II. Поминальные свечи в Боготе 18 страница

В десяти метрах от него, на другой стороне дороги, остановился грузовик. Из него вышел Реб с сумкой через плечо. Он с улыбкой пожал руку шоферу, и грузовик уехал.

Диего запел так громко, как позволяли ему легкие.

Реб приоткрыл дверцу и сел в машину.

— А нельзя ли чуть приглушить звук? Тебя, наверное, слышно на Аляске.

Они не виделись сорок три дня, и счастью Диего не было предела.

— Все в порядке?

— Да. Почти. А как у тебя?

— Все готово. Завтра утром в восемь тридцать — первый залп.

Апартаменты, которые Диего занимал в отеле «Фламинго», были сданы не ему. Он снял их на имя Луиса де Карвахаля, которое, насколько было известно Сеттиньязу, служило ему добрый десяток раз; долгое время Сеттиньяз считал, что имя это — вымышленное, Диего просто-напросто пользовался им, поселяясь в каком-нибудь городе или отеле, где, по приказу Короля, занимался делами, для ведения которых предъявление паспорта было необязательным. Более четверти века прошло, прежде чем Дэвид Сеттиньяз обнаружил, что настоящие имя и фамилия Диего звучали как Луис Диего Хаас де Карвахаль. Со стороны матери он был чуть ли не настоящим испанским грандом…

— Какой тебе снять номер?

Климрод пожал плечами. «Ему на это наплевать». Большой загорелой рукой Реб снял трубку и набрал номер. Заговорил по-французски. «С Сеттиньязом, конечно», — подумал Диего, понимавший лишь одно слово из двадцати. Он смотрел на Реба, и глубокое разочарование не покидало его. Диего надеялся, что по возвращении в Соединенные Штаты, которые они за последние четыре месяца исколесили вдоль и поперек, Климрод станет ему еще ближе, чем раньше. Но нет. «Он далек, как никогда». Десять месяцев прошли между той минутой, когда Реб углубился в джунгли Амазонки неподалеку от порогов Каракараи, и тем благословенным днем — Диего был тогда в Рио с Сократесом, — когда зазвонил телефон и наконец-то прозвучал его неповторимый голос: «Диего? Ты мне нужен». Уход в Зеленый Мир сильно изменил его. И если Климрод по-прежнему с учтивым вниманием выслушивал каждого, кто говорил с ним, то «моменты отсутствия», как их называл Диего, стали все более частыми и продолжительными… Разговор закончился словами «A bientot» которые понял даже Диего.

— Реб! Почему «почти»? Я спросил, все ли в порядке, а ты мне ответил: «Да. Почти».

Реб медленно перевел взгляд и уставился на Диего. Вдруг он улыбнулся:

— Дело в некоем Фергусе Мактэвише. Его фасоль со свининой великолепна, но виски паршивое. И он сказал мне: «Нет».

Диего не имел ни малейшего представления об этом Фергусе «как-там-бишь-его-зовут». Но, разумеется, не стал задавать вопросов.

— Голоден? — спросил Диего.

— Да.

Через четверть часа официант принес гамбургеры и яйца.

Точно в семь часов тридцать минут в дверь постучали — за несколько минут до этого о приходе гостей сообщили из вестибюля отеля по телефону. Вошли два человека: Лернер, которого Диего хорошо знал, и некий Абрамович, малознакомый ему человек. Они закрылись на час с небольшим в комнате Реба — Диего стоял на страже, — затем ушли. Реб опять взял в руки телефонную трубку, и Диего, воспользовавшись одной из редких пауз, спросил:

— Ты хочешь девочку на сегодняшнюю ночь? Реб безразлично пожал плечами, уставившись серыми глазами в пространство.

— На всякий случай, — продолжал Диего, — я придержал двоих. Высокие брюнетки, читали Олдоса Хаксли и Рабиндраната Тагора, в твоем вкусе. Тебе, черт возьми, надо расслабиться! Так Линду или Терри? Или обеих?

Зазвонил телефон. Диего снял трубку и узнал голос Эби Левина, хотя тот не назвал себя. Диего перенес аппарат в спальню и, чтобы не мешать, вышел прогуляться в коридор, где затеял игру с раздатчиком льда. Таким образом за несколько секунд до девяти часов он и увидел, как с кожаным портфелем в руках появился тот, кто всегда оставался самой загадочной личностью из всех Приближенных Короля.

Человек остановился у двери в апартаменты и, не постучав, посмотрел на Диего. Тот приблизился, уже собираясь отстранить докучливого посетителя.

— Господин Хаас? Будьте добры, доложите ему, что Джетро здесь.

— Джетро?

— Просто Джетро. Он ждет меня.

Диего вошел в номер и передал сказанное. Реб кивнул, не вдаваясь в расспросы.

— И он знает мое имя. — заметил Диего.

— Да, — уставившись в пустоту, сказал Климрод. — Впусти его, Диего, и, пожалуйста, с этой минуты пусть меня не беспокоят. К телефону я не подхожу. Мне потребуется два часа. А затем пусть придет Линда. В одиннадцать тридцать. Если она пожелает ждать до той поры.

Он слышал, но не видел, как ушел Джетро. Когда Реб появился, в глазах у него Диего заметил нечто, очень похожее на удовлетворение, если не на триумф.

— А что Линда? Высокая брюнетка, говоришь?

— Да, к тому же знает наизусть Тагора и Ги Леклера, ты таких любишь.

— Значит, я жду только ее.

Он явно был в прекрасном настроении.

— В общем, — сказал Диего, — за исключением этого Фергуса «черт-знает-как-его-там-дальше» все идет хорошо?

— Да, очень хорошо, если не считать его.

Диего в халате вышел в гостиную и спустился, чтобы позвать упомянутую Линду, которая ждала в комнате двумя этажами ниже. И коль скоро уж оказался там, сделал такое же предложение другой девице, Терри, хотя она не была ни блондинкой, ни толстушкой. Ну один-то раз можно изменить своим привычкам.

«И потом, я теперь такой красивый, такой чистенький, наверное, в постели сегодня буду очень хорош!»

Совершенно случайно он обратил внимание на четыре папки — Реб как раз собирался убрать их. Ничего особенного в них не было — простые картонные обложки, ничем друг от друга не отличающиеся…

…кроме цвета: одна — черная, другая — красная, третья — зеленая и четвертая — белая.

 

Джетро проработал у Реба по меньшей мере тридцать лет. Он возглавлял необычную разведывательную сеть, обслуживающую одного лишь Короля. Таррас считает, что Яэль Байниш сыграл определенную роль в ее создании.

Что же касается появления Джетро в Вегасе в тот момент и того факта, что он рискнул предстать перед Диего, то это лишь означало: дело, затеянное Королем 16 и 17 сентября, было очень важным. Готовился своего рода «финансовый День Святого Валентина»[50].

 

 

— 33 -

Черная папка находилась в руках Гаррисона Куинна, адвоката, прибывшего из Нью-Йорка и остановившегося вместе со своим компаньоном Томом Макгриди в отеле «Пески».

Ни Куинну, ни Макгриди не был знаком Лас-Вегас. Они приехали сюда впервые. А переговоры с проходимцами были для них совсем новым занятием, хотя они и не слишком их боялись. И тот и другой были коммерческими адвокатами, со всех точек зрения подготовленными к подвохам, оба одинаково любили четко составленную документацию и, когда надо, особенно если речь шла об интересах, которые они защищали, были одинаково несгибаемы.

Врученное им досье их полностью удовлетворяло. Они находили его замечательным. С пристрастием поработав над ним, они не нашли ни одного упущения. Этот Лернер, без сомнения, знал свое ремесло, хотя и не располагал к себе — речь у него была торопливой и сбивчивой, а внешность — как у рассыльного из похоронного бюро. Да, в первый раз, когда Лернер пришел к ним с предложением о сотрудничестве, он не произвел на них особого впечатления. Адвокаты чуть не отказались от его предложения, несмотря на высокую ставку обещанного гонорара. Но Лернер сказал им: «Клиенты, которых я представляю, не имеют отношения к преступному миру. Это респектабельные люди. Вы можете сами убедиться: позвоните Дэвиду Феллоузу в „Хант Манхэттен“. Пожалуйста. И сейчас же». Они позвонили. Феллоуз громко рассмеялся: да,* он знает «клиентов» Лернера; да, он за них ручается во всех смыслах; нет, он не может назвать их имен; да, Куинн и Макгриди при всей их почтенной репутации без оглядок и сомнений могут вступать в серьезные отношения с Лернером и его «клиентами»…

Гаррисон Куинн раскрыл черную папку. В ней лежали две машинописные странички без бланкового штампа и без подписи. Куинн прочитал их и вздрогнул. Не говоря ни слова, он протянул текст Макгриди. После чего обернулся и повнимательнее пригляделся к молодому человеку в очках с металлической оправой, сидевшему позади него между двумя его ассистентами из конторы «Куинн и Макгриди». О молодом человеке в очках Куинн знал совсем немного: «Его зовут Бек, это один из моих помощников; он меня представляет. Выполняйте в точности все распоряжения, которые он передаст вам от моего имени».

И тот же молодой человек несколько минут назад незаметно протянул ему черную папку.

Макгриди в свою очередь закончил чтение и закрыл папку. Он остался невозмутимым, но Куинн заметил, что руки у него немного дрожали. Это произошло точно в восемь часов двадцать девять минут утра 16 сентября 1957 года. Куинн медленно оглядел гостиную, расположенную на девятом этаже гостиницы «Пески», где происходила встреча. И громким голосом начал:

— Кажется, собрались все.

Шепот и кивки в знак согласия. В общей сложности их оказалось четырнадцать человек. Слева от Куинна сидел Макгриди. Сзади — два его ассистента и молодой Бек; справа — подозрительный персонаж по имени Эби Левин, а с обеих сторон от него — еще менее привлекательные личности: некий Моффатт, в одном лице представляющий несколько синдикатов, юрист по фамилии О’Коннорс, и. наконец, напротив — пять человек: Мэнни Морген и Сол Мейер, официальные владельцы двух казино и держатели лицензии на их эксплуатацию, которых сопровождал их общий управляющий Джо Манакаччи и их советники — юристы с англосаксонскими фамилиями.

Куинн взглядом поискал Левина:

— Господин Левин?

— Вы выступаете с предложением, — ответил тот. — Вам и начинать.

У Левина были черные, немного запавшие глаза, жесткие и непроницаемые. Куинн неоднократно слышал это имя; кто-то даже говорил ему, что Левин — полномочный представитель синдиката преступлений — если только таковой существует — при американских профсоюзах.

Куинн наблюдал за Моргеном и Мейером, переводя взгляд с одного на другого:

— Вы владеете двумя казино: одно — на улице Стрип, другое — чуть подальше. Доходы от первого в среднем достигают четырехсот двадцати тысяч долларов. А у вас, господин Морген, цифра значительно меньше: триста сорок тысяч. В день.

— Откуда у вас такие сведения? — вдруг разозлившись, спросил Морген.

— Сведения точны, — спокойно ответил Макгриди. — К тому же суть не в этом.

— А в чем же?

— В тех проблемах, с которыми вы столкнулись в настоящий момент, — ответил Куинн. — И тех, что скоро возникнут.

— Очень скоро, — поддакнул Макгриди, чрезвычайно дружелюбно улыбаясь.

— И они вынудят вас продать ваше заведение, — сказал Куинн.

— Продать нашему клиенту, — уточнил Макгриди.

— Не было и речи о продаже чего бы то ни было, — воскликнул Мейер.

Но в отличие от Моргена он наблюдал не столько за двумя нью-йоркскими адвокатами, сколько за Эби Левином. «Итак, — подумал Куинн, — Мейер уже понял. Он умнее того».

— Господин Мейер, — обратился к нему Куинн. — У вас трудности с Комиссией по азартным играм. Седьмой раз на протяжении последних четырех месяцев в вашем казино были замечены нарушения, и уже наложен первый штраф в сто двадцать тысяч долларов. Завтра или, во всяком случае, очень скоро вам придется оплатить еще два, если не три других, примерно в размере пятисот тысяч долларов.

— Мы заплатим, — ответил Мейер.

— К этому вопросу мы еще вернемся, господин Мейер, — сказал Макгриди, улыбчивый, как никогда. — Что же касается вас, господин Морген, ваша ситуация не лучше, чем у вашего компаньона… простите, вашего коллеги…

— У вас, конечно тоже маленькие неприятности с Комиссией по азартным играм… — заметил Куинн.

— … но они не столь серьезны, — вставил Макгриди с таким видом, будто хотел сказать: «Главное, не беспокойтесь».

— В вашем случае, — продолжал Куинн, — серьезные проблемы возникнут скорее с министерством финансов…

— Министерство финансов, — продолжил Макгриди, — располагает сведениями, что доходы, заявленные вами налоговой администрации, не совсем соответствуют реальным…

— Сокрытие доходов, — вставил Куинн.

— Но как бы то ни было, — сказал Макгриди, — возникает новая ситуация: штат Невада…

— … при содействии Комиссии по азартным играм, — подхватил Куинн.

— … намерен предпринять последовательную чистку в игорной среде, — подхватил Макгриди.

— Отстранив подозрительных людей, — закончил Куинн.

— Черт возьми, что за цирк! — воскликнул Морген. — В чем вы нас обвиняете в конце концов? И кстати, кто вам дал право обвинять нас в чем бы то ни было? Мы пришли сюда, потому что наш друг Эби Левин попросил нас…

Он продолжал протестовать. В этот момент кто-то дотронулся до локтя Куинна. Не опуская головы, он взял свернутую вдвое бумажку. Раскрыл ее на коленях и прочел три слова, написанных мелким и очень убористым почерком: «Быстрее. Кончайте с ними».

— Не будем терять времени, — вмешался Куинн. — Вы говорили об уплате штрафов, господин Мейер? Какими деньгами? Теми, что лежат у вас в кассе? Мне кажется, у меня есть для вас плохая новость, господин Мейер. Не так ли, господин Левин?

— Увы! — невозмутимо произнес Левин.

— Господин Мейер, — сказал Макгриди, — вы построили и оборудовали ваше казино…

— Это касается также и Моргена, — вставил Куинн.

— … частично с помощью кредитов, которые согласились выдать вам финансовые службы некоторых профсоюзов, представленных здесь господами Левином и Моффаттом. Правильно, господин Левин?

— Совершенно верно, — ответил тот.

— Однако, — продолжил Куинн, — у ваших кредиторов тоже возникли проблемы.

— Взносы плохо поступают, — сказал Левин. — Кризис.

— Кроме того, федеральное правительство, справедливо или нет, но обеспокоено тем фактом, что профсоюзные организации финансируют игорные заведения…

— … особенно принадлежащие людям, которых оно считает…

— … справедливо или нет, — вставил Куинн.

— … довольно подозрительными, — закончил Макгриди.

— Короче, — продолжил Куинн, — ваши кредиторы очень скоро предъявят вам, господа Мейер и Морген, векселя к оплате. Для вас, господин Морген, эта сумма составит приблизительно миллион четыреста восемьдесят три тысячи шестьсот двадцать два доллара и пятьдесят три цента, включая проценты. Господин Мейер, ваша цифра — примерно два миллиона девяносто четыре тысячи пятьсот семьдесят один доллар ровно, включая проценты.

— У нас есть друзья, — возразил Морген, глаза его горели яростью и ненавистью.

— Действительно, поговорим об этих друзьях, — улыбаясь, подхватил Макгриди.

Он достал из черной папки один листок, а Куинн взял другой.

— Фредерик Морген, родился 14 марта 1912 года в Нью-Йорке В 1936 году приговорен к двухлетнему тюремному заключению за вооруженное нападение. 11 августа 1939 года убил человека по имени Чарли Бейзл. Приговорен к двенадцати годам…

— Я не Фредерик Морген.

— Вы его брат. И комиссия Кифауэра семь лет назад обвинила вас в том, что вы брали деньги не только у своего брата, но и у двух других лиц, а упомянутая комиссия определенно установила, что эти люди основные свои доходы получали от сутенерства.

— Доказательств нет. Меня не привлекали к суду. Не выносили приговора.

— Разумеется, иначе вы не получили бы лицензию на содержание казино. Но у нас есть доказательства, которых не смогла представить комиссия Кифауэра, господин Морген. Счет 165746Х на имя Фрэнка Гребенхера в банке Роэл Британиа». Назвать вам даты вкладов и их размеры? Уверен, что следователи из американского сената будут счастливы узнать их…

— Господин Мейер! — сказал Куинн. — Теперь, кажется, ваша очередь.

— Но я могу и продолжить, — возразил Макгриди. — не еще есть что сказать господину Моргену. Например, та поводу некоей Лесли Мьюро, которую нашли мертвой…

— Я думаю, что господин Морген теперь все понял, — добродушно перебил его Куинн. — Господин Мейер! И он начал читать второй листок.

— Здесь говорится, господин Мейер, о вашем тесном сотрудничестве с неким Джоном Мэндрисом из Лос-Анджелеса. А также с Джо Баньа и Майком Леви. Вас чуть было не обвинили в убийстве, господин Мейер. И если бы не показания некоего Эдди Сейджа, калифорнийская полиция наверняка повнимательнее присмотрелась бы к тому, как вы проводили время в момент смерти Бэггси Сигела, достойного жителя Лас-Вегаса и известного создателя отеля-казино «Фламинго». Продолжать или нет, господин Мейер?

— Могу я взглянуть на эту бумагу?

— Конечно.

Мейер прочитал касающийся его машинописный текст. И остался невозмутим. Наконец он положил листок перед Куинном и пошел на свое место. Затем спокойно спросил:

— Кто ваш клиент?

— Человек по имени Генри Чане, — ответил Куинн. — Его порядочность вызывает даже меньше сомнений, чем порядочность покойного господина Сигела, к тому же он имеет большой опыт по части казино. И, разумеется, Комиссия по азартным играм выдала ему необходимый патент на содержание казино.

— И что он предлагает?

— Он оплачивает штрафы ваших кредиторов и платит шесть миллионов девятьсот семьдесят пять тысяч долларов. Наличными.

— Господин Морген, — вставил Макгриди, — что касается вас, предложение, по чистому совпадению, примерно то же: выверка всех счетов, оплата долгов и выплата пяти миллионов двухсот десяти тысяч.

— Наличными, — добавил Куинн.

— Дельные предложения, — продолжил Макгриди.

— И вы это знаете, — подхватил Куинн.

— Разумеется, у вас есть время обдумать их.

— И переговорить об этом, скажем, с вашими друзьями, из Лос-Анджелеса, — уточнил Куинн.

— Их имена, адреса и количество акций, которые они держат, указаны на этих вот листочках. Надо ли их читать?

— Незачем, — ответил Мейер.

— Срок переговоров — два часа, не больше, — закончил Куинн.

В десять часов сорок пять минут, то есть по плану, но с небольшим опозданием — так как Морген немного затянул процедуру, выдвинув контрпредложение о выплате пяти миллионов пятисот тысяч, которое было отвергнуто, — первые документы были подписаны. Мейер и Морген удалились вместе со своим маленьким штабом, не успевшим даже и слова произнести.

— Идите сюда, господин Левин, — подозвал Куинн. Макгриди схватил бумаги, которые протянул ему его ассистент, и начал читать: протокол соглашения предусматривал, что профсоюзы, официально представленные Моффаттом, получают полную сумму по «счетам», касающимся двух отелей-казино, принадлежавших прежде Мэнни Моргену и Солу Мейеру.

Взамен эти же профсоюзы совместно с Генри Чансом создают инженерно-техническую компанию, которая берет под свою опеку оба эти учреждения. Эта компания должна, помимо прочего, обеспечивать казино материальным и техническим оборудованием, налаживать продовольственное снабжение.

Для этого она заключит договора, тексты которых уже подготовлены, с различными компаниями и фирмами, самой крупной из которых будет некая «Яуа Фуд».

Документы были подписаны. Левин, Моффатт и О’Конноре тоже удалились.

Тогда Куинн повернулся к молодому человеку в темных очках с металлической оправой, скрывающих глаза:

— Зачем надо было дергать меня запиской, которую вы мне передали?

— Очень сожалею, — ответил молодой человек достаточно вежливо. — Я просто выполнял распоряжение господина Лернера.

Красная паюса попала наконец в руки Стива Пулаского в номер гостиницы «Пустыня» 16 сентября в четырнадцать часов.

Ее содержание ничуть не удивило адвоката польского происхождения. С первых минут, когда в своем кабинете в Детройте он услышал, как Моу Абрамович объясняет ему, чего ждут от него «клиенты», у Пулаского сложилось собственное мнение по поводу начинавшейся операции: это схватка между двумя крупными кланами преступного мира. Не обычными кланами, а другими, невидимыми, теми, что подкупают сенаторов и даже политических деятелей в Вашингтоне или за границей[51].

Он прочел содержимое красной папки и из единственного лежащего в ней листка узнал, что у человека, сидевшего напротив — а именно его за два часа он должен был убедить продать свое казино, — было темное прошлое. Официально он был чист, ему никогда не предъявляли никаких обвинений. Но короткое досье, составленное в телеграфном стиле, указывало на его принадлежность к рэкету; в нем были названы имена, даты, цифры; материала для расследования хватило бы лет на двадцать. Но больше всего его поразило, несомненно, другое: в том, как было составлено столь уничтожающее досье, он не углядел характерных приемов, используемых воротилами преступного мира. Скорее, это была работа разведывательной службы, где он сам служил во время войны. Или ФБР.

В крайнем случае — очень крупного частного сыскного агентства, возглавляемого бывшими разведчиками.

Что же касается «покупателя» по имени Эндрю С.Коула, у Пулаского не было никакого сомнения: это подставное лицо, прикрывающее птицу высокого полета.

И только по поводу одного человека у него не возникало вопросов, он им просто не интересовался: это был высокий молодой парень в очках с металлической оправой (тот, что вручил ему красную папку). По крайней мере с ним все было ясно: мелкая сошка, подручный Абрамовича, судя по всему, с неба звезд не хватает.

Но конечный результат, сдобренный вполне приличным гонораром, в немалой степени помог Пуласкому вполне успокоиться. Сделка была совершена, и казино перешло в другие руки. Без осложнений. Оказавшись меж двух огней: угрозой вмешательства беспощадной Комиссии по азартным играм, с одной стороны, и федеральной полиции — с другой, лишившись вдруг поддержки профсоюзов (представленных Левином и профсоюзным лидером по имени Маджо), тот, кто до сего момента был владельцем упомянутого казино, сразу же уступил, как только, следуя инструкциям Абрамовича, Пулаский сунул ему под нос содержимое красной папки. Которое возымело свое действие. С зеленой папкой произошло то же самое. Пускать ее в ход пришлось филадельфийскому юристу по имени Ким Фойзи. Его отличительной чертой было то, что он сам считался первоклассным игроком, в частности в покер. А также мастером и любителем экзекуций — в переносном смысле, разумеется, — за игорным столом, когда игрок, -не рассчитав своих возможностей, позволяет себя уничтожить, Фойзи был не из тех, кого можно разжалобить, во всяком случае, в подобной сфере. «Проигравший должен платить. Или не играть».

Два с половиной месяца назад, в самом начале июля, к нему обратился один из его нью-йоркских коллег Филипп Ванденберг, они были знакомы еще по Гарварду. Фойзи не питал особых дружеских чувств к Ванденбергу, который отличался душевной теплотой не более, чем айсберг в ледниковый период, но ценил хватку бывшего однокашника. Фойзи оценил сначала его ставку, как сделал бы это при игре в покер. Прежде всего он обнаружил три главных козыря: опасность, которой чревато для Потенциального продавца неизбежное совместное расследование со стороны министерства финансов, ФБР и Комиссии по борьбе с наркотиками, которые в равной степени были убеждены, что деньги, заработанные на продаже наркотиков, «отмывались» в кассах соответствующих казино-отелей на улице Стрип; позицию профсоюзов, до последнего времени финансировавших деятельность казино, но, судя по всему, вдруг вознамерившихся отойти в сторону, ничем не рискуя, ибо они смогут заново вложить туда же свой капитал, но под видом компании, оказывающей инженерно-технические услуги и занимающейся различного рода поставками в сотрудничестве с фирмами, которые возглавляет, в частности, человек из клана Гошняков; и, наконец, цену покупки, вполне разумную для заведения такого размаха: восемь миллионов шестьсот шестьдесят пять тысяч долларов — твердая и окончательная цена.

Уже на месте, в Вегасе, в присутствии Потенциального продавца, даже не подозревавшего о том, что он что-то продает, Фойзи обнаружил, что в его колоде есть еще два козыря.

Скрытая, но вполне реальная угроза, ясно прозвучавшая из уст некоего Эби Левина (вместе с человеком по имени Крамер представляющего профсоюзы), упомянувшего о возможной забастовке служащих казино, которая вынудила бы его владельца закрыть двери заведения на несколько недель и поставила бы его на грань банкротства. Ведь руководство фирмы, лишившееся прибыли, тем не менее не могло прекратить выплату процентов по займам, выданным для закупок и совершенствования оборудования.

Зеленая папка…

В ней находились доказательства, или по меньшей мере веские улики, бесспорно подтверждающие махинации и странные банковские расчеты.

Этого было вполне достаточно, чтобы отхватить кусок. И превратить Потенциального покупателя Мариана Гошняка во вполне реального владельца.

 

Ким Фойзи явно был единственным человеком, у которого возникли кое-какие сомнения по поводу молодого человека в очках с металлической оправой.

Взглядом игрока в покер он прощупывал высокого молодого человека, не произносившего ни слова и все то время, что его рассматривали, прятавшего глаза за своими затемненными стеклами.

Молодой человек под именем Берковичи участвовал в переговорах и выступал в качестве советника Эби Левина. Но все время молчал. Именно он передал Фойзи зеленую папку. И у филадельфийца, чисто инстинктивно, возникло необъяснимое ощущение какого-то подвоха. Он поделился своими подозрениями с Ванденбергом, а тот, невозмутимо поведя бровями, ответил:

— Я не знаю никакого Берковичи.

— Он из группы Левина, но готов поклясться, это не просто какой-то его подручный. Он показался мне значительнее.

— Так спросите об этом самого Левина.

— Очень остроумно, — парировал Фойзи.

 

Реб Климрод взял на свое попечение пятерых детей Симона Гошняка (убитого Финнеганом в 1950 г.), и в первую очередь самого юного, Эрни. Он оплачивал его обучение и в конце концов сделал официальным хозяином фирмы «Яуа». Если у Реба Климрода и были друзья, то это Гошняки, всегда относившиеся к нему с безграничной преданностью, хотя они и не были в полном смысле слова Приближенными Короля, за исключением Эрни, разумеется.

Климрод никогда не забывал отблагодарить тех, кто хоть раз оказал ему услугу.

Мариан Гошняк в сделке с казино выступил в роли подставного лица Генри Чанса, Приближенного Короля в сфере игрового бизнеса. Так же как Энди Коул и Роджер Данн, участвующие в четвертой операции (белая папка). Они тоже объединились с Чансом.

 

Последняя из четырех папок, замеченных Диего Хаасом, была белого цвета.

Использующие ее два адвоката — Моузес Берн и Луи Бенетти — по сравнению с Куинном, Макгриди и Пуласким (они, разумеется, не знали о существовании других групп) имели одно преимущество: они были знакомы с посредником, пришедшим к ним два месяца назад с предложением заняться этим делом. Это был еврей румынского происхождения Бенни Берковичи.

Берн и Зенетти особенно легко согласились вступить в игру, так как, помимо Берковичи, знали и Эби Левина, которому два или три раза уже помогали в конфликтах, связанных с другими фирмами. Кстати, им было также известно, что Левин является частичным владельцем транспортных предприятий.

Имя человека, чьи интересы они должны были защищать в Вегасе — иными словами, покупателя двух казино, — им было также знакомо. Речь шла о некоем Роджере Данне, нью-йоркском издателе и печатнике, который за шесть-семь лет сколотил приличное состояние с помощью большой серии газет на разных языках, предназначенных для относительно новой волны иммигрантов. С некоторых пор тот же Данн расширил сферу своей деятельности, закупив несколько радиостанций и телеканалов и начав выпуск еженедельников. И разве удивительно, что теперь Данн решил вложить деньги в игровой бизнес, купив сразу два казино?

Ничего необычного не было также и в присутствии юного брата Данна, Джека-Генри, нескладного и неловкого высокого парня с такими же белокурыми, как волосы на голове, усами и в темных очках.

— Мне бы хотелось, чтобы мой младший брат поприсутствовал здесь, — объяснил Роджер Данн, несколько смутившись, — он может сойти за одного из ваших помощников. Очень милый мальчик, но мне никак не удается приобщить его к делам. Его интересуют лишь машины и девушки. Быть может, понаблюдав, как ведутся такие переговоры, он начнет шевелить мозгами. Родственников не выбирают. Кстати, он передаст вам из рук в руки белую папку, и я настоятельно рекомендую вам прочесть то, что в ней лежит, это поможет вам убедить собеседника.

Сделка, которую осуществили и подвели к благоприятному завершению Бенетти и Берн, состоялась в отеле «Дюны», в помещении, снятом Роджером Данном. Прибывших из Чикаго адвокатов удивило лишь назначенное время: три часа утра, 17 сентября 1957 года.

— Виноват, — сказал Роджер Данн, — я назначил несколько встреч в Нью-Йорке и не могу их перенести. В Вегас я попаду лишь поздним вечером, не раньше. Начинайте без меня, если я не появлюсь. В конце концов мой недоумок-братишка будет здесь!

Незначащая деталь для Берна и Бенетти. При тех гонорарах, что они должны были получить, оба готовы были работать в любой час дня и ночи, с оставшимся на их шее «братишкой» или без оного. За такую цену они согласились бы даже, чтобы на переговорах присутствовала собака Данна, если б газетный босс на этом настаивал.

Кроме того, у них в руках была белая папка. И действительно, когда Моузес прочитал то, что в ней находилось, своему «собеседнику» — так его называл Данн, — то почувствовал себя чуть ли не убийцей, ибо тот был попросту раздавлен.