Социальный конструкционизм в исторической перспективе

Значение конструкционизма как движения в современной психологии станет более понятным на фоне исторического развития дисциплины. Хотя всестороннее исследование этого процесса выходит за рамки настоящей статьи, целесообразно рассмотреть конструкционизм в соотношении с основными противоборствующими интеллектуальными традициями в психологии. Различие этих традиций связано преимущественно с их базовыми эпистемологическими ориентациями, или моделями знания. Такие мыслители, как Локк, Юм, Миллс, а также современные представители логического позитивизма видели источник знания (трактуемого как ментальное представление) в событиях реального мира. С их точки зрения, знание есть копия мира

или должна быть таковой в идеале. Таким образом, данная эпистемологическая перспектива, которую я назвал экзогенной, стремится интерпретировать знание как заложника природы: достоверное знание воспроизводит или отражает факты реального мира. Данной позиции противостояла эндогенная трактовка происхождения знания, к которой тяготели Спиноза, Кант, Ницше и представители феноменологии. В их понимании знание обусловлено процессами, которые изначально присущи самому субъекту познания. Мыслители этой ориентации утверждают, что в индивиде от рождения заложены некоторые тенденции, побуждающие его' мыслить, оперировать категориями и обрабатывать информацию, и именно эти тенденции (а вовсе не характеристики мира как такового) приобретают первостепенную важность в процессе формирования знания.

Антиномия двух эпистемологических перспектив сыграла решающую роль в истории теоретической психологии. Ранние немецкие психологи-теоретики приложили немало напрасных усилий в надежде объединить обе позиции. Одним из примеров может служить попытка классического психологического исследования определить точный характер отношений между внешним и внутренним мирами. В США, где развитие психологической теории испытало сильное влияние прагматизма и позитивизма, она приобрела жесткий эндогенный характер. Бихевиоризм (а вслед за ним и необихевиоризм) переместил основные детерминанты человеческой деятельности в окружающую среду. Согласно постулатам бихевиоризма, для успешной адаптации к среде организм нуждается в знании, которое адекватно отражает среду или воспроизводит ее. Что же касается эндогенной перспективы, то до недавнего времени она никак не приживалась на американской почве. От полного исчезновения эндогенную позицию; в буквальном смысле спасли горстка гештальтпсихологов, которые акцентировали автохтонные тенденции перцептивной организации человека, да немногочисленная группа феноменологов.

Однако на протяжении двух последних десятилетий мы стали свидетелями явного изменения акцентов: эндогенная перспектива возродилась во всей своей полноте в виде когнитивной психологии. Семена подобной эволюции посеял еще Курт Левин, интерес которого к психологии был, по существу, пережитком континентального рационализма. В работах его учеников - Фестингера, Пепитоуна, Шехтера эндогенная позиция получила дальнейшее развитие благодаря понятию социальной реальности (противостоящей реальности физической), социального сравнения, мотивированного восприятия, когнитивного диссонанса. Главенствующее положение, которое заняли в социальной психологии исследования подобного рода, сделало последующие поколения ученых особенно восприимчивыми к таким явлениям и процессам, как когнитивные схемы, логический вывод, накопление и реализация информации, когнитивная эвристика. Все это значительно расширило содержание известной посылки Левина, согласно которой действия людей обусловлены когнитивными процессами преобразования информации, т.е. миром познанным, а не миром самим по себе.

Разумеется, аналогичные изменения в интерпретации и объяснении произошли и в других областях психологического знания; масштабы "когнитивной революции" сегодня хорошо известны. Тем не менее, я полагаю, что влияние эндогенной перспективы, при всем ее концептуальном разнообразии и богатстве теоретического наследия, до сих пор не стало подавляющим - и не может стать таковым в принципе. По этому поводу можно было бы сказать очень многое, но мы опять-таки вынуждены ограничиться краткими замечаниями. Когнитивизм до сих пор не сумел окончательно ниспровергнуть экзогенную позицию по той простой причине, что последняя составляет метатеоретический фундамент самой науки. Иными словами, современная концепция психологической науки является побочным продуктом эмпиристской, или экзогенной философии, которая всегда стремилась доказать объективный характер знания. Поэтому

психологи-экспериментаторы и демонстрируют применение методов, удостоверяющих объективность знания о когнитивных процессах, Однако, претендуя на точность представления мира (т.е. поддерживая экзогенную точку зрения), исследователь-когнитивист ставит под удар свою исходную позицию, согласно которой значимым является лишь мир познанный, а не мир как таковой. В поисках объективной истины (т.е. истины, не зависящей от субъективных оценок) когнитивист сводит на нет значение того самого процесса, который он стремится понять. Таким образом, экзогенный фундамент, на котором покоится вся научная деятельность, лишает обоснованности эндогенные теории, подлежащие проверке.

Когнитивизм вряд ли сможет добиться окончательного верховенства и в сфере психологического дискурса. Такой вывод подсказывают, в частности, многочисленные примеры из области философии знания, история которой представляет собой бесконечный и неразрешимый спор между мыслителями экзогенной (в данном случае эмпирической) и эндогенной (рационалистической, идеалистической, феноменологической) ориентации. В сущности, историю эпистемологии можно уподобить непрерывному колебанию маятника. Мы были свидетелями конфликта между Платоном с ею чистыми формами познания и Аристотелем, защищавшим приоритет чувственных данных; между авторитетом опыта (Бэкон, Локк, Юм) и авторитетом разума и рациональных способностей (Декарт, Спиноза, Кант); между позицией Шопенгауэра и Ницше, отстаивавшими первенство воли и страсти в процессе генерации знания, и точкой зрения логического позитивизма, стремившегося свести все знание к наблюдаемому.

Что может уберечь психологию от повторения того же исторического пути? Совсем недавно в ходе когнитивной революции мы наблюдали переход от экзогенной перспективы к эндогенной. Если в будущем в психологических исследованиях вновь обнаружатся недостатки, свойственные когнитивизму, следует ли ожидать "возвращения к среде" в той или иной более изощренной концептуальной форме? А эти недостатки (и связанные с ними

проблемы) проявятся наверняка. В частности, когнитивизм, доведенный до своего естественного предела, возвращает нас к неприемлемому убогому солипсизму. Он никогда не сможет разрешить такие каверзные проблемы, как происхождение идей и понятий или влияние мышления на поведение. Все еще нет удовлетворительных ответов на вопросы о том, как может знание "строиться" на основе опыта либо быть генетически запрограммированным. Теоретики-когнитивисты до сих пор не могут разрешить картезианскую дилемму, связанную с объяснением воздействия "вещества мозга" на дискретные движения тела.

На этом фоне можно в полной мере оценить факт появления социального конструкционизма. Вместо того чтобы в энный раз воспроизводить движение маятника, адепты нового движения взяли на себя смелость выйти за пределы традиционного дуализма субъекта-объекта со всеми его проблемами и приступили к разработке новой концептуально-аналитической схемы, базирующейся на альтернативной (неэмпиристской) теории науки, ее функций и потенциала. Собственно говоря, движение в сторону конструкционизма начинается в тот момент, когда под сомнение ставится теория знания как ментального представления.

Огромное число неразрешимых вопросов, порожденных этой теорией, заставляет обратиться к исследованию тех феноменов, которые являют собой знание в контексте человеческих отношений. Одними из первых претендентов на эту роль будут лингвистические образы: ведь знанием обычно считается то, что представлено в форме лингвистических утверждений, накопленных в книгах, журналах, на магнитных дисках и т.п. В продолжение сказанного выше следует подчеркнуть, что лингвистические образы суть конституирующие элементы социальной практики. С этой точки зрения знание представляется уже не как предмет индивидуального обладания, сосредоточенный в пределах человеческого разума, а как продукт совместной деятельности людей. Язык, по существу, и есть совместная деятельность; до тех пор, пока звуки или знаки не стали общепринятыми в некотором сообществе, вообще неуместно

рассуждать о существовании какого-либо языка. Иными словами, мы вообще можем оставить в стороне тему психологического базиса языка (осмысление которого неизбежно приведет к формированию "подтекста" или языка в миниатюре) и сосредоточиться на "исполнительских" аспектах языка в контексте человеческих отношений 1

Как мы видели, социально - конструкционистский анализ охватывает такие разнообразные явления, как пол, агрессия, разум, причинность, личность, Я, ребенок, мотивация, эмоции, мораль. Как правило, фокус этих исследований составляют принятые в обществе языковые формы, средства достижения социальной договоренности по поводу этих форм, а также значение последних для прочих областей социальной жизнедеятельности. Работая в этом направлении, социальные психологи начинают сегодня искать точки соприкосновения своей науки с некоторыми социальными дисциплинами нового типа. Вместо того чтобы обращать свои взоры к естествознанию и экспериментальной психологии, представители социальной психологии все явственнее ощущают свое родство с так называемыми "интерпретирующими" дисциплинами. Это науки, занятые преимущественным анализом разных систем значений, используемых человеком. В частности, сфера интересов социального конструкционизма самым непосредственным образом пересекается с занятиями этнометодологов, изучающих методы, посредством которых люди привносят смысл в окружающий мир. Близок социальному конструкционизму и драматургический анализ "стратегического развертывания" социального поведения. Задачам

'* При смене акцептов многое в работе когнитивистов становится созвучным поискам конструкционистов Так, с конструкционистской точки зрения, понятия социальных прототипов, атрибутивных схем, личности или интеллекта не сообщают нам никакой информации о "другом", т е. внутреннем, когнитивном мире. Однако вполне вероятно, что эти понятия могут пролить свет на природу социального дискурса, поднимая ряд интересных вопросов о функциях подобных терминов в научной и социальной жизни

социального конструкционизма отвечают также те дисциплины (включая историю и социологию науки), которые обращаются к социальной базе научного знания. Особый интерес для психологии приобретают изыскания антропологов, особенно тех из них, кто изучает процесс символического конструирования мира и человека во внеевропейских цивилизациях. Выступая в тандеме с конструкционистски-ориентированными историческими исследованиями, психология обретает временное измерение. Наконец, многообещающим выглядит ее обращение к литературной теории (включая анализ метафор и деконструкцию значений), поскольку эта работа дает представление о том, как лингвистические или риторические фигуры (тропы) организуют и направляют наши усилия по "описанию" действительности.