Система в состоянии войны с собой 11 страница

Следующий вопрос, относящийся к параллелям между культурой и анальным эротизмом, касается того, в каком смысле примитивные культуры уходят от реалий расставаний и потерь. Пытаются ли они игнорировать единство смерти и жизни? Напротив, у меня сложилось впечатление, что как раз в тех ритуалах, которые наделяют силой нечистое вещество, предпринимается величайшая попытка утвердить физическую полноту реальности. Очень далекие от того, чтобы использовать телесную магию как средство ухода от реальности, эти культуры, в которых откровенно развита телесная символика, используют ее скорее для переживания опыта с его неизбежными потерями и болью. Через эти темы они приближаются к великим экзистенциальным парадоксам, как я покажу это в заключительной главе. Здесь же я только вкратце затрону этот предмет, в той степени, в какой это касается параллелей из области детской психологии: в той мере, в какой этнографический материал подтверждает тот факт, что примитивные культуры рассматривают грязь как креативную силу, он опровергает идею о том, что эти культурные темы сравнимы с фантазиями, порожденными детской сексуальностью.

Чтобы скорректировать искажения обоих типов, возникающие в данных, связанных с этим предметом, мы должны дать точную классификацию тех контекстов, в которых с телесной грязью связывается сила. Она может ритуально использоваться для благих целей - в руках тех, кто наделен силой благословлять. В религии евреев кровь рассматривалась как источник жизни, и прикасаться к ней было нельзя ни в каком случае, кроме священной ситуации жертвоприношения. Иногда считается, что плевок человека, занимающего ключевую позицию, обладает эффектом благословения. Иногда останки предшествующего правителя становятся материалом для очищения его царственного преемника. Например, тело последней умершей королевы народа ловеду в Дракенсбергских горах используется для приготовления составов, которые наделяет новую королеву способностью управлять погодой (Krige, c.c. 273-4). Эти примеры можно продолжать. Они повторяют предпринятый в предыдущей главе анализ сил, приписываемых социальной или религиозной структуре для обеспечения их самозащиты. Это же касается и телесной грязи как ритуального вредоносного средства. Оно может быть в руках тех, кто занимает ключевые позиции, и использоваться для защиты структуры, или в руках чародеев, злоупотребляющих своими позициями в структуре, или в руках аутсайдеров, находящихся в слабых звеньях структуры, которые гадают по кусочкам костей или чего-нибудь еще.

Теперь мы можем ответить на главный вопрос. Почему телесные выделения должны символизировать опасность и силу? Почему считается, что чародеям для обретения их способностей необходимо пройти посвящение, включающее пролитие крови или кровосмешение, или антропофагию? Почему то искусство, которым они занимаются после такого посвящения, главным образом состоит из манипулирования теми силами, которые, как считается, заключены в предельных областях человеческого тела? Почему предельные области тела должны в особенной мере наделяться силой и опасностью?

Во-первых, мы можем отбросить идею о том, что публичные ритуалы выражают всеобщие детские фантазии. Эти эротические желания, которые определяются как мечты ребенка об удовлетворении внутри своего тела, по всей видимости являются общими для всего человечества. Следовательно, символика тела - это часть общего для всех фонда символов, глубоко эмоциональная часть - поскольку она вырастает из индивидуального опыта. Но этот общий фонд ритуалы используют селективно. Одни символы получают развитие там, другие здесь. Психологические объяснения по природе своей не могут учитывать то, что относится к культурным различиям.

Во-вторых, опасны все предельные области. Если в них вторгаются тем или иным образом, изменяются очертания фундаментального опыта. Любая структура идей уязвима в своих предельных областях. Можно ожидать, что отверстия на теле будут символизировать его наиболее уязвимые точки. Вещество, выделяющееся из этих отверстий, - это маргинальное вещество в его наиболее очевидной форме. Слюна, кровь, молоко, моча, фекалии или слезы - все это пересекает границы тела просто за счет того, что выделяется из него. Это же можно сказать и про то, что отделяется от тела - обрезки кожи, ногтей, волос и пот. Ошибка заключается в том, что предельные области тела рассматриваются в отрыве от всех других маргинальных областей. Нет причин считать отношение человека к его собственному телесному или эмоциональному опыту хоть сколько-нибудь более первичным, чем его отношение к культурному или социальному опыту. Это ключ к пониманию той неравномерности, с которой ритуалы в разных частях света подходят к различным проявлениям тела. В некоторых местах осквернения менструальной кровью боятся как смертельной опасности, в других оно совершенно не опасно (см. Главу 9). В одних местах предметом повседневной озабоченности оказывается осквернение, вызванное смертью, в других это никого не беспокоит. В одних местах телесные выделения опасны, в других - это предмет для шуток. В Индии считается, приготовленная пища и слюна передают осквернение, а бушмены собирают семечки дыни, побывавшие во рту, чтобы потом поджарить их и съесть (Marshall-Thomas, c. 44).

В каждой культуре есть свой специфический набор рисков и проблем. Какая именно из предельных областей тела представляется как наделенная силой, зависит от того, какую ситуацию должно отражать тело. Можно сказать, что наши самые сокровенные страхи и желания находят здесь очень остроумное выражение. Чтобы понять, что такое осквернение тела, мы должны вернуться назад и идти от известных опасных сил общества к конкретному набору тем, связанных с телом, и попытаться увидеть, какие здесь есть соответствия.

Стремясь свести все виды поведения к индивидуальной озабоченности своим собственным телом, психологи упорно продолжают пилить свою гирю.

 

Кто-то в шутку заметил по поводу психоанализа, что бессознательное в каждом выпуклом объекте видит пенис, а в каждом вогнутом - вагину или анальное отверстие. Я нахожу, что это высказывание точно характеризует положение вещей.

(Ferenczi, Sex in Psychoanalysis, c. 227, цит. по работе Брауна)

 

Но это долг каждого ремесленника - следовать логике своего ремесла. Долг социолога состоит в том, чтобы противопоставить этому редукционизму свой собственный. Если верно то, что все на свете символизирует тело, то в равной мере (и поэтому - даже в большей) верно и то, что тело символизирует все остальное. Отталкиваясь от этого символизма, состоящего из накладывающихся друг на друга слоев внутреннего смысла, уводящего назад к индивидуальному опыту восприятия своего тела, социолог имеет право попытаться пойти в другом направлении и развить некоторые идеи, касающиеся индивидуального опыта восприятия общества.

Если анальный эротизм выражен на уровне культуры, это не дает нам права предполагать, что население состоит из людей, страдающих анальной эротоманией. Мы должны попытаться отыскать нечто такое, что сделало уместной какую бы то ни было культурную аналогию анального эротизма. Процедура здесь напоминает скромный вариант фрейдовского анализа шуток. Пытаясь найти связь между вербальной формой и удовольствием, получаемым от нее, он потратил много усилий на то, чтобы свести интерпретирование шутки к нескольким общим правилам. Никакой автор, пишущий комедии, не смог бы воспользоваться этими правилами для выдумывания шуток, но они помогают нам увидеть некоторые связи между смехом, бессознательным и структурой историй. Эта аналогия очень удачна, так как осквернение представляет собой форму, обратную юмору. Осквернение не шутка, оно не развлекает. Но его символическая структура, использующая сравнения и двойственность смысла, напоминает структуру шутки.

Представляется, что можно выделить четыре типа социального осквернения. Первый связан с опасностью, угрожающей внешним границам; второй - с опасностью пересечения внутренних разделительный линий системы; третий связан с опасностью предельных положений. Четвертый тип - это опасность, возникающая в случае внутреннего противоречия, когда одни базовые принципы отрицаются другими базовыми принципами, так что в некоторых точках система как бы воюет против самой себя. В этой главе я покажу, каким образом символика границ тела используется в этом своеобразном несмешном остроумии для выражения опасности, угрожающей границам сообщества.

Ритуальная жизнь кооргов (Srinivas) оставляет впечатление, что этими людьми владеет страх перед опасной нечистотой, проникающей в их систему. Они представляют тело так, как будто это осажденный город, все входы и выходы которого охраняются от возможных шпионов и предателей. Все, что исходит из тела, никогда не должно употребляться повторно, соприкасаться с ним нельзя ни в коем случае. Самое опасное осквернение вызывается тем, что вышло из тела и смогло снова туда попасть. Маленький миф, тривиальный со всякой другой точки зрения, настолько хорошо отражает их поведение и систему представлений, что этнограф вынужден ссылаться на него три или четыре раза. Некая Богиня в каждом состязании силы или ловкости побеждает двух своих братьев. Поскольку от исхода этих состязаний зависит порядок их старшинства в будущем, братья решают взять над ней верх с помощью одной уловки. Ее хитростью подталкивают к тому, чтобы она вынула изо рта бетель, который жевала, - посмотреть, краснее ли он у нее, чем у братьев, - и сунула его обратно в рот. Как только она осознает, что ест то, что однажды уже побывало у нее во рту и, следовательно, было осквернено слюной, она соглашается, хотя и плача и рыдая, со справедливыми последствиями своего падения. Эта ошибка аннулировала все ее предыдущие победы, и братья получили над ней старшинство на вечные времена уже по праву.

Коорги включены в систему индийских каст. Есть все основания не считать их чем-то исключительным и выпадающим из общей картины индусской части Индии (Dumont & Pocock). Следовательно, статусы представляются ими с позиций чистоты и нечистоты, поскольку эти идеи распространены в кастовой системе повсеместно. Самые низшие касты наиболее нечисты, и именно их скромные услуги дают высшим кастам возможность не соприкасаться с телесной нечистотой. Они стирают одежду, стригут волосы, обряжают умерших и и.д. Вся система репрезентирует тело, в котором в результате разделения труда голова занята размышлениями и молитвами, а наиболее презренные части занимаются уборкой мусора. В каждом локальном суб-кастовом сообществе есть четкое представление о его относительном положении на шкале чистоты. С точки зрения индивида, система кастовой чистоты имеет восходящую вертикальную организацию. Те, кто над ним, более чисты. Все, кто ниже его, как бы ни было сложно их отношение друг к другу, для него нечисты. Таким образом, для каждого индивида, включенного в систему, опасная область неструктурированности, против которой необходимо воздвигать барьеры, находится снизу. Грустная шутка осквернения, относящаяся к телесным функциям, заключается в том, что нисходящая кастовая структура символизируется посредством экскрементов, крови и трупов.

Коорги испытывают общий с другими кастами страх перед тем, что находится снаружи или снизу. Но как жители малодоступного горного района они, кроме того, образуют изолированное сообщество, связи которого с внешним миром нерегулярны и доступны контролю. Для них модель человеческого тела с его входами и выходами подходит вдвойне - для символического фокусирования опасений, связанных с их положением меньшинства в большом обществе. Здесь я хочу выдвинуть предположение, что в том случае, когда в ритуале выражается беспокойство по поводу отверстий тела, социологическая параллель этому беспокойству состоит в стремлении защитить политическое и культурное единство группы-меньшинства. На протяжении всей своей истории израильтяне были притесняемым меньшинством. По их представлениям все телесные истечения были нечисты - кровь, гной, любые выделения, семя и прочее. Их забота о целостности, единстве и чистоте физического тела могла бы быть хорошим отражением границ их политического тела, которым постоянно что-то угрожало.

Индийская кастовая система, охватывающая все меньшинства, включает, однако, каждое из них как самостоятельное субкультурное единство. В любом локальном сообществе любая суб-каста скорее всего представляет собой меньшинство. Чем чище и выше ее кастовый статус, тем в большей степени это меньшинство. Следовательно, отвращение к соприкосновению с трупами или телесными выделениями выражает не только упорядоченность каст в системе в целом. Беспокойство, вызываемое предельными областями тела, отражает опасность, угрожающую выживанию группы.

То, что социологический подход к кастовому осквернению оказывается гораздо более убедительным, чем психоаналитический, становится ясно, если принять во внимание повседневное отношение к испражнениям в Индии. В ритуальном смысле, как нам известно, прикоснуться к экскрементам значит оскверниться, и уборщики туалетов стоят в самом низу кастовой иерархии. Если бы это правило, касающееся осквернения, выражало индивидуальную озабоченность индусов, можно было бы ожидать, что отправление этих надобностей у них будет осуществляться регламентировано и скрытно. И испытываешь некоторый шок, читая, что нормальным для них отношением к таким вещам оказывается вялое безразличие, простирающееся до таких пределов, что тротуары, веранды и другие общественные места оказываются сплошь загажены, - до тех пор, пока не придет уборщик.

 

Индийцы отправляют естественные надобности везде. Чаще всего они испражняются возле железнодорожных путей. Но также и на пляжах, и на улицах; они никогда не ищут укрытия....Об этих фигурах, сидящих на корточках, - для приезжего они со временем приобретают оттенок неизменности и становятся не менее символичны, чем роденовский Мыслитель - никто никогда не говорит; о них не упоминается ни в романах, ни в рассказах; они не появляются ни в художественных, ни в документальных фильмах. В этом можно было бы усмотреть естественное стремление приукрасить ситуацию. Но истина заключается в том, что индийцы просто не видят этих сидельцев и могут даже, причем совершенно искренне, отрицать их существование. (Naipaul, глава 3)

 

С большим основанием, чем искать в кастовых представлениях об осквернении выражение орального или анального эротизма, можно утверждать, что оно выражает только то, на чем оно непосредственно сосредоточено. Это символическая система, основывающаяся на образе тела, первоочередной задачей которой является упорядочение социальной иерархии.

Индийский пример можно использовать для того, чтобы разобраться с тем, почему слюна и генитальные выделения оказываются более нечисты, чем слезы. Как писал Жан Жене, если я могу жадно пить его слезы, почему не выпить такую прозрачную каплю на кончике его носа? На это мы можем ответить: во-первых, потому что то, что течет из носа, не так прозрачно, как слезы. Это скорее напоминает патоку, чем воду. Когда густые выделения текут из глаз, это так же непоэтично, как и выделения из носа. Но чистые на вид, текущие по лицу слезы - это предмет для романтической поэзии: они не оскверняют. Отчасти это происходит из-за того, что на слезы естественным образом накладывается символика омовения. Слезы - как реки струящейся воды. Они очищают, смывают, промывают глаза, - так как же они могут быть нечисты? Но большее значение в данном случае имеет то, что слезы не связаны с телесными функциями пищеварения и воспроизводства. Поэтому возможности использования их для символического выражения социальных отношений и социальных процессов более узки. Это становится очевидно, если мы обратимся к кастовой структуре. Поскольку место в иерархии чистоты передается биологически, сексуальное поведение важно для сохранения чистоты касты. По этой причине, в высших кастах представления об осквернении, затрагивающем пограничные линии, фокусируются прежде всего на проявлениях сексуальности. Принадлежность человека к касте определяется по матери, и хотя она может быть замужем за человеком из более высокой касты, ее дети будут относиться к той же касте, что и она. Следовательно, женщины - это входные двери, через которые попадают в касту. Женская чистота всячески охраняется, и если становится известно, что какая-то женщина имела связь с человеком из низшей касты, она подвергается жестокому наказанию. Сексуальная чистота мужчин не связана с подобной ответственностью. Поэтому с мужским промискуитетом дела обстоят проще. Достаточно всего лишь ритуального омовения для того, чтобы очистить мужчину от полового контакта с женщиной низшей касты. Но мужская сексуальность все же не совсем свободна от тревог, связанных с осквернением тела при пересечении границ. Согласно существующему у индусов поверью, в мужском семени заключены сакральные качества, и его не следует растрачивать. В своем замечательном эссе о женской чистоте в Индии (1963) Ялман пишет:

 

Хотя кастовая чистота охраняется в женщинах, а мужчинам может быть позволена гораздо большая свобода, для мужчин, разумеется, лучше не растрачивать сакральные качества, содержащиеся в их семени. Известно, что они убеждены, что следует избегать не только женщин низших каст, но и всех вообще женщин (Carstairs 1956, 1957; Gough 1956). Поскольку потеря семени означает потерю этого вещества, наделенного большой силой,... лучше совсем никогда не спать ни с какими женщинами.

 

И мужская, и женская физиология уподобляется сосуду, жизненные соки, заключенные в котором, нельзя ни выливать, ни разбавлять. Женщины рассматриваются буквально как проход, через который в чистое содержимое могут проникнуть примеси. Мужчины сравниваются с порами, через которые драгоценное вещество может вытечь и пропасть, в результате чего вся система будет обессилена.

Сексуальные проступки оцениваются обычно по двойному стандарту морали. В патрилинейной системе родства жена - это вход, ведущий в группу. В этом смысле жены там занимают место аналогичное тому, которое занимают сестры в индийских кастах. Через измену жены в род проникает нечистая кровь. Так что символика несовершенного сосуда в большей степени тяготеет над женщинами, чем над мужчинами.

Если в ритуальной защите телесных отверстий мы видим символ заботы о входах и выходах, то чистота приготовленной пищи оказывается тем более важной. Я процитирую отрывок о способности приготовленной пищи быть оскверненной и переносить осквернение (неподписанная обзорная статья Чистое и нечистое, Contibutions to Indian Sociology, III, июль 1959, с. 37).

 

Когда человек использует что-то, это становится его частью, входит в него. Тогда, безусловно, это присваивание намного глубже, если речь идет о приготовленной пище, и дело заключается в том, что это присваивание опережает принятие пищи, поскольку оно происходит в процессе приготовления. Процесс приготовления можно рассматривать как присваивание пищи всем домохозяйством в целом. Это почти как если бы пища, еще до "внутреннего усвоения" ее отдельными людьми, проходила во время приготовления стадию коллективного предварительного переваривания. Нельзя есть пищу, приготовленную людьми, не соприкасаясь с природой этих людей. Это одна стороны ситуации. Другая состоит в том, что приготовленная пища чрезвычайно подвержена осквернению.

 

Это звучит как точная транслитерация индийской символики осквернения, относящегося к приготовленной пище. Но что мы получим, если в описании ситуации будем видеть ее объяснение? В Индии процесс приготовления пищи рассматривается как начало ее употребления, и поэтому приготовление еды настолько же чувствительно к осквернению, что и сам процесс еды. Почему мы обнаруживаем этот комплекс представлений в Индии, в некоторых частях Полинезии, в иудаизме и в ряде других мест, но не везде, где люди едят? Я предполагаю, что еда обычно не несет никакого осквернения, если только внешние границы социальной системы не находятся под давлением. Мы можем пойти дальше и объяснить, почему обычное приготовление еды в Индии должно отвечать требованиям ритуальной чистоты. Чистота каст связана с развитой системой наследственного разделения труда между кастами. Работа, выполняемая членами каждой касты, имеет символическую нагрузку: по ней можно судить об относительной чистоте статуса конкретной касты. Некоторые виды труда связаны с выделительными функциями тела, например, труд банщиков, цирюльников, уборщиков, как мы показали это выше. Некоторые профессии связаны с пролитием крови или со спиртными напитками - такие как забойщики скота, воины, давильщики ягод. Так что они занимают настолько низкие позиции на шкале чистоты, насколько их профессии расходятся с браминическими идеалами. Но в той точке, где происходит приготовление пищи, возникает необходимость четкого упорядочения взаимного соответствия структуры чистоты и профессиональной структуры. В производстве продуктов питания соединяются усилия нескольких каст, имеющих различные степени чистоты: кузнецов, плотников, канатчиков, крестьян. Перед тем, как еда достигнет тела, нужно посредством какого-то ясного символического перехода выразить то, что она отделена ото всех необходимых, но нечистых контактов. И процесс приготовления пищи, отданный в чистые руки, обеспечивает такой ритуальный переход. Можно ожидать, что какое-то подобие этого перехода мы обнаружим везде, где производство продуктов питания находится в относительно нечистых руках.

Это те основные направления, по которым примитивные ритуалы должны связываться с социальным порядком и с той культурой, в рамках которой они существуют. Приведенные здесь примеры очень схематичны, их цель - проиллюстрировать общие возражения против определенного принятого сейчас подхода к проблеме ритуала. Добавлю еще один пример, даже более сырой, чтобы подчеркнуть свою позицию. Психологами написано немало всего по поводу представлений об осквернении у юроков (Erikson, Posinsky). Эти северокалифорнийские индейцы, живущие ловлей лосося на реке Клэмат, производят впечатление помешанных на поведении различных жидкостей, - если правила, касающиеся нечистого, могут быть выражением помешательства. Они тщательно следят за тем, чтобы не смешивать хорошую воду с плохой, не писать в реки, не смешивать морскую и пресную воду и т.д. Я настаиваю на том, что эти правила не являются следствием невротической одержимости и что их нельзя интерпретировать, не принимая в расчет текучую бесформенность их высоко конкурентной социальной жизни (Dubois).

Подводя итоги. Между заботами отдельных людей и примитивным ритуалом безусловно есть связь. Но это не та простая связь, которая принимается психоаналитиками. Конечно, примитивный ритуал использует индивидуальный опыт. Это трюизм. Но он использует его настолько селективно, что нельзя говорить о том, что ритуал изначально вдохновлялся необходимостью решения индивидуальных проблем, общих для всего человечества, и еще меньше ритуал можно объяснять исходя из результатов клинических исследований. Примитивные люди не пытаются с помощью своих публичных ритуалов излечить или предотвратить неврозы. Можно спросить у психологов, подходит ли публичное выражение индивидуальных тревог для решения личных проблем или нет. Конечно, мы можем предположить, что какое-то взаимодействие в этом роде вероятно. Но это - не отправная точка. Нельзя браться за анализ ритуального символизма до тех пор, пока мы не будем видеть в ритуале попытку создания и поддержания конкретной культуры, конкретного набора допущений, посредством которых контролируется опыт.

Любая культура - это совокупность связанных структур, включающая в себя социальные формы, ценности, космологию, все области знания, через которую опосредуется всякий опыт. Некоторые культурные темы выражаются посредством обрядов или манипуляций, производимых над телом. В этом, самом общем, смысле примитивная культура может быть названа автоплатичной. Но назначение этих ритуалов - это не негативный уход от реальности. Бесполезно сравнивать ритуальные действия с детским сосанием пальца или мастурбированием. В ритуалах обыгрываются формы социальных отношений, и в результате того, что эти формы получают видимое выражение, люди имеют возможность узнать свое общество. Ритуалы воздействуют на политическое тело через символическое посредничество тела физического.

 

 

Глава 8

Внутренние контуры

 

В начале нашего столетия принято было считать, что первобытные представления о заразе не имеют никакого отношения к этике. В результате в научном анализе выделилась особая разновидность ритуала, получившая название магии. Если бы удалось обнаружить какую-то связь между ритуалами, касающимися осквернения, и моральными нормами, эти ритуалы по справедливости были бы отнесены к области религии. Чтобы завершить наше исследование о том, что происходило с ранними формами религии в рамках ранней антропологии, нам осталось только показать, что в действительности осквернение имеет прямое отношение к морали.

Верно то, что между правилами, относящимися к осквернению, и правилами морали нет полного соответствия. Некоторые виды поведения могут осуждаться как неправильные, но с ними не связано представление об осквернении, в то время как другие виды поведения, которые не считаются особенно дурными, вызывают осквернение и опасны. Во многих случаях мы обнаруживаем, что оскверняет то, что плохо. Правила, касающиеся осквернения, просто высвечивают некоторые аспекты морально неприемлемого поведения. Но нам все же необходимо рассмотреть вопрос о том, происходит ли соединение осквернения и морали каким-то произвольным образом или нет.

Чтобы получить на него ответ, мы должны более внимательно рассмотреть моральные ситуации и задуматься о связях между сознанием и социальной структурой. Индивидуальное сознание и общественный кодекс морали испытывают постоянное взаимное влияние. Дэвид Поул описывает это так:

 

Общественный моральный кодекс, который формирует индивидуальное сознание, в свою очередь подвергается переделке и переформировывается.... В реальном процессе этого взаимодействия общественный кодекс морали и индивидуальное сознание выступают как два потока, которые движутся вместе: каждый из них берут начало в другом и каждый дает что-то другому, направляет течение и сам является направляемым. Оба в равной мере изменяют направление и расширяются (с.с. 91-2).

 

Обычно не возникает необходимости в том, чтобы проводить глубокое различение между этими двумя вещами. Оказывается, однако, что мы не сможем разобраться с осквернением, если мы не проникнем в ту область, которая лежит между тем поведением, которое человек одобряет для самого себя, и тем, которое он одобряет для других; между тем, что он одобряет в принципе, и тем, чего он неистово хочет для себя здесь и сейчас, противореча всем принципы; между тем, что одобряется им в длительной перспективе, и тем, что одобряется в ближайшее время. Во всем этом достаточно места для расхождений.

Для начала мы должны признать, что моральные ситуации определяются непросто. Чаще всего они скорее туманны и противоречивы, чем ясны. Правила морали по природе своей носят общий характер, и применение их к конкретному контексту предполагает неизбежные неясности. Например, нуэры считают, что убийство внутри локального сообщества и кровосмешение - это плохо. Но к нарушению правила, касающегося убийства, человека может подтолкнуть соблюдение другого правила одобряемого поведения. Поскольку мальчиков этого племени с детства учат защищать свои права с помощью силы, любой мужчина может, не желая того, убить в драке своего соседа по деревне. Опять же, правила, касающиеся запрещенных сексуальных отношений, очень сложны, а генеалогические линии по некоторым направлениям отслеживаются довольно неаккуратно. Мужчина легко может оказаться в ситуации, когда он не уверен, находится ли конкретная женщина с ним в запрещенно близкой степени родства или нет. Так что часто возможно существование нескольких точек зрения на то, как следует поступить, поскольку расходятся мнения о том, что в данном случае релевантно для моральной оценки и какие последствия поступок должен повлечь за собой. В отличие от правил морали правила, касающиеся осквернения, не допускают разногласий. Они не зависят от намерений и для них безразличны тонкости соотношения прав и обязанностей. Единственный значимый для них вопрос заключается в том, имел ли место запрещенный контакт или не имел. Если бы опасности, вызываемые осквернением, помещались в наиболее важных точках кодекса морали, они могли бы, теоретически, усилить действие моральных норм. Однако, такое стратегическое распределение относящихся к осквернению правил просто невозможно, поскольку моральный кодекс по своей природе несводим к чему-то простому, жесткому и быстродействующему.

Однако, если мы внимательнее приглядимся к тому, как осквернение соотносится со взглядами на мораль, мы увидим что-то очень напоминающее попытки усилить таким способом воздействие упрощенного варианта морального кодекса. Если воспользоваться примером того же племени, нуэры не всегда могут сказать, совершено ли ими кровосмешение или нет. Но они верят, что кровосмешение приносит несчастье в виде особой формы кожного заболевания, которое можно предотвратить жертвоприношением. Если им известно, что они подвергли себя риску, они могут совершить жертвоприношение; если же им известно, что степень родства очень дальняя, и риск, следовательно, незначителен, они могут оставить это дело до выяснения post hoc, по признаку появления или непоявления кожного заболевания. Таким образом, осквернение может служить для устранения неясностей в вопросах морали.

Отношение нуэров к тем контактам, которые у них считаются опасными, не обязательно неодобрительное. Они пришли бы в ужас от кровосмешения между матерью и сыном, но многие другие запрещенные отношения не вызывают у них подобного осуждения. "Маленький инцест" - это то, что в любой момент может случиться в самых уважаемых семьях. Точно также, считается, что последствия супружеской измены опасны для пострадавшего мужа: когда он после этого сам ляжет со своей женой, у него могут начаться боли в спине, и предотвратить это можно только жертвоприношением, животное для которого должно быть предоставлено соблазнителем. Но несмотря на то, что пойманного с поличным соблазнителя можно убить, и это убийство не требует компенсации, нельзя сказать, что нуэры не одобряют прелюбодеяние как таковое. Создается впечатление, что преследование чужих жен - это для них что-то вроде рискованного спорта, поддаться соблазнам которого - обычное дело для любого мужчины (Evans-Pritchard, 1951).