Экскурс 1. Метод: по стопам Маркса 15 страница

 

371 Часть 3. Демократия

Дж. Буша в 2001 году, что Соединенные Штаты не подпишут данный протокол, поставило его эффективность под вопрос. Договор 1997 года по запрещению противопехотных мин имел некоторый успех, но и его действенность вызывает сомнения из-за нежелания Соединенных Штатов соблюдать его. Похо­жие международные договоренности по запрету производства и уничтожению запасов биологического, химического и ядер­ного оружия имеют такую же историю неполного успеха. Не­готовность Соединенных Штатов подчиниться им составляет и здесь громадное препятствие. Односторонность или, точнее, исключительность, которые позволяют себе США в рамках мировой системы, срывают реализацию всех подобных рефор­мистских идей.

Есть, впрочем, и масса других предложений, которые не так сильно зависят от воли Соединенных Штатов. Некоторые, к примеру, предлагают создать независимое глобальное аген­тство по водным ресурсам, которое разрешало бы не только международные споры о правах на воду, но и национальные конфликты, подобные тем, что связаны с планами возведения плотин на реках. Такое агентство отвечало бы и за справедли­вое распределение имеющихся водных ресурсов, и за стиму­лирование их наращивания. Другие предлагают создать неза­висимый всемирный орган по коммуникации, который занимался бы регулированием глобальных коммуникацион­ных средств, будучи чем-то вроде общемировой версии Феде­ральной комиссии США по связи. Основной задачей подоб­ного органа было бы гарантирование равного доступа к существующим средствам связи и информации и одновремен­но расширение имеющихся коммуникационных каналов, ска­жем, за счет требований, чтобы на всех военных и коммерчес­ких спутниках выделялся определенный процент их мощностей для бесплатных общественных каналов. Однако такого рода предложения страдают «гигантизмом». В попыт­ке демократизировать международные отношения предлага­ется создать некий верховный орган, что нанесло бы ущерб демократическому участию.

Вероятно, нетрудно представить себе реализацию подоб­ных глобальных реформ по биополитическим вопросам, но, в

3.2. Глобальный запрос на демократию

сущности, они идут не слишком далеко. Против них ополчи­лись мощные силы; не последним фактором является домини­рование США в международной системе и склонность амери­канцев ставить себя в привилегированное положение во всех международных договоренностях. Поэтому иногда кажется бесполезным вообще выдвигать какие-либо предложения. Здесь нам, вероятно, опять разумнее сослаться не на предло­жение по реформе, а на эксперимент - в данном случае по созданию альтернативной, более демократичной системы ком­муникации и информирования. «Индимедия» - это сеть, кото­рой совместно управляют сетевые информационные центры, предоставляющие на собственных сайтах информационные услуги в печатном и телевизионном виде. Существует, конеч­но, долгая традиция бесплатных радиостанций и эксперимен­тов с кабельным телевидением, которые разрушают монопо­лию на информацию, сосредоточенную в руках крупных медиа-корпораций. «Индимедия», выросшая из такой традиции, сна­чала возникла для информирования общественности о демон­страциях, сопровождавших саммит ВТО в Сиэтле в 1999 году¹⁰⁷. С тех пор сеть независимых медийных центров распростра­нилась на десятки городов, находящихся на шести континен­тах. Лозунг «Индимедии» - «Не нужно ненавидеть средства массовой информации, станьте ими» - призывает не только к слому информационной монополии корпораций, но и к ак­тивному вовлечению всех в производство и распространение новостей. Каждый может выложить на сайте «Индимедии» свою историю. Оба эти элемента - равный доступ и активное выражение собственного мнения - являются главными дая всякого плана демократизации связи и информации. Средства масс-медиа должны иметь возможность сказать правду. Дело не в том, чтобы зафиксировать истинное положение вещей в неком политкорректном глобальном изложении. Напротив, нужно гарантировать присутствие различных точек зрения множества в демократическом процессе коммуникации. «Ин­димедия» и многочисленные аналогичные независимые медий­ные проекты не представляют собой образца для реформиро­вания глобальных систем коммуникации. Но они дают важный

373 Часть 3. Демократия

опыт, который в очередной раз показывает нам мощное стрем­ление к всемирной демократии.

Как свидетельствуют такого рода примеры, не исключе­но, что для урегулирования сложившейся глобальной ситуа­ции в биополитической сфере было бы продуктивнее не выд­вигать реформистские предложения, а экспериментировать. Кроме того, биополитическая перспектива может помочь нам распознать онтологическую природу всех движений и найти ключевой элемент, приводящий их в действие. Мы никогда не добрались бы до этого важнейшего элемента, если бы толь­ко инвентаризировали или накапливали все жалобы и пред­ложения по реформе. Наличие такого элемента - биополити­ческая реальность. Именно он сможет пробудить к жизни множество и тем самым развить коллективную силу для со­здания альтернативного общества.

Назад в XVIII век!

Различные предложения по реформе, перечисленные в предыдущем параграфе, важны и полезны, даже если силы, выступающие против их осуществления, практически неодо­лимы. Лишь рассмотрев какое-то предложение, мы узнаем новую, критическую точку зрения на сложившиеся структу­ры, что дает нам нечто вроде когнитивной карты глобальной системы. В этом смысле всякое предложение выступает инст­рументом педагогики. Каждый, кто подумает: «Хорошая идея, почему бы не попробовать?» - получает важный урок.

Здесь следует признать, что большинство подобных пред­ложений по глобальной реформе не только нельзя осуществить из-за противодействующих им факторов, но и сами реформы, как бы они ни были полезны, не обеспечат демократии в гло­бальных масштабах - а ведь нам нужна именно она, настоя­щая демократия. Кто-то непременно скажет, что мы замахну­лись на слишком многое. В сущности, мы и сами напоминаем себе адептов демократии XVIII века, которым, как мы уже говорили, противостояли скептики, утверждавшие, что демок­ратию можно реализовать лишь в узких пределах афинского полиса, но она совершенно немыслима на обширных терри-

3.2. Глобальный запрос на демократию

ториях государств эпохи модернити. Сегодня сторонники де­мократии сталкиваются с таким же скептическим аргументом: демократия, вероятно, мыслима в пределах отдельных стран, но в масштабе глобализированного мира выглядит совершен­ным абсурдом. Либеральные скептики настаивают при этом, что именно глобальный масштаб, наряду с имеющими место культурными, религиозными и антропологическими различи­ями (а почему бы не прибавить ко всему этому, как бывало в прошлом, и проблему климата!), подрывает саму возможность появления единого глобального народа и прочих условий, необходимых для общемировой демократии. Консервативные скептики больше сосредоточены на различиях в уровнях ци­вилизованности, что сильно отдает расизмом: по их мнению, разговор о демократии уместен в Европе и Северной Амери­ке, но те, кто живет в других регионах мира, пока не готовы к демократии. Лишь после того, как наши свободные рынки и правовые системы привьют им уважение к частной собствен­ности и ощущение свободы, они, возможно, подготовятся к восприятию демократии.

Что же, скажем мы всем этим разноголосым скептикам, отправимся назад, в XVIII столетие! Убедительная причина побывать там состоит в том, что в те времена понятие демо­кратии не было столь извращено, как сейчас. Революционеры XVIII века не называли демократией ни власть авангардной партии, ни власть избранных должностных лиц, которые вре­мя от времени и в ограниченных рамках отчитываются перед множеством. Они знали, что демократия - это радикальная сверхидея, требующая власти для всех, осуществляемой все­ми. Полезно также признать, что если революционеры XVIII столетия и были утопистами, то лишь в той мере, в ка­кой они верили в возможность иного мира. Что действитель­но было тогда утопичным и совершенно иллюзорным, так это предложение воспроизвести античную форму демократии, предназначенную для города-государства, в качестве образца Для национального государства эпохи модернити. Конечно, революционеры того времени не имели это в виду. Как мы уже убедились, они столкнулись тогда с вызовом, требовав­шим создать новый концепт демократии и новые институты,

375 Часть 3. Демократия

подходящие для общества эпохи модернити и национальной территории. Наконец, полезно вернуться в XVIII век, чтобы оценить, сколь радикально новым было то, что им удалось свер­шить. Если они этого добились, то получится и у нас!

Таким образом, обратившись к XVIII веку, мы можем признать сегодня все пороки привязки к старым образцам. Если в XVIII столетии было иллюзией считать воспроизводи­мой в национальном масштабе афинскую модель, то сегодня не менее иллюзорно опять предлагать для мирового масшта­ба национальные модели демократии и представительных органов. Многие из обрисованных выше предложений по ре­формированию по-прежнему базируются на концепциях и национальных институциональных моделях демократии эпо­хи модернити, их всего лишь проецируют в расширенном виде на всю планету. (Отсюда и склонность к «гигантомании».) По­добные предложения основаны на том, что специалисты в об­ласти международных отношений называют «внутренней аналогией», то есть аналогией между внутренними структура­ми национального государства и структурами международной или глобальной системы. Действительно, поражает то, как часто внутриамериканские институты и практики оказываются образцами в тех предложениях, о которых мы говорили. Мы не собираемся доказывать, будто предложения о глобальных представительных системах, всемирном парламенте, глобаль­ном федерализме, общемировых судах и глобальных налого­вых схемах бесполезны. Напротив, мы повторяем, что обсуж­дение и выполнение многих таких идей, бесспорно, исправило бы несправедливости и элементы неравноправия в нынеш­ней глобальной системе. Однако такие реформы не будут дос­таточны для учреждения всемирной демократии. Необходим, помимо прочего, дерзкий полет политической мысли, чтобы порвать с прошлым, как это и было сделано в XVIII веке.

Нужно найти способ освободиться от липких призраков прошлого, которые цепляются за настоящее и лишают нас фантазии. Это важно не только из-за проблемы масштаба и того факта, что современные виды представительства и по­дотчетности растворяются, лишаются четкости на огромных просторах нашей планеты, но и потому, что изменились мы

3.2. Глобальный запрос на демократию

сами. Как было подробно показано во второй части этой кни­ги, глобальную общность обретают не только условия труда, но и само производство приобретает биополитический харак­тер. Иными словами, мы утверждали, что доминирующие про­изводственные формы все настойчивее подразумевают про­изводство знаний, привязанностей, связей, общественных контактов - короче говоря, производство всеобщих образов общественной жизни. Формирующаяся общность труда, с од­ной стороны, и производство общего, с другой, касаются не только создателей программного продукта в Сиэтле и Хайда­рабаде. Они являются отличительными признаками также для работников здравоохранения в Мексике и Мозамбике, сельс­кохозяйственных рабочих в Индонезии и Бразилии, ученых в Китае и России, а также для промышленных рабочих в Ниге­рии и Корее. В то же время вновь обретаемая концентрация общего никоим образом не угрожает уникальности субъектов, находящихся в различных местах. Концепт множества отли­чает сочетание общего и личного. Антропологическая специ­фика настоящего, специфика, отмеченная оформлением мно­жества, тоже не позволяет просто вернуться к прежним моделям. По этой причине мы считаем, что целесообразно обозначить наше время как «постмодернити», что позволяет отметить его отличия от ушедшего в прошлое периода модер­нити. Вместо археологии, которая раскапывает древние об­разцы, нам нужно нечто, подобное понятию генеалогии у Фуко, согласно которому субъект создает новые институциональные и социальные модели, основываясь на своих собственных про­изводственных возможностях. «Генеалогический проект не является эмпирическим, - объясняет Фуко, - не относится он и к позитивизму в обычном смысле слова. Он пытается при­внести в обсуждение локальные, прерывистые, нелегитими-зированные знания, противопоставляя их всякому унитарно­му примеру из теории, претендующему на то, чтобы профильтровать их, выстроить в иерархию или сгруппиро­вать во имя получения чистого знания... Таким образом, ге­неалогии не подразумевают позитивистского возврата к та­кой форме науки, которая отличатся большей аккуратностью

377 Часть 3. Демократия

и точностью; если выражаться определеннее, генеалогии ан­тинаучны» ^|08.

Поскольку для защиты от всемирного подавления и тира­нии уже недостаточно применения национальных образцов демократических институтов, нам придется изобрести новые модели и методы. Как говаривали федералисты в XVIII веке, новые времена требуют «новой науки» об обществе и полити­ке, чтобы положить конец повторению старых мифов о хоро­шем правлении и помешать попыткам восстановления поряд­ка в прежних формах. Сегодня не только ввиду всемирного масштаба современного общества, но и из-за новой антропо­логии и новых производственных возможностей множества нам тоже требуется новая наука - или, вероятно, если следо­вать Фуко, антинаука!

Новая наука о всемирной демократии не только исцелит наш политический словарь от нанесенных ему увечий; она так­же призвана видоизменить все основные политические поня­тия эпохи модернити. Начиная с концептов национального государства и свободного рынка до идеи социализма, от поли­тического представительства до советских и соборных форм делегирования полномочий, от прав человека до так называе­мых прав трудящихся - все это нуждается в переосмыслении в контексте изменившихся ныне условий. Это должна быть наука о множественности, гибридности и разнообразии, кото­рая могла бы показать, как все столь неодинаковые личности полностью воплощаются во множестве.

Между нашей идеей множества и новой наукой XVIII века есть, конечно, немало отличий. Одно из них состоит в том, что пророки Просвещения во Франции и Северной Америке хо­тели создать для общества зеркало из институтов, но зеркало искусственно искаженное, способное отобразить единый на­род вместо пестрого множества. Epluribus unum (во множестве едины) - по-прежнему написано на ленте, которую держит в своем клюве орел, изображенный на оборотной стороне од­нодолларовой купюры. Сегодня же речь идет не о низведе­нии глобального множества до народа. Глобальное общество пропитано биополитической динамикой константы, а избы­точное производство общего и глобальные субъективности;

3.2. Глобальный запрос на демократию

_тверждаются не только как смешанные, но и как уникаль­ные. Новый концепт демократии должен учитывать консти-_ту_Ирующую динамику множества, а также тот факт, что его пестрота не сводится к чему-то единому.

Еще одно различие между новой наукой XVIII века и той, что требуется сегодня, относится к тому, что сегодня основой политического анализа и доказательства выступает не инди­вид, а общность, то есть общий набор биополитических про­изводственных отношений. Если политическим мыслителям эпохи модернити приходилось искать разрешение противо­речия между личностью и общественным целым, то сегодня мы должны ухватить взаимодополняемость между множеством личностей и нашей совместной жизнью в обществе, о которой идут постоянные переговоры в контексте языкового сотруд­ничества и биополитических производственных сетей. По правде говоря, по своей сути новаторы республиканизма XVIII столетия вовсе не были искренними индивидуалиста­ми. Жесткое понимание общинных норм всегда оставалось важным элементом их размышлений и действий. Впрочем, оно сочеталось, конечно, с концепцией присвоения и владения, которая вела к отчуждению индивидуальных субъектов и их вычленению ^т. При любом раскладе, сейчас общественные ко­ординаты совершенно другие. Кроме того, как мы уже писа­ли, онтологические основания общества определены общей средой, которая является не фиксированной и статичной, а открытой, постоянно выходящей из берегов и постепенно приводимой в свою простую форму аккумулированной энер­гией и устремлениями множества. Как ни парадоксально, мир финансов, при всей свойственной ему силе абстракции, дает прекрасное выражение и общему социальному богатству мно­жества, и его будущему потенциалу. Правда, такое выраже­ние искажено частным владением и контролем, сосредоточен­ным в руках немногих. Задача сводится к тому, чтобы найти °бщий способ управлять человеческим наследием и направ­лять будущее производство продовольствия, материальных Ценностей, знаний, информации и всех прочих видов благ при Участии мужчин, женщин, рабочих, мигрантов, бедняков и всех Стальных элементов множества.

379 Часть 3. Демократия

Наконец, еще одно отличие от идей XVIII века сводится к тому, что война всех против всех и представление об есте­ственности состояния взаимного ожесточения, которое слу. жило дая своеобразного шантажа против республиканских планов, не являются больше действенными орудиями реак­ционной мысли, которые позволяли бы утвердить преоблада­ние суверенной власти монарха. Мы вовсе не утверждаем, что влиятельные руководители не пытаются сейчас прибегать к подобной тактике, чтобы добиться контроля над странами регионами и мировой системой в целом. Но мы хотим сказать, что подобные представления все меньше корреспондируют с нашей общественной действительностью. Фундаментальный характер концепта войны всех против всех опирается на час­тнособственническое хозяйствование и дефицит ресурсов. Материальная собственность, будь то земля, вода или автомо­биль, не может находиться в двух местах одновременно: если она есть у меня, и я использую ее, то вы этого делать не може­те. Но неовеществленную собственность, то есть идею, образ или вид связи, можно воспроизводить бесконечно. Она спо­собна находиться повсеместно в одно и то же время: то, что она есть у меня, и я ее использую, не мешает вам делать то же самое. Напротив, как говаривал Томас Джефферсон, при пе­редаче идеи крепнут: когда я зажигаю свою свечу от вашей, становится светлее. Сегодня некоторых ресурсов по-прежне­му не хватает, но фактически многие, особенно новейшие эле­менты экономики, не подчинены логике дефицита. Кроме того, когда производственные механизмы все смелее полагаются на расширяющиеся открытые сети коммуникации и сотрудниче­ства, базовое понятие всеобщего конфликта выглядит все ме­нее естественным. Действительно, естественным состоянием для нас является то, что создается в общих сетях множества. Все меньше смысла остается в том, чтобы узаконивать цент­ральную суверенную власть на основе войны между «демок­ратией» и прочими цивилизациями или защищать «демокра­тию» при помощи перманентного состояния войны и тем более - навязывать «демократию» военными средствами. Се­годня может считаться полезной только та демократия, кото­рая полагает мир своей наивысшей ценностью. Фактически

3.2. Глобальный запрос на демократию

ир не только требуется для демократии, но и является осно-ополагающим условием знания и, в самом общем плане, пре­бывания в этом мире.

Следует признать, что демократия не является неразум­ным или недостижимым требованием. Когда Спиноза гово­рил об абсолютной демократии, он исходил из того, что де­мократия фактически служит основой всякого общества. Преобладающее большинство наших политических, экономи­ческих, аффективных, языковых и производственных контак­тов неизменно базируется на демократических отношениях. Временами мы называем такие практики общественной жиз­ни спонтанными, а порой считаем, что они застыли в силу тра­диции и обычая, но на деле все это гражданские процессы де­мократического обмена, коммуникации и сотрудничества, которые мы ежедневно совершенствуем и видоизменяем. Если бы подобные демократические взаимодействия не лежали в основе совместной жизни, не было бы и самого общества. Вот почему для Спинозы другие виды правления являются иска­жениями или ограничениями человеческого общества, тогда как демократия - его естественное и завершенное воплоще­ние.

Конечно, разработка новой науки о демократии для мно­жества - это грандиозная задача, но общий смысл проекта ясен. Мы можем увидеть потребность в ней в реальных и насущных жалобах и требованиях столь многих людей всего мира - так откуда же явится сила для реализации подобного проекта, если не из запросов множества? Участники протестных движений отказываются принять идею жизни в мире, который для мно­гих характеризуется страхом, несправедливостью, нищетой и несвободой. Даже те, кто выражает сдержанный скептицизм по поводу возможности серьезных изменений в краткосроч­ной перспективе, все же признают, что нынешние формы гос­подства, насилия, мистификации, отчуждения и эксплуатации не могут долго продержаться в новой реальности: общие язы­ки, совместные практики и производственные формы нашего общества противоречат формам командования. Короче гово-Ря, наши мечты делают иную жизнь необходимой, пусть даже ^п°ка и невозможной. Похоже, что глобальный масштаб стано-

381 Часть 3. Демократия

вится единственным горизонтом для перемен, который мож­но себе представить, а настоящая демократия - единственно пригодным решением.

Итак, то, что предлагается нами сегодня, не есть повторе­ние старых ритуалов и затасканных призывов. Напротив, мы призываем вернуться к чертежной доске, вновь провести ис­следование, начать новое изыскание и сформулировать обнов­ленную науку об обществе и политике. Подобный социальный анализ не предполагает нагромождения статистики или при­митивных социологических фактов; это вопрос обращения к самому себе, позволяющего уловить нынешние биополитичес­кие потребности и представить возможные условия новой жизни, погрузившись в ход истории и антропологические трансформации субъективности. Новая наука о производстве благ и политическое устройство, нацеленное на обеспечение всемирной демократии, возникнут лишь при условии, что мы будем исходить из такого рода онтологии"".