Меня спустили в большой колодец. Вода в нем стояла аршин на 6 от земли. Самой воды было с аршин, а потом шел слой льда. Лед в одном углу был пробит. Сам я льда не пробивал и шестом подо льдом не щупал. В этом большом колодце я нашел отрезок веревки, толщиной в мизинец, как бы упаковку от ящика, и большую саперную лопату. Больше мы тут ничего не нашли. В малый колодец мы не глядели. Стали мы тут рыться в кострищах. Костер, который был ближе к шахте, был засыпан землей. Сам он, как заметно было, был сначала разбросан, а потом засыпан. Он был продолговатый и имел в длину четвертей пять, а в ширину с аршин. Угольков в нем было очень мало. Другой костер около старой березы был несколько меньше, также разбросан, но не засыпан. В этих кострах мы и стали находить разные пуговицы, кости от корсетов, пряжек очень много разных, стекла от очков, а потом нашли крест. Я сейчас вижу все эти вещи /предъявлены вещи, описанные в протоколе 15-16 февраля сего года, л. д. 45-49 том 2-й/ и изображение креста /предъявлен фотографический снимок креста, описанного в пункте “в” протокола 10 февраля сего года, л. д. 13 об. том 2-й/. Я утверждаю, что их именно мы и нашли. Ну, как стали мы их находить, тут мы сразу и догадались, зачем сюда большевики никого не пускали. Мы так и поняли, что тут ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА они сожигали: по вещам видать было, что так это. Тут мы и пряжке маленькой место нашли, которая герб имеет: видать, что НАСЛЕДНИКА, потому что малая она. Как мы это увидали, мы собрали все вещи, которые нашли, и ушли. Больше я ничего по этому делу не знаю. Показание мое, мне прочитанное, записано правильно. Я вижу предъявленные мне Ваши снимки людей /предъявлены фотографические карточки Юровского, Голощекина, Белобородова, Сахарова и Сафарова/. На этих снимках один /свидетель указал на Сафарова/ похож на того черненького, который со мной разговаривал у Зворыгина. Коробок, в котором они приезжали, был плетеный и на длинных дрожинах, самый обыкновенный. А лошади я что-то не помню.
Прочитано. Я неграмотный.
Судебный Следователь Н. Соколов
С подлинным верно:
Судебный Следователь по особо важным делам Н. Соколов.
ГА РФ, ф. 1837, оп. 2, д. 6 /реально, по описи значится под № 5/, л. 128 – 130
Павел Филаретович Алферов, 30 лет,
кр-н д. Коптяков, где и живу, Верх-Исетской волости, Екатеринбургского уезда, Пермской губернии, православный, неграмотный, в деле чужой, не судился.
В те дни, когда на Коптяковской дороге была застава и народ не пропускали по этой дороге, я дома не находился. Я тогда работал на железной дороге на станции Исеть. Работал я до 25 июля по новому стилю, как раз до того самого дня, когда Екатеринбург взяли. Тогда большевики из города стали бежать, а мы от них с Исети в Коптяки убежали. Когда я вернулся домой, тут я и узнал, что около рудника была застава: не пропускали туда ни от Коптяков, ни от полотна железной дороги. Было у нас по этому поводу рассуждение, что это означать может? Почему большевики эту местность оцепляли и никого не пропускали? В первое же воскресенье меня Николай Папин позвал сходить туда и поглядеть, что там такое есть. Мы думали, что там большевики не иначе, как спрятали что-нибудь. Нас собралось 8 человек: я, Николай Папин, Михаил, Яков и Гаврил Алферовы, Николай и Александр Логуновы и Михаил Бабинов. Все мы поехали на лошадях к руднику. Выехали мы к руднику первой от Коптяков сверткой, которая идет к Ганиной яме. Сюда мы выехали и здесь лошадей оставили. Отсюда мы пешком пошли к руднику. Шли мы к руднику не по дорожке, которая идет от него к Ганиной яме, а прямо так целиком. Я видал, что дорожка эта /я хорошо знаю эту свертку: она первая от четырех братьев идет к руднику/ сильно наезжена, и след кончился как раз почти против шахты. Была она наезжена, как бы зимой от полоза хорошего. А только я тогда не догадался посмотреть, был здесь автомобиль, или же нет. Ну, первым делом мы кинулись к шахте. Стали мы смотреть большой колодец и спустили туда Бабинова. Вода стояла на уровне многих аршин, а скольких, точно не скажу. Бабинов взял с собой шест. Шестом стал он прощупывать воду и достал слой льда. В одному углу льда он нашел отверстие небольшое. Из самой шахты он вытащил саперную большую “возимую лопатку” и веревку. Веревка имела на одном конце петлю, и конец ее был пропущен в эту петлю. Она была толщиной в мизинец и как бы вроде укупорки от ящика. Она была новая. Не помню я, был ли тогда найден обрывок от палатки. Больше мы ничего тогда не нашли. Около шахты, видать, земля была в одном месте вскопана и насыпана на другое место. Стали мы это насыпанное место разрывать. Там оказался костер. Костер был в длину четвертей пять и в ширину четверти четыре. Он был разбросан и потом засыпан. Углей в нем было совсем мало. Нашли мы и другой костер у старой березы. К нему вела пешая тропа. Этот костер у березы был поменьше несколько и засыпан не был. Угольков и в нем было мало. Нашли мы еще две сосновых носилки, длиной аршина два с половиной и толщиной с вершок. Они обе валялись в траве по разрезу от шахты. Стали мы в кострах копаться и нашли там много пуговиц, костей очень много от корсетов, крючков, несколько стекол от очков, пряжек разных и крест. Все это было обожженное. Как мы нашли эти вещи, видим, что вещи эти не простые, а от богатых одежд. А как крест нашли, мы сразу подумали, что тут Николай погиб от большевиков. И пряжечка малая тоже с гербом, должно быть, мальчика. Мы тогда же подумали на Наследника Алексея Николаевича. Ну, собрали мы все эти вещи /носилки только не взяли/ и ушли с этого места. Больше я ничего по этому делу не знаю. Мы, крестьяне, так себе думаем. Если они это место оцепляли столько времени, значит, они ИХ трупы или в шахтах схоронили, или же сожгли. Больше им девать ИХ было некуда. А дальше к озеру везти и там с ИХ трупами что-нибудь делать они никак не могли: там постоянно народ, и застав там в эти дни никаких не было. Прочитано. Я неграмотный. Я вижу предъявленные мне Вами вещи /предъявлены вещи, описанные в протоколе 15-16 февраля сего года, л. д. 45-49, том 2-й/ и фотографический снимок креста /предъявлен фотографический снимок креста, описанного в пункте “в” протокола 10 февраля сего года л. д. 13 об., том 2-й/. Эти самые вещи мы тогда и нашли в кострах. Крест был несколько в стороне от костра, в мусоре от костра. Прочитано. Неграмотный.
Судебный Следователь Н. Соколов
С подлинным верно:
Судебный Следователь по особо-важным делам Н. Соколов
ГА РФ, ф. 1837, оп. 2, д. 6 /реально, по описи значится под № 5/, л. 131 – 132
Петр Алексеевич Зубрицкий,
42 лет, кр-н Верх-Исетского завода, Екатеринбургского уезда, Пермской гу-
бернии, православный, грамотный, в деле
чужой, не судился.
Через несколько дней после Петрова дня, в какой именно день, точно не скажу, наша Коптяковская баба Настасья Зыкова поехала с сыном Николаем в город. Зачем они поехали, я хорошо не знаю. Поехали они рано и скоро вернулась /так!/. Я сам видел в то время Николая. Он сказывал, что их вернули с дороги за большим покосом каких-то двое верховых красноармейцев. Сказывал он, что и войско идет по дороге. Мы по этому случаю забеспокоились: думали, что бой будет. Однако мы пождали-пождали, ничего нет. Тогда трое нас: я, Папин и Швейкин удумали сходить в то место и поглядеть, где же войско? Пошли мы Коптяковской дорогой. Подходим мы к большому покосу, там человека четыре австрийце в косят. Мы стали их спрашивать, не видали ли они войска? Австрийцы нам сказали, что войска они никакого не видали, а подъезжали к ним двое казаков, и гнали их с работы, а они не пошли. Чей тот покос, где австрийцы работали, я не знаю. Кажется, покос этот Логинова из Верх-Исетска, но точно не знаю. Про войско же австрийцы ничего не слыхали. Мы пошли дальше и дошли до четырех братьев. Когда мы шли мимо рудника, слышно было, что около него кони ржали. Против четырех братьев есть балаган Ивана Степановича Масленникова. Там он сам был с внуком Митюшкой. Мы ему рассказали сами, как вернули Зыковых, и стали его спрашивать, не видал ли он как войско шло? Он нам сказал, что сам он ничего не видал, а Митюшка рано утром выходил из шалаша и видел, что по дороге в коробках много народу враз проехало. Пошли мы от него и вышли на Коптяковскую дорогу. Тут к нам Шереметевский поспел. А из Верх-Исетска едет Василий Иванович Зыков с женой своей Настасьей. Мы его стали спрашивать, не видал ли он чего? Он сказал, что ничего не видел; никто его не обгонял и он никого не обгонял. Он от нас уехал, а мы все отправились дальше. Еще когда мы шли от Коптяков к четырем братьям, мы обратили внимание на свертки к руднику. Все свертки были, как и раньше: почти что не заметны. А одна, которая ближе всех к четырем братьям, прямо как зимой проложена. Уехал от нас Зыков, стоим мы и калякаем: “давайте посмотрим, куда это так проехали”. Так мы стоим и слышим, кони опять у рудника ржут. Пошли мы к этой свертке и хотели по ней идти. Вдруг по этой свертке от рудника к нам выехал верховой. Он был молодой, с маленькими усиками, бритый. Больше я его примет никаких не знаю: не помню. Он был в шинели солдатской и фуражке. При себе он имел винтовку, револьвер, шашку, две гранаты за поясом. Он сам нас спросил: “что за люди?!” Мы ему сказали все, как наших Коптяковских вернули, что войско идет и что мы боимся. Он нас стал успокаивать и стал нам говорить, чтобы мы не боялись: “мы тут практические занятия с бомбочками производим и поэтому местность оцепили, чтобы никого не убило”. Так мы с ним постояли немного и пошли. Прошли мы сажень 50, как один за другим раздались два взрыва от гранаты. Они слышались от рудника. Я думаю, что в это время, когда мы шли, конный красноармеец, с которым мы разговаривали, успел бы доехать до шахты, где потом трупы искали. Входим мы в село, еще таких же три взрыва также от рудника раздались. Ну, тут мы и пошли по своим делам. Я слыхал, что оцепление было и на другой день, а на третий день, как мне помнится, уже все свободно проезжали. Я слыхал, что в эти дни приезжали в нам /так!/ в Коптяки красноармейцы насчет молока, но я только знаю, что они брали молоко у Пелагеи Горбуновой. Сам я их видал издали, когда их несколько человек приезжало, но я их не разглядел. Знакомых среди них ни одного не было. Больше я ничего не знаю. Я не слыхал, чтобы к нам приезжал красноармеец и говорил бы, что путь свободен. Был ли на той свертке к руднику, где мы разговаривали с конным красноармейцем, след от автомобиля, я не знаю: не заметил. Прочитано. Погода тогда была сухая, но была роса. На дорожку, которая идет от четырех братьев к плотинке, мы тогда не обратили внимания. Прочитано. Петр Алексеев Зубрицкий.
Судебный Следователь Н. Соколов
С подлинным верно:
Судебный Следователь по особо-важным делам Н. Соколов
ГА РФ, ф. 1837, оп. 2, д. 6 /реально, по описи значится под № 5/, л. 132 – 133
К о п и я
П Р О Т О К О Л
1919 года июня 28 дня. Судебный Следователь по особо-важным делам при Омском Окружном Суде Н. А. Соколов на разъезде № 120 в порядке 443 ст. уст. угол. суд. допрашивал нижепоименованных в качестве свидетелей, и они показали:
Гаврил Егорович Алферов, 44
лет, кр-н д. Коптяков, где живу, Верх- Исетской волости, Екатеринбургского уезда, Пермской губернии, православный, неграмот- ный, в деле чужой, не судился.
После Петрова дня в середу рано утром я был на улице: хотел на покос идти. Гляжу я, едет по улице Николай Зыков в коробке с матерью и своей хозяйкой. Едет и кричит и рукой машет: “убегайте, убирайтесь из Коптяков! Там орудия везут, сюда и войско идет. На трех лошадях чего-то покрыто пологами везут”. Я хорошо помню, что он вот так и говорил: “на трех”, говорит, “лошадях чего-то покрыто пологами везут”. Тут он лошадь остановил. На его слова народ выбежал, стали его спрашивать. Помню, тут был брат мой Степан, Николай Папин тут же был, Василий Андреев Логунов, Степан Иванов Бабинов, Николай Васильев Логунов. Больше никого не помню. Стали мы доспрашивать Николая, что такое он говорит? Он нам /так!, у Лыковой – “как”/ стал сказывать и объяснил: “Только мы”, говорит, “большой покос проехали, к четырем братьям стали подъезжать, а нам встречь трое верховых. Кричат: “заворачивайтесь, заворачивайтесь!” “Я, говорит, “стал коробок заворачивать, а бабы назад оглядываются. Один кричит: “не оглядывайтесь!” А там по дороге орудия везут: на трех лошадях что-то покрыто пологами”. Они шибко лошадь погнали, а те их даже несколько проводили по дороге и все не дозволяли им оглядываться. Тут мы и не знали, что подумать. Николай Швейкин, Папин Николай да Зубрицкий Петр трое и пошли поглядеть. Вернувшись, они стали сказывать, что войска они никакого не видали, а на повертышке к руднику, первой от четырех братьев, видали какого-то человека, и он им сказал, что ездить по дороге потому нельзя, что они обучение там у рудника производить будут. Так мы с тем и остались. Я тут на покос ушел и больше ничего в этот день не слыхал. Вот только разрывы два я слыхал. Разрывы были здоровые, как бы от гранат, и слышно их было от рудника. Как наших трое на разведку пошли, тут скоро, как им до ям дойти, они и взорвались. А больше я разрывов в тот день не слыхал, потому мой покос далеко за озером. Кто к нам приезжал за молоком в деревню в тот день, ничего не знаю: на покосе я был. И в другие дни кто приезжал, также не знаю. Три дня, по моему, так, мнению, пути не было в город: не пускали. Вот кого не пропустили: Михаила Васильева Бабинова из Верх-Исетского не пропустили, Степана Иванова Бабинова, Федора Николаева Зворыгина. А у меня на квартире дачник стоял Василий Федорович Сеногноев /он в ту пору у Агафурова служил/, так тот как-то пробрался. Какие комиссары приезжали в эти дни к Зворыгину, я не знаю; ничего про это не слыхал. Прошло несколько времени, собрались наши мужики на рудник идти глядеть, что там такое красноармейцы делали. Всех нас пошло восемь человек: я, Николай Папин, Михаил, Павел и Яков Алферовы, Николай и Александр Логуновы и Михаил Бабинов. Вышло-то это так. Папин Николай в город в субботу ездил и сказал в Верх-Исетске в штабе, что красные у нас у рудника чего-то такое делали. Вернувшись, он мне и сказал: “пойдем” говорит, “на рудник. Нынче белые придут смотреть, что красные на руднике делали”. Ну, я говорю: “пойдем”. Мы на лошадях и поехали, взяли с собой веревки, багор, все, как быть. Первой от нас сверткой от Коптяков мы свернули и выехали к Ганиной яме. Тут мы двоих людей застали: один Хромцов из Верх-Исетска, а другого не знаю. Они в балагане у Ганиной ямы находились и сено тут косили. Пошли мы пешком к шахте. Стали туда глядеть. Мы только в большой колодец глядели. До воды было, пожалуй, сажени 1 1/2. Спустили мы туда Бабинова. Он нам стал сказывать, что там есть. Шестом он пощупал и говорит: “ребята, лед. А вот тут”, говорит, “в уголку немного пробито. А там” говорит, “опять вода пошла”. Мы ему больно /так!, у Лыковой – “больше”/ щупать-то не велели: не равно еще взорвется там какая штука и его и нас убьет. Вытащил он конец веревочки. Веревочка была новая, отрезанная, один конец у ней в петлю был пропущен, а толщиной в мизинец. Прямо, видать, это от ящичка упаковка была. Больше мы тут ничего, кажись, не нашли. Глядим, недалеко от шахты накоп. Мы его поковыряли, а там костер. Костер был большой: поперек четвертей на шесть, а то и больше и, видать, разметен был и раскидан. Угольков в нем было совсем мало. Стали мы его ковырять, а там и пошло: кости от корсетиков /я хорошо знаю, к чему они/, пуговицы, кнопки разные, подбор от каблука, стекла от очков, разные крючки с петлями, пряжки разные, одна пряжечка с гербом и с застежкой как раз к ней, а потом и крест драгоценный объявился. Ну, как только крест объявился, Папин Николай и сказал: “ребята, больше ничего, как здесь Николая сожигали. Это его, Николаев, крест. А вот пряжечка с гербом – это Наследникова Алексея Николаевича”. Я-то ничего не понимаю, а Папин солдат. Ему как не знать. Они народ ученый. Посмотрели мы тут еще в костре у старой березы. К ней от шахты пешая тропа была проложена. Мы по ней и пошли. Там кострище поменьше, как у шахты, но все же большое и не раскиданное и не засыпанное. В нем мы маленько посмотрели, нашли, кажись, крючки, петли/ и ушли потихоньку. Дорожку, по которой сюда красные приезжали, я издали глядел. От шахты видать было, что след на ней здоровый. Прямо, укатана она была. А не догадался я тогда поглядеть, ездили на автомобиле аль нет. Больше никуда колесный след не шел; здесь он у самой почти шахты и кончался. Кругом по полянке все было истолочено, а в лес троп не было и по руднику троп не видать было. Нашли мы тогда еще две носилки сосновые. Они валялись в траве по разрезу недалеко от шахты. Они были с вершок толщиной и сажень, пожалуй, длиной. Недалеко от дорожки против шахты, можно сказать, совсем недалеко от дорожки к шахте видал я несколько дощечек разбитого ящика. Хорошо заметно было, что это от ящика дощечки. Они были белые и нестроганные, как обыкновенно у ящиков бывает. Я вижу предъявленные мне Вами вещи и карточку (предъявлены вещи, описанные в протоколе 15—16 февраля сего года, л. д. 45—49, том 2-й и фотографическое изображение креста, описанного в пункте “г” протокола 10 февраля сего года, л. д. 13 об., том 2-й). Эти самые вещи мы в ту пору и нашли. Все вещи, которые мы нашли в кострах и в шахте, мы взяли с собой. А носилок и разбитого ящика не взяли. Больше ничего не знаю.
Показание мое, мне прочитанное, записано правильно. Я неграмотный.
А вот каблука, который мы тогда нашли, я в Ваших вещах не нахожу.
Прочитано.
Судебный Следователь Н. Соколов
С подлинным верно:
Судебный Следователь по особо важным делам Н. Соколов
ГА РФ, ф. 1837, оп. 2, д. 6 /реально, по описи значится под № 5/, л. 133 – 135
Вера Федоровна Зворыгина, 37 лет кр-ка
д. Коптяков, Верх-Исетской волости, Екатеринбург-
ского уезда, Пермской губернии, православная негра-
мотная, в деле чужая, не судилась.
В прошлом году у меня стояла на даче из города Екатеринбурга Настасья Прокофьевна Сустопарова /так!, скорее всего “Суслопарова”/. Живет она где-то недалеко от плотины на Береговой улице в своем доме в г. Екатеринбурге. Она у меня жила в большом доме, а мы с семьей в то время жили в малом доме в ограде. Как-то днем после обеда /не помню я ни месяца, ни числа и не могу сказать, в те дни это было, когда пропуска в город не было, или же позднее/ была я в ограде. К нашему дому кто-то подъехал. Сустопарова /так!/ тоже была в ограде. Она вышла посмотреть, кто подъехал, и скоро вошла с улицы с какими-то двумя людьми. Я только видала, что они двое и оба молодые, а больше я ничего не заприметила, какие они их себя и во что были одеты. Знакома с ними Сустопарова или нет, я доподлинно не знаю. Я не видала, здоровалась она с ними, как с знакомыми, или нет; говорила ли она что с ними или нет, и как вообще встретилась она с ними на улице не знаю. Только она прошла с ними в дом. С Сустопаровой жил тогда у меня на даче сын Владимир, ученик уже, и дочь, кажется, Елена, тоже ученица. Дома ли они были в это время или нет, не знаю. У Сустопаровой была своя корова, и я видала, что она, должно быть, для приезжих носила в дом крынку молока, а потом у меня еще земляники спрашивала. Я ей земляники дала. Были эти люди у Сустопаровой с час и уехали. Куда они уехали и на чем приезжали, я не видала. Кто такие были эти люди, я не знаю и не спрашивала об этом Сустопарову. Больше ничего я показать не могу. Показание мое, мне прочитанное, записано правильно. Я неграмотная.
Судебный Следователь Н. Соколов.
С подлинным верно
Судебный Следователь по особо важным делам Н. Соколов
ГА РФ, ф. 1837, оп. 2, д. 6 /реально, по описи значится под № 5/, л. 135
Михаил Васильев Бабиков, 15 лет
кр-н д. Коптяков, где и живу, Верх-Исетской
волости, Екатеринбургского уезда, Пермской губер-
нии, православный, неграмотный, в деле чужой, не
судился.
У нашего зятя Константина Филаретова Алферова какие-то господа прошлый год на даче у нас в Коптяках жили. Я их раз и повез в город: какого-то господина с барышней. Я хорошо помню, что было это в четверг после Петрова дня. Куда я их отвез в город, я не знаю: город я плохо знаю, улиц не знаю и господин, когда мы по городу ехали, сам правил. Отвез я их и поехал ночевать к своим родственникам в Верх-Исетске: к тетке, матерной сестре, Наталье Ильиничне Завьяловой. Я у нее переночевал, а в пятницу поехал домой. Доехал я до того переезда, от которого “времянка” идет, а там меня не пускают двое конных. Они стояли саженях в 20 от самого переезда и сказали мне, что ехать дальше нельзя. Я и вернулся назад в Верх-Исетск к тетке и переночевал у нее. В субботу за мной отец пришел и мы с ним уехали. Этих двоих я не разглядел, которые у разъезда были, и не знаю, кто они такие. Они были в солдатских шинелях, красноармейцы. Больше я ничего не знаю. Показание мое, мне прочитанное, записано правильно. Я неграмотный.
Судебный Следователь Н. Соколов.
С подлинным верно
Судебный Следователь по особо важным делам Н. Соколов
ГА РФ, ф. 1837, оп. 2, д. 6 /реально, по описи значится под № 5/, л. 135 – 136
Федор Палладиев Зворыгин, 53 лет,
кр-н д. Коптяков, где и живу, Верх-Исетской
волости, Екатеринбургского уезда, Пермской
губернии, православный, неграмотный, в деле
чужой, не судился.
У меня в прошлом году на даче стояла Настасья Прокофьевна Суслопарова. Она живет в Екатеринбурге на Тимофеевской Набережной в своем доме. Как-то после Петрова дня вскоре, в страду, рано утром повез я Суслопарову в город. С нами еще ехал какой-то городской. Чей он такой, не знаю. А приезжал он тогда рыбачить к нам. Проехали мы версты две от Коптяков, а нам навстречу гонит шибко Николай Зыков с матерью и женой и кричит: “ой, дядя Федор, не езди. Там меня прогнали. Какой-то револьвером грозил и кричал: “не оглядывайся”. Я не помню чтобы он говорил тогда, что на трех лошадях везли что-то, покрытое пологом. Был он тогда сильно напуган. Много тут он и разговаривать не стал и погнал в Коптяки. Я хотел дальше ехать, да Суслопарова побоялась, и мы уехали назад. Приезжаем назад, а у нас волнение. Николай Зыков мужикам рассказывал, как его вернули, они и заволновались. Ну, я больше ничего не знаю. Какие комиссары приезжали тогда к Суслопаровой, не знаю. Жена и сама Суслопарова ничего про это мне не говорили. Куда ходил Швейкин с Папиным и Зубрицким, не знаю. Рассказа Зыкова на улице я не слыхал. Ничего больше показать не могу. Показание мое, мне прочитанное, записано правильно. Я неграмотный.
Судебный Следователь Н. Соколов.
С подлинным верно
Судебный Следователь по особо важным делам Н. Соколов
ГА РФ, ф. 1837, оп. 2, д. 6 /реально, по описи значится под № 5/, л. 136
Степан Иванович Бабинов, 44 лет, кр<естьяни>н д. Коптяков, где живу, Верх-Исетской волости, Екатеринбургского уезда, Пермской губернии, православный, грамотный, в деле чужой, не судился.
В Екатеринбурге торговые дни бывают в середу и в субботу. Не помню я теперь, в какой точно день, в середу или в субботу, а только вскоре после Петрова дня собирался я ехать в город с рыбой. Сижу я в избе и вижу: Николай Зыков гонит назад, а он должен был в этот самый день в город ехать. Я его спрашиваю: “Ты чего, Николай?” Он мне кричит: “Не езди, дядя Степан! Там войско идет. Стреляют”. Поехал он дальше. Кто его таким видал, каждый спрашивал, и он всем рассказывал, что он другим сказывал, я не слыхал, а мне он вот то и сказал, что я Вам сказал. Ничего я не слыхал от него про то, что на трех лошадях что-то покрытое пологами везли. Может быть, он это еще кому сказывал, а мне он не говорил, да я и мало с ним говорил. Тут Швейкин, Папин и Зубрицкий ходили по дороге, но никакого войска не видали, и народ успокоился. Я уехал рыбачить на озеро и ничего не знаю, что в этот день на дороге Коптяковской происходило. На другой день я пошел на покос к Федору Александровичу Горбунову. Идем мы с ним и еще с нами был Николай Васильев Алферов, отошли версты две, а нам навстречу едет какой-то конный красноармеец. Мы его стали спрашивать, что такое не пропускают наших людей? Он нам объяснил, что они ищут тут какую-то “банду” и потому не пропускают. Мы дальше и пошли. Наш покос был в лесу, близко к руднику: по прямому направлению не дальше полуверсты. Весь день мы косили и весь день на руднике стрельба была. И из ружей палили и гранаты рвали. Я, конечно, не солдат, а все-таки понимаю, что граната, а что пуля. А Горбунов солдат. Он тогда и говорил, что это гранаты рвутся. Сколько их, таких разрывов было, я сказать не могу, а все-таки много было. Не на память мне, виден ли был дым от костров у рудника, пахло ли чем горелым, например, мясом жженым. Что-то не пришло тогда мне на ум это. Сколько времени было оцепление, я не знаю. Когда красных не было, к нам приезжала какая-то комиссия. Меня тогда за кучера брали. До этого я на шахту не ходил. Я могу сказать, что дорожка, по которой сюда красные приезжали, шла как раз та, которая ближе всего к Четырем братьям выходит к Коптяковской дороге: первая от них свертка к руднику. Она была сильно накатана. Но я не догадался тогда взглянуть, был тут след автомобиля, аль нет. След езды от колес тут у шахты и кончался и больше никуда не шел. Полянка около шахты была истолочена. Видал я тогда два кострища. Одно было у шахты, а другое у старой березы. Костер у шахты был большой, а какой, определить боюсь; у березы был поменьше. Стала комиссия копаться в кострах, поковыряла и ушла. Я стал рыться в костре у березы и в сторонке от самого огнища, но все же ближе огнища увидал, что-то блестит, затоптанное в землю. Я поковырял пальцем и нашел большой драгоценный камень. Вижу я, — вещь хорошая, и говорю: “Вот, господа, я вам хорошую, очень прекрасную вещь нашел”. Ко мне подошел какой-то военный и взял у меня эту вещь, а мне сказал: “Ну, спасибо, старик, что не утаил. Пятьдесят тысяч в руках держал”. Я вижу снимок, который Вы мне показываете (предъявлен фотографический снимок с изображением бриллианта, описанного в пункте “в” протокола 10 февраля сего года, л. д. 13 об., том 2-й). Вот этот камень, какой изображен на снимке, я и нашел тогда в кострище. В огне этот камень не был. Он был затоптан в землю и в огне не находился. Больше я ничего не знаю.
Показание мое, мне прочитанное, записано правильно.
Есть у меня знакомый в Верх-Исетске Федор Александрович Уфимцев. Он живет в Верх-Исетске на выезде у дач. Я раз с ним встретился в городе (тогда город еще за красными числился, и я в торговый день, как оцепление было снято, и попал в город-то; это, должно быть, и было, когда только что оцепление сняли, в субботу; я тогда ту самую рыбу и возил продавать, которую не повез в тот день, когда Николая вернули), а он меня и спрашивает: “Что это у вас за оцепление там было?”. Я ему сказал, что знал. Он мне и говорит: “Что за диковина такая? Мимо меня тогда все автомобили гоняли, что-то все закрытое пологами возили. Да чего! Нас, как 8 часов настанет, из домов не выпускали: уходи из дома”. Вот это он мне сказывал.
Прочитано.
Бабинов
Судебный следователь Н. Соколов
С подлинным верно.
Судебный следователь по особо важным делам Н. Соколов
К о п и я
П Р О Т О К О Л
1919 года июня 29 дня Судебный Следователь по особо важным делам при Омском Окружном Суде Н. А. Соколов на разъезде № 1 0 /так!/ в порядке 315-324 ст. уст. угол. суд. производил осмотр дела Военного Контроля № 2081 о Вере Николаевне Лукояновой-Карнауховой, присланного Начальником Военного Контроля г. Перми и его уезда при отношении от 25 сего июня за № 8529 /л. д. 145 том 5-й/
По осмотру найдено следующее:
Дело это пронумеровано, прошнуровано и скреплено подписом Начальника Военного Контроля г. Перми и его уезда и его сургучной печатью. Оно находится в обложке, на коей обозначено: “Дело Военного Контроля о Карнауховой-Лукояновой Вере Николаевне № 2081”.
В деле имеется протокол допроса названной Лукояновой Помощником Начальника Контроля Штаба 1-го Средне-Сибирского Корпуса Инженером-Технологом Белобродским от 12 и 13 мая 1919 года, занимающий листы дела 1-13.
В протоколе допроса ее /л. д. 2-й/ значится: “До февраля месяца 1917 года я жила вне всякой политики, не имела никакого понятия о каких либо политических партиях, не прочла ни одной политической брошюры. В 1-х числах апреля 1917 года я по болезни была вынуждена уехать в Крым, где жила в санатории Пермского Губернского Земства, как сестра милосердия. В Крыму я конечно не была занята политикой, а только лишь состоянием своего здоровья – почти не читала газет. Из Крыма я вернулась в Пермь 10-го июня 1917 года. Вскоре после моего приезда вернулся из Москвы мой брат Михаил, который до сих пор тоже не принимал никакого участия в политике, как и вообще вся наша семья.
Тут он подпал под влияние лидеров Р. С.-Д. Р. П. /большевиков/ Пермских, конечно, и сделался сочувствующим....”
Когда в Перми в июне месяце была большевитская манифестация, носившая характер демонстрации подсчета сил партии, то в ней принимал участие и Михаил. Во время такой демонстрации 25 июня, как выражения протеста против наступления русских войск на фронте против немцев /наступление Керенского/ местный гарнизон возмутился против демонстрантов и подверг их побоям и избиению” /л. д. 6/. “............ Вид ли избитых беззащитных людей, среди которых был мой брат, поступок ли более сильных в такое время, во время свободы, в первые месяцы революции, с маленькой кучкой людей, посмевших мыслить иначе, подействовали на меня или только то, что среди пострадавших был мой брат, а семья у нас дружная, всегда все были вместе и заодно, но только тут я сразу встала на сторону угнетенных, не разбираясь, правы ли они даже, к стыду своему, должна сознаться; плохо понимая, что нужно тем и другим и кто из них прав и кто виноват.
