— Ты слышала, чего она требует?
В отражении окна он мог видеть, что Гермиона кивнула.
— Да, я поняла, — выдавила она из себя и опустилась на стул, пропав из его поля зрения.
— И что ты об этом думаешь?
Она издала странный звук, но он не мог понять, что это было.
— Я не знаю, Северус. — Её равнодушный голос заставил его закрыть глаза. — Мне всё равно. Я не буду участвовать в этом напрямую. — Она всхлипнула.
Северус же безрадостно рассмеялся. Ему совсем не нравилось, что она сейчас перекладывала ответственность за решение на него.
— Это твоё тело, Гермиона, — с горечью напомнил он ей.
— Но не тогда, когда я становлюсь Адией.
— Да, такое различие всё упрощает, — пробормотал он и подумал, что при пытках оно давалось ему без особого труда, но не когда речь шла о сексе. Он не решался задумываться над причинами этого. В любом случае это не имело отношения к его чувствам относительно Гермионы.
— Такое различие необходимо, — напомнила она ему.
— Возможно.
В следующий момент Северус испуганно вздрогнул, так как Гермиона вдруг душераздирающе всхлипнула. Неохотно он развернулся к ней и испуганно замер. Она сидела на стуле, выпрямившись, одной рукой прикрывая рот, а другой — опираясь о стул между ног. Её волосы растрепались, и она так сильно дрожала, что казалось, она вот-вот рухнет на пол.
Она с трудом втянула в себя воздух и через мгновение выдохнула. После этого она, кажется, снова могла более или менее контролировать себя.
— Мне всё равно, как ты поступишь, только решай поскорей. — Гермиона смотрела на него глазами полными слёз, и что-то холодное и скользкое ползло вниз по позвоночнику Северуса. Эти карие глаза сводили его с ума, и желание свернуть Адии шею вдруг вспыхнуло в нём с небывалой силой.
Гермиона же, казалось, не замечала этого. Она поднялась со стула и прошла в ванную, больше не обращая на него внимания.
Северус заметил, что руки его были сжаты в кулаки, и ему стоило немалого усилий разжать их. Он один раз медленно и глубоко вдохнул, взял со стола пробирку и покинул комнату. Он не мог сейчас принять такое решение.
— — -
Два часа спустя Северус стоял у окна в своей собственной комнате и смотрел на то, что лишь с трудом можно было назвать садом. Для него это были стены тюрьмы, и никогда ещё он не ощущал этого так отчётливо.
Он не мог вечно избегать принятия решения. При других обстоятельствах он бы.... Не было никакого смысла продолжать думать об этом. Если бы они не были пленниками этого дома, то такая ситуация бы не сложилась.
С каменным лицом он оттолкнулся от подоконника и стал бесцельно расхаживать по комнате. В общем-то, всё было ясно. Или он соглашался на сделку с Адией и спал с ней, или Гермиона сойдёт с ума. Не так уж и тяжело было принять правильное решение. В конце концов, речь шла всего лишь о сексе. У него ещё никогда не было проблем по этому поводу — переспать с женщиной, которая ничего для него не значила.
И всё же это был секс.
Он не ожидал, что даже одна мысль об этом, вызовет в нём такой протест. И Северус знал, что дело было не в разумном понимании. Он поступал гораздо хуже, всегда сохраняя трезвость ума. Нет, на этот раз причина была в другом.
Северус покачал головой. Его лицо выражало предельную концентрацию. Ещё никогда до этого он не встречал людей, у которых психические проблемы так тесно были бы связаны с физическим состоянием. Так как это происходило сейчас с Гермионой. Несомненно, присутствие Адии играло огромную роль, но было очевидно, что Гермиона теряет последние силы.
Он многое понял из её записей в ежедневнике, то, что он до недавнего времени просто пытался игнорировать. Реакция Гермионы на смерть мужа была именно такой, которая шокировала её друзей — равнодушной. Но Джинни и Нимфадора совершенно ошибочно оценили причины этого.
Дело было в том, что они были другими. Как бы Северусу ни неприятно было осознавать это, Гермиона, видимо взяла пример с него — он никогда не допускал, чтобы хоть что-то могло ранить его. Она выработала умный метод, который не позволял ей погрузиться в отчаяние из-за Рональда, а позже и из-за ребёнка. Лишь затем, чтобы не нужно было осмысливать случившееся.
Северус, в принципе, всегда поступал также, когда что-то слишком задевало его. Помимо трёхмесячной пытки, таких моментов было более чем достаточно. Но, в отличие от Гермионы, ему всё это не стоило невероятных сил.
У Гермионы больше не осталось сил, чтобы бороться с собственным подсознанием. Сознание волшебницы или волшебника функционировало иначе, чем у магглов. Оно скрывало в себе мощный источник силы. То, что было способно вызывать магию. И этот источник магии, в случае с Гермионой, находился под давлением. Если она сдастся, у неё не останется больше шанса. Северус дал бы голову на отсечение. Эффект был бы таким, будто кто-то взорвал плотину.
В конце этих размышлений стояла лишь одна возможность — согласиться на сделку с Адией, чтобы предотвратить сумасшествие Гермионы. И всё же он медлил.
Что, прежде всего, было связано с потерей им его собственных магических сил. То, что он контролировал своё прошлое, было заслугой магии. Она позволяла создать такую часть сознания, в которой хранились все нежелательные эмоции, причём так долго, пока они не испарялись сами собой — что в большинстве случаев происходило по прошествии нескольких месяцев, если их настойчиво отделять от остальных воспоминаний. И это означало, что всё, что делал с ним Люциус Малфой, теперь с невероятной силой выползло на поверхность.
Представление о физической близости пугало его. Ощущение того, что кожа Адии могла вызвать в нём при соприкосновении. Боль, которую связывала его память с любыми прикосновениями.
Северус знал, что ему надо преодолеть себя. Если он был честен с собой, то решение собственно уже было принято в тот момент, когда он после всего этого увидел Гермиону. Ему всего лишь нужно было набраться смелости и сообщить ей об этом решении.
