе синхронистов, в которой решающим становится не оформление перевода, а четкое и быстрое по­нимание воспринимаемого устного текста, понимание, по­зволяющее в то же время прогнозировать появление по­следующих лексических единиц.

Правда, такое прогнозирование при работе с немецким языком способно преподносить сюрпризы из-за провокацион­ных конструкций с глаголом-сказуемым на последнем месте. Вот как об этом рассказывает наш коллега из Германии: «Ора­тор... говорит с ударением, обстоятельно... и бесконечно на­ращивая цепочку придаточных конструкций. С чем-то они что-то сделали. Не могу понять, что они сделали: закончили, подготовили, отклонили или пересмотрели. Напряженно пы­таюсь представить, что он хочет сказать, и безнадежно забы­ваю все сказанное. Запоминать не имеет смысла — он уже влез в следующий придаточный оборот. Замолкаю. Оратор сбавляет темп и смотрит на меня. Молчу. Я мог бы сказать, что они осу­ществили, выполнили или реализовали, а потом сделать за­мысловатый боевой разворот и пристроить конкретизацию — завершение, подготовку, отклонение или пересмотр. Не могу. Молчу. Он смотрит выразительно. Набираюсь нахальства и сообщаю, что мне нужен глагол... Публика ехидно улыбает­ся». (Б. Штайер. О механизме синхронного перевода // Тет­ради переводчика. — 1975. — № 12. — С. 10.)

Впрочем, в отношении решающего значения аудирова­ния в синхронном переводе наши западные коллеги долго придерживались обратной точки зрения. Именно частое по­явление речевых ляпсусов в тексте перевода определило при­нятую ими систему синхронных установок, согласно кото-

132

рым переводили только на родной язык и во все кабины по­ступала только речь выступавшего оратора. В результате пе­реводчики французской кабины, а следовательно, предлагав­шие исключительно французский вариант текста, должны были уметь переводить с английского, немецкого, испанско­го, русского и других рабочих языков, если таковые имеют­ся. Переводчики английской кабины переводили только на английский, испанской — на испанский, и т. п. Такая систе­ма ставит в основу успеха в переводе не аудирование, а оформ­ление перевода, что вполне удовлетворяет слушателей, ко­торые, не зная языка исходного текста, реагируют лишь на неудачные выражения переводчика, а не на искажения речи оратора. Эти искажения они замечают позже, когда сталки­ваются с документами или с информацией, которая проти­воречит полученной от переводчика.

При создании установок синхронного перевода в нашей стране исходили из другого постулата. В условиях Советско­го Союза, где на огромных просторах достаточно было знать один русский язык, многоязычных переводчиков иметь было трудно. В наших учебных заведениях выпускали, главным образом, специалистов, знающих в совершенстве только один иностранный язык и весьма туманно — второй. Это обстоя­тельство и предопределило гораздо более, на наш взгляд, эф­фективную установку для синхронного перевода, предусмат­ривающую поступление в кабину переводчика не только речи оратора, но и его перевода на другие языки, в том числе и на русский. Таким образом, каждая кабина предназначалась на выдачу текстов не одного, а — как минимум — двух языков (родного и иностранного). Та же французская кабина в на­ших условиях предлагала вариант перевода на русский язык, если выступающий говорил по-французски, и на француз­ский — при использовании оратором других языков. Так до­вольно прочно утвердился двухступенчатый перевод: оратор говорит на английском языке, английская кабина переводит на русский, все остальные кабины переводят на свой, закреп­ленный за ними язык. Если же в этих кабинах есть перевод­чики, предпочитающие переводить непосредственно орато-

133

pa, то они могут это сделать при помощи переключателя ка­налов поступающей к ним речи. Такая система позволяет использовать в синхронном переводе не только многоязыч­ных, но и двуязычных переводчиков — во-первых, а во-вто­рых, она отдает приоритет аудированию. Синхронист, сво­бодно принимающий и понимающий текст, предназначен­ный для перевода, способен избежать тех искажений, которые встречаются у переводчика, получающего в телефо­ны плохо понимаемую иностранную речь.

Итак, наступила пора подвести итоги с позиций обще­принятых положений о синхронном переводе. Синхрон­ный перевод действительно осуществляется одновременно с речью оратора, что дает значительный выигрыш времени и изгоняет из залов конференций минуты и часы нескончае­мого томления, которое охватывало присутствующих, ожидающих перевода речи, произносимой на неизвестном им языке. Именно поэтому синхронный перевод стал обя­зательным атрибутом солидных международных конферен­ций. В то же время синхронный перевод дает продукцию более низкого качества, чем последовательный перевод, и оставляет впечатление плохо дублированного кинофильма. Для работы в режиме синхронного перевода требуется из­вестная выносливость и соответствующая подготовка, способная выработать речевую реактивность у переводчи­ка. Синхронный перевод легче и лучше осуществляется при переводе с родного языка на иностранный, а не наоборот, как это многие считают. Учитывая все это, можно конста­тировать, что «избранность» синхронного переводчика зак­лючается всего-навсего в соответствующей профессиональ­ной подготовке, которая, как известно, необходима для любого специалиста. И последнее: оплата труда синхронных переводчиков на Западе действительно всегда была высо­кой. Что касается наших синхронистов, то об этом лучше -расскажет следующий эпизод из практики советского син­хронного переводчика.

Где-то в начале 60-х годов я попал в команду синхрон­ных переводчиков во Дворце Наций в Женеве. Наша коман-

134

да занимала русскую кабину, т. е. по западному варианту переводила все речи, независимо от языка, на котором они произносились, на русский язык. Мы и подобраны были со­ответственно: переводчик с английского, переводчик с ис­панского и я — переводчик с французского языка. Есте­ственно, при таком раскладе кто-то сидел несколько смен под­ряд в кабине (если ораторы, сменявшие друг друга, говорили на одном языке), а кто-то в это время прохлаждался в коридо­рах Дворца Наций. Спасал нас от перегрузок точный регла­мент, при котором в заранее определенное время все синхро­нисты замолкали и выходили на перерыв, заставляя подчи­няться установленному порядку и многоречивых делегатов из развивающихся стран. В перерывах или во время ожидания «своего» оратора мы с удовольствием общались с синхронны­ми переводчиками ООН. И вот угораздило меня на вопрос за­падного коллеги, который поинтересовался, сколько нам пла­тят за день работы, ляпнуть — 9 долларов. В действительно­сти же нас привезли в Женеву, разместили в приличной гостинице, кормили и еще выдавали в день 9 долларов так на­зываемых суточных. Нам эти условия казались хорошими, так как позволяли не только беззаботно путешествовать, но и привозить кое-какие сувениры домой. По-другому взглянул на наше положение мой собеседник. Такой ответ его возмутил. «Но вас же эксплуатируют! — воскликнул он. — На питание вполне достаточно 10 долларов в день, тем более что утренняя еда входит в счет гостиницы. Так что пусть они не ссылаются на расходы на питание! Вы просто не знаете, что гонорар син­хронного переводчика составляет 48 долларов в день! Мы не потерпим дискриминации! Или вам платят по международ­ным расценкам, или мы объявляем забастовку». Мне стоило немалых усилий погасить вспыхнувшее у него чувство соли­дарности, и то лишь после того, как удалось его убедить, что нам произведут доплату в рублях у себя дома. В начале 60-х годов 48 долларов — это были большие деньги, в настоящее время гонорар рядовых синхронистов превышает 250 долла­ров в день, а если речь идет о признанных асах своего дела, то эту сумму можно удвоить или утроить.

135

К сказанному следует добавить, что мы живем не в 60-е годы, изменилось многое и у нас. Во всяком случае сегодня и наши ведущие синхронные переводчики получают солидные деньги на многочисленных международных мероприятиях, моду на которые никто остановить не в состоянии.

24. «СЕКРЕТНОЕ ОРУЖИЕ» СИНХРОНИСТА

Hастало время приоткрыть «тайну» подготовки син­хронного переводчика, его «секретное оружие», которое по­зволяет справляться со стрессовой ситуацией раздвоения внимания, сопоставления двух языков, переключения с од­ного кода на другой и функционирования самоконтроля в условиях приема речи. Таким «секретным оружием», как это ни странно, является знаковый способ перевода, подальше от которого стремятся увести обучаемого большинство пре­подавателей перевода.

В главе 8 уже говорилось, что объективно существует только два способа перевода: смысловой и знаковый. И если смысловой способ заключается в том, чтобы, осознав смысл произнесенной фразы, сформулировать его на другом язы­ке, то знаковый способ предполагает переход от знака (слова или словосочетания) одного языка к знаку другого. Знако­вый способ легко приводит на практике к буквализмам, и текст перевода может принять уродливую форму «смеси французского с нижегородским». Именно поэтому знаковый способ признан варварским как в письменном, так и в после­довательном переводах, но он в состоянии сыграть роль па­лочки-выручалочки в синхронном переводе.

Действительно, синхронный переводчик не имеет ни времени, ни полноценной возможности для того, чтобы осо­знать и оценить смысл полученного в наушники высказы­вания. Он работает постоянно в диапазоне двух-семи слов

136

плюс еще нескольких лексических единиц или смысловых опорных точек, возникающих в его голове в результате ра­боты механизма вероятностного прогнозирования. Дальней­шее отставание от оратора грозит ему окончательным сры­вом. Поэтому большинство синхронистов работают в режи­ме перевода словосочетаний (хуже, если кто-то скатывается при этом на уровень слов). Получая словосочетание на ис­ходном языке, они тут же используют вынырнувший из дол­говременной памяти эквивалент на языке перевода, встав­ляя его с учетом грамматических законов в поток текста перевода. И если тематика речи переводчику хорошо зна­кома и у него уже создано двуязычное семантическое поле в русле этой тематики, то синхронный перевод складывает­ся в непрерывную нить, связывающую между собой экви­валентные словосочетания. С практикой приходит из­вестный автоматизм, который создает иногда удивительную картину в кабине синхрониста. Переводчик сидит в каби­не, переводит, не пропуская ни одного смыслового сегмен­та в речи оратора, а сам в это время просматривает газету или даже пишет записку для передачи своему напарнику. Это происходит, когда в речи оратора не возникает чего-либо неожиданного, взламывающего рутинные атрибуты речи. В противном случае в своей деятельности переводчик вы­нужден переходить из режима автоматической работы на уровне навыков в режим осмысления со всеми сопутствую­щими явлениями в виде отставания от речи оратора, про­пусков второстепенных деталей, речевых сбоев.

Из сказанного можно сделать вывод, что синхронным переводчик становится только в том случае, если в его голо­ве два языка сосуществуют не дистанцированно, а в едином семантическом поле рабочих ситуаций, предполагаемых контекстов, заданной тематики. Синхронного переводчика, готового к манипулированию устойчивыми словосочетания­ми и терминами по любой специальности, не существует. Однако опытный синхронист может за пару дней подгото­вить себя к выполнению своих функций по малознакомым для него проблемам. Он обычно дает согласие на работу при

137

условии предоставления ему за несколько дней до конфе­ренции основного доклада на родном и иностранном язы­ках в письменном виде (такой доклад готовится на рабочих языках заблаговременно). Из текстов доклада выписывают­ся все незнакомые термины и речевые обороты с их эквива­лентами в другом языке, которые и заучиваются в оставшие­ся до конференции дни. Так в его арсенале появляются иног­да малознакомые словосочетания вроде «яловый скот», «импортная квота», «гранулированный суперфосфат». Что касается типичной для конференций лексики, как напри­мер: запрашивать заключение экспертов, выступать по порядку ведения заседания, констатировать нарушение правил процедуры, желать укрепления добрых отношений и других, то ее он обязан знать постоянно в виде двуязыч­ных эквивалентов.

Итак, всякий, желающий готовить себя к будке син­хрониста, должен выработать у себя условный «знаковый» рефлекс, т. е. мгновенную реакцию на воспринятое слово­сочетание его эквивалентом на другом языке. Причем та­кая реакция будет полноценной, если она носит двусто­ронний характер, т. е. не только в направлении «родной язык — иностранный», но и наоборот. Практически выра­ботать «знаковый» рефлекс можно, упражняясь в созда­нии семантического поля (см. главу 13), т. е. выписать эк­вивалентные пары словосочетаний двух языков, записать их на пленку магнитофона вразброс, а именно: два-три русских словосочетания, пара их иностранных эквивален­тов, еще несколько русских речений, в том числе и уже предъявленных, затем иностранные словосочетания и т. д. Записанное прокручивать несколько раз на магнитофоне с переводом на слух в высоком темпе каждого фразеоло­гизма. Паузы между словосочетаниями, записанными на пленке, следует постепенно уменьшать, пока ответы не достигнут подлинного автоматизма. Такие упражнения де­лаются неоднократно, следуя известному правилу «эхо», которое заключается в простой арифметической прогрес­сии повторений.

А это значит, что если вы упражнялись первый раз пер­вого числа какого-либо месяца, то повторять упражнение с теми же словосочетаниями следует второго, потом четверто­го, седьмого, одиннадцатого, шестнадцатого и т. д., в зави­симости от вашей памяти. Это необходимо для становления прочных знаковых связей, или, что то же самое, для ста­новления навыка переключения. Автоматическое извлече­ние из долговременной памяти слова или словосочетания представляет собой лексический навык, если же речь идет об извлечении такого слова или словосочетания в результате предъявления их эквивалента на другом языке, то лексичес­кий навык трансформируется в навык переключения. Таким образом, навык переключения является как бы одним из проявлений лексического навыка. Конечно, лексический навык, как и всякий другой, теряется без периодических подкреплений, но он и быстро восстанавливается при его по­вторном включении в деятельность.