Краткая история основных понятий

К понятию силы нервной системы как фактора индивидуальных различий И.П. Павлов пришел в начале 20‑x гг. Однако основа для выдвижения этого типологического параметра в виде представлений о крайней реактивности и быстрой истощаемости корковых клеток была заложена значительно раньше. В середине 10‑x гг. И.П. Павлов, основываясь на структурном понимании динамики нервных процессов, впервые сформулировал идею о переходе клеток больших полушарий в тормозное состояние («рефрактерное состояние», «состояние задерживания, невозбудимости») в результате «долбления», т. е. длительного применения условного раздражителя, дающего концентрированное, сосредоточенное в одних и тех же нервных клетках и в них накопляющееся возбуждение.

«Пока внешний раздражитель не сделался условным, он не является сосредоточенным, и раздражение рассеивается по коре больших полушарий. Когда же он сделался условным, определенным, концентрированным раздражителем, тогда он привязывается к одному пункту, каждый раз действует на одни и те же нервные клетки. И вот это сосредоточение раздражения в одном месте, или, как мы говорим в лаборатории, долбление в одну клетку, и ведет к тому, что эта клетка приходит в рефрактерное состояние, состояние задерживания, невозбудимости…» (1951–1952, т. III, кн. 1, с. 296).

Говоря об этом свойстве, И.П. Павлов в то время характеризует его как вообще присущее корковой клетке и не указывает пока ни на какие индивидуальные различия в проявлении этого качества у разных нервных систем.

В другой работе того же времени – «Физиология и психология при изучении высшей нервной деятельности животных» – И.П. Павлов снова выдвигает положение о необходимом переходе коркового элемента в недеятельное состояние при воздействии на него физиологическим путем, считая эту черту «чрезвычайно важным свойством» «высшей мозговой массы» (там же, с. 334), но не выдвигая еще это свойство в качестве типологического параметра. То же самое относится и к высказываниям по этому вопросу, сделанным в более поздний период (там же, с. 365).

В работе 1922 г. «Внутреннее торможение» условных рефлексов и сон – один и тот же процесс» мы находим первое упоминание о «слабой нервной системе»; слабость здесь отождествляется с быстрой истощаемостью раздражаемого пункта, влекущей за собой тор-можение: «…очень живые, подвижные на свободе, возбудимые собаки особенно легко впадают в сон при обстановке наших опытов. Можно принимать, что живость, суетливость этих собак происходит таким образом, что при их легкой возбудимости быстро наступает истощение данного раздражаемого пункта, влекущее за собой торможение, которое индуцирует общее возбуждение. Это возбуждение, заставляя животное двигаться, таким образом подставляет другие клетки под новые раздражители, чем и предупреждается на свободе сильное развитие и распространение торможения – сон. При невозможности быть этому в станке, при неизбежном однообразии как внешних, так и внутренних раздражений, естественно, у таких собак с их слабой нервной системой наступает очень быстро сон» (там же, с. 389).

В этой статье, очевидно, впервые высказывается предположение о том, что корковые клетки разных нервных систем могут различаться между собой по такому качеству, как легкость перехода в тормозное состояние, что эти различия представляют собой различия по силе корковых клеток и что, следовательно, легкость возникновения защитного тормозного состояния в нервных элементах и есть критерий силы.

Нужно, правда, заметить, что термином «слабые» в этом высказывании обозначены собаки, которые впоследствии, после работы М.К. Петровой (1928), стали рассматриваться, напротив, как «сильные», лишь ввиду высокой подвижности быстро впадающие в сон при отсутствии раздражителей. Тем не менее можно считать, что именно 1922 год явился годом выдвижения одного из ведущих параметров павловской типологии, вскоре занявшего основное положение в классификации, – параметра силы – слабости корковых клеток.

В павловских работах дальнейших лет постоянно проводится мысль о легкости возникновения охранительного тормозного процесса в клетках нервной системы как показателе ее силы; так, в статье «Здоровое и больное состояние больших полушарий» (1925), говоря о «стремительной разрушаемости» корковых клеток, ведущей к возникновению в них «экономического» процесса торможения, И.П. Павлов замечает: «С изложенной точки зрения легко понять существование разных нервных систем у собак… Можно легко представить себе нервные системы, или со дня рождения, или под влиянием трудных жизненных положений обладающие малым запасом раздражимого вещества в клетках коры и потому легко переходящие в тормозное состояние…» (1951–1952, т. III, кн. 2, с. 62).

Аналогичные высказывания имеются в статьях «Тормозной тип нервной системы собак» (1925), «Некоторые проблемы в физиологии больших полушарий» (1928) и других работах этих лет.

Начало 30‑x гг. характеризуется выдвижением – на основании неопубликованных опытов В.В. Рикмана (Павловские среды. Т. I. С. 140, 145, 147) – новых понятий, непосредственно относящихся к разбираемой проблеме. Речь идет о понятиях предела работоспособности и запредельного торможения, позволивших полнее и глубже уяснить кардинальное свойство живой ткани: ее способность к самосохранению посредством механизма смены, основных нервных процессов. Вместе с тем параметр силы – слабости окончательно занял ведущее место в классификации в качестве самостоятельного фактора типологических различий. Это означает, что перечисленные категории функциональной разрушаемости, запредельного торможения и др. получили значение характеристик индивидуальности. Высотой их порога стал определяться уровень работоспособности нервного субстрата как его важнейшего функционального свойства.

Следует указать, что до определенного момента И.П. Павлов, говоря о силе нервной системы, имел в виду выносливость нервных клеток к действию развиваемого в них возбудительного процесса (см., например, статьи «Тормозной тип нервной системы собак», или «Некоторые проблемы в физиологии больших полушарий», или «Пробная экскурсия физиолога в область психиатрии»): «непосильный» раздражительный процесс ведет к возникновению тормозного процесса с его охранительной функцией.

Начиная, однако, с 1933 г., в статьях И.П. Павлова появляются высказывания, из которых видно, что работоспособность нервных клеток получила к тому времени новый аспект – аспект выносливости к действию процесса торможения. Так, из статьи «Проба физиологического понимания симптомологии истерии» мы узнаем, что для слабого типа нервной системы наряду с агентами, вызывающими значительное возбуждение, «невыносимо… даже не очень большое напряжение (продолжение) тормозного процесса» (1951–1952, т. III, кн. 2, с. 202).

В статье «Физиология высшей нервной деятельности» мы находим указание на то, что «слабый тормозимый тип одинаково легко заболевает как от небольшого напряжения торможения, так и от очень сильных раздражителей «(там же, с. 231) и т. д.

А в большой обобщающей работе «Общие типы высшей нервной деятельности животных и человека» (1935) приводится уже наряду с пробами на работоспособность по отношению к возбуждению целый перечень испытаний «силы тормозного процесса».

Таким образом, если вначале сила нервной системы понималась односторонне, только как выносливость относительно возбуждения, то к концу своей жизни И.П. Павлов пришел к мысли о существовании в рамках понятия «силы» еще одного свойства, характеризующего нервную систему со стороны действия тормозного процесса. Это вполне согласуется с общей точкой зрения Павлова на возбуждение и торможение как процессы отличные и противоположные по своей природе. Заметим при этом, что для испытания «силы тормозного процесса» И.П. Павлов рекомендует такие приемы, которые большей частью представляют собой истинные испытания выносливости, и среди них главный: «как долго клетка может выносить сплошное тормозное состояние?» (1951–1952, т. III, кн. 2, с. 283).

Возникает вопрос: если эффектом перенапряжения возбудительного процесса у индивидов со слабой нервной системой является переход соответствующих нервных элементов в состояние запредельного торможения (выключение функции), то каков будет у «слабых» индивидов эффект перенапряжения тормозного процесса? Что должно происходить с функцией при «долблении» или сплошном применении тормозного раздражителя? По аналогии с запредельным торможением эффектом здесь, вероятно, должно быть некое «запредельное возбуждение», однако не совсем ясно, в чем именно оно должно выражаться, чем оно должно отличаться от обычного возбуждения и особенно что оно должно означать на уровне самих работающих клеток.

И.П. Павлов указывал, что следствием перенапряжения тормозного процесса у животных является ослабление, хаотичность или полное прекращение условнорефлекторной деятельности, но вряд ли эти эффекты будут наблюдаться при использовании аналогичных испытаний в работе с человеком.

В этой неясности состоит одна из существенных трудностей исследования силы нервной системы относительно торможения у человека. Несомненно, эта трудность есть результат общей сложности проблемы процесса торможения и взаимоотношений его с возбудительным процессом. Ниже мы еще вернемся к этому вопросу.

Разработка проблемы силы нервной системы как одного из важнейших функциональных параметров нервной организации целиком является заслугой отечественного физиологического и психофизиологического направления. На Западе, насколько нам известно, нет даже отдельных работ по этой проблеме. Отчасти это, видимо, обусловлено тем, что павловские высказывания относительно свойства силы, будучи сделаны главным образом в конце 20‑x – начале 30‑x гг., оставались мало известны широкому кругу западных исследователей, поскольку соответствующие переводы были сделаны лишь спустя долгое время после того, как эти высказывания появились в русских источниках. Однако сама идея устойчивости, выносливости, работоспособности тех или иных функций живого организма в психофизиологическом аспекте этих понятий, естественно, не могла пройти мимо внимания исследователей, и поэтому, изучая зарубежную литературу, можно обнаружить – не слишком большую – группу таких понятий, которые по их содержанию можно сопоставить с понятиями, обычно используемыми в контексте проблемы силы нервной системы.

Одно из таких родственных понятий – реактивное торможение, под которым обычно имеется в виду отрицательное влияние повторения данной функции на ее протекание. Халл дает следующее определение этому понятию: «…все реакции вызывают в физических структурах, ответственных за их возникновение, состояние или субстанцию, действующие прямым тормозящим образом на последующее возникновение соответствующей деятельности… Это отрицательное действие называется реактивным торможением. Можно полагать, что каждое повторение реакции (R), подкрепляемое или неподкреп-ляемое, вызывает рост реактивного торможения (AIR) и что это ведет к накоплению реактивного торможения, которое может спонтанно рассеиваться с течением времени (С. R. Hull, 1943).

В определении дается феноменологически достаточно верное описание динамики развития тормозного процесса. Однако при анализе определения не может не броситься в глаза, что в нем фактически рассматриваются как идентичные два физиологически совершенно различных явления: падение реакции вследствие неподкрепления и падение реакции вследствие продолжительного подкрепления, и, следовательно, одной категорией объединяются два свойства нервной системы, имеющие между собой весьма мало общего: динамичность тормозного процесса и сила нервной системы относительно возбуждения.

К этому надо добавить, что некоторые авторы термином «реактивное торможение» обозначают, как уже говорилось в гл. II, не только падение реакции в ситуации типа условнорефлекторной, но и явления, родственные феномену «насыщения» в перцептивной деятельности (С. P. Duncan, 1956; Н. J. Eysenck, 1957). Двусмысленность понятия реактивного торможения естественным образом приводит к значительной путанице в теоретических построениях и к неудачам в экспериментальной работе у тех авторов, которые пользуются этим термином как объяснительной категорией. Примеры того и другого мы приводили в гл. II.

Таким образом, реактивное торможение, несмотря на внешнее сходство с запредельным торможением, по существу, обнаруживает весьма мало общего с последним и не может рассматриваться как его аналог, лишь выраженный в терминах халловских построений.