Экскурс 1. Метод: по стопам Маркса 11 страница

Где-то посередине между этими крайними точками зрения в истории политической философии эпохи модернити находится подход к общественному мнению как к форме посредничества между множеством индивидуальных или групповых выражений и общественным целым. Основополагающим для данной концепции посредничества является принадлежащее Гегелю понятие гражданского общества⁴⁷. Гражданское общество - это сфера существования всех общественных, экономических и политических организаций и институтов, не относящихся к государству. В него входят не только личности, но также, что важнее, семьи, группы горожан, профессиональные союзы, политические партии, группы интересов - наряду со всеми прочими формами общественных ассоциаций. Ключом к гегелевскому пониманию гражданского общества является то, что оно отлично стыкуется с капиталистической идеологией общества, основанного на отношениях обмена. Путем политической алхимии гражданское общество преобразует множественные обмены в капиталистическом обществе в унитарную суверенную власть: это и пестрое отражение желаний каждого, и их просвещенный синтез в унифицированной, обобщенной воле. Нужно заметить, что гражданское общество играет у Гегеля ту же роль, какая в политической мысли эпохи модернити в целом принадлежит представительству: с одной стороны, посредством участия в гражданском обществе все члены общества связываются с политической сферой суверенитета и государства, а с другой -отделяются от нее. Гегелевское понятие гражданского общества дает образец возведения совокупности индивидуальных

3.1. Долгий путь демокрап

высказываний в рамках общественного мнения в рациональное единство, совместимое с суверенитетом.

Однако по крайней мере с середины XX века общественное мнение видоизменилось из-за грандиозного распространения средств массовой информации - газет, радио, телевидения, интернет-ресурсов и тому подобных средств. Скорость передачи информации, то, что символы самым раздражающим образом наезжают друг на друга, бесконечная череда картинок и недолговечность смыслов, по всей видимости, подрывают понимание общественного мнения и как множества индивидуальных высказываний, и как унифицированного рационального голоса. Среди нынешних теоретиков, занимающихся этой темой, Юрген Хабермас наиболее откровенно обновляет гегелевскую идею медиации и привязывает ее к утопическому видению рационального личностного самовыражения⁴**. При этом он опирается главным образом на раннее понимание Гегелем взаимосвязи, а не на его более позднюю концепцию гражданского общества. С точки зрения Хаберма-са, общественное мнение можно понимать в терминах коммуникативного действия, направленного на достижение взаимопонимания и становление ценностного мира. Публичная сфера демократична в той мере, в какой она допускает свободу самовыражения и множество коммуникативных обменов. Для Хабермаса такой жизненный мир активно выступает в качестве альтернативы, поскольку позиционируется им вне инструментального разума и капиталистического контроля над коммуникацией. В этой попытке отделить мир свободной и нравственной коммуникации от инструментальной системы и доминирования присутствует, конечно, рационалистский и морализаторский отзвук, чувство возмущения капиталистической колонизацией жизненного мира. Впрочем, в этом, как представляется, как раз и заключены исключительная утопичность и неосуществимость теории Хабермаса о нравственной коммуникации в демократичной публичной сфере. Ведь нас, наши отношения и наши контакты невозможно изолировать от посредничества капитала и средств массовой информации. В противоположность Хабермасу, Никлас Луман категорически отвергает подобный нравственный трансцендента-

317 Часть 3. Демократия

лизм, или утопизм. Вместо этого он предлагает функциональный метод анализа публичной сферы, под влиянием которого сеть социального взаимодействия обращается в двигатель, поддерживающий общественное равновесие⁴". Эта позиция обновляет функционалистский характер традиционной американской социологии и связывает ее с разными новыми методологическими подходами в социологии. Луман считает публичную сферу чрезвычайно сложной, но, тем не менее, самоподдерживающейся системой, в которой все разнообразные общественные акторы - несмотря на разногласия во мнениях и верованиях и даже выражая таковые - в итоге работают на поддержание равновесия системы в целом. В той мере, в какой эта концепция общественного мнения предполагает демократическое представительство, оно опирается на идею свободного взаимного столкновения огромного множества социальных противоречий внутри социальной системы; сама по себе сложность данной системы воспринимается как признак ее представительной природы. Но такое понятие представительства слишком слабо. Функционалистские подходы, подобные точке зрения Лумана, помещают модель посредничества между разноголосицей общественных мнений и синтезом социальной тотальности, но упор явно сделан на прочное, стабильное единство и равновесие в системе.

Впрочем, ни одна из этих теорий посредничества не ухватывает новой роли массовой информации и широкомасштабных опросов, ставших важными факторами оформления и выражения современного общественного мнения. В области изучения средств массовой информации, которая как раз имеет дело с этими новыми факторами, мы вновь обнаруживаем прежние расходящиеся взгляды на общественное мнение либо как рациональное личностное выражение точки зрения, либо как массовую манипуляцию обществом. Утопический взгляд продвигается главным образом самими конформистскими средствами массовой информации: в них якобы представлена объективная информация, позволяющая гражданам сформировать собственное мнение, которое, в свою очередь, во всей достоверности возвращается к ним в результатах массовых опросов. Так, Джордж Гэллап, основоположник американской

3.1. Долгий путь демократии

модели опросов общественного мнения, находившийся, кстати говоря, под большим влиянием Джеймса Брюса, утверждает, к примеру, что опросы помогают повысить восприимчивость правительства к пожеланиям народа³". Академическая сфера исследования средств массовой информации, напротив, больше склоняется к апокалиптической точке зрения. Хотя в современном обществе информация и образы присутствуют повсюду в неимоверном масштабе, количество источников, из которых они черпаются, в некоторых отношениях резко сократилось. Альтернативные газеты и другие информационные средства, выражавшие взгляды различных подавляемых политических групп почти на всем протяжении XIX и XX веков, почти исчезли³¹. Поскольку медийные корпорации сливаются в гигантские конгломераты, распространяемая ими информация становится все однообразнее. Ученые, изучающие медийную сферу, сетуют, к примеру, что во время войны 2003 года против Ирака основные американские газеты и телев»-зионные каналы единодушно излагали только версию правительства США об этих событиях - с небольшими отклонениями или вовсе без таковых⁵². Корпоративные средства массовой информации временами могут быть не менее надежным рупором правительства, чем какая-нибудь система, непосредственно управляемая государством. Ученые выделяют также мани-пулятивное воздействие результатов массовых опросов. Бесспорно, есть нечто странное в идее, будто опросы общественного мнения сообщают нам, что именно мы думаем. Как минимум, в них имеется центростремительный психологический эффект, то есть они подталкивают всех к согласию с точкой зрения большинства⁵³. Многие авторы левого и правого толка выдвигают обвинение в том, что средства массовой информации и проводимые ими опросы тенденциозны, что они служат для манипуляции и даже фабрикации взглядов общества⁵⁴. И снова общественное мнение как будто попадает в ловушку, зависая где-то между наивным утопизмом представлений об объективной информации или о рациональном личном самовыражении, с одной стороны, и циничностью пессимистического взгляда на массовый общественный контроль -с другой.

319 Часть 3. Демократия _____________________________________________________

При подобном экстремальном и несостоятельном противопоставлении серьезный выход предлагают культурологические исследования, в частности то их направление, которое выросло из работ Стюарта Холла и «бирмингемской школы»⁵⁵. Во-первых, культурологи проницательно показывают нам, что у коммуникации (а, значит, и общественного мнения) имеются две стороны. Хотя всех нас постоянно бомбардируют сообщениями и домыслами из области культуры и коммуникации, мы - не просто пассивные получатели или потребители. Мы постоянно придаем нашей культурной среде новые смыслы, выдвигаем свои возражения на господствующие идеи и вскрываем новые коды своего социального выражения. Мы не изолируемся от социального мира доминирующей культуры, но и не смиряемся молча с ее давлением. Скорее, оставаясь внутри господствующей культуры, мы создаем не только субкультурную альтернативу, но и, что важнее, новые коллективные сети для выражения своих позиций. Коммуникация продуктивна не только в плане ценностей хозяйственного плана, но и в плане субъективности, и в этом смысле коммуникация имеет особое значение для биополитического производства. Общественное мнение не является адекватным термином для обозначения таких альтернативных сетей самовыражения, возникающих в ходе сопротивления, так как мы уже убедились, что в традиционных представлениях общественное мнение чаще всего есть либо нейтральное пространство личной экспрессии, либо унифицированное общественное целое - или опосредованное сочетание этих двух крайностей. Мы можем воспринимать формы общественного самовыражения только как сети множества, которое сопротивляется доминантной силе и изнутри нее ухитряется создавать альтернативные значения.

Наконец, общественное мнение не является единым голосом или средней точкой социального равновесия. Когда опросы и обзоры заставляют нас относиться к публичной сфере как к некоему абстрактному субъекту, это чистой воды фикция и мистификация (якобы публика думает так или иначе и хочет того или иного). Общественное мнение не является ни формой представительства, ни даже его модернистским тех-

_______________________________________________ 3.1. Долгий путь демократии

ническим или статистическим субститутом. Общественное мнение - это не субъект демократии, а поле битвы, характеристики которого устанавливаются в зависимости от властных отношений, в которые мы можем и должны вмешиваться средствами политики, через коммуникацию, культуру и все другие виды биополитического производства. Поле формирования общественного мнения - это не ровная игровая площадка. Оно крайне асимметрично, поскольку средства массовой информации контролируются главным образом крупными корпорациями. Фактически отсутствуют реальные конституционные гарантии или система сдержек и противовесов, которая обеспечивала бы или регулировала доступ на это поле. В Европе неоднократно предпринимались попытки поставить механизмы формирования общественного мнения под публичный контроль, но так и не удалось затронуть сущностное ядро информационных средств, находящихся во власти корпораций. Во всяком случае, заявляя, что общественное мнение не является пространством демократического представительства, а служит полем, на котором разворачивается конфликт, мы, в сущности, не получаем искомых ответов, а лишь высвечиваем проблему. Конфликт на поле общественного мнения - это порог, через который должно переступить множество в процессе своего становления.

Теперь можно вернуться к тому, с чего мы начали: ко второй сверхдержаве, которую газета «Нью-Йорк тайме» усмотрела в скоординированных в общемировом масштабе антивоенных демонстрациях, состоявшихся в феврале 2003 года. Назвав эту новую сверхдержаву мировым общественным мнением, мы упустим из виду, что она выходит далеко за рамки политических институтов представительной демократии и, в сущности, возникла как симптом общего кризиса демократического представительства в глобальном обществе: множествам удается выразить то, на что не способны их представители. Однако термин «мировое общественное мнение» совершенно не служит пониманию характера и возможностей подобных проявлений множественных сетей, а обращение к этим сетям как к суперсиле не только преждевременно, но и уведет в сторону, поскольку свойственный им тип влияния резко асиммет-

321 Часть 3. Демократия

ричен тому, что доминирует сегодня в мире. Чтобы лучше уяснить силу множества, мы рассмотрим сначала некоторые из ее текущих проявлений, в частности - недовольство складывающейся глобальной системой и предложения по реформе, а затем разберемся, как эти сети множества могут образовать реальный противовес нынешней системе, чтобы создать условия для подлинно демократичного глобального общества.

Белые спецовки

Радикальные демократические движения в Европе нашли свое самое яркое воплощение за три-четыре года в конце 1990-х в группе итальянских активистов, получивших известность под наименованием «белые спецовки». Они зародились в «общественных центрах», где активные граждане стали в середине 1990-х годов размышлять о глубоких изменениях в обществе. «Общественные центры» возникли в Италии в 1970-е годы как альтернатива социальным пространствам™. Группы молодых людей захватывали дома, из которых вьюсали жильцы, и устраивали там себе пристанище. Общественный центр часто обрастал книжными лавочками, кафе, радиостанциями, лекционными и концертными площадками, находящимися в коллективном управлении, — то есть всем необходимым. В 1980-е годы молодежь из общественных центров пережила и оплакала гибель прежнего рабочего класса и закат фабричного фордистского труда, которым занимались их родители, усугубив драматизм ситуации теми ранами, которые они сами себе наносили, включая героин, изоляцию и отчаяние. Через такой опыт прошли все ведущие промышленные страны, но в Италии в 1970-е годы классовая борьба была особенно ожесточенной, а потому итальянская молодежь в 1980-е годы пострадала сильнее других. Однако к началу 1990-х время скорби закончилось, и молодые люди из общественных центров стали знакомиться с новой рабочей парадигмой своего существования: мобильная, гибкая, ненадежная работа, типичная для постфордистской эпохи, которую мы уже описали во второй части. Подобно традиционным синим комбинезонам, типичным для прежних фабричных рабочих, белые спецовки стали олицетворять собой этот новый пролетариат.

Движение белых спецовок сначала появилось в Риме в середине

3.1. Долгий путь демократии

1990-х годов, когда традиционные партии и организации итальянских левых все более скатывались на обочину. С самого начала белые спецовки отрицали собственное происхождение от каких-то политических групп или партий. По их словам, они были «невидимыми» работниками, так как не имели фиксированньп контрактов, страховок, никакой основы для идентификации. Белый цвет спецодежды был призван подчеркнуть эту невидимость. Но незаметность, отличавшая специфику их работы, одновременно оказалась и главным преимуществом их движения. Они быстро преуспели в организации бурных развлечений в больших городах. В любую ночь и в любой части города они могли собрать горы музыкального оборудования и караван автофургонов для гигантских, напоминающих карнавал танцевальных вечеринок. Казалось, что тысячи мо-лодъгх людей появлялись ниоткуда, чтобы танцевать ночь напролет. А белые спецовки сочетали такое праздничное занятие с политической деятельностью. На улицах они протестовали против незавидного положения новых работников, перебивающихся случайными заработками, и против бедности, а также требовали гарантированного дохода для каждого. Выглядело это так, будто их демонстрации возникали из воздуха, как внезапно появляется Ариэль в «Буре». Они были прозрачны, невидимы. В какой-то момент их демонстрации получили широкое распространение в различных городах. Белые спецовки стали организовывать демонстрации совместно с нелегальными иммигрантами (еще одной общественной группой, отличающейся невидимостью), политическими беженцами с Ближнего Востока и другими освободительными движениями.

На этом этапе и начались серьезньш конфликты с полицией, и белые спецовки выступили еще с одной талантливой символической постановкой. Они стали передразнивать полицейские акции подавления. Для разгона беспорядков полицейские надевали специальную форму, в которой походили на робокопов, укрывались за плексигласовыми щитами и бронированными машинами. А белые спецовки наряжались в наколенники и шлемы для игры в регби и маскировали танцевальные фургоны под устрашающие боевые машины. Для политических активистов это было зрелищем постмодернистской иронии.

Однако в подлинном смысле решающим событием для организации белых спецовок стала их первая вылазка за пределы Европы, в

323 Часть 3. Демократия

Мексику. Им показалось, что субкоманданте Маркое и восстание сапатистов точно ухватили новые моменты в изменившейся глобальной ситуации. Как говорили сами сапатисты, им приходится идти вперед с расспросами ("caminar preguntando") в поисках новой стратегии для всех движений. В итоге белые спецовки присоединились к группам поддержки мексиканского протеста, а белая лошадь Сапаты стала и их символом. Сапатисты известны тем, что поддерживают глобальные связи по интернету, но белые спецовки не были порабощены Сетью. Они предпочитали физическое действие на международной и глобальной арене с организацией операций, которые сами же позже стали называть «дипломатией снизу». Поэтому они несколько раз побывали в Чиапасе. Белые спецовки участвовали в европейском эскорте, сопровождавшем исторический марш сапатистов из Лакандонских джунглей в Мехико. Они видели свое место в одном ряду с борьбой коренного населения Мексики, потому что их всех вместе угнетала та новая и жестокая реальность, которую породил мировой капитал. В условиях неолиберальной глобализации пространственная мобильность и гибкий график стали важнъши факторами и для работников в столице, и для сельского коренного населения, страдавшего от изменившихся правил разделения труда и власти на новом всемирном рынке. Помимо символических действий пробудившемуся европейскому городскому пролетариату понадобилась новая политика, и он нашел ее в джунглях Чиапаса.

Из Мехико белые спецовки вернулись в Европу с выверенньш планом, направлявшим их акции против неолиберальной глобализации. Тогда разразились события в Сиэтле 1999 года, связанные с протестами против ВТО. Так что они поехали в Сиэтл и переняли у американских активистов методы гражданского неповиновения и ненасильственного протеста, к которым нечасто прибегали в Европе. Атакующие и защитные тактические действия, которым они научились в Сиэтле, добавились к ироничным и символическим новациям этого движения. Белые спецовки продолжали разъезжать - снова в Чиапас, на север в Квебек. Кроме того, они присутствовали на каждой международной встрече в верхах в Европе - от Ниццы до Праги и Гетеборга.

Последней остановкой для них стали протесты вокруг саммита «большой восьмерки» в Генуе летом 2001 года. Они выступили

3.1. Долгий путь демократии

одной из центральных сил их организации. Между тем там собралось более 300 тысяч активистов. Белые спецовки, когда быт возможность для прохождения процессии, мирно шли к месту проведения саммита, и сопротивлялись, как только могли, если полиция атаковала их со слезоточивым газом, дубинками и пулями. Но на этот раз их ироническое подражательство встретило явно выраженную насильственную реакцию со стороны полицейских, больше похожую на боевые действия низкой интенсивности, чем на действия полиции. Полицейские убили одного из демонстрантов, Карло Джулиани. Насилие со стороны полиции вызвало крайнее возмущение в Италии и по всей Европе. Еще долго шли судебные слушания с целью наказать полицейских за жестокость.

После Генуи белые спецовки приняли решение исчезнуть. Они постановили, что прошло то время, когда группировка, подобная им, должна возглавлять движения множества. Они сыграли свою роль в организации крупных протестов во время проведения международных и глобальных саммитов; они многое сделали для распространения протестных движений и придания им сплоченности; кроме того, они старались обеспечить безопасность манифестантов, отвращая их от проявления насилия, которое только усугубляет положение, в сторону более творческих - часто ироничнъ1х - форм самовыражения. Вероятно, особенно ценным в опыте белых спецовок было то, что им удалось создать форму выражения для новъи видов труда - с их сетевой организацией, пространственной подвижностью и гибкостью рабочего времени - и собрать их в сплоченную политическую силу, действующую против новой глобальной системы власти. Сегодня политическая организация пролетариата невозможна без этого.

3253.2. Глобальный запрос на демократию

Я понимаю, что равное распределение собственности непрактично. Однако последствия столь неимоверного неравенства для большинства людей пагубны, а потому законодатели не переусердствуют, предложив больше средств, чтобы эту собственность подразделить.

Томас Джефферсон

Товарищи, поговорим об отношениях собственности!

Бертольд Брехт

Жалобные книги

Теперь отложим в сторону теоретические изыскания ради краткого эмпирического исследования. Сегодня неравенство, несправедливость и недемократические свойства глобальной системы вызывают большое недовольство во всем мире, причем протесты все чаще перерастают в мощные, устойчивые движения. Демонстрации во время саммита Всемирной торговой организации в Сиэтле впервые привлекли внимание международных средств массовой информации, однако разные группы в ведущих и подчиненных регионах мира десятилетиями критиковали всемирную систему по политическим, правовым и экономическим мотивам. У каждого из таких протестов есть собственный особый посыл (который часто, по крайней мере в начале, остается незамеченным, как бутылка, брошенная в океан, или росток под снегом, ожидающий прихода весны), однако по-прежнему нет ясности в том, к чему сводятся различные возражения, взятые в целом. Честно говоря, вместе они неизбежно кажутся, как минимум на первый взгляд, бессвязным набором жалоб по несоизмеримым вопросам.

Давайте будем считать различные протесты и требования, направленные сегодня против имперской системы, свежим изданием жалобных книг (cahier de dolihnce), каковые составлялись во Франции накануне Французской революции. В 1788 году ввиду нараставшего финансового кризиса король

3.2. Глобальный запрос па демократию

Людовик XVI объявил о созыве в следующем году Генеральных штатов, не собиравшихся с 1614 года. Обычай был таков, что на заседании Генеральных штатов монарх мог вводить новые налоги, чтобы получить средства, рассмотрев, в порядке взаимности, жалобы его участников. Однако король не ожидал такого наплыва жалоб. К моменту собрания Генеральных штатов в Версале в мае 1789 года по всей стране было собрано 40 тысяч жалобных книг. Там присутствовали разоблачения и требования, варьировавшиеся от чисто местных проблем до вопросов, касавшихся самых высоких сфер управления. Революционные силы, зревшие во Франции, впитали эти требования как часть собственных и усмотрели в конкретных сетованиях зародыш новой общественной силы. Другими словами, аббат Сиейес и его соратники построили на основе жалобных книг фигуру «третьего сословия» как политического субъекта, полного энергии, достаточной чтобы сбросить прежний режим и привести к власти буржуазию. Вероятно, протесты против нынешней формы глобализации можно рассматривать в том же свете, увидев в них потенциальную фигуру нового глобального общества.

Следует отметить, что несоразмерность сегодняшних жалоб и требований иная, нежели во Франции в XVIII столетии. Тогда тысячи жалобных книг очень разнились между собой, но можно сказать, что за ними стояли логичные, упорядоченные тексты «Энциклопедии» Дидро и Даламбера, которые, как нам кажется, придавали им глубокую, просвещенную, рациональную структуру. За сегодняшними протестами нет энциклопедической рациональности. Ныне списки жалоб больше похожи на вавилонскую библиотеку Хорхе Луиса Борхеса, то есть это хаотичное, причудливое, бесконечное собрание сочинений, рассказывающих обо всем на свете. На деле, если сегодня в протестах и есть какая-то связность, то она даст знать о себе позже, будучи представлена с субъективной точки зрения самими протестующими. В конце концов, возможно, сейсмические колебания каждого отдельного протеста вступят в резонанс с остальными, усилив их в процессе координации и породив «землетрясение» множества.

Когда-нибудь, несмотря на разнообразие претензий, мы

327 Часть 3. Демократия

сможем выделить три общих пункта, которые постоянно повторяются в качестве условий для всякого проекта нового, демократичного мира: это критика сложившихся форм представительства, протест против нищеты и антивоенные выступления. Однако пока приходится потерпеть. Просто присядем и прислушаемся к шумным жалобам на нынешнее состояние всемирной системы. Мы не претендуем на то, что наш список будет исчерпывающим, причем пристрастность при его составлении, конечно, способна выявить нашу собственную слепоту. Однако он все же даст представление о размахе и серьезности сегодняшних озабоченностей³⁷.

Жалобы по поводу представительства

Большинство современных протестных движений сосредоточено, хотя бы отчасти, на проблеме дефицита представительства. Хотя нас главным образом интересует мировая система, сначала нужно вкратце взглянуть на представительные институты местного и национального уровня, поскольку мировой уровень непосредственно опирается на них. Действительно, сегодня можно постоянно и повсеместно слышать сетования по поводу внутренних систем представительства всех стран мира. Ложное и искаженное представительство, которое дают местные и национальные избирательные системы, давно вызывает недовольство. Картина такова: участие в выборах - зачастую что-то вроде обязанности избрать непривлекательного кандидата лишь как меньшее из двух зол, чтобы он кое-как представлял нас в течение двух, четырех или шести лет. Низкие показатели явки, конечно, подрывают претензии на обеспечение представительности через выборы: те, кто не приходит голосовать, как бы участвуют в молчаливом протесте против системы. Итог президентских выборов в США в 2000 году был подведен в результате вызвавшего споры пересчета голосов и вмешательства Верховного суда. Но это всего лишь наиболее явный пример кризиса представительства, обеспечиваемого с помощью выборных институтов*. Даже Соединенные Штаты - государство, претендующее на роль гаранта демократии во всем мире, - допускают подобное из-

3.2. Глобальный запрос на демократию

девательство над идеей представительной власти. Однако ни в одной другой стране нет избирательных систем, которые обеспечивали бы существенно более точную репрезентативность, а в большинстве случаев она гораздо хуже.

Многие невыборные типы представительства на местном и национальном уровнях тем более не отличаются легитимностью. Так, говорят, что даже не будучи избранными, крупные корпорации представляют национальные интересы. «Что хорошо для "Дженерал моторе" хорошо и для Америки». Но на деле «корпоративная безответственность», то есть отсутствие в данном случае отчетности или представительности, -это общий рефрен многих протестов. Максимум, что может быть сказано в пользу корпоративного представительства, это то, что мы голосуем своими чековыми книжками, совершаем выбор в поддержку одной компании, а не другой, потребляя именно ее продукцию. Или же, в гораздо более узкой сфере, можно говорить, что корпорации представляют собственных акционеров. Однако мало у кого из нас хватает покупательной способности или акций, чтобы претендовать на влиятельные связи или контроль. В сущности, такие представления о корпоративном представительстве совершенно эфемерны, поскольку исходят из надежды на мудрость представителей при отсутствии какого-либо существенного воздействия со стороны представляемых. В конце концов, подобные претензии на представительность не менее оскорбительны, чем старые представления, будто феодальный лорд является представителем крестьян из своего поместья или рабовладелец -представителем собственных рабов⁵⁹.

В процессе глобализации все эти жалобы на провалы в представительстве на местном и национальном уровне нарастают в геометрической прогрессии. Механизмы связей и руководства в новых сферах глобализации гораздо непрозрачнее, чем даже старое патриархальное представительство. Одним из результатов глобализации в нынешней форме стало то, что некоторые национальные лидеры, как избранные, так и не избиравшиеся, получают существенные полнбмочия в отношении населения за пределами собственных национальных государств. Так, президенты США и американские

J Часть 3. Демократия

военные во многих аспектах обладают властью, позволяющей им претендовать на представительство человечества в целом. Что же это за представительство? Если связь с такими лидерами слаба у американских избирателей, то для остального человечества она бесконечно мала. Протесты против Соединенных Штатов по всему миру чаще выражают не столько антиамериканские настроения, сколько озабоченность наблюдающимся дефицитом представительства. Связь мирового населения с крупнейшими корпорациями и его контроль над ними тем более ничтожны.