С подлинным верно. Судебный Следователь Н. Соколов 8 страница

Стали мы рыться в этих обоих кострах. Я помню, что в присутствии капитана Политковского одним из крестьян, приехавших с нами, в костре около березы был найден большой камень бриллиантовый, фотографическое изображение которого Вы мне сейчас показываете /предъявлено фотографическое изображение бриллианта, описанного в пункте “в” протокола 10 февраля сего года, л. д. 13 об. том 2-й/. К роме этого бриллианта, тогда же было найдено в кострах этих и около них: один осколочек жемчуга и два осколка изумруда, много кусков обгорелой ткани от одежды, кнопки от дамских несомненно костюмов, обрывок кружева, также обгорелый, какие-то принадлежности корсетов /теперь не помню, какие именно/, пряжки, кажется, от подтяжек мужских /не помню, сколько именно/. Нахождения обгорелой дамской сумочки не помню. Хорошо помню, что один лоскуток одежды, кажется, по цвету серый, пах сильно керосином. Нахождения в глине около самой шахты осколка ручной бомбы не помню. Кроме найденных и указанных мной вещей, Бафталовский извлек из стенки большого колодца один осколок ручной гранаты. Он его выковыривал тогда чем-то из дерева и говорил, что такими осколками стенки колодца избиты. Я помню, что из большого же колодца Бафталовский тогда же вытащил кусок материи защитного цвета, видимо, от палатки. Я слышу протокол Судебного Следователя Наметкина об осмотре шахты /прочтен акт Судебного Следователя по важнейшим делам Наметкина от 17-30 июля 1919 /так!/ года, л. д. 5-й, том 1-й/. Он соответствует действительности, но я не представляю себе, что он называет в нем “черными блестящими обломками” и, мне кажется, что он ошибается, указывая малый колодец, как место нахождения кусочка от палатки. Этот кусочек, как мне помнится, был найден в большом, а не в малом колодце шахты. Нахождения списка с телефонными адресами советских деятелей я не помню. Нам, военным, не пришло тогда в голову посмотреть, какой именно дорожкой сюда приезжали люди и в каком виде была эта дорожка. Я почему-то тогда полагал, что, если сюда привозили АВГУСТЕЙШИХ ОСОБ, то их и привозили именно той дорожкой с Коптяковской дороги, которой прибыли с Коптяков мы. А про нее я уже Вам сказал, что она имела след от колесного экипажа, но не сильно укатанный, а слегка. Больше тут мы никаких дорожек не осматривали. В частности мы тогда совсем не видели дорожки, на средине которой была бы широкая яма с лежащим на дне ее бревном. Третьего костра именно около этой ямы мы тогда не видели. Были мы тогда на месте часа три и уехали в Коптяки. У меня из осмотра осталось полное убеждение, что здесь около шахты в кострах была сожжена одежда АВГУСТЕЙШЕЙ СЕМЬИ. Вот только тогда мы не обратили как следует внимания на состояние дорог и проглядели следы на них. Я совершенно теперь не могу Вам сказать, где именно у шахты были следы экипажей, где они кончались, до какого места доезжали люди, которые были здесь. Я только помню, что местность около шахты была сильно истолчена пешими следами людей: высокая трава была сильно помята. Уезжая с места, я полагал, что теперь начнется следствие и Наметкин будет допрашивать свидетелей. Он там на месте у шахты что-то себе писал в книжечку. Когда же мы прибыли в Коптяки и все пошли дальше, чтобы таким же путем ехать в город, собрался уезжать и он. Я удивился этому и указал на это Ярцову, как старшему среди нас. Решено было, что останусь я сам. Со мной остались тогда Матвеенко и Сумароков. Мы решили сами производить следствие, раз Судебный Следователь не хочет. Я помню, что я в тот же день допрашивал двух лиц: каких-то крестьян. Один крестьянин рассказал мне, что в одну из этих ночей, когда существовало оцепление местности /как я помню, в ночь с 16 на 17 июля по новому стилю/, он поехал из Коптяков в город и дорогой не был пропущен. Ему было приказано ехать назад. Я не помню, ехали ли с ним бабы. Баб я тогда не допрашивал. Другой крестьянин рассказал мне в тот же вечер, когда я допрашивал и первого крестьянина, что в ту же ночь, про которую мне говорил и первый крестьянин, он слышал в районе рудника разрывы гранат и револьверную стрельбу. Сам я допрашивал тогда только двоих свидетелей. Матвеенко и Сумароков также тогда допросили несколько человек. Все показания этих лиц записывал ись карандашом. Сущность показаний тех лиц, которых допрашивали Матвеенко и Сумароков, сводилась к тому именно, что в течение нескольких дней, именно в эти дни 16-18 июня по новому стилю местность около рудника со стороны Коптяков была оцеплена и за оцепление никого из Коптяков не пропускали. Сущность показаний свидетелей, которых мы допросили, именно в этом и заключалась. Они сами не видели, чтобы что-либо везли по дороге и они бы это видели. Такими свидетелями мы тогда не располагали. Кто-то из крестьян указал нам тогда же на жену какого-то комиссара, проживавшую в то время в Коптяках. Это и была Евдокия Тимофеевна Лобанова /см. л. д. 7 том 1-й/. Она находилась тогда в Коптяках с сыном, лет 6-7. Я сначала побеседовал с ним и от него узнал, что они с матерью недавно приехали из города. Я стал допрашивать ее. Это была жена какого-то большевитского казначея, служившего в каком-то большевистском учреждении, помещавшемся в здании Окружного Суда. Она как раз ехала из города в то время, когда оцепление уже существовало. На одном из переездов, ближайшем к руднику, ее не пропустили дальше. Там было оцепление и был какой-то автомобиль. Она ночевала тогда на переезде и утром уже смогла только проехать в Коптяки. После допроса всех указанных лиц /показание Л о бановой я записывал сам/ мы втроем на двух экипажах в сопровождении двоих каких-то крестьян, бывших у нас кучерами, отправились опять в шахту. С нами шла еще телега с несколькими рабочими, которые везли веревки, лопаты, корзинку и топор. Подъехали мы к шахте опять той же сверткой, как и в первый раз, т. е. опять со стороны Ганиной ямы. Матвеенко снова полез в большой колодец шахты. Мы уничтожили там слой льда и вытаскали его корзиной. Больше мы никаких работ над шахтой не производили. Побыв там некоторое время, мы втроем поехали к тому переезду чрез линию железной дороги, где была Лобанова задержана. Здесь я сам допрашивал жену сторожа, который жил в будке около переезда, и ее сына, лет 6-7. Сторожиха вертелась в показаниях, видимо, боясь выдать их. Существенное значение имело показание этого мальчика. Он говорил, что 16 июля днем по дороге из города проехали по Коптяковской дороге какие-то верховые красноармейцы и тут же вернулись. Очевидно, это была разведка. В тот же день к вечеру проехал грузовой автомобиль с пешими красноармейцами и несколько конных красноармейцев. Тут же и было установлено оцепление со стороны переезда. /Я думаю, что тут же оно было установлено и от Коптяков/. В эту же ночь мальчик видел, что по дороге от города проехал к К оптякам целый обоз: шли коробки, запряженны е лошадьми и, кажется, была одна телега. Все это охранялось воор у женными пешими красноармейцами, окружавшими экипажи и все это в молчании медленно двигалось по дороге. Никого не пропускали в эту ночь на Коптяки, весь следующий день, всю следующую ночь, а на утро весь этот кортеж проследовал обратно. Показание мальчика подтверждала в некоторых частях и его мать-сторожиха, но она все таки в общем, вертелась и, видимо, боялась что-либо говорить. Самого же сторожа я не допрашивал в то время, в виду его отлучки. Показание мальчика я также записал каран д аш о м. Все произведенное нами троими следствие осталось у меня. Из вещественных доказательств Наметкин взял в то время себя /так!/ бриллиант, два осколка изумруда и осколок жемчуга. Все же остальные предметы, которые были найдены нами в первый же день осмотра нами костров были у меня. Потом пошли работы на месте по исследованию шахты и Ганиной ямы. Работы эти вел Шереметевский с своим братом. Я оказывал ему содействие по добыванию машин, орудий, рабочих. Мне время от времени доставлялись вещи, которые были найдены там у шахты во время работ Шереметевского. Я помню, что там были найдены и мне п е реданы такие вещи: портретная рамка и клочки какой-то фотографической карточки /по клочкам было видно, что на карточке была изображена целая группа лиц и мне кажется, что эта карточка была снята где-то за границей: не русские видимо, люди были изображены на ней, но я не мог по обрывкам разобрать /так!, у Лыковой – “определить”/, кто именно на ней изображен/, одна или две части жемчужины, какая часть была найдена и при осмотре нами в первый раз шахты, топаз с осколком, несколько частей какого-то золотого украшения, из коих одно, кажется, было с бриллиантиками, пуля в оболочке, простая запонка, застежка от какой-то, как мне думается, дамской вещи, пряжка от подвязок, один образок, крючки, кнопки, петли, пуговицы, гвоздики, видимо, от обуви. Все это было обгорелое. Относительно образков я не могу /так!, у Лыковой – “я могу”/ сказать, что мне был представлен только один образок с разбитым изображением святых, на подушечке с кольцом, очевидно, для ношения его на шее.

Я вижу предъявленные мне Вами фотографические изображения: портретной рамы /предъявлено фотографическое изображение портретной рамки, описанной в пункте “а” 1 протокола 10 февраля сего года, л. д. 10, том 2-й/, топаза с осколком, частей украшений, пружинок, застежки, пряжки и еще украшения /предъявлены фотографические изображения сих предметов, описанных в пунктах “а” 2-3 того же протокола, л. д. 10 об.-11 /так!, у Лыковой – “ л. д. 11 об. 11”/ том 2-й/ и трех образков /предъявлено фотографическое изображение трех образков, описанных в пунктах 4-6 того же протокола/. Все эти вещи, которые изображены на этих снимках, и были мне представлены, а из образков один из изображенных на этом снимке, как он здесь и изображен. Остальных вещей, как например, подковки для сапога, осколков флакона, я что то не помню. Все акты нашего следствия и все вещи, которые были у меня, я потом передал капитану Ярцову. Он их потом передал капитану Сотникову, а Сотников, как мне потом приходилось слышать, передал их все Сергееву, который был назначен производить следствие вместо Наметкина.

Был я тогда же и в доме Ипатьева. Мы там были во время осмотра дома Наметкиным. Во время осмотра /так!, у Лыковой – “нашего осмотра”/ дома я там был раза три. В первый раз мы пришли туда, кажется, 2 августа. Я вижу предъявленные мне Вами фотографические снимки комнат верхнего этажа этого дома /предъявлены фотографические снимки комнат дома Ипатьева, находящиеся на л. д. 215-217 том 3-й/ и показываю следующее. Комендантская комната, изображенная на снимке, была в таком именно виде, но матрас на кровати и подушки на диване были не разбросаны, как это изображено на снимке, а лежали в порядке; это уже мы их перевернули. За этим самым диваном, который виден на снимке, я и нашел деревянные четки с крестами. Они там лежали на полу. Я их оттуда и взял. Бывший при осмотре Чемодуров удостоверил, что эти четки принадлежат ГОСУДАРЫНЕ ИМПЕРАТРИЦЕ. Все другие комнаты правильно изображены на снимках. Только вот относительно комнаты Княжен я скажу, что мусор из печей, который виден на снимках, мы извлекли из печей и ночной горшок был не там, где он стоит: он был дальше засунут под зеркалом, а на снимке он вытащен к середине комнаты. Это мы его, вероятно, вытащили. Я удостоверяю, что нигде положительно в верхнем этаже дома я не видел ни одной кровати. Я это хорошо помню. Горшок, например, так и стоял под зеркалом. Кажется, ему удобнее было бы быть под кроватью. Я категорически утверждаю, что нигде не было кроватей в верхнем этаже, кроме комендантской комнаты, где была одна кровать. Не было в доме никаких вещей из одежды и обуви. Мы вытаскивали мусор из печей. Печи были набиты золой от сгоревших вещей. Мы просеивали пепел. Установить главную массу сгоревших вещей мы не могли: вещи превратились в золу, но иногда можно было понять, что зола представляла собой сожженную ткань одежды. Было очень много сожжено фотографических карточек. Это прямо бросалось в глаза. Много было сожжено портретных рамок, всевозможнейших мелких вещей домашнего обихода, вещей из хорошей обстановки. Много было сожжено различных принадлежностей туалета, например, головных и зубных щеток. Много было обгорелого и расплавленного стекла. Впечатление, какое я вынес из осмотра верхнего этажа дома, было то, что здесь, за отсутствием обитателей квартиры, все разгромили: сожгли преимущественно и бросили, оставили неуничтоженной мелочь. Были мы и в нижних комнатах дома. Я обратил внимание на одну комнату, где мы видели следы пуль в стенах и полу. Эта комната и изображена на снимках, которые Вы мне сейчас показываете /предъявлены фотографические снимки комнаты дома Ипатьева, находящиеся на л. д. 220-223 том 3- /. Пол этой комнаты носил следы замывки. На стенах этой комнаты на обоях я видел около пулевых каналов брызги крови, как это и отмечено у Вас на снимке /л. д. 220-221/.

Я помню, что в нижнем этаже в одной какой-то комнате мы видели какую-то тряпку, на которой были следы крови: как будто бы кто-то брал ее окровавленными пальцами.

В результате моей работы по этому делу у меня сложилось убеждение, что АВГУСТЕЙШАЯ СЕМЬЯ жива. Мне казалось, что большевики расстреляли в комнате кого-нибудь, чтобы симулировать убийство АВГУСТЕЙШЕЙ СЕМЬИ, вывезли ЕЕ ночью по дороге на Коптяки, также с целью симуляции убийства, здесь переодели ЕЕ в крестьянское платье и затем увезли отсюда куда либо, а одежду ЕЕ сожгли. Так я думал в результате моих наблюдений и в результате моих рассуждений. Мне казалось, что Германский Императорский Дом никак не мог бы допустить такого злодеяния. Он не должен бы был допускать его. Я так думал. Мне и казалось, что все факты, которые я наблюдал при расследовании, – это симуляция убийства. Больше показать по этому делу я ничего не могу. Показание мое, мне прочитанное, записано правильно.

Я не помню, был ли в момент осмотра нами дома Ипатьева ключ от двери комнаты Княжен в столовую, или же его не было. Двери из И х комнаты в комнату, где помещались ГОСУДАРЬ с ГОСУДАРЫНЕЙ и Наследником, не было. Свидетельницу Лобанову я и указал по допросе ее мною Наметкину. Я помню, что мне тогда же был доставлен золотой брелочек с колечком с инициалами ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА. Он был мною сдан в числе других вещей. Кажется, была также мне представлена и мною сдана Сотникову /через Ярцова/ брошь, но хорошо этого не помню и самой броши не помню. На Дону я был в январе месяце 1918 года. Про кровати я не спрашивал Чемодурова, были ли они у АВГУСТЕЙШЕЙ СЕМЬИ. Вообще же он рассказывал, что жилось ЕЙ плохо. Стол был общий с прислугой. Иногда, как он говорил, во время обеда приходили красноармейцы и лазили своими ложками в общую миску. Были в обиходе только две деревянные ложки и их не хватало. Одно время их было только пять и приходилось есть по очереди. Был такой случай, когда за обедом какой-то комиссар /фамилии его не помню/ навалился плечом на ГОСУДАРЯ, черпая своей ложкой суп. Он говорил, что, когда АВГУСТЕЙШИЕ ОСОБЫ проходили куда либо мимо часовых, те всегда умышленно щелкали затворами винтовок, нервируя ИХ. Про ГОСУДАРЯ Чемодуров говорил, что ОН как бы окаменел и не выдавал своего состояния, ГОСУДАРЫНЯ страдала и все молилась. Княжны нервничали. Алексей Николаевич большую часть времени в Екатеринбурге болел. Прочитано. Гвардии капитан Малиновский.

Судебный Следователь Соколов

С подлинным верно:

Судебный Следователь по особо-важным делам Н. Соколов