Итак, мы очертили различные способы принятия решений в науке. Как мы уже видели, классическая иерархическая модель постулирует однонаправленную лестницу обоснований, нисходящую от целей к фактуальным утверждениям. Как стало ясно из главы II, мы должны изменить иерархическую модель, полагая, что наши фактуальные веры радикально формируют наши представления о том, какого рода методы жизненны и какого рода методы могут споспешествовать нашим целям. Однако наше нынешнее обсуждение показывает, что требуется более решительное изменение. Собственно, нам надо заменить иерархическую модель той, которую мы можем назвать сетевой моделью обоснований. Сетевой подход показывает, что мы можем использовать наше знание о доступных методах как инструмент оценки жизненности полагаемых познавательных целей (например, мы можем показать, что ввиду отсутствия метода достижения некоторой конкретной цели, эта цель должна быть признана нереализуемой). Таким же образом в сетевой модели предполагается, что наши суждения о том, какая теория заслуживает своего имени, могут действовать против явной аксиологии в направлении снятия напряжения между нашей явной ценностной структурой и ее неявным аналогом.
Сетевая модель очень сильно отличается от иерархической модели, так как показывает, что сложный процесс взаимного разбирательства и взаимного обоснования пронизывает все три уровня научных состояний. Обоснование течет как вверх, так и вниз по иерархии, связывая цели, методы и фактуальные утверждения. Не имеет смысла далее трактовать какой-либо один из этих уровней как более привилегированный или более фундаментальный, чем другие. Аксиология, методология и фактуальные утверждения с неизбежностью переплетаются в отношениях взаимной зависимости. Взаимозависимости между различными уровнями, остающиеся невыявленными и скомканными в иерархической модели, с соблюдением уровневого принципа представлены ниже.
· Методы
Триадная сеть обоснования
Читателю-скептику может показаться, что сетевая модель представляет ограничения, накладываемые на цели, очень слабыми. Слишком много различных наборов познавательных целей может успешно удовлетворять этим ограничениям. С этим нельзя не согласиться: широкий диапазон познавательных целей и ценностей может удовлетворять очерченным здесь требованиям. С одной стороны, это хорошо, ибо, если бы только один набор целей подходил под эти требования и если бы наши принципы сильно ограничивали то, что считать рациональным, никогда не было бы легитимных оснований для научных расхождений о стандартах. Это значило бы в свою очередь, что все те случаи, когда ученые в прошлом расходились в отношении стандартов, были случаями торжества иррациональности в науке. С другой стороны, это плохо или, скорее, это кажется плохим, так как несколько различных и даже взаимно несовместимых целей могут удовлетворять данным требованиям. Те, кто стремится к высоко упорядочивающей теории научной рациональности, вероятно, зададут вопрос: "Но что сетевой анализ скажет нам о том, какая из выживающих целей является правильной?" У меня нет ответа на этот вопрос, но я думаю, что он опирается на плохую предпосылку. Не существует единственной "правильной" цели исследования, и вполне легитимно предпринимать исследование, имея в виду широкое разнообразие причин и намерений. Те, кто воображает одну-единственную аксиологию, которая может или должна направлять естественно-научный поиск, не смогут совладать с ощутимым разнообразием потенциальных целей и смыслов исследования.
Такой широкий подход не означает, однако, пинка поиску рациональности. Если бы сетевая модель устанавливала только то, что научная рациональность достигается в поведении, ориентированном на цель, она бы действительно была несостоятельной. Ведь обильное множество целенаправленных действий не удовлетворяет интуитивным критериям рациональности. Чтобы некоторое целенаправленное действие могло квалифицироваться как рациональное, его главные цели должны быть тщательно обследованы: надо посмотреть, как очерчено выше, удовлетворяют ли они релевантным требованиям. Однако теория рациональности требует очень мало сверх того, что наши познавательные цели должны отражать наши лучшие веры в то, что есть, и в то, что возможно, что наши методы должны определенным образом соответствовать нашим целям и что наши явные и неявные ценности должны быть синхронизированы.
Тем, кто думает, что эти требования слишком слабы, чтобы основательно влиять на выбор целей, я поспешу возразить, что многие из известных познавательных целей не способны удовлетворить даже этим умеренным требованиям. В самом деле, я смею утверждать, что немногие аксиологии современной эпистемологии науки выжили бы, если бы их обсудили, используя эти сравнительно непритязательные требования. Если кто-либо в этом сомневается, пусть вспомнит те исторические примеры, которые я обсудил выше, примеры, касающиеся важных и распространенных познавательных целей, оставленных их поборниками, оказавшимися лицом к лицу с доказательством их нереализуемости.
Сдвиг целей, и научный прогресс. Содержание этой главы в сущности гераклитовское: изменяются теории, изменяются методы и происходит сдвиг познавательных ценностей. Читатель имеет полное право поинтересоваться, каким же образом, если все эти ингредиенты текучи, если на научной сцене нет постоянных декораций, остаются осмысленными рассуждения о научном прогрессе. В конце концов прогресс осмыслен, если только это прогресс в достижении какой-либо цели. Если наши цели меняются, то прогресс сам становится причиной этих изменений, ибо действие, приближающее одну из целей, не способно приблизить конкурирующую. Правомерен вопрос, как мы можем говорить, что наука прогрессирует, если сами цели, составляющие аксиологию науки, претерпевают изменения? На такой риторический вопрос, кажется, трудно ответить. Но трудность, встающая перед примирением понятия научного прогресса с тезисом о меняющихся целях, более кажущаяся, чем реальная.
Именно потому что суждения о прогрессе вырастают (и всегда вырастали) из спецификации целей, мы можем продолжать говорить о прогрессе, как и говорили. Подвигает ли некоторая последовательность теорий ученых, как и раньше, ближе к реализации или достижению некоторой цели? Если подвигает, прогресс имеет место. Если нет, то нет. Вопрос действительно очень прост. Писавшие об идее прогресса (например. Кун) не смогли уразуметь это, поскольку они, по всей видимости, допускали, что прогресс должен оцениваться по отношению к целям агента, совершающего действие (т.е. по отношению к целям ученых, принимающих или отвергающих некоторую теорию). Однако правомерен вопрос: можно ли утверждать, что переход от декартовской оптики к ньютоновской теории света был прогрессивен, если ничего не известно о целях Декарта или Ньютона? Обычно мы в таких случаях определяем прогресс относительно наших собственных представлений о целях науки. При этом мы оцениваем прогрессивность не только сдвигов в теоретическом знании, но также и в научном методе. Более ли оптимальна с точки зрения наших целей новая методология, чем предшествующая, ею замененная? Если более, то с нашей точки зрения этот сдвиг в методологии прогрессивен. Когда мы спрашиваем, прогрессировала ли наука, мы обычно спрашиваем, преследовала ли наука в своем диахроническом развитии познавательные цели, полагаемые нами в качестве ценных и желаемых. При этом мы не предполагаем, что великие ученые прошлого разделяли наши цели. Это не требуется, чтобы оценивать, следовал ли их выбор теории нашим познавательным устремлениям. Поэтому признание факта, что как цели, так и ценности изменяются, не мешает нам использовать здравое ясное понятие научного прогресса.
Однако если рассуждение оставляет нам простую и ясную процедуру оценки прогресса науки, то оно заставляет нас и признать, что прогресс — всегда "прогресс относительно некоторого набора целей". В повседневном же употреблении слово "научный прогресс" наполняется абсолютистским смыслом, мы все обычно упоминаем научный прогресс, нередко при этом делая выразительные жесты безотносительно к характеристике той аксио-логии, по отношению к которой измеряется прогресс. Сетевая модель науки ясно показывает опасность такой ошибки. Равно эта модель открывает нам, что конкретный фрагмент науки может находиться в состоянии прогресса (по отношению к одному набору ценностей) и регресса (по отношению к другому). Нет никакой возможности обойти факт, что определение прогресса должно быть релятивизировано к некоторому набору целей и что не существует однозначно определенного набора этих целей.
ЦИТИРОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА
· Кун Т. Структура научных революций / Пер. с англ. И.3. Налетова. Общ. редакция С.Р. Микулинского н Л.А. Марковой. М.: Прогресс, 1975. Поппер К. Логика и рост научного знания / Под ред. В.Н. Садовского. М.: Прогресс, 1983.
Фейерабеш) П. Избранные труды по методологии науки / Пер. А.Л. Никифорова. Общ. редакция И.С. Нарского. М.: Прогресс, 1986.
Bowovich R. De Solis a Lunae Defectibus. Цитируется по кн.: Stewart Dugald Selected Works / Ed.W. Hamilton. Edinburg, 1854.
Feyerabend P. Against Method. N. Y.: Schocken, 1978. Hartley D. Observations on Man. L., 1749.
Kuhn T. The Structure of Scientific Revolutions. Chicago: University of Chicago Press, 1962.
Lakatos 1. The Metodology of Scientific Research Programmes. Cambridge: Cambridge University Press, 1978.
Laudan L. Science and Hypothesis. Dordrecht: Reidel, 1981.
Merton R. Social Theory and Social Structure. N. Y.: Free Press, 1968.
Mitroff 1. The Subjective Side of Science. N. Y.: Elsevier, 1974.
Mulkay М. Sociology of the Scientific Research Community // Science, Thechnology and Society / I.Spiegel-Rosing and D. Price (ede.). Beverly Hills: Sage, 1977.
Popper K. The Logic of Scientific Discovery. N. Y.: Basic Books, 1959.
Prevost P. Essais de Philosophic. Paris, 1804.
Современная философия науки. - М., 1996. - С.295-342.
