Нежелание следовать духу времени и идти на более серьезные преобразования неминуемо ведёт общество к застою. Под ним понимается не только рост консервативных тенденций в правительственной политике, но и нечто совсем прозаическое. Последние годы правления Екатерины II как раз были отмечены подобным явлением. Характерной приметой последних лет её царствования стал фаворитизм, переходящий все рамки приличия, когда генеральскими чинами и огромными поместьями награждали вовсе не за заслуги перед отечеством, а совсем за другие подвиги. Поскольку прямо осуждать правительницу за подобную «доброту» было небезопасно, то истинное отношение к императорским любимцам отражалась в эпиграммах, иногда довольно грубых. Вот, к примеру, эпиграмма на портрет Алексея Орлова, сидящего на боевом коне. Она принадлежала перу Фёдора Волкова.
«Всадника хвалят: хорош молодец!
Хвалят другие: хорош жеребец!
Полно, не спорьте: и конь и детина
Оба красивы; да оба скотина».
(Русская эпиграмма XVIII – XIX веков. – М.: Советская Россия, 1988. – С. 30.)
Другим бичом времени стали коррупция и протекция, тоже перехлестнувшие все мыслимые пределы. Дошло до того, что был разворован целый набор рекрутов. Генералы просто обратили их в своих крепостных. Однако осуждены они были только в эпиграммах. О кончине князя Григория Потёмкина один недоброжелатель отозвался так:
«Прохожий, помоли всевышнего творца,
Что сей не разорил России до конца.
Другой аноним столь же нелицеприятно охарактеризовал вельможу Петра Лопухина:
«Не два и не один ограблен,
А целых бедных миллион;
Но тот злодей судом оправдан,
И сам судьёю сделан он».
(Русская эпиграмма XVIII – XIX веков. – М.: Советская Россия, 1988. – С. 49.)
Екатерина II весьма снисходительно относилась к подобным «шалостям» своих любимцев. Она как-то мимоходом заметила, что Россия так обильна и богата, что, сколько здесь не воруют, все равно обворовать не могут. Так же ничего особенного она не видела в тех явлениях, которые отметил в своей сатире «Молитва от истины к богу, внегда скорбети ей» видный государственный деятель екатерининской эпохи князь Прокопий Мещерский.
«…Места пристрастно отдаются,
Пред старшим младший предпочтён,
Там звуки злата раздаются,
Где мне был храм сооружён;
Во бранях воин отличённый,
Двумя крестами хоть почтен,
По чину места став лишённый,
Оставить службу принуждён.
А юный родственник вельможе,
Быв в двадцать лет, имеет полк;
Корысть где истины дороже,
Впущён в овчарню тамо волк.
Бумаг к подписке не читает,
Хотя к царю он их несёт,
И то неважным всё считает,
В чём выгоды ему лишь нет.
Он секретарский чин в наследство
Из рода в род отдать сулил;
Сие богатым было средство,
Что тот, кто мог, тот чин купил.
Из недр судьбы ужасной
К тебе, владыка, вопию:
Десницею своей всевластной
Избавь от бед ты дщерь свою…»
(Вольная русская поэзия XVIII – XIX веков в 2-х т. – Л.: Советский писатель, 1988. – Т. 1. – С. 124.)
Как правило, в такой ситуации обязательно найдутся обличители наблюдаемого падения нравов и сторонники крепкого порядка. Свои надежды на укрепление порядка в стране все недовольные «повреждением нравов в России» связывали с цесаревичем Павлом. Однажды полиция перехватила и доставила Екатерине II письмо на имя наследника. В конверт был вложен текст песни вот такого содержания.
«Залог любви небесной
В тебе мы, Павел, зрим;
В чете твоей прелестной
Знак ангела мы зрим.
Украшенный венцом,
Ты будешь нам отцом…
С тобой да воцарятся
Блаженство, правда, мир!
Без страха да явятся
Пред троном нищ и сир.
Украшенный венцом,
Ты будешь нам отцом».
Однако, если рассуждать непредвзято, то главным критерием деятельности правителя является общее состояние государства, которым он правил. Так вот, Екатерина II оставила государство в гораздо лучшем состоянии, чем получила. Численность населения увеличилась с 19 млн до 36 млн чел. как за счет естественного прироcта, так и за счет присоединения новых территорий. Более чем вчетверо увеличилась сумма государственных доходов. Число фабрик и мануфактур выросло с 500 до 2 000. Была создана банковская система, увеличилось число собственников. К предпринимательской деятельности потянулись и помещики, и крестьяне.
Однако, следует, вместе с тем, признать, что Россия так и не приблизилась вплотную к европейскому типу развития. В ней продолжал сохраняться и углубляться цивилизационный раскол нации на европеизированную знать и основную массу народа, которая, по образному замечанию одного историка, благополучно проспала и этот, и последующий века петербургского этапа русской истории. Незыблемыми оставались такие яркие атрибуты традиционного общества, как самодержавный образ правления и господство крепостного права, что затрудняло вхождение России в европейский цивилизованный круг.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Россия в первой четверти XIX века. Время нереализованных возможностей.
