Каждому отвлеченно понятна потребность в переменах, но людей, живущих одним днем, формирует привычка. Они болезненно реагируют на слишком большие перемены, а это ведет к мятежу Если вы новичок на вершинах власти или пока только пытаетесь ее добиться, устройте спектакль, демонстрируя уважение к старым методам работы. Если перемены необходимы, придайте им вид небольшого улучшения прошлого.
| ПРОИСХОЖДЕНИЕ РОЖДЕСТВА Празднование начала Нового года ~ древняя традиция. Римляне праздновали сатурналии, праздник Сатурна, бога урожая, между 17 и 23 декабря. Это был самый веселый праздник года. Всякая работа и торговля прекращалась, на улицы высыпали толпы, кругом царила карнавальная атмосфера. Рабов временно отпускали на свободу, дома украшали лавровыми ветвями. Люди ходили друг к другу в гости, делая подарки — восковые свечи и глиняные фигурки. Задолго до рождения Христа иудеи праздновали восьмой день Праздника Света в то же время года. Считается, что и германские племена отмечали праздниками не только весеннее равноденствие, но | НАРУШЕНИЕ ЗАКОНА Вспомним еще раз некоторые исторические факты. В начале 1520-х годов король Англии Генрих VIII решил развестись с женой, Екатериной Арагонской, потому что она не смогла подарить ему сына и потому что он полюбил другую — молодую и миловидную Анну Болейн. Папа Климент VII, противник развода, угрожал королю отлучением от церкви. Влиятельнейший приближенный короля, кардинал Уолси, также не видел надобности в разводе — и его вялость и нерешительность в поддержке короля дорого обошлись: он лишился высокого положения, а затем и жизни. Один человек в правительстве короля, Томас Кромвель, не только поддерживал Генриха в его желании развестись, но и придумал, как это сделать: полный разрыв с прошлым. Он убедил короля, что ему будет легче расстаться с Екатериной и жениться на Анне, если он полностью порвет все связи с Римом и сам встанет во главе вновь созданной Англиканской церкви. К 1531 году Генриху стало ясно, что другого решения нет. Чтобы наградить Кромвеля за его простую, но блестящую идею, он возвысил этого сына кузнеца до положения королевского советника. К 1534 году Кромвель был назначен королевским секретарем, и его закулисное влияние сделало его самым могущественным человеком Англии. Но для него за разрывом с Римом стояло нечто большее, нежели способ удовлетворения плотских желаний короля: Кромвелю виделся новый протестантский порядок в Англии, который уничтожил бы могучую Католическую церковь и передал ее несметные богатства в руки короля и правящих кругов. В тот же год он начал осуществлять полную ревизию всех церковных приходов и монастырей Англии. |
| Как выяснилось в ходе проверок, богатства церквей, куда они стекались на протяжении столетий, намного превосходили все, что он мог себе представить. Его лазутчики, которым была поручена проверка, докладывали об этом с потрясенным видом. Чтобы как-то оправдать задуманное, Кромвель распустил слухи о беззакониях в английских монастырях, злоупотреблении властью, эксплуатации народа, которому они были призваны служить. Добившись поддержки парламента на вторжение в монастыри, он приступил к конфискации их имущества, а затем закрывал монастыри один за другим. В то же время он начал насаждать протестантизм, реформировал церковные обряды. Тех, кто оставался верен Католической церкви, теперь именовали еретиками и подвергали гонениям. За одну ночь Англия получила новую официальную религию. В стране начался террор. Нашлись пострадавшие от Католической церкви, которая до реформации обладала громадной властью, однако большинство британцев были тесными узами связаны с католицизмом и его утешительными обрядами. Они в ужасе смотрели, как сносят соборы, как разбивают на куски изображения Мадонны и святых, разрушают витражи, грабят церковные сокровищницы. После разграбления и закрытия монастырей, которые давали кров беднякам и бездомным, несчастные наводнили улицы городов. Число нищих стремительно росло, их ряды пополнялись за счет бывших монахов. В довершение всего, чтобы оплатить свои церковные реформы, Кромвель резко увеличил налоги. В 1535 году север Англии потрясли сильнейшие мятежи, так что трон Генриха едва выстоял. К следующему году Генриху удалось подавить бунты, но король начал осознавать, во что выливаются реформы Кромве- | и зимнее солнцестояние, в котором видели возрождение солнца, приурочивая к нему почитание богов Вотана и Фрейи, Дакара (Тора) и Фрейра. Даже после того как император Константин (306— 337гг. н. э.) провозгласил христианство официальной религией Римской империи, память о свете и плодородии как важнейших компонентах дохристианских праздников середины зимы не могла быть полностью вытеснена. В 274 году римский император Аврелий (214—275 гг.) провозгласил официальный культ бога Солнца Митры, объявив день его рождения, 25 декабря, национальным праздником. Культ Митры, арийского бога света, распространился |
| из Персии через Малую Азию в Грецию, Рим и оттуда повсюду на Германские земли и в Британию. Многочисленные развалины его святилищ поныне свидетельствуют о том, что Митру почитали (особенно римские легионеры) божеством плодородия, мира и победы. Поэтому христианская церковь, возглавляемая Папой Либерием (352-366 гг.), совершила обдуманный и мудрый шаг, отменив с 354 года празднование дня Митры и объявив 25 декабря днем Рождества Господа нашего Иисуса Христа. Анна Сюзанна Ришке, «Нойе Цюрхер Цайтунр» 25 декабря 1983г. | ля. Сам король не собирался заходить так далеко — он хотел только развода. Теперь настала очередь Кромвеля с тревогой наблюдать, как король медленно начинает отменять реформы, восстанавливать католические святыни и ритуалы, которые были упразднены. Чувствуя, что впал в немилость, Кромвель в 1540 году решил одним махом вновь завоевать расположение Генриха: он нашел королю новую жену. Третья супруга короля, Джейн Сеймур, умерла несколькими годами раньше, и Генрих подумывал о новой молодой королеве. Не кто иной, как Кромвель подыскал ее: Анна Клевская, германская принцесса и, что было особенно важно для Кромвеля, протестантка. По заказу Кромвеля живописец Гольбейн написал великолепный портрет Анны. Увидев его, Генрих влюбился и дал согласие на брак. Кромвелю, похоже, удалось отвоевать прежние позиции. К сожалению, однако, оказалось, что портрет Гольбейна сильно идеализировал прелести принцессы, при личной же встрече она ничуть не понравилась королю. Его разочарование пало на голову Кромвеля — король был разгневан за неудачно проведенные реформы, а теперь за то, что ему пытались подсунуть некрасивую протестантскую жену. Генрих не хотел больше ждать. В июне того же года Кромвель по его приказу был арестован, обвинен в измене, протестантском экстремизме, назван еретиком и заточен в Тауэр. Спустя полтора месяца он был казнен под крики огромной толпы. ТОЛКОВАНИЕ Томас Кромвель рассуждал просто: он мечтал разрушить власть и богатство Католической церкви и положить основание для протестантизма в Англии. И осуществить все это он собирался в немыслимо короткие сроки. Он знал, что его быстрые рефор- |
мы вызовут боль и возмущение, но надеялся, что ропот утихнет, а горькие чувства с годами поблекнут. Более важно, думал он, что, отождествив себя с переменами, он станет вождем нового порядка и получит такую власть, что даже король будет покоряться ему. Однако в его плане был недостаток: как бильярдный шар, на полной скорости врезавшийся в подушку, его реформы увязли, натолкнувшись на сопротивление и помехи, которых он не предвидел и с которыми не в силах был справиться.
Инициатор радикальных реформ часто становится козлом отпущения, и на нем вымешают всю боль и разочарование. В конце концов дело может окончиться тем, что реакция на его реформы окажется для него гибельной, так как природа человека такова, что он с трудом воспринимает перемены, даже если это перемены к лучшему. Испокон веку мир до краев наполнен страхом и ненадежностью, и мы тянемся к знакомым лицам, хватаемся за привычки и ритуалы, которые делают этот мир более уютным. Перемены могут быть приятными, и мы даже иногда мечтаем о них — отвлеченно, абстрактно. Однако если меняется слишком многое, это порождает беспокойство, оно закипает и бурлит вначале скрытно, но затем прорывается.
Ни в коем случае не следует недооценивать скрытого консерватизма тех, кто вас окружает. Он существует — закоренелый и могучий. Никогда не позволяйте обманчивой прелести идеи обновления затуманить ваш разум: вы не можете заставить людей увидеть мир таким, каким он видится вам, и именно поэтому вам никогда не загнать их в счастливое будущее путем болезненных преобразований. Они возмутятся. Если реформа необходима, предвосхитите реакцию против нее, найдите способ подсластить пилюлю и замаскировать перемены.
СОБЛЮДЕНИЕ ЗАКОНА
В 1920-е годы Мао Цзэдун, в то время молодой коммунист, лучше всех своих единомышленников понимал, насколько невероятной и немыслимой была победа коммунизма в Китае. У малочисленной, стесненной в средствах партии, не обладавшей ни военным опытом, ни оружием и оснащением, не было никаких шансов. Единственное, что могло дать слабую надежду на успех, — это поддержка огромного крестьянского населения Китая. Но не было в мире никого консервативнее, чем китайское крестьянство, с его укоренившимся укладом и древними традициями. В истории старейшей цивилизации на планете власть никогда не ослабевала, какие бы бурные восстания ни бушевали в стране. Идеи Конфуция в начале XX столетия оставались такими же актуальными и почитаемыми, как и в VI веке до нашей эры, когда жил великий мудрей. Несмотря на гнет современного режима, откажется ли крестьянство от устоев, уходивших корнями в глубь тысячелетий, во имя великого неизвестного — коммунизма? Решение, каким его увидел Мао, опиралось на простой обман: задрапировать революцию в одежды прошлого, придать ей в глазах народа облик чего-то утешительного и разумного. Одной из самых любимых книг Мао был известнейший средневековый китайский роман «Речные заводи». В нем описаны приключения этакого китайского Робин Гуда и его разбойной дружины, сражавшихся против прогнившей и злой монархии. В Китае времен Мао семейные узы ценились превыше всего, поскольку конфуцианская иерархия, на верхней ступени которой стояли отец и старший сын, плотно закрепилась в общественном сознании. «Речные заводи», однако, воспевали более возвышенные идеалы — братские связи в шайке разбойников, верность благородному делу, объединяющему крепче кровных уз. Роман имел большой эмоциональный резонанс среди китайцев, их симпатии традиционно были на стороне слабых и угнетенных. Поэтому Мао постоянно проводил параллели между персонажами романа и своей революционной армией, представляя ее неким продолжением и расширением благородного братства, приравнивая свою борьбу за власть к вневременному конфликту угнетаемого крестьянства со злым императором. Он окутал коммунистические цели одеждами прошлого. Крестьянство не испытывало настороженности и даже поддерживало его группу.
Но и тогда, когда его партия пришла к власти, Мао продолжал выстраивать ассоциативный ряд с прошлым. Он представлял себя китайским массам не этаким китайским Лениным, а современным Шу Чжугэ Ля-ном, великим стратегом, жившим в III веке. Реальное историческое лицо, Чжугэ Лян стал легендарным персонажем и играл значительную роль в популярном историческом романе «Троеиарствие». Лян был больше, чем талантливый полководец, — он был поэтом, философом и образцом твердых моральных принципов. Мао также представал в облике поэта-воина, подобного Ляну, человека, гармонично соединявшего в себе стратега и философа и провозглашавшего новую этику. Он создал для себя образ героя из великой китайской традиции государственных деятелей — воинов.
Вскоре любая речь или статья Мао изобиловала отсылками к ранним периодам китайской истории. Он, например, напоминал о великом императоре Цинь, объединившем страну в III веке до н. э. Цинь запретил и приказал сжигать труды Конфуция, укрепил и закончил постройку Великой Китайской стены и дал Китаю современное название. Подобно Циню, Мао также объединил всю страну, начав решительные преобразования, направленные против деспотического режима. Цинь известен в китайской традиции как жестокий диктатор, царствование которого длилось короткое время. Блестящая находка Мао заключалась в том, чтобы зеркально перевернуть эти черты, одновременно no-новому интерпретируя Циня, оправдывая его законы в глазах современных китайцев и используя его, чтобы оправдать жестокость своего режима, насаждаемого в стране.
После провала «культурной революции» в конце 1960-х годов в Коммунистической партии Китая началась борьба за власть, в которой основным противником Мао стал Линь Бяо, в прошлом его близкий друг. Чтобы сделать понятнее для масс различие между философией Линь Бяо и своей, Мао вновь прибег к аналогиям из прошлого: он стал отождествлять своего оппонента с фигурой Конфуция, которого Линь и в самом деле постоянно цитировал. Себя самого Мао связал с древним направлением в философии, известным, как легизм, — законничество, к которому относился древний философ Хань Фэй-цзы. Легисты отрицали этику Конфуция, они верили в необходимость насилия для создания нового порядка. Они боготворили власть. Для придания себе веса в конкурентной борьбе, Мао развязал в масштабе страны пропаганду, пороча идеи Конфуция, используя аргументы легистов против конфуцианства для того, чтобы поднять молодежь на своеобразный бунт против старшего поколения. Такой величественный контекст он ухитрился придать обычной политической возне. В результате Мао еще раз вышел победителем, привлек на свою сторону массы и одержал триумфальную победу над противниками.
ТОЛКОВАНИЕ
Ни один народ не имеет таких глубинных связей с прошлым, как народ Китая. Столкнувшись с этим непреодолимым препятствием для реформ, Мао прибег к простой стратегии: вместо того чтобы начинать борьбу с прошлым, он поставил его себе на службу, проведя параллели между радикальными коммунистами и романтическими персонажами китайской истории. Переплетая историю о войне Трех Царств с борьбой Китая, Соединенных Штатов и Советского Союза, он отвел себе роль легендарного Шу Чжугэ Ляна. Подобно императорам прошлого, он добивался культового поклонения народных масс, понимая, что китайцам просто необходима символическая фигура отца или патриарха, которую они могли бы почитать. После того как он совершил грубейший промах с Большим Скачком, попытавшись осуществить форсированную модернизацию страны, с треском провалившуюся, он больше не повторял этой ошибки: он еще раз убедился, что радикальные перемены следует укутывать в привычные одежды прошлого.
Урок прост: прошлое всесильно. То, что случилось давным-давно, кажется более масштабным, связь с традицией и историей придает любому делу вес. Пользуйтесь этим, добиваясь для себя преимущества. Когда вы разрушаете привычное, то на его месте образуется пустота, люди испытывают страх перед хаосом, который может хлынуть, заполняя ее. Позаимствуйте у прошлого весомость и законность, хотя бы и отдаленно напоминающие ваш случай, чтобы создать видимость чего-то привычного и успокаивающего. Это придаст вашим действиям романтический флер и прикроет, сделав менее болезненной, истинную цель — перемены, то, к чему вы стремитесь.
Следует принимать во внимание, что нет ничего более труднодостижимого, более сомнительного для успеха, более опасного в обращении, чем начинать новый порядок вещей. Никколо Макиавелли, 1469—1527
КЛЮЧИ К ВЛАСТИ
Человеческой психологии во многом свойственна двойственность. Это проявляется, например, в том, что, даже понимая необходимость перемен, зная, насколько важно обновление и для общественных институтов, и для отдельных личностей, люди все равно испытывают раздражение и тревогу, когда эти процессы затрагивают лично их. Они знают, что изменения нужны и неизбежны, что новизна принесет облегчение, разгонит застой, но в глубине души цепляются за прошлое. Перемен, как абстрактного понятия или поверхностных перемен, «косметического ремонта», они просто жаждут, но изменения глубокие, затрагивающие самую суть их привычного уклада, нарушающие заведенный порядок, вызывают глубочайшее неприятие.
Каждую революцию обязательно сменяет период реакции, потому что пустота, возникающая на месте упраздненного старого порядка вещей, оказывается слишком невыносимым бременем для человеческого существа, подсознательно связывающего подобный вакуум со смертью и хаосом. Возможность перемен и обновления прельщает людей, привлекая их на сторону революции, но когда первый порыв проходит, спадает энтузиазм, остается ощущение опустошенности. Обращаясь к прошлому, люди тем самым создают лазейку, через которую старый порядок вползает обратно.
Согласно Макиавелли, пророк, воспевающий и призывающий перемены, может выжить только с оружием в руках: когда массы неизбежно потянутся к прошлому, он должен быть готов применить силу. Но вооруженный пророк не сможет продержаться долго, если только, понимая сложность своего положения, не позаботится о том, чтобы быстро создать новый набор ценностей и ритуалов на замену старым, успокоив этим тревоги тех, кого страшат перемены. Гораздо более простой и менее кровавый способ — своего рода надувательство. Проводите нововведения и реформы сколько душе угодно, но придайте им умиротворяющий облик старины и традиций.
Китайский император Ван Ман, правивший в 8—23 годы нашей эры, появился на сиене в период великих исторических преобразований, когда народ жаждал порядка, того порядка, который сформулировал для них Конфуций. Однако за две сотни лет до этого император Цинь приказал сжечь труды Конфуиия. Через много лет распространилась молва, что несколько свитков чудесным образом уцелели в подвале одного ученого человека. Эти тексты, возможно, не были подлинными, но это давало Ван Ману шанс, и он не преминул им воспользоваться: прежде всего он конфисковал тексты, затем велел своим писцам вставить в них несколько фрагментов, отражавших направление его реформ. Когда после этого тексты были обнародованы, из них как будто следовало, что великому учителю были бы угодны перемены, проводимые Ван Маном. Люди были успокоены этим, и реформы прошли с минимальным сопротивлением.
Следует понять: тот факт, что прошлое мертво и погребено, позволяет вольно его интерпретировать. Лля поддержки своего дела вы должны подправить его. Прошлое — это текст, в который вы без опасений можете вписать собственные строки.
Простой поступок, как, скажем, использование старого названия или сохранения за группой того же номера, свяжет вас с прошлым и обеспечит поддержку авторитета истории. Как заметил сам Макиавелли, римляне использовали этот прием, трансформируя свою монархию в республику. Они поставили двух выборных консулов на место монарха, однако многое другое осталось неизменным — императору прислуживали двенадцать ликторов, и при консулах оставили их ровно столько же. Монарх сам "" лично совершал ежегодное жертвоприношение, это было большое событие, посмотреть на которое стекались толпы. Республика сохранила этот обычай, римляне только «избрали главу жертвоприношения, назвав его царь-жертвоприноситель» Эти и сходные приемы удовлетворяли людей и удерживали их от того, чтобы требовать восстановления монархии.
Другая стратегия, позволяющая замаскировать перемены: шумно во всеуслышание объявить, что вы поддерживаете ценности прошлого. Примите облик приверженца традиций, и лишь единицы заметят, как мало это соответствует действительности. Флоренция эпохи Возрождения имела вековые республиканские традиции и весьма подозрительно относилась к любым попыткам пошатнуть эти устои. Козимо Медичи изображал ярого приверженца республики, тогда как в действительности добивался того, чтобы власть в городе принадлежала его семье. Формально Медичи сохранили во Флоренции видимость республики, фактически же она была уничтожена. Медичи исподволь провели радикальное реформирование строя под видом сохранения традиций.
Наука опирается на исследования и факты, это, казалось бы, должно оградить ее от консерватизма и косности: это иная, новаторская культура. Однако, когда Чарльз Дарвин обнародовал свое эволюционное учение, он столкнулся с более яростным сопротивлением со стороны коллег-ученых, чем церковных иерархов. Его теории бросали вызов слишком многим закоснелым идеям. Дж. Сэлк натолкнулся на такую же стену, пробивая свои открытия в области иммунологии, Макс Планк — со своими революиионными идеями в физике. Планк писал позднее о научной оппозиции: «Новая истина в науке торжествует не потому, что ее противники прозрели, увидев ее свет, а потому, что приходит время, когда противники наконец умирают, и на смену приходит новое поколение, успевшее с ней свыкнуться».
Справиться с этим природным консерватизмом можно, ведя льстивую и неискреннюю игру — игру придворного. Галилей поступал именно так в начале своей научной карьеры. Позднее он позволял себе конфронтации и поплатился за это. Так что платите дань традиции — на словах. Определите те элементы в своей революции, которые можно связать с прошлым. Провозгласите, что они базируются на традициях. Говорите правильные слова, демонстрируйте соглашательство, а тем временем проводите свои радикальные теории в жизнь, давайте им работать. Соблюдайте приличия и отдавайте дань прошлому. Это правило работает на любой арене, не только политической, — и наука не является исключением.
Наконец, последнее: нельзя игнорировать дух времени. Если реформы слишком опережают свое время, судьба реформаторов трагична — мало кто сумеет понять этих людей, все их шаги будут безнадежно неправильно истолкованы и вызовут отторжение. Изменения, которые вносите вы, должны казаться более консервативными, чем они есть в действительности. Англия все же сделалась протестантской страной, как о том мечтал Кромвель, но не революционным, а эволюционным путем, и для этого потребовались столетия постепенных преобразований.
Прислушивайтесь к веяниям времени. Если вы живете и работаете во времена бурных волнений и перемен, то власть получит тот, кто проповедует возврат к прошлому, комфорт и традиции. В эпоху застоя, однако, козырем будут реформы и революционные преобразования — но будьте осторожны, выпуская джинна из бутылки. Заканчивают революцию, как правило, совсем не те, кто ее начинал. Вы не выйдете победителем в этой опасной игре, если только не предвосхитите неизбежное возникновение реакции и заранее не примете меры, играя с образами и опираясь на прошлое.
Авторитетное мнение. «Тому, кто стремится или хочет преобразовать государственный строй какого-нибудь города и желает, чтобы строй этот был принят и поддерживался всеми с удовольствием, необходимо сохранить хотя бы тень давних обычаев, дабы народ не заметил перемены порядка, несмотря на то что в действительности новые порядки будут совершенно не похожи на прежние. Ибо люди вообще тешат себя видимым, а не тем, что существует на самом деле» (Николо Макиавелли).
Образ: кошка. Существо консервативное, она любит домашнее тепло. Если нарушить ее привычки, вторгнуться в ее пространство, она станет неуправляемой и психопатичной. Предотвратите это, поддерживая ее ритуалы. Если изменения необходимы, обманите кошку, сохраняя запах прошлого, а на видных местах расставьте привычные ей предметы.
ОБОРОТНАЯ СТОРОНА
Прошлое — это труп, которым вы можете распоряжаться по своему усмотрению. Если события недавнего прошлого были болезненными и горькими, то отождествлять себя с ними неразумно, так как это ведет к провалу. Когда Наполеон пришел к власти, Великая франиузская революция была свежа у всех в памяти. Если бы его двор хоть немного напоминал пышный двор Людовика XVI и Марии-Антуанетты, придворным постоянно пришлось бы опасаться за свою безопасность. Порядки, установленные для двора Наполеоном, напротив, отличала трезвость, умеренность и отсутствие показной роскоши. Это был двор государя, который ценил труд и военную доблесть. Такая новая форма казалась достойной уважения, она успокаивала.
Другими словами, приноравливайтесь ко времени. Но помните: если вы решаетесь на резкое изменение прошлого, ни в коем случае не допускайте появления пустоты, вакуума, в противном случае ваши преобразования породят террор. Даже неприглядная недавняя история покажется предпочтительнее этой зияющей пустоты. Заполните ее немедля новыми ритуалами и формами. Делаясь привычными, они смягчат противоречия и упрочат ваше положение.
Последнее: искусство, мода и технология — это, казалось бы, области, в которых сила и власть даются при условии полного разрыва с прошлым и ниспровержения устоев. Такая стратегия и в самом деле может принести огромную власть, но таит и много опасностей. Ваши революционные новшества неизбежно будут побиты со временем кем-то еще. Против этого вы бессильны — кто-то моложе и свежее двинется в новом, неожиданном направлении, и ваши смелые революционные открытия вчерашнего дня покажутся сегодня скучными и банальными. Постоянно приходится нагонять — такая власть недолговечна и не заслуживает серьезного внимания. Вам нужна власть, опирающаяся на более солидное основание. Использование прошлого, реставрация старины, тонкая игра с условностями и традициями и их разрушение сделают ваши творения большим, чем просто популярные однодневки. Погружаясь в эйфорию от головокружительных перемен, нельзя игнорировать факт, что ностальгия по прошлому неизбежно отыщет лазейку и вернется. В итоге, используя прошлое в своих интересах, вы добьетесь неизмеримо большей власти, чем предпринимая тщетные и саморазрушительные попытки полностью с ним порвать.
