Конечно, АВГУСТЕЙШАЯ СЕМЬЯ не могла не испытывать чувства горечи и в этот период Е е заключения: Царско-Сельский. Многие изменили им: командир сводного полка Рессин, граф Апраксин ушел от Н их, убежал начальник конвоя граф Граббе. Забыл ИХ близкий ГОСУДАРЮ человек свитный генерал Нарышкин, ни разу ИХ не навестивший в Царском.
Бывали случаи проявления хулиганства со стороны солдат и даже некоторых офицеров. Я знаю, что однажды один или два офицера отказались как-то подать руку ГОСУДАРЮ: не приняли ЕГО руки, когда ОН протянул им С вою руку. Об этом мне передавали с чувством глубокого возмущения Дети. Солдаты из любопытства окружали СЕМЬЮ, когда ОНА во время прогулок работала. А однажды, когда ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВО сидела в парке на скамейке, к НЕЙ подсел какой-то солдат, развалился непринужденно, закурил и пове л с ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВОМ разговор. Никак не называя ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВА, он стал ЕЙ предлагать разные вопрос ы. Я своими глазами видела эту сцену. ГОСУДАРЫНЯ занималась рукоделием в это время. ОНА улыбалась и отвечала на вопросы солдата. Такая “ беседа ” продолжалась довольно долго. ГОСУДАРЫНЯ потом говорила по этому поводу, смеясь, что ОНА не желает, чтобы подобные разговоры повторялись часто. Однажды ГОСУДАРЬ обратился к какому-то солдату: “здорово, стрелок”. Стрелок ответил ЕГО ВЕЛИЧЕСТВУ: “я не стрелок, а товарищ”. Детям позволено было кататься на пароме. Солдаты тоже катались на этом пароме, зная, кому он принадлежит. Я думаю, что ИМ тяжело было читать всю бессмысленную нелепицу, которой тогда полны были все русские газеты про НИХ. Однажды ГОСУДАРЫНЯ сказала мне по этому поводу: “знаете, такие ужасы, такие гадости пишут. Мне бы не хотелось, чтобы это читали Дети”.
Я забыла сказать, что тогда проявил преданность ИМ офицер сводного ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА полка Лазарев. Он сильно тогда убивался и, когда он приходил проститься с ГОСУДАРЫНЕЙ, он сильно плакал.
Больше я ничего не имею Вам показать про Царскосельский период нашего заключения. В общем, жизнь за этот период можно обрисовать так. Жизнь внутри дворца протекала так же, как и до переворота. ГОСУДАРЬ не показывал вида от перемены положения. Также старалась держаться бодро и ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВО. Они были ограничены в передвижении и в праве корреспонденции. Солдаты и офицеры иногда позволяли себе недостойные выходки по ИХ адресу. Я указывала Вам эти случаи и забыла еще отметить следующие. Было установлено, что офицеры караула каждый день должны были видеть всю СЕМЬЮ. Это бывало перед завтраком, когда вся СЕМЬЯ выходила к столу. Однажды какой то караульный офицер увидел в руках у Алексея Николаевича маленькое ружье. Он отобрал его у Алексея Николаевича и очень тем Его огорчил. Но Кобылинский, узнав об этом, отобрал ружье у офицера и по частям перенес его к нам и отдал Алексею Николаевичу.
1-го, кажется, августа мы выехали в Тобольск: уехали в этот день из Царского. Мне говорили Дети, что причиной нашего переезда в Тобольск послужило опасение Правительства за наше благополучие. Правительство опасалось ожидавшихся тогда беспорядков. Я помню, что в день отъезда у ГОСУДАРЯ был Великий Князь Михаил Александрович. Был в это время и Керенский. Дети мне передавали, что Керенский был “настолько любезен”, что отошел в сторону, когда ГОСУДАРЬ беседовал с Михаилом Александровичем.
Ехали мы с удобствами в хороших вагонах и без приключений. Только один раз нас где-то остановили и, кажется, не хотели пропускать, но все обошлось благополучно. Поезд не останавливался на больших станциях, а на промежуточных. СЕМЬЯ выходила иногда из вагонов и шла пешком, кроме ИМПЕРАТРИЦЫ. Поезд следовал медленно за НИМИ.
Из приближенных к АВГУСТЕЙШЕЙ СЕМЬЕ лиц за ними последовали в ссылку: князь Василий Александрович Долгорукий, Генерал Илья Леонидович Татищев, Графиня Гендрикова, гофлектрисса Екатерина Адольфовна Шнейдер, боронесса /так!/ София Карловна Буксгевден и два гувернера: швейцарский подданный Петр Андреевич Жильяр и англичанин Сидней Иванович Гиббс.
Из всех этих лиц Татищев не был придворным. Он до того бывал только на приемах. Я не могу сказать, почему именно на него выпал выбор ГОСУДАРЯ. Но это был человек, преданный ГОСУДАРЮ, и, не в пример многим, решивший отдать себя АВГУСТЕЙШЕЙ СЕМЬЕ, как и два иностранца: Жильяр и Гиббс, свободно имевшие возможность, как иностранные подданные, уехать от АВГУСТЕЙШЕЙ СЕМЬИ, но не пожелавшие сделать этого. Гиббс же в особенности: он не был допущен к нам во дворец после нашего ареста, но тем не менее он сам приехал в Тобольск впоследствии. Впоследствии также приехала в Тобольск и Буксгевден, болевшая во время нашего отъезда. Прибыв в Тобольск, мы несколько дней провели на пароходе Русь, на котором мы приехали, так как губернаторский дом, где мы должны были жить, был не готов. Потом мы перебрались в дом. ИМПЕРАТРИЦА с Алексеем Николаевичем и одной из Княжен ехала в экипаже. Все остальные шли пешком.
Вот кто поселился в Тобольске при АВГУСТЕЙШЕЙ СЕМЬЕ: 1/ Илья Леонидович Татищев, 2/ Василий Александрович Долгорукий, 3/ доктор Евгений Сергеевич Боткин, 4/ доктор Владимир Николаевич Деревенько, 5/ Анастасия Васильевна Гендрикова, 6/София Карловна Буксгевден, 7/ Екатерина Адольфовна Шнейдер, 8/ Петр Андреевич Жильяр, 9/ Сидней Иванович Гиббс, 10/ Елизавета Николаевна Эрсберг, 11/ Мария Густавовна Тутельберг, 12/ Анна Степановна Демидова, 13/ воспитательница Гендриковой Викторина Владимировна Николаева, 14/ прислуга при Гендриковой Паулина Межанц, 15/ прислуга Шнейдер Екатерина Живая и Маша /фамилии не знаю/, 16/ камердинер ГОСУДАРЯ Терентий Иванович Чемодуров, 17/ его помощник Степан Макаров, 18/ камердинер ГОСУДАРЫНИ Алексей Андреевич Волков, 19/ лакей при Княжнах Иван Дмитриевич Седнев, 20/ человек при Княжнах Михаил Карпов, 21/ дядька при Алексее Николаевиче Клементий Григорьевич Нагорный, 22/ лакей Жильяра Сергей Иванов, 23/ лакей при Татищеве и Долгоруком Тютин, 24/ официант Франц Журавский, 25/ лакей Алексей Трупп, 26/ лакей Григорий Солодухин, 27/ буфетчик Дормидонтов, 28/ лакей Киселев, 29/ лакей Ермолай Гусев, 30/ повар Иван Михайлович Харитонов, 31/ повар Кокичев, 32/ повар Верещагин, 33/ поварской ученик-мальчик Леонид Седнев, 34/ кухонный служитель Сергей Михайлов, 35/ кухонный служитель Франц Пюрковский, 36/ кухонный служитель Терехов, 37/ писец Кирпичников, 38/ парикмахер Дмитриев, 39/ заведующий погребом Рожков и 40 я.
АВГУСТЕЙШАЯ СЕМЬЯ и почти все из указанных лиц, кроме Долгорукого, Татищева, Боткина, Деревенько, Гендриковой, Шнейдер, Гиббса и Буксгевден, поселились в губернаторском доме. Эти же указанные лица поселились в Корниловском доме, но Буксгевден солдаты потом выселили и она уехала на частную квартиру. Распорядок дня был такой же, как и в Царском. Утренний чай был в 8 часов 45 минут. ГОСУДАРЬ с Ольгой Николаевной пили чай в ЕГО кабинете. ГОСУДАРЫНЯ – у С ебя. Алексей Николаевич и остальные Княжны пили чай в общей столовой. ГОСУДАРЬ после чая часов до 11 читал обыкновенно у себя в кабинете. Дети после чая занимались: у них были уроки. ГОСУДАРЫНЯ занималась у С ебя. С 11 до 12 у Детей была “перемена” и они обыкновенно гуляли. В 12 Они опять занимались до часа, когда подавался завтрак. В 12 часов после перемены Детям подавались бутерброды. К Ним обыкновенно заходил и ГОСУДАРЬ и закусывал вместе с Ними. После завтрака обыкновенно шли гулять во двор и занимались физическим трудом. ГОСУДАРЬ пилил и рубил дрова. В этом принимали участие и Княжны. ОНИ сделали на оранжерее площадку, где ОНИ любили сидеть на солнечной стороне. Если не занимались физическим трудом, просто гуляли. Это было единственное ИХ развлечение. Больше ничего нельзя было делать ИМ и нечем развлекаться. В сумерки шли домой. В 5 часов подавался чай. За час до чая ГОСУДАРЬ иногда преподавал Алексею Николаевичу историю. Чай в 5 часов ОНИ пили своей семьей в кабинете ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА. После чая ГОСУДАРЬ читал. ГОСУДАРЫНЯ шла отдыхать и отдыхала до обеда. Дети садились опять за занятия и занимались до 7: имели уроки, а от 7 до 8 Они готовили уроки. В 8 часов был обед. Чаще всего ГОСУДАРЫНЯ с Алексеем Николаевичем обедали в комнате ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВА: ЕЙ тяжело было ходить по лестнице и поэтому ОНА чаще всего обедала у С ебя. ГОСУДАРЬ, Княжны и свита обедали в общей столовой. После обеда чаще всего разговаривали, играли в какие-нибудь игры. Алексей Николаевич скоро ложился спать. В 11 часов был чай у ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВА в гостиной. После этого расходились спать.
Стол был хороший. Обыкновенно был суп, рыба, жаркое и сладкое. Обед был повторением завтрака. Фрукты подавались, но какие же собственно фрукты? С собой н е было привезено ничего, а в Тобольске только и можно было доставать плохие яблоки. Вот это и были фрукты. В общем жизнь была сносная. Первое время было лучше, чем в Царском, покойнее. Но было скучновато. Сидели узниками и были оторваны от России и даже от города.
Про солдат я могу сказать вот что. Все они разделялись на две партии. Одна партия относилась к СЕМЬЕ хорошо, д ругая худо. С этими Кобылинскому приходилось плохо. Когда дежурили хорошие солдаты, ГОСУДАРЬ ходил к ним в их караульное помещение, где помещались дежурные солдаты, разговаривал с ними и играл в шашки. Ходил туда к ним и Алексей Николаевич и Княжны тоже ходили с ГОСУДАРЕМ. Плохие – хулиганничали. Однажды они вырезали какие-то нехорошие слова на доске качелей, которыми пользовались Княжны. Однажды они перерыли широчайшей канавой ледяную гору, которую собственноручно делала АВГУСТЕЙШАЯ СЕМЬЯ при помощи свиты и прислуги. Этим они лишили ЕЕ в сущности единственного развлечения в воздухе. После многолетия, провозглашенного в церкви диаконом ИХ ВЕЛИЧЕСТВАМ солдаты перестали пускать ИХ в церковь. Богослужения совершались на дому, при чем на богослужении присутствовал представитель от солдат. В конце концов, ГОСУДАРЬ принужден быть снять с себя погоны.
Я бы сказала, что жизнь наша постепенно ухудшалась, она постепенно делалась все хуже и хуже, т. е. солдаты все более и более распускались. Кобылинскому приходилось туго. Он однажды потерял надежду справиться с ними и заявил об этом ГОСУДАРЮ. ГОСУДАРЬ просил его остаться, и он остался. Я должна сказать про него, что он явно был на стороне АВГУСТЕЙШЕЙ СЕМЬИ, делал для нее все, что мог, хорош ее и всячески боролся с хулиганскими проявлениями солдатского настроения.
Сначала, когда мы приехали в Тобольск, никаких комиссаров при нас не было. А потом, месяца через 1 1/2 – 2 появился Панкратов и его помощник Никольский. Про Панкратова я должна по совести сказать, что он был человек по душе хороший. Он был социалист и был в ссылке где-то в Сибири. Он был человек добрый и сердечный. К СЕМЬЕ, а в особенности к Княжнам и особенно к Марии Николаевне он относился хорошо. Марию Николаевну он любил больше всех. ГОСУДАРЬ при встрече с ним /зачеркн. в док/ разговаривал с ним. Никольский же был груб и непорядочен. Он был противоположность Панкратову. Панкратов проявлял заботу о СЕМЬЕ, как мог. Никольский держал себя совсем по другому и, не будь около нас Кобылинского, он бы, пользуясь слабохарактерностью Панкратова, наделал бы нам много плохого. Однажды, например, он, взрослый человек, имел глупость и терпение долго из своей комнаты через окно наблюдать за Алексеем Николаевичем и, увидев, что Он выглянул через забор, поднял целую историю из-за этого. Вот со времени появления их около нас солдаты и стали распускаться. Это происходило от того, что Панкратов с Никольским “просвещали” их разговорами о политике.
Сначала, когда произошел большевитский переворот в России, на нас это не отражалось. Но потом уже в начале 1918 года мы это почувствовали. Пришла из Москвы или из Петрограда от большевистского правительства какая-то бумага, где нам приказывали жить на свои средства. Больше от казны нам денег было решено не давать. Тут режим нашей жизни пришлось менять. Уволено было несколько человек. Пришлось изменить стол. Стало готовиться только два блюда, без сладкого, и не было уже за столом кофе, сливок, масла. Сахар отпускался по карточкам. Потом солдаты переселили всех, живших в Корниловском доме, в дом губернатора и подвергли аресту.
До появления Яковлева никаких комиссаров, кроме Панкратова и Никольского, около нас не было. Их потом те же самые солдаты прогнали. Я слыхала, что приехал какой-то комиссар из Омска, но я не знаю его фамилии, и он у нас в доме ни разу не появлялся.
Первый комиссар, который появился у нас после большевитского переворота, был Яковлев. Его приезда ждали. Об этом говорили солдаты, ездившие зачем-то в Москву до приезда к нам Яковлева. Его появления у нас в первый раз я не видела. Я его видела как-то потом, когда он приходил в детскую, где находился Алексей Николаевич, тогда болевший. Около Алексея Николаевича в то же время находилась и ИМПЕРАТРИЦА. Пришел он в сопровождении какого-то блондина в солдатском платье, не интеллигентного, видимо, человека. Сам Яковлев производил впечатление человека полуинтеллигентного. Он держал себя с ГОСУДАРЫНЕЙ вполне прилично. Когда он вошел к нам, он сказал: “я извиняюсь. Я еще раз хотел посмотреть”, не называя Алексея Николаевича. Молча, он посмотрел на Алексея Николаевича и ушел. ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВО Яковлеву подавала руку. Руки ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВА он, конечно, не целовал, но все таки он был приличен с НЕЙ. Этому же другому ОНА руки не давала. Я не видела свидания Яковлева с ГОСУДАРЕМ и ГОСУДАРЫНЕЙ. Я не знаю, как это происходило. Знаю же о цели прибытия Яковлева от Детей. Они говорили мне, что Яковлев приехал из Москвы с полномочиями от Московских большевиков и увозит куда-то ГОСУДАРЯ; что с ГОСУДАРЕМ решила ехать и ИМПЕРАТРИЦА, что с НИМИ же едет и Мария Николаевна, при чем этот вопрос о поез дке именно Марии Николаевны был решен самими Детьми. Дети передавали мне, как Их убеждение, что Яковлев увозит Их в Москву. Ни слова тогда не говорилось про Екатеринбург. Были тогда разговоры, что Яковлев недели через три возвращается и перевозит всех остальных Детей. ИМПЕРАТРИЦА сильно убивалась в это время. ОНА плакала. Я не могу Вам определенно и точно ответить на вопросы, что ЕЕ убивало и заставляло страдать: только ли разлука с больным Алексеем Николаевичем, или же еще иные какие-либо подозрения и опасения в связи с намерениями увоза ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА и, в частности, ГОСУДАРЯ из Тобольска.
Видно было, что не по себе и ГОСУДАРЮ. ОН сдерживался, но ОН был бледен и молчалив.
Яковлев же стра ш но почему-то торопился и говорил, что не надо брать много вещей, видимо, желая поскорее уехать. Числа ИХ отъезда я не помню. Уехали ОНИ рано утром в простых тележках; только одна из тележек была с верхом; в ней поехала ИМПЕРАТРИЦА с Марией Николаевной. С НИМИ же уехали: Боткин, Долгорукий, Чемодуров, Демидова и Седнев. Несколько дней мы не получали известий о НИХ. Знали только по кратким сообщениям, одно из которых было доставлено одним из кучеров, что ОНИ едут благополучно, что ОНИ проехали Тюмень. Вдруг была получена от кого-то, вероятно, Кобылинским телеграмма, что ИХ “задержали” в Екатеринбурге. Это было для всех полной неожиданностью. Никто этого не ожидал и никто ничего не понимал. Потом стали приходить письма. Были получены письма от ГОСУДАРЫНИ и Марии Николаевны на имя Княжен и мной от Марии Николаевны и Демидовой. Из этих писем можно было понять, что им живется худо. Мария Николаевна писала, что ОНИ спят в одной комнате, что ОНИ все /вместе с прислугой/ обедают вместе; что ИМ Седнев варит только одну кашу и что обед ОНИ получают из “советской” столовой. Демидова мне писала: “уложи, пожалуйста, хорошенько аптеку и посоветуйся об этом с Татищевым и Жильяром, потому что у нас некоторые вещи пострадали”. Мы поняли тогда, что пострадали у НИХ некоторые ценные вещи и решили, что это ИМПЕРАТРИЦА дает нам приказание позаботиться о драгоценностях. Впоследствии мы и поступили с ними таким образом. Мы взяли несколько лифчиков из толстого полотна. Мы положили драгоценности в вату и эту вату мы покрыли двумя лифчиками, а затем эти лифчики сшили. Таким образом, драгоценности, значит, были зашиты между двумя лифчиками, а сами они были с обеих сторон закрыты ватой. В двух парах лифчиков были зашиты драгоценности ИМПЕРАТРИЦЫ. В одном из таких парных лифчиков было весом 4 1/2 фунта драгоценностей вместе с лифчиками и ватой. В другом было столько же весу. Один надела на себя Татьяна Николаевна, другой – Анастасия Николаевна. Здесь были зашиты бриллианты, изумруды, аметисты. Драгоценности Княжен были таким же образом зашиты в двойной лифчик и его /не знаю, сколько в нем было весу/ надела на себя Ольга Николаевна. Кроме того, Он и под блузки на тело надели много жемчугов. Зашили мы драгоценности еще в шляпы всех Княжен между подкладкой и бархатом /шляпы были черные бархатные/. Из драгоценностей этого рода я помню большую жемчужную нитку и брошь с большим сапфиром /не помню, кабошон или нет/ и бриллиантами. У Княжен были верхние синие костюмы из шевиота. На этих костюмах /летних, в которых Они и поехали/ пуговиц не было, а были кушаки и на каждом кушаке по две пуговицы. Вот эти пуговицы мы отпороли и вместо пуговиц вшили драгоценности, кажется, бриллианты, обернув их сначала ватой, а потом черным шелком. Кроме того, у Княжен были еще серые костюмы из английского трико с черными полосками; это были осенние костюмы, которые Он и носили и летом в плохую погоду. Мы отпороли на них пуговицы и также пришили драгоценности, также обернув их ватой и черным шелком.
Хохряков, а потом Родионов появились у нас в доме не за долго до нашего отъезда. Они, как я понимаю, специально и прибыли к нам, чтобы нас перевозить в Екатеринбург. Комиссаром тогда был Хохряков, а Родионов был начальником отряда, который заменил наших солдат. Это был отряд красноармейцев. Он был отчасти из русских красноармейцев, отчасти, из нерусских, но какой именно национальности, я не могу определить и не знаю, латыши это были или мадьяры. Про Хохрякова я не могу сказать ничего плохого. Он и не играл значительной роли. Заметно было, что главным лицом б ы л не он, а именно Родионов. Это был гад, злобный гад, которому, видимо, доставляло удовольствие мучить нас. Он это делал с удовольствием. Между им и Яковлевым была такая же разница в обращении с нами и с Детьми, как между небом и землей. Он явился к нам и всех нас “пересчитал”, как вещи. Он держал себя грубо и нагло с Детьми. Он запретил на ночь даже запирать комнаты Княжен, объясняя, что он имеет во всякое время право входить к Ним. Волков что-то сказал ему по этому поводу: девушки, не ловко. Он сейчас же помчался и в грубой форме повторил свой приказ Ольге Николаевне. Он тщательно обыскал монахинь, когда они приходили к нам петь при богослужении, и поставил своего красноармейца у престола следить за священником. Когда мы укладывались и я, убрав кровать, собиралась спать на стуле, он мне сказал: “это полезно. Вам надо привыкать. Там совсем другой режим, чем здесь. Я сам там его устанавливал”. Этого Родионова узнали Татищев с Гендриковой или Буксгевден. Татищев говорил, что видел его в Берлине, а Гендрикова или Буксгевден – в Вержболове при поездке за границу.
Из Царского были взяты, кроме платья, обуви и мелких вещей, лишь столовая чайная и умывальная посуда, ковры, походные постели, лампы и некоторые картины. Из обстановки же ничего взято не было, кроме кушетки и коляски для ИМПЕРАТРИЦЫ и Алексея Николаевича. Обстановка в Тобольске вся была губернаторская. Я удивлялась, что они все это “тащили”. Они положительно все взяли из обстановки. Хохряков при этом сказал какую-то странную фразу по поводу увоза обстановки: “это в наших интересах”. У Родионова же с Алексеем Николаевичем вышел спор по этому поводу. Алексей Николаевич сказал ему, что они напрасно берут для НИХ чужие вещи. Родионов ответил ему: “А Вы укажите хозяина этих вещей”. Алексей Николаевич сказал: “эти вещи принадлежат губернатору. Вероятно, ими и будет пользоваться новый губернатор, когда он будет”. На это Родионов ему ответил: “ну, это не известно, будет ли еще губернатор, или нет”. В частности, про кровати ИХ я могу сказать, что у НИХ у всех эти привезенные в Тобольск походные кровати были одинаковые. Они были никелированные и имели вместо сетки натянутый тик из белых и красных полосок, как часто это бывает на диванах в вагонах, а матрасы на них были обтянуты замшей. У всех у НИХ было по кровати. Когда ГОСУДАРЬ, ГОСУДАРЫНЯ и Мария Николаевна уезжали, ОНИ взяли с собой три кровати, а потом, когда уезжали Дети с нами, все Их кровати также были взяты.
До Тюмени мы ехали на пароходе, том же самом, на котором мы ехали и в Тобольск. Родионов запретил Княжнам запирать на ночь И х каюты, а Алексея Николаевича с Нагорным он запер снаружи замком. Нагорный устроил ему скандал и ругался: “какое нахальство! Больной мальчик! Нельзя в уборную выйти!” Он вообще держал себя смело с Родионовым и свою будущую судьбу Нагорный предсказал сам себе. Потом, когда мы приехали в Екатеринбург, он мне говорил: “меня они, наверное, убьют. Вы посмотрите, рожи-то, рожи-то у них какие. У одного Родионова чего стоит! Ну, пусть убивают, а все таки я им хоть одному-двоим а наколочу морды сам!” В Тюмени мы пересели в вагоны. Детей поместили в классный вагон первого класса. С Ними ехали Татищев, Гендрикова, Шнейдер, Деревенько, Буксгевден, Нагорный, Эрсберг. Все остальные ехали в теплушке.
Прибыв ночью в Екатеринбург, мы утром были передвинуты куда-то за город и Детей увезли. Я только в щель вагона видела, как Татьяна Николаевна сама тащила тяжелый саквояж с подушкой, а рядом с Ней шел солдат, ничего не имея в руках. Из числа нас были увезены в дом Нагорный, маленький Седнев, Трупп и Харитонов. Затем из нас взяли Гендрикову, Шнейдер и Татищева. Нам же Родионов объявил, что мы свободны.
В числе 18 человек мы, спустя некоторое время, уехали в Тюмень, откуда и разъехались по разным местам, по большей части, в Тобольск.
Больше, собственно, я ничего не могу рассказать по делу. Я могу удостоверить, что, когда Яковлев увозил ГОСУДАРЯ с ГОСУДАРЫНЕЙ и Марией Николаевной, их провожало несколько человек наших солдат и два офицера: Матвеев и Набоков. Возвратившись, они рассказали нам всем, что из Тюмени Яковлев повез ИХ в Екатеринбург, но вернулся, так как получил сведения, что Екатеринбург ИХ не пропустит. Тогда он повез их в Омск и довез ИХ до самого Омска. Однако и Омск их не пропускал. Там, в Омске, Яковлев говорил по прямому проводу с Москвой и получил приказание оставить ИХ в Екатеринбурге, что он и сделал.
Вы спрашиваете меня, как относилось население к АВГУСТЕЙШЕЙ СЕМЬЕ в Тобольске? Относилось оно хорошо. Когда народ проходил мимо дома, многие кланялись, некоторые крестили дом. Много присылалось разных продуктов СЕМЬЕ. Хорошо относились монахини к НИМ. Они мыли прекрасно ИХ белье, присылали Им кое-какие продукты, варенье.
Я вижу предъявленные мне Вами фотографические изображения: рамочки для портрета, серьги, раздавленной жемчужины, бус, тоненьких пружиночек, разломанных частей золотого украшения, топазов, застежки от дамской сумочки, трех образков, пальца, челюсти, бриллианта, креста, двух пряжек от туфель, медной пряжки от пояса мальчика, корсетных планшеток /так!, у Лыковой – “пластинок”/ и пряжек с крючками, стекол от пенсне и очков, пуговиц с гербами. 4 больших пуговиц от дамского пальто, медной пряжки от мужского пояса, двух тоненьких железных пластинок, трех металлических пряжек, пуговиц, колечек, петель, крючков, обломка от сумочки, блузки, платка, сумочки, георгиевской ленточки /предъявлены фотографические изображения сих предметов, описанных в пунктах “а” 1-3, 4-8, “в”, “г” протокола 10 февраля сего года, л. д. 10-13 об. том 2-й; в пунктах 2, 4-17, 21-22 протокола 15-16 того же февраля, л. д. 45-49 об. том 2-й; 3, 4, 5, 8 протокола 14 марта сего года, л. д. 147 том 3-й/ и могу относительно этих вещей сказать следующее.
Рамочка – это одна из многочисленных рамочек Княжен где у них были разные портреты.
Серьга и осколочки от нее – это безусловно серьги ГОСУДАРЫНИ, которые ОНА очень любила. Я только не помню, были они зашиты, или ОНА в них уехала.
Бусы – это от ожерельев Княжен. Это бусы горного хрусталя. Они были разной величины на ожерельях. Их мы не зашивали, а они просто были у них в ридикюлях.
Про застежку от дамской сумочки я затрудняюсь сказать что-либо определенное.
Образки – это Княжен. Они висели у Них на кровати, а на дорогу Они всегда надевали их на себя. Из них образок Николая Чудотворца это Ольги Николаевны, а Ангела Хранителя – Анастасии Николаевны, чей третий и какой был у четвертой Княжны, не помню.
Палец никоим образом не ГОСУДАРЯ: ОН не занимался никогда маникюром. Он мне напоминает больше всего палец ИМПЕРАТРИЦЫ, но только он как-будто бы здесь на снимке распух, а у НЕЕ пальцы были тонкие.
Про челюсть я ничего сказать не могу.
Боткин носил пенсне. ГОСУДАРЫНЯ от слез стала жаловаться в Тобольске на глаза и к НЕЙ в Тобольске приглашался какой-то доктор, который ЕЙ и прописал очки. В них ОНА и работала.
Бриллиант – это подвес от какого-то ЕЕ ожерелья, колье. Мы из него сделали пуговицу на кушаке синего костюма одной из Княжен.
Креста такого я никогда ни у кого из НИХ не видела.
Две пряжки от туфель – это пряжки от туфель одной из Княжен. У НИХ всех были такие пряжки на туфлях. Такие же, впрочем, пряжки были и на туфлях ИМПЕРАТРИЦЫ.
Пряжка от пояса мальчика – это безусловно пряжка от пояса Алексея Николаевича.
Корсетные планшетки и застежки, конечно, я опознать не могу. Но я удостоверяю, что ИМПЕРАТРИЦА и Княжны и Демидова всегда носили корсеты. Только ГОСУДАРЫНЯ иногда снимала с себя корсет, когда надевала капоты. Вообще же ОНА этого требовала от Княжен и говорила, что не носить корсета – это распущенность.
Пуговицы с гербами – это от шинели ГОСУДАРЯ.
4 большие пуговицы – это пуговицы с верхнего платья ИМПЕРАТРИЦЫ.
Медная пряжка от пояса мужчины похожа на пряжку пояса ГОСУДАРЯ.
Две тоненьких пластинки – это могут быть от пальто ГОСУДАРЫНИ, куда они были положены для тяжести, как это часто делается в дамских пальто.
Одна из трех пряжек – от туфель или ИМПЕРАТРИЦЫ или одной из Княжен; у НИХ были такие на туфлях.
Другая пряжка, как мне кажется, от пояса Демидовой, а третья – это мужская, от помочей.
Мужские пуговицы похожи на пуговицы от брюк Алексея Николаевича, такие дамские пуговицы были на блузках Княжен, кнопки были на юбках Княжен.
Блузка и сумочка – это Демидовой, а платок – Детский.
Георгиевские ленточки были и у ИМПЕРАТРИЦЫ и у Княжен.
Я вижу предъявленный мне Вами ботинок, коробочку от зубного порошка и осколок блюдца /предъявлены эти вещи, найденные 23 мая около костра у тропы/. Таких ботинок никогда не было ни у кого из лиц АВГУСТЕЙШЕЙ СЕМЬИ. Они никогда не носили ботинок на шнурках: терпеть этого не могли. Для Демидовой он мал. Зубного порошка ОНИ не имели в коробочках. Он насыпался для Них в стеклянные баночки с крышками. Осколок от блюдца – это от простой чашки.
Я вижу предъявленный мне Вами обрывок белой материи /предъявлен обрывок белой материи, найденный 24 мая на дорожке, л. д. 140 об. /так!, у Лыковой – “104 об.”/, том 5 / – это не от их белья и не Демидовой. Это крестьянское белье.
Ничего не могу сказать про обрывок защитной материи /предъявлен кусочек этой материи, найденный там же, л. д. 140 об. /так!, у Лыковой – “104 об.”/, том 5-й /. Возможно, что это от кармана шинели или брюк Алексея Николаевича.
Осколки посуды - /предъявлены осколки чашек, блюдца и стакана/ - это не ИХ посуда. Это простая посуда. У НИХ такой не было.
3 кусочка войлока, которые ВЫ мне показываете /предъявлены три кусочка войлока, найденные 25 мая на глиняной площадке, л. д. 150 об. /так!, у Лыковой – “105 об.”/ том 5-й /, – это, по моему, кусочки шинели, возможно, ГОСУДАРЯ или Алексея Николаевича.
Материя, покрытая глиной, возможно, что и от подкладки шинели. Я вижу предъявленные мне Вами осколки зеленого флакона /предъявлены осколки флакона, найденные 26 мая на глиняной площадке, л. д. 107, том 5-й / – это осколки от флакона с английскими солями, которые у НИХ были.
Я вижу предъявленные мне Вами осколки белого стекла /предъявлены осколки белого стекла, найденные 26 мая, 27 мая, 28 мая, 1 июня, 4 и 5 июня, л. д. 107, 109-109 об., 110, 110 об., 112, 113 об., 114 об., том 5-й /. Одни из них, по моему, от простой бутылки; /возможно ОНИ взяли с собой святую воду/, другие от рамочек, а третьи мне напоминают осколки маленьких флаконов с солями, которые были у НИХ у всех и которые ОНИ обязательно взяли бы с собой, если бы куда-либо поехали.
Я вижу предъявленный мне Вами флакон с такими солями /предъявлен флакон с солями, найденный 17 июня на дне старой ямы, л. д. 115 том 5-й /. Вот от такого флакона и есть некоторые среди этих осколков.
Я вижу предъявленные мне Вами кусочки материи и кнопки /предъявлены кусочки материи и кнопки, найденные у старой березы 26 мая, л. д. 117 об. /так!, у Лыковой – “107 об.”/, том 5 /. Это кусочки материи, вероятно от юбок Княжен, где они были подшиты в области кнопок. Такие кнопки могли быть у Их юбок.
Я вижу предъявленные мне Вами бусы /предъявлены бусы, найденные 26 мая, 27 мая на глиняной площадке, л. д. 109-111 том 5 /. О них я уже говорила Вам ранее по снимкам. Вот такие у Них и были на Их ожерельях.
