Система в состоянии войны с собой 9 страница

Куда можно отнести осквернение в этом противопоставлении управляемых и неуправляемых сил, психики и символа? Насколько я понимаю, осквернение является источником опасности во всех этих подклассах, и разделение на преднамеренное, непреднамеренное, внутреннее и внешнее в данном случае нерелевантно. Его надо определять как-то иначе.

Продолжая разбираться со вмешательством спиритуальных сил, можно сказать, что есть и другая классификация, соответствующая социальным позициям тех, кто опасен, и тех, кто подвергается опасности. Некоторые силы действуют от лица социальной структуры: они защищают общество от тех, кто может нанести ему вред, и заключающаяся в этих силах опасность направлена против таких злоумышленников. Задействование таких сил должно вызывать одобрение всех порядочных людей. Другие силы рассматриваются как угроза для общества, и их использование не одобряется; те, кто задействуют их - злодеи, их жертвы невиновны, и все порядочные люди будут стараться выследить и изловить подобных негодяев - чародеев, ведьм и колдунов. Это старое различение белой и черной магии.

Совсем ли не связаны между собой эти две классификации? В порядке эксперимента, я здесь предполагаю существование взаимосвязи между ними. В тех социальных системах, где безусловно признается власть авторитета, те, кто занимают эти позиции, обладают совершенно определенной спиритуальной силой, управляемой, осознанной, внешней и одобряемой - способностью благословлять или проклинать. В тех социальных системах, где людям соответствуют опасно неопределенные роли, люди наделяются неуправляемой, неосознанной, опасной и неодобряемой силой - колдовскими способностями или дурным глазом.

Иначе говоря, если социальная система в высокой степени артикулирована, я предполагаю, что следует ожидать, что в ней артикулированные силы будут сосредоточены во властных позициях; если же социальная система слабо артикулирована, следует ожидать, что неартикулированные силы будут сосредоточены в тех, кто является источником неупорядоченности. Я предполагаю, что противопоставление формы и окружающей бесформенности отражает распределение символических и психических сил: внешний символизм поддерживает эксплицитно выраженную социальную структуру, а внутренние, неоформленные психические силы угрожают ей с позиций неструктурированности.

Безусловно, что существование такой связи трудно проверить. С одной стороны, нельзя с уверенностью сказать, является ли социальная структура эксплицитной. Разумеется, люди всегда имеют некоторое представление о социальной структуре. Они согласуют свои действия с тем порядком и теми иерархиями, которые они в ней замечают, и постоянно стремятся навязать свое видение значимого для них участка структуры другим акторам, действующим на той же сцене. Существование такого социального сознания настолько хорошо было показано Гоффманом, что не стоит здесь в это углубляться. Нет ни одного предмета одежды, никакой еды, ничего, что используется в любых практических целях, чего мы немедленно не постарались бы превратить в театральный реквизит, желая как можно лучше представить свои роли и сцену, на которой мы играем. Все, что мы делаем, исполнено смысла, ничто не свободно от осознанной символической нагруженности. Более того, ничто не ускользает от зрителей. Гоффман использует структуру театрального действия, с ее разделением на актеров и зрителей, сцену и закулисное пространство, чтобы получить рамку для анализа повседневных ситуаций. Другим преимуществом театральной аналогии можно считать то, что драматическая структура предполагает временное деление. У нее есть начало, кульминация и конец. По этой причине Тернер посчитал полезным ввести понятие социальной драмы для того, чтобы описать кластеры поведения, которые воспринимаются как оформленные в виде дискретных временных блоков (1957). Я уверена, что социологи смогут извлечь еще что-нибудь из представления драмы моделью социальной структуры, но для наших целей достаточно будет заметить, что под социальной структурой я обычно понимаю не ту тотальную структуру, которая охватывает все аспекты всего общества во все моменты времени. Я имею в виду конкретные ситуации, в которых индивидуальные акторы сознают большую или меньшую степень включенности. В таких ситуациях они ведут себя так, как если они перемещались в рамках фиксированных структурных позиций по отношению к позициям других и как если бы они выбирали между заданными вариантами возможных отношений. Восприятие формы направляет их поведение, подсказывает им, как следует оценивать свои желания, допускает одни из них и подавляет другие.

Любое локальное, индивидуальное видение социальной системы совсем необязательно будет согласоваться с тем, как представляет ее социолог. В дальнейшем, когда речь будет идти о социальной структуре, иногда я буду иметь в виду основные контуры, родословные линии и иерархическую организацию кровнородственных групп, или формы управления и иерархию районов, отношения между знатью и простыми людьми. В других случаях речь пойдет о небольших подструктурах, которые в свою очередь устроены наподобие матрешек и содержат в себе другие структуры, заполняющие пустоту между несущими конструкциями основной структуры. Представляется, что в соответствующем контексте отдельные люди имеют представление обо всех этих структурах и об их относительной значимости. Их взгляды на то, какой именно уровень структуры релевантен в данный момент не всегда совпадают; им известно, что существует проблема коммуникации, которая должна быть решена, если общество в данном случае вообще возможно. Посредством обрядов, речи и жестов они постоянно прилагают усилия к тому, чтобы выразить взгляды на то, что представляет собой релевантная социальная структура, и прийти к единому мнению. И любое приписывание чему-либо опасности и силы - это составная часть таких попыток коммуникации и, следовательно, построения социальных форм.

Мысль о том, что между эксплицитно выраженной властью и контролируемой спиритуальной силой может существовать взаимосвязь, впервые пришла мне в голову при чтении статьи Лича в сборнике Переосмысливая антропологию. Развивая эту мысль, я пошла в несколько ином направлении. Он предполагает, что управляемая сила, способная приносить вред, часто оказывается сосредоточена в эксплицитно выраженных ключевых позициях в системе власти, и противопоставляет бессознательной вредоносной силе, которая, по его мнению, таится в менее эксплицитных, неартикулированных областях того же самого общества. Его интересует, главным образом, противопоставление двух типов спиритуальной силы, задействуемой в также противопоставляемых социальных ситуациях. Он представляет некоторые общества как множества внутренне структурированных систем, взаимодействующих между собой. Находясь в одной из таких систем люди безусловно сознают ее структуру. Ее ключевые элементы поддерживаются верованиями в силы, поддающиеся контролю, которые сообщаются властным позициям. Например, у ньякьюса вожди способны поражать своих врагов, с помощью некоторой разновидности колдовских чар насылая на них невидимых питонов. У талленси, ведущих родство по отцовской линии, отец человека может использовать против него контролируемую им силу предков, а среди ведущих родство по материнской линии тробриандеров считается, что авторитет дяди со стороны матери подкреплен сознательно используемыми заклинаниями и чарами. Это выглядит так, как если бы властные позиции были оснащены специальными пультами управления, которыми могут пользоваться те, кто достиг нужного места, чтобы обеспечить силовую поддержку системы в целом.

Это хорошо вписывается в известную дюркгеймовскую аргументацию. Религиозные представления выражают знание общества о самом себе; социальная структура наделяется карающими силами, которые поддерживают ее существование. Это вполне очевидно. Но мне хотелось бы предположить, что те, кто занимают контрольные позиции в эксплицитной части социальной структуры, скорее всего будут наделены силой, поддающейся сознательному контролю, в противоположность тем, чьи роли менее эксплицитны и кто обычно наделяется бессознательной, неконтролируемой силой, угрожающей тем, кто занимает более определенные позиции. Первый пример, который приводит Лич, - это позиция жены у качинов. Соединяя в себе две силовых группы - группу своего мужа и группу своего брата, - ее роль имеет межструктурный характер, и она рассматривается как бессознательный, невольный носитель колдовской силы. Аналогично, отец у матрилинейных тробриандеров и ашанти и брат матери у патрилинейных тикопиа и талеландов считаются невольными источниками опасности. Все они занимают соответствующие ниши в структуре общества в целом. Но с точки зрения одной из его внутренних подсистем, к которой они не принадлежат, но в которой вынуждены функционировать, они - чужаки. Они не вызывают подозрений в своей собственной системе и, возможно, сознательно используют какие-то силы в ее интересах. Возможно также, что их бессознательная вредоносная сила никогда не активизируется. Она может спокойно дремать все то время, пока они мирно живут на краю подсистемы, на соответствующем им месте, оставаясь, однако, чужаками. Но на практике такую роль трудно выносить спокойно. Если что-то идет не так, если они возмущаются или грустят, то их двойственная принадлежность, их неопределенный статус в структуре, к которой они таким образом относятся, превращает их в угрозу для тех, кто включен в нее полностью. Опасно само наличие недовольства у человека, занимающего подобную промежуточную позицию, и конкретные намерения этого человека тут не при чем.

В этих случаях артикулированные, осознанные элементы социальной структуры оснащаются артикулированной и сознательно используемой силой, которая должна защищать систему; неартикулированные и неструктурированные области выделяют бессознательную силу, которая побуждает всех остальных стремится к снижению неоднозначности. Когда злые или несчастные люди, находящиеся в промежуточных позициях, обвиняются в колдовстве, это звучит как предупреждение их возмущенным чувствам, которое должно привести их в соответствие с их действительным положением. Если бы удалось показать, что это достаточно общее явление, то колдовство, определяемое теперь как своего рода психическая сила, можно было бы определить и структурно. Тогда колдовством называлась бы антиобщественная психическая сила, которой наделяются индивиды, находящиеся в относительно неструктурированных областях общества, а обвинение в колдовстве рассматривалось бы как средство контролирования того, что трудно контролировать практическими методами. Колдовство, таким образом, связывается с неструктурированностью. Колдуны оказываются социальным эквивалентом жуков и пауков, живущих в стенных трещинах и под обшивкой домов. Они вызывают страх и неприязнь, которые в иных ментальных структурах связываются с другими неопределенностями и противоречиями, и те силы, которые им приписываются, символизируют их неоднозначный и неартикулированный статус.

Углубляясь дальше в этом направлении, мы можем обнаружить различные типы социальной неартикулированности. До сих пор мы рассматривали таких колдунов и ведьм, у которых есть вполне определенная позиция в одной подсистеме, и неопределенная в другой, с которой, тем не менее, их связывают определенные обязательства. Они - легитимные чужаки. Жанна д'Арк может служить здесь великолепным прототипом: крестьянка при дворе, женщина в доспехах, посторонняя в военном совете; обвинение в том, что она ведьма, окончательно помещает ее в эту категорию.

Но колдовство часто связывается и с социальными отношениями, неопределенными в ином смысле. Лучшим примером здесь могут послужить представления о колдовстве у азанда. Формальная структура их общества построена вокруг князей, их придворных, судов и армий, и их иерархию можно четко представить в разрезе начиная от княжеских наместников и местных правителей и кончая главами семейств. Политическая система представляет собой упорядоченное множество областей конкуренции, так что простые люди не могут конкурировать со знатью, бедные с богатыми, мужчины с женщинами. Обвинения друг друга в колдовстве имеют место только в тех областях общества, которые политическая система не структурирует. Человек, одержавший победу над ближайшим соперником, может обвинить его в том, что он напускает на него чары из зависти, жены одного человека могут обвинять в колдовстве друг друга. Колдуны и ведьмы у азанда представляют опасность, но сами об этом не знают; их колдовская сила активизируется уже тем, что они испытывают недовольство или зависть. Обвинение в колдовстве имеет целью урегулировать ситуацию, защитив одного из соперников и осудив другого. Князья не могут быть колдунами, на они обвиняют друг друга в чародействе, подтверждая тем самым модель, которую я пытаюсь сформулировать.

Другой тип бессознательной вредоносной силы, исходящей из неартикулированных областей социальной системы, можно проиллюстрировать на примере мандари, у которых землевладельческие кланы наращивают свое могущество тем, что набирают себе подданных-клиентов. Это те неудачники, которые по той или иной причине лишились своей земли и вынуждены искать защиты и покровительства на чужой территории. Они безземельны, подчиняются своему патрону, являющемуся членом землевладельческой группы, и зависят от него. Но их зависимость не полная. До какой-то - вполне ощутимой - степени статус и влияние самого патрона зависят от того, насколько верны ему его подданные. Если клиентов оказывается слишком много и они становятся слишком смелы, это может поставить под угрозу род их патрона. Эксплицитная социальная структура основывается на землевладельческих кланах. С точки зрения принадлежащих к ним людей, клиенты склонны к колдовству. Колдовская сила возникает из их зависти к патронам и действует без их ведома. Колдун не в состоянии себя контролировать, испытывать злость - это в его природе, от него исходит вредоносная сила. Не все клиенты колдуны, но есть известные роды, в которых это передается по наследству, и их боятся. Мы видим здесь людей, находящихся в промежуточных позициях властной структуры, которые рассматриваются как угроза тем, кто имеет более определенный статус. Поскольку они наделяются опасной, неконтролируемой силой, это может оправдать их подавление. Их можно обвинить в колдовстве и жестоко с ними разделаться без суда и следствия. Известен случай, когда члены семьи патрона просто развели большой костер и пригласили подозреваемого разделить с ними запеченного поросенка, а когда он пришел, связали его и бросили в костер. Таким образом, формальная структура землевладельческих родов укрепляется против области относительной подвижности, в которой находятся безземельные клиенты, претендующие на власть.

Положение евреев в английском обществе напоминает положение клиентов у мандари. Представления о том, что они обладают зловещим, хотя и неопределимым, преимуществом в сфере коммерции, оправдывают их дискриминацию, - в то время как их действительная вина заключается в том, что они находятся за пределами формальной структуры христианства.

Вероятно, можно выделить еще немало разновидностей социально неоднозначных или слабо определенных статусов, с которыми связывается непреднамеренное колдовство. Без особого труда можно собрать массу примеров. Нет необходимости говорить о том, что меня не интересуют верования вторичного характера, также как и недолговечные идеи, которые быстро распространяются и о которых вскоре забывают. Если бы рассматриваемая взаимосвязь была распространена настолько, чтобы можно было бы судить о доминирующих, постоянных формах спиритуальных сил, это прояснило бы природу осквернения. Потому что, насколько я это понимаю, ритуально нечистое также происходит из взаимодействия формы и окружающей ее бесформенности. Опасность осквернения возникает тогда, когда форма оказывается под угрозой. Таким образом, мы могли бы описать триаду сил, ответственных за удачи и несчастья: во-первых, формальные силы, использующиеся людьми, олицетворяющими формальную структуру и действующими от имени этой формальной структуры; во-вторых, бесформенные силы, действующие через людей, занимающих промежуточные позиции; в-третьих, силы, ни с какими людьми не связанные, но заключенные в самой структуре, которая защищается от любых нарушений формы. Эта трехчастная схема исследования примитивных космологий наталкивается, к сожалению, на печальные исключения, которые слишком важны, чтобы от них можно было просто отмахнуться. Одна серьезная трудность связана с тем, что чародейство, которое представляет собой форму управляемой спиритуальной силы, во многих уголках мира связывается с теми людьми, которые, согласно моей гипотезе, должны были бы наделяться бессознательной колдовской силой. Опасные личности, занимающие промежуточные позиции, противостоящие обществу, неодобряемые, старающиеся навредить ни в чем не повинным людям, - они не должны были бы сознательно пользоваться управляемой символической силой. Более того, существуют вожди и принцы, от которых исходит бессознательная, не зависящая от их желания сила, которая позволяет им видеть измену и поражать своих врагов, - и это те самые вожди, которые, по моей гипотезе, должны были бы довольствоваться эксплицитными, контролируемыми проявлениями этой силы. Так что взаимосвязь, которую я пыталась отследить, на самом деле не выдерживается. Однако, я не стану отказываться от этой идеи, не рассмотрев подробнее не согласующиеся с ней случаи.

Одна из трудностей обнаружения связи между социальной структурой и некоторой разновидностью мистической силы заключается в том, что обе сопоставляемые части сами по себе очень сложны. Не всегда легко удается распознать эксплицитную власть. Например, у леле авторитет власти очень невысок, и их социальная система включает множество пересекающихся мелких авторитетов, ни один из которых не располагает значительной властью с секулярной точки зрения. Многие из их формальных статусов подкреплены сприритуальной силой, позволяющей проклинать или благословлять, для чего требуется произнести соответствующие слова и поплевать. Возможность проклинать и благословлять - это атрибут власти: отец, мать, брат матери, тетка, хозяин, глава деревенской общины и т.д. - все они могут проклясть. Отнюдь не каждый человек может претендовать на эту способность и пользоваться ею по своему усмотрению. Сын не может проклясть отца, и даже если попытается, это не сработает. Так что в этой модели соблюдается то общее правило, которое я пытаюсь вывести. Но если человек, имеющий право проклинать, воздержится от произнесения проклятия, считается, что не выплюнутая слюна у него во рту способна приносить вред. Вместо того, чтобы таить обиды, любой, испытывающий справедливое негодование, должен высказать его вслух и потребовать компенсацию, в противном случае слюна, выделяемая его злыми мыслями, начнет вредить исподтишка. В этих представлениях мы находим одновременно и управляемую, и неуправляемую спиритуальную силу, приписываемую одному и тому же лицу в одной и той же ситуации. Но так как структура их властных позиций артикулирована очень слабо, этот пример едва ли может служить опровержением. Напротив, он предупреждает нас о том, что авторитет власти может быть очень ненадежен и с легкостью превращаться в ничто. Так что мы должны быть готовы к тому, чтобы развивать нашу гипотезу, уделяя больше внимания тому разнообразию форм, которые может принимать власть.

Между невысказанными проклятиями леле и представлениями мандари о колдовстве можно обнаружить несколько сходных моментов. В обоих случаях есть связь с определенным статусом, в обоих случаях речь идет о силе психической, внутренней и бессознательной. Но невысказанное проклятие относится к одобряемым формам спиритуальной силы, в то время как колдовство не одобряется. Если обнаруживается, что невысказанное проклятие начинает приносить вред, то его носитель получает компенсацию, а если обнаруживается колдовство, его носитель жестоко преследуется. Таким образом, невысказанное проклятие стоит на стороне власти: это следует из его связи с правом проклинать. Но в случае леле, авторитет власти слаб, а в случае мандари - высок. Это предполагает, что для того, чтобы произвести обоснованную проверку нашей гипотезы, мы должны рассмотреть всю шкалу властных форм, на одном конце которой формальная власть совершенно отсутствует, а на другом представлена сильная секулярная власть. Я не берусь предсказывать того, что должно происходить в обоих этих крайних точках, поскольку там, где формальная власть отсутствует, моя гипотеза неприменима, а там, где власть жестко устанавливается секулярными средствами, она гораздо меньше нуждается в спиритуальной и символической поддержке. В условиях примитивного мира власть в любой момент может оказаться ненадежной. По этой причине мы должны учесть и возможные провалы тех, кто занимает властные позиции.

Рассмотрим сперва тот случай, когда человек, занимающий властную позицию, злоупотребляет своей секулярной властью. Если становится очевидным, что он действует неправильно и выходит за рамки своей роли, он лишается той спиритуальной власти, которая связана с этой ролью. Тогда в структуре представлений должно быть соответствующее место, куда можно было бы поместить такого испортившегося человека. Он должен быть отнесен к разряду колдунов, использующих бессознательную, неправедную силу вместо сознательно контролируемой, которая должна быть направлена против нарушителей порядка. Потому что человек, злоупотребляющий властью, теряет легитимность и приравнивается к узурпаторам, злым демонам, становится помехой для жизни, мертвым грузом для социальной системы. Часто мы можем обнаружить связь этого предопределенного превращения с теми опасными силами, которые, как считается, он задействует.

В книге пророка Самуила Саул изображен как правитель, злоупотребляющий данной ему свыше властью. Когда он оказывается не в состоянии выполнять предписанную ему роль и теряет поддержку своих людей, харизма покидает его, и он становится подвержен приступам ярости, депрессии и безумия. Так что когда Саул злоупотребляет своим положением, он утрачивает контроль над собой и становится опасен даже для своих друзей. Правитель, рассудок которого больше не контролируется, превращается в источник бессознательной опасности. Образ Саула согласуется с идеей о том, что сознательная спиритуальная сила сконцентрирована в эксплицитно выраженной структуре, а бессознательная и неконтролируемая опасность концентрируется в тех, кто являются врагами структуры.

Другой пример сходного отношения к злоупотреблению властью можно найти в верованиях лугбара. Старейшины их родов наделяются особой силой, которая позволяет им использовать предков против младших сородичей, если их действия противоречат широко понимаемым интересам рода. Здесь мы снова видим сознательно используемую и контролируемую силу, поддерживающую эксплицитную структуру. Но если старейшина подозревается в преследовании своих собственных эгоистических интересов, предки ни за что не станут его слушать и не предоставят свою силу в его распоряжение. Так что здесь мы имеем человека, который неподобающим образом пользуется властью, соответствующей его положению. Его легитимность ставится под сомнение, его необходимо сместить, и чтобы это сделать, противники обвиняют его в том, что он испорчен и что от него исходит колдовство - таинственная злая сила, действующая по ночам (Middleton). Такое обвинение само по себе является средством для подтверждения и укрепления структуры. Оно позволяет связать вину с источником путаницы и неопределенности. Так что эти два примера согласуются между собой и подтверждают предположение, что сознательно используемая сила исходит из ключевых позиций структуры, а другая, опасная, сила - из темных и неясных областей.

Чародейство - это другой случай. Как разновидность вредоносной силы, использующей заклинания, слова, действия и физические предметы, оно может осуществляться только сознательно и намерено. В той логике, которой мы следуем, чародейство должно бы связываться с теми, кто занимает ключевые позиции социальной структуры, - именно постольку, поскольку оно сознательная и намеренная форма спиритуальной силы. Но это не так. Чародейство встречается как в тех структурных разрывах, куда мы поместили колдовство, так и среди тех, кто занимает властные позиции. На первый взгляд, этим рушится вся взаимосвязь артикулированных структур и сознательно используемой спиритуальной силы. Но при ближайшем рассмотрении оказывается, что распространение чародейства согласуется с той структурой власти, которая связана с представлениями о чародействе.

В некоторых обществах властные позиции открыты для конкуренции. Легитимную власть трудно установить, непросто поддерживать, и ее легко можно лишиться. В этих крайне подвижных политических системах можно предполагать особый тип представлений о спиритуальной силе. Чародейство - это не то же самое, что проклятия или призывание предков, в том смысле, что в нем отсутствуют встроенные механизмы, предотвращающие злоупотребление. Например, в космологии лугбара доминирует идея о том, что предки являются хранителями ценностей рода; в космологии Израиля преобладало представление о справедливости Иеговы. В обоих случаях эти источники силы не оставляют возможностей для того, чтобы их можно было ввести в заблуждение или злоупотребить ими. Если носитель власти использует эту силу не по назначению, он лишается спиритуальной поддержки. В противоположность этому, чародейство по своей сути - это такая форма спиритуальной силы, которой можно злоупотреблять. В культурах Центральной Африки, где распространены представления о чародействе, эта форма спиритуальной силы существует в рамках медицины. Доступ к ней свободен. Любой, кто затратит усилия на то, чтобы приобрести чародейскую силу, может пользоваться ею. Сама по себе она нейтральна с моральной и социальной точки зрения, и в ней не заложено никаких принципов, предотвращающих злоупотребление ею. Она действует по типу ex opere operato, одинаково эффективно в независимости от того, используют ли ее в добрых или дурных целях. Если представления о спиритуальной силой в такой культуре развиваются в рамках медицины, тот, кто злоупотребляет своим положением, и тот, кто находится в области структурного разрыва, имеют тот же доступ к спиритуальной силе, что и родовые или деревенские старейшины. Следовательно, если чародейство доступно любому, кто хочет им воспользоваться, мы можем предположить, что позиции, связанные с политическим контролем, также открыты для конкуренции, и что в таких обществах отсутствуют четкие различения между легитимной властью, злоупотреблением властью и нелегитимным захватом власти.

Представления о чародействе, встречающиеся в Центральной Африке, если двигаться с запада на восток Конго к озеру Ньяса, допускают, что злые спиритуальные силы в чародействе в общем случае доступны. Как правило, эти силы связываются с главами матрилинейных семей, и ожидается, что эти люди будут их использовать против внешних врагов. Но вполне возможно и то, что какой-нибудь старик обратит свои силы против своих сородичей, и если он недоволен или имеет плохой характер, то их смерть скорее всего будет приписана его действиям. Так что он рискует в любой момент быть свергнутым со небольшой высоты своего старшинства, быть разжалованным, изгнанным или подвергнуться испытанию ядом (Van Wing, c. 359-60, Kopytoff, c. 90). После чего кто-то из его соперников займет его положение и попытается исполнять свою роль более ответственно. Такие представления, как я пыталась это показать в своем исследовании леле, соответствуют социальной системе, в которой власть слабо определена и ее реальное влияние очень незначительно (1963). Мар Вик пишет о подобных же верованиях среди сива, что они имеют освобождающее значение, поскольку молодые люди с успехом могут обвинить в чародействе реакционною настроенного старика, занимающего позицию, ради которой ему самому однажды пришлось устранить с дороги кого-то из старших (1952). Если представления о чародействе действительно служат инструментом само продвижения, они также оказываются причиной того, что это продвижение недолговечно и шатко.

Тот факт, что любой может наложить руки на чародейскую силу и что она доступна для использования как против общества, так и ради него, дает основания еще для одной классификации спиритуальных сил. Поскольку в Центральной Африке чародейство зачастую оказывается необходимым дополнением властных позиций. Брат матери непременно должен владеть чародейством, чтобы побеждать с чары врагов и защищать своих сородичей. Эта сила - палка о двух концах, так как если он будет пользоваться ею неразумно, он может быть уничтожен. Так что всегда есть возможность, и даже весьма вероятная, что человек, занимающий властную позицию, окажется не в состоянии соответствовать ей должным образом. Эти верования служат для контроля за тем, как используется секулярная власть. Если у сива или леле какой-нибудь лидер теряет популярность, представления о чародействе оставляют тем, кто от него зависит, лазейку для того, чтобы от него избавиться. Сюда же я отношу и верования тивов касающиеся Цав, силы, посредством которой в равной степени осуществляется как валидация авторитета выдающихся старейшин рода, так и контроль над ними (Bohannan). Таким образом, доступное всем чародейство представляет собой такую форму спиритуальной силы, которая связывается с неудачей. В этой классификации колдовство и чародейство попадают в один разряд. Представления о колдовской силе также имеют тенденцию предполагать за ней неуспешное исполнение роли и отвечать на это карающими мерами, как мы видели это выше. Но колдовство предполагает плохое исполнение ролей, связанных с промежуточными позициями, в то время как чародейство касается неудачного исполнения официальных ролей. Вся схема взаимосвязей между спиритуальными силами и социальной структурой приобретет большую четкость, если мы будем различать силы, способствующие неудаче, и силы, способствующие успеху.